но изъятым из ведения чьей бы то ни было воли. Таковы, напр., явления
столкновения двух тел и возникающего отсюда изменения их движения.
Тело быстро бегущего человека, с разгона наталкивающегося на меня,
сдвигает меня с места в таком направлении и с такою скоростью, как это
определено законами механики. Можно ли говорить о свободе человека
даже и от этого закона? — Да, можно. В самом деле, примем во
внимание, что столкновение двух тел А и В есть не просто действие А на
В, а взаимодействие А и В, толкание, производимое телом А, и оттал-
кивание, производимое телом В. Если стремление А произвести толчок
не встретится со стремлением В произвести отталкивание, то вовсе не
состоится толчок. Толкнуть можно только того, кто сам толкается. Но
самому производить толкание или, в данном случае, отталкивание —
это значит (согласно динамистической теории материи, соединенной
с учением о конкретно-идеальном субстанциальном деятеле) проявлять
свою сверхкачественную творческую силу в форме окачествованного
акта отталкивания; от этого акта субстанциальный деятель может воз-
держаться, и тогда толчка не будет 1.
Если бы Бранд * Ибсена, покинутый всеми в горах, поняв всем сер-
дцем своим, что Бог есть Любовь, вступил ко всему миру в отношение
благостного приятия его, то тело его преобразилось бы и горный обвал
не раздавил бы его: камни и глыбы льда пронеслись бы сквозь него, а он
непоколебимо стоял бы на прежнем месте, подобно тому как радуга не-
подвижно стоит в брызгах водопада среди бешеной суеты капель воды.
Для наглядного пояснения своей мысли я взял крайний пример вне-
запного перехода из одного царства бытия в другое, имея в виду к тому
же превращение, захватившее не только индивидуальное, но и коллек-
тивное тело высокоразвитого деятеля. Закончим анализ, пользуясь этим
примером, и тогда уже перейдем к другим, более простым случаям.
1 Именно эту самостоятельную активность тел даже и в их механических взаимоотношениях имеет в виду динамист и монадолог Лейбниц» говоря: «при ударе тел каждое из них претерпевает действие только по причине своей собственной упругости», см. его «Новая система природы и общение между субстанциями» (по-русски в сборнике «Избранные философские сочинения Лейбница», стр. 128. См. там же в статье «О природе в самой себе», стр. 165).
221
Чудесная независимость Бранда от грубых условий материального
бытия не была бы нарушением законов толчка. Она была бы только
результатом создания условий, к которым законы толчка по самой своей
сущности неприменимы. В самом деле, законы толчка относятся к двум
встречающимся в пространстве телам, разумея под словом «тела» мате-
риальную телесность, т. е. непроницаемую объемность, создаваемую
взаимным отталкиванием. Между тем в приведенном примере встречают-
ся в пространстве материальное тело и тело преображенное (проницаемое).
Понять и допустить превращение непроницаемого тела в проница-
емое можно, отдав себе отчет в том, что закон физики есть абстрактная
формула, выражающая необходимую связь отвлеченных, т. е. несамо-
стоятельных, сторон бытия: в самом деле, материя есть не субстанция,
а только процесс; выше материального процесса существует самосто-
ятельное конкретное начало, именно субстанциальный деятель, который
осуществляет этот процесс и его законосообразную форму, но может
отменить процесс, а вместе с тем не дать места и воплощению закона.
Действительно, ничто не обязывает сверхвременного и сверхпрост-
ранственного деятеля иметь материальное тело, т. е. совершать в про-
странстве действования отталкивания, создающие непроницаемые объ-
емы. Материальное тело кажется неустранимым лишь тому, кто прини-
мает непроницаемые объемы за субстанции, т. е. абсолютирует
и субстанциализирует их, принимая материю за первичное (не производ-
ное ни из чего) вечное, незыблемое бытие. Стоит освободиться от этого
заблуждения, и станет ясно, что стремление занять место X, исходящее
от деятеля А, приведет к толчку лишь в том случае, если другой деятель
В ответит ему противоположным стремлением отталкивания. Такая
реакция есть динамический момент, переход от сверхкачественной силы
к окачествованию ее и проявлению в виде действования; такой переход
может правильно повторяться множество раз, но закона такого перехода
нет и не может быть, так как связь сверхкачественности и качества по
самому существу своему не есть нечто могущее подпасть под определен-
ный тип сочетания, т. е. спуститься в область отвлеченных определен-
ностей. Многократное повторение одного и того же типа реакции есть
только указание на то, что данный субстанциальный деятель выработал
некоторый способ поведения (черту эмпирического характера), до поры
до времени удовлетворяющий его, автономно установил некоторое пра-
вило реакции, но так же автономно может и отменить его.
