[79][29] Шаргородский и ответственность. – «Правоведение», 1968, № 1, с. 46; Он же. Курс советского уголовного права. Часть Общая, т. 1, Л., 1968, с. 217; см. также: О понятии уголовной ответственности.— «Сов. государство и право», 1967, № 12, с. 40; Бaзылев юридической ответственности. – В кн.: Материалы научной конференции юридического факультета Красноярского гос. университета. Красноярск, 1972, с. 11.

[80][30] См.: , X. Указ, соч., с. 56—57.

[81][31] См.: Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Социалистическое право. М., «Юридическая литература», 1973, с. 585. Это высказывание перекликается с высказыванием , который критикует и тех, кто воспринял его концепцию юридической ответственности как реализации санкции. По мнению , ответственность – не применение санкции, а, будучи последствием правонарушения, является результатом принудительной деятельности государства в отношении лица, совершившего правонарушение, и представляет собой обязанность, являющуюся элементом особого охранительного правоотношения (Смирнов труда в СССР. Изд-во ЛГУ, 1972, с. 70—73).

[82][32] Алексеев теории права, с. 381—382.

[83][33] Алексеев теории права, с. 383.

[84][34] Алексеев теории права, с. 384.

[85][35] См., например: , X. Указ, соч., с. 54; Алексеев теории права, с. 384. Трактовка юридической ответственности как самостоятельного института права, имеющего своей целью карать (наказывать) и воспитывать нарушителей регулятивных (позитивных) правовых норм и обеспечивать соблюдение так называемых охранительных норм, не являющихся нормами об ответственности, особенно рельефно выражена в некоторых последних работах. Так, считает, что охранительные нормы права обслуживают функции страхования, компенсационную (восстановительную), превентивную, пресекательную, штрафную (карательную) функции. Вслед за полагает, что существуют самостоятельные правовые институты, имеющие своим предметом негативные, конфликтные общественные отношения. Среди этих институтов выделяется институт ответственности – карательный институт, регулирующий негативные отношения, возникающие вследствие правонарушений, т. е. виновно и противо-право совершенных деяний, отличный от институтов, содержащих нормы о мерах защиты (Б а з ы л е в Б. Т. Об институте юридической ответственности. – «Сов. государство и право», 1975, № 1, с. 110—114; Ардашкин защиты как общеправовая категория, с. 156—166).

Логическим выводом из признания существования охранит тельных норм и охранительных институтов является утверждение о существовании охранительных правоотношений, в частности отношений ответственности, возникающих из правонарушений (см., например: вопросу о понятии охранительного-правоотношения.— В кн.: Развитие гражданского, уголовного и процессуального законодательства в советских республиках Прибалтики (1940—1975), Гражданско-правовые науки Рига, 1975, с. 15—16).

[86][36] См., например: О понятии уголовной ответственности, с. 41, 42; О сущности и признаках уголовной ответственности. – «Сов, государство и право», 1963, № 11, с. 91.

[87][37] См.: , Указ, соч., с. 21.

[88][38] См.: .Е. Советские социалистические правовые нормы. Львов, 1959, с. 99; Общая теория советского права. М., 1966, с. 425; , X. Указ, соч., с. 67; Р е б а н е И. Указ, соч., с. 115; Г а л а г а н , соч., с. 59.

[89][39] См : , X. Указ, соч., С. 67-68.

[90][40] Mazeaud Henri et Leon et Tune Andre. Traite theorique et practique de la responsobilite civile delictuelle et contractuelle, t. I, 5 ed. P., 1957, p. 1. Авторы отмечают, что термин «ответственность» был введен в юридический язык во Франции относительно недавно: он стал широко применяться лишь в XIX в. Знаменитый французский цивилист Дома, живший и работавший в XVIII в., вовсе не употреблял этот термин (там же).

[91][1] Это правильно отметил , подчеркнув, что «...нормативность – не просто признак права, а его определяющее объективное свойство» ( О понятии права.— «Правоведение», 1970, № 1, с. 21).

