реходит в стадию притязания, в напряженное (по терминологии, предложенной ) состояние: «...способность быть осуществленным в порядке принуждения является существенным, а потому неотъемлемым свойством гражданского субъективного права»[115][25].
Другое направление в науке гражданского процесса также исходит из того, что судебное решение прежде всего устраняет спор, подтверждает наличие или отсутствие правоотношения. Но этим содержание судебного решения не исчерпывается. «Характерным является и другой элемент судебного решения, свойственный ему как акту органа власти,— принуждение». По искам о - присуждении, например, решение суда не только подтверждает наличие материально-правового отношения, но и предписывает «должнику совершить возложенные на него обязанности...»[116][26].
Однако и с точки зрения этого понимания природы судебного решения такое предписание (в соответствии со ст. ст. 356—358 ГПК РСФСР) дается «под страхом применения принудительных мер, если решение не будет выполнено добровольно»[117][27].
, являющийся сторонником этого направления в определении сущности судебного решения, указывает на то, что аппаратом государственного принуждения к исполнению нарушенной обязанности является суд, создающий возможность принудительной реализации права. Поэтому «действие акта судебной деятельности – судебного решения – направлено непосредственно на выполнение мер принуждения» на основании выдаваемого судом исполнительного документа непосредственно в силу судебного решения[118][28].
Отсюда делается вывод, что «принудительное осуществление права не может быть следствием лишь
Братусь ответственность и законность. –М., Юридическая литература.1976, С.57
подтверждения, признания судом наличия этого права». Судебное решение содержит в себе «веление, приказ органа государственной власти совершить известные действия, без чего нарушенное право нельзя считать защищенным». В итоге – вывод о том, что в судебном решении сочетаются два признака (элемента): а) подтверждение наличия спорного правоотношения, б) как следствие этого приказ органа государства – суда. Оба элемента неотделимы один от другого. Поэтому концепция, учитывающая в судебном решении лишь первый элемент, – ошибочна[119][29].
Полагаем, что правильной является вторая (двухэлементная) концепция судебного решения. Известно, что определял суд как орган власти[120][30] и указывал, что советские суды, будучи органами пролетарского государства, осуществляющего принуждение, проводят в жизнь такое принуждение[121][31]. Именно суд, как таковой, а не только подчиненное ему должностное лицо – судебный исполнитель по делам судебной юрисдикции является аппаратом государственного принуждения.
Следует согласиться с приведенным выше суждением И. Ребане о том, что судебный приговор или судебное решение уже само по себе акт принуждения, ибо выбора иного поведения, кроме того, которое предписано в этих актах судебной власти, у осужденного или должника нет. Когда речь идет об уголовном приговоре, налагающем на правонарушителя наказание в виде лишения свободы, вообще проблемы нет. Это наказание отбывается под непрекращающимся государственным принуждением с момента вынесения приговора.
Иное дело в гражданском процессе. Во-первых, должнику судебным исполнителем предоставляется срок до пяти дней для добровольного исполнения судебного решения (ст. 356 ГПК РСФСР). Во-вторых, взыскатель может не реализовать свое право на принудительное исполнение, он вправе распорядиться этим правом по своему усмотрению. Это и дает основание утверждать, что принуждение начинается лишь
Братусь ответственность и законность. –М., Юридическая литература.1976, С.58
тогда, когда судебным исполнителем обращается взыскание на имущество должника, на его заработную плату, изымается вещь, указанная в решении суда, и т. д.
Следовательно, принуждение понимается сторонниками этой точки зрения только как физическое принуждение. Но физическим или, точнее, фактическим принуждением не исчерпывается, а лишь завершается государственное принуждение. Оно включает в себя и такое социально-психическое принуждение, при котором у правонарушителя нет выбора для избрания иного варианта поведения, чем то, которое предписывается судом как органом государственной власти.
Должник прекрасно знает и понимает, что предоставление ему пятидневного срока для так называемого добровольного исполнения решения не устраняет безусловной необходимости и неизбежности такого исполнения, если оно не будет произведено им самим. Он окажется через пять дней лишь в худшем положении, ибо фактические принудительные меры, которые будут осуществлены судебным исполнителем, повлекут за собой (во всяком случае при обращении взыскания на имущество) большие расходы и расстройство бытового уклада, чем в том случае, если он «добровольно» удовлетворит взыскателя.
Иначе говоря, предложение должнику исполнить судебное решение добровольно в срок до пяти дней – это лишь льгота должнику, позволяющая ему выполнить свою обязанность наиболее экономным и безболезненным образом.