Таким образом, всякий закон природы, содержащий в себе динами-
ческий момент, выражает необходимую связь событий, которая есть
налицо в том месте и времени, где есть, кроме остальных условий
закона, также и упомянутый в нем или подразумеваемый динамический
момент, не подчиненный никаким законам, в лучшем случае подчинен-
ный лишь отменимому правилу. Поэтому следует различать абстрактно
мыслимую гипотетическую законосообразность природы и конкретно
находимую в единичных случаях большую или меньшую правильность
течения ее событий.
Не следует думать, будто свобода от законов присуща только чело-
веку. Она принадлежит всем субстанциальным деятелям, как носителям
сверхкачественной силы, но само собою разумеется, чем ниже ступень
развития деятеля, тем реже он обнаруживает творческое своеобразие,
тем более проявления его оказываются однообразно подчиненными
одним и тем же правилам 1.
1 Н. Лосский. Свобода воли» гл. VI, стр. 117—121
222
Сами натуралисты (напр., Борн, Гейзенберг (Heisenberg), Эддингтон)
много говорят в последнее время о том, что некоторые события внутри
атома могут быть не детерминированы. Моя теория, подробно развитая
в книге «Свобода воли», стремится установить общие основы этой
недетерминированности и тем не менее правильности течения событий
в природе.
Так как для содержания событий существует только гипотетическая
законосообразность, в действительности отменимая, так что реальное
течение событий оказывается только более или менее правильным,
а иногда и столь единственным, что смешно было бы пытаться искать
правила его (общей формулы), то и знание о нем глубоко отличается от
знания о законосообразностях отвлеченного логоса, по крайней мере
поскольку речь идет о нашем психо-материальном царстве бытия. В са-
мом деле, в нашем царстве бытия нет соборного творчества, творимые
содержания не суть аспекты целостного мирообъемлющего единства;
зачастую, наоборот, они направлены друг против друга; множество
несовместимых друг с другом стремлений различных деятелей перекре-
щивают друг друга и создают действительность, изобилующую, над-
рывами и частичными разобщениями.
Знание о таких содержащих не может быть получено путем чистого
мышления, т. е. путем одной лишь интеллектуальной интуиции: в. самом
деле, наблюдая содержание процессов внешнего мира, напр. капли воды,
растительного или животного организма и т.. п., я не могу на основании
одного события усмотреть путем мышления другое событие, потому
что, как разъяснено выше, содержание одного из них не предопределяет
с необходимостью содержания другого. Приходится поэтому обратить-
ся к опыту в узком смысле этого слова, т. е. к наблюдению или
эксперименту, имеющему в виду разрозненные факты. В этом опыте
сочетаются всегда чувственная интуиция, духовное видение и интеллек-
туальная интуиция, усматривающая те формы логоса, которыми упоря-
дочен данный процесс.
Многократные наблюдения фактов могут послужить основанием для
индуктивного умозаключения, устанавливающего правило. Напр., по
методу сходства можно установить, что «у раненого растения усиливает-
ся дыхание». Это суждение есть недоразвитое знание: в нем подразуме-
вается неопознанный динамический момент творческой активности дея-
теля (растения), удовлетворяющегося таким типом поведения, но спо-
собного изобрести иной, тип поведения и тогда отменить правило.
Следовательно, это знание выражает лишь гипотетический (условный)
закон природы, именно такой, который имеет силу лишь под условием
наличия указанного динамического момента. Встречаясь с реальным
событием, с определенным поранением растения, человеческий ум, не
обладающий такою силою духовного видения, чтобы усматривать, су-
ществует ли упомянутый динамический момент в настоящем случае,
и тем более не способный провидеть его в будущем, может предсказы-
вать дальнейшее течение событий (усиление дыхания) только с большею
или меньшею вероятностью 1.
Таким образом, рассматривая науки. устанавливающие общие суж-
дения (номотетические науки), нужно резко отличать те, которые раз-
рабатываются чистым мышлением, интеллектуальною интуициею, от
тех, в разработке которых участвует опыт в узком смысле этого слова;
1 О том, что такое недоразвитость знания, см. мою «Логику», §§ 67, 78; о недостатках индуктивных умозаключений см. §§ 145—147, 152, 153.
223
первые, напр. логика, математика, основные отделы метафизики, аксио-
логии, открывают незыблемые законы мироздания, а вторые, напр.
физика, физиология, психология, только правила, которые могут быть
отменяемы. Различение, указываемое мною, отличается от кантианского
учения о различии между априорным и опытным знанием: я объясняю
различие между двумя видами наук различием в строении самого пред-
мета, их, а кантианцы — свойствами познавательных способностей субъ-
екта, участвующих в разработке знания и даже конструирующих самые
познаваемые феномены.
Сторонники индивидуалистического эмпиризма (учения о том, что
знание получается из опыта, как совокупности индивидуально-психичес-
ких переживаний), позитивизма и т. п. гносеологических школ обыкновен-
но отрицают указанное различие наук. Они полагают, что даже и матема-
тические общие основоположения суть индуктивные обобщения. Ошибка
этих гносеологов состоит в том, что они не замечают различия между
непосредственным обобщением, получаемым умозрительно, и индуктив-
ным обобщением. Непосредственная умозрительная установка таких
суждений, как, напр., «3 + 5 равно 8», действительно предполагает в уме
ребенка предварительные упражнения и наблюдения путем сосчитывания
палочек, зернышек, орехов и т. п. И эти наблюдения могут быть тоже
выражены в виде единичных суждений (три ореха плюс пять орехов —
восемь орехов и т. п. ) с варьирующими элементами, отброшенными
в суждении о сумме «3 + 5». Таким образом, аналогия между обстанов-
кою, в которой возникают непосредственные умозрительные обобщения
ж индуктивные обобщения, на первый взгляд очень велика. На самом деле,
однако, сущность того и другого метода коренным образом различна:
упражнения ребенка в счете палочек, орехов и т. п. необходимы лишь для
того, чтобы произвести субъективно-психическую перемену в сознании,
именно чтобы отвлечь внимание от пестрого содержания вещей и сосредо-
точить его только на идеальной форме множественности, и ее необходи-
мой связи. Эта связь усматривается уже в каждом отдельном наблюдении,
но у ребенка нет еще уменья настойчиво фиксировать внимание на ней, не
сбиваясь в сторону; как только это уменье выделять идеальную форму
приобретено, тотчас все многократные наблюдения могут быть забыты,
потому что они не служат посылками для обоснования суждения «три
плюс пять равно восьми»: логическое оправдание этого суждения содержит-
ся в нем самом, в непосредственно усматриваемой связи основания
и следствия между «три плюс пять» и «равенство восьми». Поэтому, если
бы даже в каких-либо своеобразных условиях три и пять камешков, зерен
и т. п. при сближении их стали давать не восемь, а девять камешков, зерен
и т. п., это означало бы лишь, что сами эти вещи при манипуляциях с ними
раскалываются, размножаются, рождаются, так что закон «три плюс пять
равно восьми», обусловливаемый идеальною числовою формою, остается
незыблемым, и, производя реальную операцию приближения вещей друг
к другу, мы имеем дело вначале с 3+5, а в конце с 3+5 + 1. Иное дело
индуктивное обобщение, напр. «горох, выросший в темноте, имеет стебель
белого цвета»; даже и после обоснования его посылками оно не содержит
в себе очевидно непосредственной связи между предметом и предикатом,
основание для него продолжает оставаться заключенным в суждениях, из
которых оно было выведено; следовательно, эти суждения служат посыл-
ками для логического доказательства, а не только субъективно-психичес-
ким средством для воспитания субъективной способности абстракции 1.