Совсем другое дело – само состояние психического принуждения, которое испытывает обязанное лицо до вынесения судебного решения. Психическое давление на это лицо в виде угрозы государственного принуждения в случае нарушения обязанности, разумеется, тоже является видом принуждения, стимулирующего к ее исполнению. Правы те авторы, которые говорят о том, что такая угроза является психическим принуждением (и не прав И. Ребане, не признающий ее принуждением), ибо возможность выбора вариантов поведения после возникновения юридической обязанности ограничивается под влиянием угрозы. Обязанный уже знает, какие последствия могут возникнуть вслед за нарушением, и
Братусь ответственность и законность. –М., Юридическая литература.1976, С.59
оценка этих последствий сужает сферу «вариантности» его поведения.
Но, как известно, стороны, имеющие противоположные интересы, могут заблуждаться относительно своих прав и обязанностей, понимать их различно и т. д. Если даже спора по этому поводу нет, хотя обязанность нарушена, но не исполняется до того времени, пока не последует властное подтверждение об этом суда, спор все равно считается не устраненным. Суд, снимая спор, одновременно своим решением приказывает должнику исполнить обязанность.
Нельзя согласиться с , что это лишь процессуальный приказ, исключающий вторичное рассмотрение дела. Этот приказ – навязывание властной, государственной воли лицу, чья обязанность стала бесспорной по указанным уже выше соображениям. Этот приказ является актом непосредственного государственного принуждения[122][32], но он, как правильно подчеркивают все процессуалисты, ничего не прибавляет и не убавляет от содержания субъективного права и субъективной обязанности сторон в правоотношении. Исключением, по мнению , являются конститутивные судебные решения, выносимые на основе правомочий, предоставленных законом суду, т. е. решения, играющие роль юридических фактов, преобразовывающих существовавшее до судебного процесса правоотношение. Ha-
Братусь ответственность и законность. –М., Юридическая литература.1976, С.60
личие таких преобразовательных решений оспаривается многими процессуалистами[123][33].
6. Принуждение к соблюдению требований норм права в случае нарушения содержащихся в них велений сохранится до тех пор, пока будет существовать право. Разумеется, по мере того как обязанности, предписываемые правом, все в большем числе случаев будут фактически исполняться добровольно на основе убеждения в их справедливости и истинности, соответствия их общественным и личным интересам, роста коммунистической сознательности, тем меньше придется прибегать к принуждению. Это, однако, не означает, что отпадает или уменьшается возможность государственного принуждения, содержащаяся в санкциях правовых норм.
Верно, что нормативность права не обусловлена уровнем и силой государственно-принудительных мер[124][34]. Но неотвратимость такого принуждения в целях общей и специальной превенции, восстановления нарушенных имущественных и личных интересов, воспитания коммунистической сознательности – необходима. Следовательно, нужна и неотвратимость юридической ответственности. Едва ли можно согласиться с тем, что государственная принудительность права как возможность, переходящая при нарушении в действительность, существует наряду с нормативностью[125][35]. Определяющее свойство права – его нормативность, а принудительность – следствие нормативности. Принудительность как организованное и соответствующее общественной необходимости явление возникает там, где необходимы упорядоченность общественных отношений, применение одинакового масштаба. Основное в любой социальной норме, в том числе и в норме права,— это диспозиция, являющаяся ядром нормы. Принудительность – реакция на ее нарушение, имеющая своей целью восстановить состояние упорядоченности, поддерживаемое соблюдением правила, содержащегося в диспозиции.
Братусь ответственность и законность. –М., Юридическая литература.1976, С.61
Предыдущий | Оглавление | Следующий
Глава III
НОРМАТИВНОСТЬ ПРАВА И САНКЦИЯ ПРАВОВОЙ НОРМЫ
1. До появления работы о санкциях в советском праве в учебниках и в иных работах по общей теории права этой проблеме уделялось недостаточное внимание. При характеристике правовых норм обычно исходили из учения о трехчленной (трехэлементной) структуре правовой нормы, обязательным элементом которой указывалась санкция[126][1]. Учение о трехчленной структуре правовой нормы еще до выхода в свет книги было подвергнуто критике[127][2].
С критикой учения о трехэлементной структуре правовой нормы выступили и , которые пришли к заключению, что правовая норма имеет только два элемента —
Братусь ответственность и законность. –М., Юридическая литература.1976, С.62
гипотезу и диспозицию[128][3]. на ряде примеров, взятых из различных отраслей советского права, равно как из правовых систем досоциалистических формаций, пришел к выводу, что «в действительности состав правовой нормы исчерпывается двумя элементами – гипотезой и диспозицией, именуемыми в уголовном праве иначе – диспозицией и санкцией»[129][4].
|
Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 |