1 Н. Лосский, §§ 144, 178.
224
10. Идеи единичного
Формы отвлеченного логоса суть бытие, идеально (вневременное)
и притом общее. Даже реализация их состоит не в том, что они превра-
щаются в текущие события, а в том, что они используются для дейст-
вительного оформления содержания. Обращаясь теперь к этим содержа-
ниям, напр. к арии, реально исполняемой певцом, как единичное, единст-
венное в мире событие, рассмотрим, не существует ли наряду
с временным содержанием арии также и идея этой единичной арии.
Каждый звук арии, каждая интонация, замедление, ускорение соответ-
ствуют друг другу и взаимоопределяют друг друга, хотя и отделены
в исполнении расстоянием в несколько секунд или минут. Такая совер-
шенная взаимоприлаженность, безупречная координированность частей
целого возможна лишь потому, что исполнение арии во времени ос-
новано у артистов на едином целостном видении ее, в котором все части
обозреваются вместе сразу без разорванности во времени: это и есть
ария как идея. Целое сложное художественное произведение, после мно-
гих попыток, осуществляемых во времени и часто отделенных друг от
друга большими промежутками, окончательно слагается тогда, когда
оно предстает уму творца как вневременное целое. Моцарт говорит:
«Мысли, которые мне нравятся, я удерживаю в голове и напеваю их про
себя, по крайней мере, как замечают другие. Если я запоминаю свою
мысль, то тотчас же появляются одно за другим соображения, для чего
можно было бы употребить такую кроху, чтобы сделать из нее паштет,
соображения о контрапункте, о звуке различных инструментов. Это
разгорячает мою душу, в особенности если мне ничто не мешает; тогда
мысль все разрастается и я все расширяю и уясняю ее, пьеса оказывается
почти готовою в моей голове, хотя бы она и была длинна, так что
впоследствии я охватываю ее в душе одним взглядом, как прекрасную
картину или красивого человека, и слышу ее в воображении вовсе не
последовательно, как она должна потом выразиться, а как бы сразу,
в целом. Вот так пирушка! Все изобретение и обработка происходит во
мне как в прекрасном сне, но такой обзор всего сразу лучше всего» 1.
С помощью следующей схемы можно пояснить отношения между
вневременною идеею единичного события и реальным осуществлением
его во времени:
S — сверхвременный субъект; скобка, охватывающая сразу арию a b с d, символизирует созерцание арии как идеи, т. е. как вневременного целого; стрелки от а к b, с и d — выражают активность субъекта, осуществляющего арию во времени.
Учение об идее события и реальном осуществлении его вызывает недоуменный вопрос. Неужели событие существует дважды, как идея
и как реальное бытие. Всматриваясь в схему, можно понять, что инту-
1 John, Mozart, т. III, стр. 423—425.
8 225
итивист следующим образом отвечает на этот вопрос; творимое и созер-
цаемое, как идея, есть то же самое содержание, что и реально осуществля-
емое; различие лишь в том, что субъект обладает им двумя различными
способами и не в одинаковой полноте.
Зачем же в таком случае два способа? Не достаточно ли одного? —
Нет, не достаточно. Реализация арии во времени без созерцания ее как
идеи невозможна, так как без этого условия нельзя достигнуть взаимной
согласованности частей; мало того, даже восприятие арии слушателем
требует имения в виду не только реального течения во времени, но
и невременной целости, хотя бы и не вполне опознанной, особенно в ее
еще не реализованных частях; без восприятия этой целости в сознании
слушателя не было бы музыки, были бы только отдельные звуки,
бессмысленные, эстетически не ценные.
Отсюда может возникнуть вопрос: к чему же реализация арии, если
в идее ее уже все дано? Не достаточно ли идеи? — Нет, идеи арии не
достаточно. Как видение прошлого в воспоминании лишено динамич-
ности, теплоты жизни, так и ария в идее без действительной активности
субъекта, без реальной звуковой волны есть бесплотная тень; это — ария
в возможности. Впервые реализация идеи, воплощение ее путем дейст-
вования во времени дает полноту жизни.
Прибегая к искусственному философскому языку, можно сказать, что
ария в идее, будучи только невременною возможностью, есть в составе мира,
но она не существует в мире: ей присуще esse без existentia *. Впервые
реализация в определенном времени и пространстве, придавая ей существо-
вание, вводит ее в состав действительности. Даже и субстанциальный
деятель, взятый без пространственно-временных проявлений его, принадле-
жит к области бытия, но не существования. Но, конечно, о субстанциальном
деятеле нельзя сказать, будто он есть только возможность: глубокое
различие между сверхвременным субстанциальным деятелем и невременною
отвлеченною идеею состоит в том, что охвлеченная идея может остаться без
осуществления во времени и пространстве, а деятель, по самому понятию его,
всегда и необходимо так или иначе действует во времени и пространстве.
' Реализация идеи в психо-материальном царстве бытия имеет харак-
тер раздробления во времени, которое не превращает действование
в бессмыслицу только благодаря тому, что оно совершается на основе
идеи. Как уже сказано выше, раздробленный характер реального бытия
в нашем царстве обусловлен ограниченностью творческих сил деятелей,
ставящих цели, не пригодные для соборного творчества. Еще хуже то,
что осуществление таких целей никогда не дает полноты удовлетворе-
ния, а иногда оказывается и совсем лишенным положительной ценности
(напр., притягивание ветки растения, чтобы понюхать цветы его, и от-
талкивание ветки, если запах окажется неприятным), так что для даль-
нейшего развития жизни необходимо удалить теперешние переживания
в прошлое и поставить на их место новые события, несовместимые
одновременно с предыдущими вследствие реальной противоположности
их. Ввиду этих условий использование формы времени для раздробления
процесса на забываемое прошлое, действительное настоящее и возмож-
ное лишь будущее есть спасительный выход из положения.
Изложенное учение о реальном: бытии дает новое основание назы-
вать развиваемое мировоззрение идеал-реализмом. Реальное бытие су-
ществует на основе идеального не только в том смысле, что оно созида-
ется творческими актами конкретно-идеальных деятелей, но еще и в том
смысле, что оно осуществляется ими на основе соответствующих от-
влеченных идей. Приоритет принадлежит бытию идеальному: реальное
226
совсем не может существовать без идеального; отвлеченно-идеальное
может быть без реального, но тогда оно имеет характер неполноты,
представляет собою только возможность реального, правда, возмож-
ность, онтологически наличествующую в мире.
В Царстве Божием все творческие акты абсолютно ценны, совмести-
мы друг с другом и заслуживают вечного сохранения в совершенном
переживании; творческие силы деятелей этого царства, благодаря собор-
ности творчества, безграничны. Поэтому в Царстве Божием форма
времени используется только как своеобразная форма единства, а не
раздробления. Таким образом, там снимается противоположность иде-
ального и реального аспекта событий.
Ввиду разнородности идеального и реального бытия необходимо
различать в сознании субъекта эти разные сферы. Когда говорят, что
ария в замысле композитора, никем еще не реализованная, есть идея, то
разумеют обыкновенно под словом «идея» психическое состояние субъ-
екта, между тем это неверно: психическое состояние есть процесс, теку-
щий во времени и всегда наличествующий при возникновении замысла,
но самое содержание замысла, как идея арии, есть вневременное бытие.
До сих пор примером идеи, не формальной, а содержательной,
служила ария. Полезно теперь обратиться к еще более сложному приме-
ру — к целой симфонии, как она в качестве целого, т. е. идеи, имеется
в виду дирижером и реализуется во времени по мановению палочки
дирижера множеством участников оркестра, из которых каждый прича-
стен более или менее идее той же симфонии. В этой реализации идеально-
го замысла дирижером, певцами (в девятой симфонии Бетховена), орке-
странтами участвуют мимика, жесты, сложные деятельности организма
исполнителей. А сам этот организм человека, что он такое? — биения
сердца, дыхания, движения кровяных шариков, то вступающих в ткани из
кровеносных сосудов, то возвращающихся в кровь, усвоение новых
элементов среды путем дыхания и пищеварения, внутренняя секреция
и т. п. и т. п. — все это вместе есть сложный и тем не менее целостный
поступок, в котором все элементы соотнесены друг с другом, который
осуществляется множеством деятелей — клеток, молекул, атомов, элект-
ронов, под руководством главного деятеля, человеческого я, вроде того
как симфония исполняется множеством оркестрантов под руководством
дирижера. Чтобы организм человека был стройным и систематическим
единством, целесообразно осуществляющимся во времени, я человека
должно иметь в виду целое своего организма, как идею, и нормировать
свою биологическую жизнедеятельность сообразно этой идее, как дири-
жер нормирует движения оркестра сообразно идее симфонии.
Именно такие идеи, лежащие в основе реального бытия, имеет в виду
Плотин, говоря, что каждое животное, растение и даже, скажем мы
в наше время, каждый кристалл, молекула есть nohsiV (мысль), qewrhma
(созерцаемое, или я бы предпочел прямо греческое слово «теорема»), logoV (понятие) 1.
11. Состав формальных общих идей
Формально-идеальное бытие, число, отношение и т. п. есть всегда
нечто общее, т. е. каждое из них единственно, однако присутствует во
многих случаях бытия, разбросанного в разных местах пространства
1 Плотин Энн, III, кн. 8, гл. 8.
227
и отрезках времени. Это неудивительно, если формально-идеальные
начала суть невременные способы бытия и действования одного и того
же сверхвременного и сверхпространственного деятеля: семь поступков
его, семь желаний, семь чувств имеют одну и ту же форму семеричности.
Но и другие субстанциальные деятели, совершая семь отталкиваний,
семь притяжений и т. п., производят эти: акты все в той же форме
семеричности; содержание этих действий иное, творческая сила деятелей
иная, но формы действия те же. Это тожество было объяснено
выше отвлеченным единосущием деятелей, тожественным в них от-
влеченным логосом.
Теперь необходимо поставить вопрос, могут ли быть общими иде-
ями не только формальные, но также и содержательные стороны бытия.
Единичное, напр. ария князя Игоря «О дайте, дайте мне свободу»
в исполнении Шаляпина 7 ноября 1908 г., содержит в себе идею единич-
ную; также и организм всякого отдельного человека, животного, расте-
ния имеет в своей основе определенную единичную идею. Имеют ли эти
процессы и эти предметы в основе своего содержания, кроме единичной
идеи, еще общую идею, тожественную многим случаям? — Высказывая
или выслушивая, суждения «ария князя Игоря исполнялась в Мариинс-
ком театре различными артистами много десятков раз» или «человек
есть существо, способное использовать свою телесную жизнь как средст-
во дам сверхбиологических целей», мы понимаем слова «ария князя
Игоря» или слово «человек» как имеющие смысл, тожественный для
многих событий, происшедших в разных местах пространства и време-
ни. Факт такого понимания свидетельствует, что, кроме формальных,
существуют также и материальные общие идеи, которые и составляют
понимаемый смысл в приведенных суждениях. Нужно только опознать
теперь, какой состав имеют они, какое значение принадлежит им в систе-
ме мира, какие недоразумения возникают в связи с признанием их
наличности и как эти недоразумения устранить.
Исследование состава общих идей начнем с идей формальных. Что
находится пред моим умственным взором, когда я понимаю смысл слов
«девять», «треугольник» и т. п. В погоне за осязательным фактом
громадное большинство людей постарается найти в своем сознании
что-либо наглядное, как смысл слова «девять» — девять яблок, девять
ударов башенных часов и т. п. Однако ясно, что не яблоки, не звучание
и т. п. наглядные содержательности составляют смысл девятеричности:
содержание может быть крайне различным, а форма эта— тою же
самою. Очевидно, приходится отбросить все эти содержания, но тогда
кажется, что стоишь перед совершенною пустотою: наклонность призна-
вать за «нечто» только целые вещи, занимающие место в пространстве,
или, по крайней мере, целые события, занимающие отрезок времени, так
глубоко укоренена, что, отвлекаясь от них, мы как будто стоим перед
совершенным ничто. Поэтому, усмотрев необходимость удалить из
состава числа все внешние содержания, находчивый ум философа пытает-
ся обратиться к психическим актам, неизменно повторяющимся при
всяком сосчитывании, и строить психологистическую теорию числа. Так,
Липпс говорит, что счет относится не к предметам, а к направленным на
предметы единым актам апперцепции *. «Численному сочетанию, — го-
ворит он — подлежат внутренние удары такта независимо от того, на
что они направлены»1. Поэтому число применимо к любым аппер-
ципируемым предметам.
1 Th. Lipps, Einheiten und Relational, 1902, стр. 41.
228
Конечно, Липпс не прав: и тот осязательный факт, который он
принял за содержание числа, «единые акты апперцепции» есть только
субъективное средство для имения в виду единиц, а вовсе не сама
идеальная форма единиц с их законосообразностями. Эта форма, для
наблюдения ее в чистоте, должна быть отвлечена умом субъекта также
и от актов апперцепции.
Что же остается перед умственным взором, перед интеллектуальною
интуициею, когда мыслится число девять в отвлечении от всего на-
глядного, от всяких событий и т. п. ? — остается не пустота, а умо-
зрительный (ненаглядный) смысл, бесконечно сложный или, вернее, не-
обходимо ведущий за собою бесконечный ряд следствий, остается то
самое, что составляет понимаемый смысл слов или символов
«1 + 1 + 1 + 1 + 1 + 1 +1 + 1 + 1» или «3 + 3 + 3» или «З2» и т. д. до бес-
конечности. Этот смысл так же богат и неисчерпаем, как любая на-
глядная, чувственно воспринимаемая вещь, напр. яблоко. Но когда
от нас хотят, чтобы мы показали этот идеальный предмет пальцем,
«дали» его осязательно, это незаконное требование наглядности столь
же неправильное, как, имея в сознании звук, требовать, чтобы он был
доступен ощупыванию, и утверждать, будто звук вовсе не существует,
потому что он неосязаем.
Наличность не наглядного идеального предмета в сознании удосто-
веряется тем, что он есть нечто понимаемое с предельною опреде-
ленностью, достоверностью и точностью. Следствия, вытекающие
с законосообразною необходимостью из данного формально-идеаль-
ного предмета, предстают обыкновенно нашему умственному взору
длинными рядами и усматриваются с характером бесспорной аподик-
тичности.
Возражения против наличия идеального бытия и возможности об-
щих идей основаны всегда на недоразумении. Так, Беркли, борясь про-
тив концептуализма Локка (и, следовательно, тем более против реализ-
ма Платона), говорил, что, напр., треугольник как общая идея невоз-
можен, потому что он был бы «не остроугольный, не равносторонний, не
равнобедренный, но и не разносторонний, а обладающий всеми этими
и ни одним из этих свойств», что очевидно нелепо 1. Явным образом
Беркли требует наглядности: он воображает, будто общая идея тре-
угольника должна была бы предстоять перед умом как треугольник;
между тем она есть не треугольник, а треуголъность. Совершенно
очевидно, что тожественная треуголъность присуща и тупоугольному,
и прямоугольному, и остроугольному треугольнику, потому что она не
специфицирована и не индивидуализирована ни первым, ни вторым, ни
третьим способом, но представляет собою основу для возможной специ-
фикации и первым, и вторым, и третьим способом. Увидеть треуголъ-
ность так, как мы видим единичный равнобедренный прямоугольный
треугольник (с катетами, равными сантиметру), символизируемый лини-
ями на чертеже, невозможно: треугольность абсолютно не наглядна.
Тем не менее идея треуголъности предстоит нашему думанию подобно
идее девятеричности, как нечто в высшей степени содержательное по
своим связям и законосообразностям: из идеи треугольности (на плоско-
сти в евклидовом пространстве) следует с абсолютною достоверностью,
что у всякого плоского евклидовского треугольника сумма углов равна
двум прямым углам, сумма двух сторон больше третьей и т. д. и т. д. до
бесконечности.
1 Berkley, Principles of human knowledge, — Введение, XIIII.
229
Те же соображения применимы и к материальным общим идеям:
идея человека, лошади и т. п. — это не человек, у которого, конечно,
волосы были бы черные или русые ж т, п., и не лошадь, которая должна
была бы пастись в определенном месте пространства, это — отвлечен-
ный момент человечности, лошадности и т. п.
Антисфен, критикуя учение Платона об идеях, сказал: «Лошадь
я вижу, но лошадности не вижу». Платон насмешливо отпарировал это
возражение: «Неудивительно, — глаза, которыми можно видеть лошадь,
у тебя есть, а того, посредством чего можно усмотреть лошадность»
(разума), «у тебя не хватает». У Антисфена был рассудок, и очень
острый, но у него не было достаточной силы интеллектуальной инту-
иции, чтобы в идеирующей абстракции достигнуть чистого видения
идей, открывающего их вневременное и внепространственное значение;
чтобы мыслить о предмете, ему необходимо было брать идею вместе
с ее пространственно-временным воплощением, т. е. так, чтобы пред
умственным взором стояло что-либо наглядное.
Из этой наклонности ума принимать за сущее только наглядное,
т. е. только то, что может быть дано как реальное бытие в определенном
месте пространства и времени, возникают нигилистические теории
общего, напр. различные виды номинализма, отрицающие бытие общих
идей и пытающиеся заменить их какими-либо суррогатами. Согласно
этим теориям, напр., понимаемый смысл общего суждения есть сознание
возможности найти единичные реальные наглядные предметы, соот-
ветствующие тому, что высказано в суждении; такое общее есть не
сущая возможность, служащая основою для спецификации, а просто
субъективно-психическое состояние ожидания, что в будущем встретятся
случаи таких единичных предметов, и воспоминание, что такие пред-
меты уже встречались. Сюда относятся также теории, согласно которым
слова и словесные сочетания суть заместители множества единичных
реальных наглядных данных, а также те теории, согласно которым
пучок вспоминаемых единичных данных и. есть то, что называется
общим, и т. п. Все эти теории парадоксальны: они утверждают, что
понимание общего есть (нельзя отрицать этого очевидного факта),
а самого понимаемого нет.
Если бы теории, отрицающие идеальное общее бытие и заменяющие
его единичными реальными наглядными предметами, были верны, то
непонятно было бы, почему знание о формальном общем идеальном
бытии, по крайней мере в некоторых науках, имеет абсолютно точный
и предельно достоверный характер, бесконечно превосходный в сравне-
нии с знанием о единичных реальных вещах. Но этого мало, нередко это
знание содержит в себе абсолютно достоверные сведения о таких законо-
сообразностях, которые совершенно неосуществимы в реальных нагляд-
ных предметах, поскольку они берутся в их наглядности, отвлеченной от
идеальной основы. Таковы, напр., идеи точки и линии и закон, гласящий,
что между каждыми двумя точками всегда есть еще точка. Если я мыслю
точку как границу линии, не имеющую никакого протяжения, и ли-
нию— как одномерную границу поверхности, то из сущности этих
предметов вытекают с абсолютною необходимостью упомянутые зако-
ны. Однако иметь такую точку и линию в чувственном опыте как
наглядную данность нельзя.
Юм, отвергающий идеальное бытие, говорит, что мыслить точку —
это значит представлять себе minimum visibile *; иными словами, для
него точка есть едва заметный, стоящий на границе видимого комочек.
Соответственно этому и линия для него должна быть нитью столь
230
тонкою, что она находится у предела видимого и осязаемого. Условимся
называть такие точки и линии словами «точка-шар», «линия-цилиндр»,
а точки и линии, имеемые в виду Евклидом, словами «точка-граница»,
«линия-граница». Очевидно, что если бы точка и линия были шаром
и цилиндром, то нельзя было бы утверждать, что между каждыми двумя
точками всегда есть еще точка и что через точку можно провести
бесчисленное множество линий. Или, вернее, можно сохранить утверж-
дение этих законов, но для этого необходимо мыслить, что между двумя
шарами вставляются шары, отчасти налегающие друг на друга, и что
через шар проходят цилиндры, сдвинутые в отношении друг к другу.
Чтобы мыслить при этом возможность вставления бесконечного числа
|
Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 |
Основные порталы (построено редакторами)