[92][2] в названной выше статье говорит, что из нормативности вытекает «правовое принуждение» (там же, с. 22). О нормативности права см. также: Недбайло социалистические правовые нормы. Львов, 1959, с. 37 и далее; Общая теория советского права. М., «Юридическая литература», 1966, с. 7—10; Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Основные институты и понятия, с. 344—351.

[93][3] Брежнев на встрече с избирателями Бауманского избирательного округа г. Москвы 14 июня 1974 г. («Правда», 1974, 15 июня).

[94][4] См., например: Рабинович как явление общественного сознания. – «Правоведение», 1972, № 2. Хотя и разделяет развитую многими советскими юристами оценку права как объективной реальности, тем не менее он утверждает, что веление права живет, начинает светить «смыслом», лишь соприкасаясь с сознанием субъекта, реципиента этого веления, возбуждая у него «представления о должном (возможном) поведении».

[95][5] См.: Фарбер как форма общественного сознания. М., «Юридическая литература», 1963, с. 177—178.

[96][6] Рабинович , соч., с. 109.

[97][7] В своей содержательной статье «Объективное и субъективное в праве» обобщил итоги дискуссии, проводившейся на страницах журнала «Правоведение» (1974, № 1), и сделал заслуживающие внимания выводы о том, что «правовые установления, нормы права никак нельзя отнести к формам сознания». Право – субъективный фактор лишь в том смысле, что непосредственным его источником является общественное сознание (классовое, общенародное), выраженное в нормотворческой деятельности компетентных органов государственной власти. «Функционирует же оно не в сознании, а в общественной жизни как особая социальная сила» (с. 17). Однако, на наш взгляд, правильные суждения автора о праве как «субъективно-объективной реальности» не доведены до своего логического завершения. Ведь общественное бытие тоже «субъективно-объективная реальность», если иметь в виду генетическую сторону дела, но оно независимо от общественного сознания, поскольку речь идет об итогах и предпосылках общественно-производственной деятельности людей, одаренных волей и сознанием.

Поэтому едва ли правильным можно признать утверждение , что материальные отношения – это «абсолютно» объективное, реальное, независимое от чьего бы то ни было сознания, а право – это «ситуативно» (относительно) объективное и что поэтому «субъективность» права есть его абсолютное, имманентное свойство (с. 21).

[98][8] См. об этом: Г о р ш е н е в и организационные формы правового регулирования в современный период коммунистического строительства. – Автореф. докт. дисс. Свердловск, 1969, с. 8—12.

[99][9] См.: и оч., т. 13, с. 6—7.

[100][10] См.: Маркс К, и оч., т. 37, с. 394—395.

[101][11] «Нормативность, – пишет , – свойственна всей системе социального регулирования, включающей как социальные нормы, так и соответствующие им формы общественного сознания...

Если нормативность есть свойство всей системы социального регулирования, то ее нельзя рассматривать как специфику права» (Лукашева теория права и многоаспектный анализ правовых явлений. – «Сов. государство и право», 1975, №4, с. 33).

Нормативное регулирование в его многообразных проявлениях в настоящее время многими авторами рассматривается как необходимый упорядочивающий и относительно стабилизирующий элемент управления социалистическим обществом. Решающая роль в этом процессе принадлежит правовому регулированию (см., например: , Указ, соч., с. 29—30, 47).

[102][12] См.: и збранные произведения, т. 1. М., Госполитиздат, 1952, с. 588.

[103][13] Л е н и н . собр. соч., т. 1, с. 439.

[104][14] О понятии политической власти, соотношении принуждения и убеждения см.: , М у ш к и н и власть. – «Правоведение», 1963, № 2; Б а й т и н и политическая власть. – Автореф. докт. дисс. М., 1973; К е й з е р о в и авторитет. М., «Юридическая литература», 1973; каз, соч.; Козюбра и принуждение в советском праве на современном этапе коммунистического строительства. – Автореф. канд. дисс. Киев, 1968; О некоторых философских аспектах сферы принуждения, —«Правоведение», 1968, № 5.

[105][15] См.: Б а й т и н , соч., с. 8.

[106][16] По мнению , «принуждение не является имманентным качеством власти... Властная и подвластная воля могут органически совпадать, могут находиться в конфронтации, В первом случае нет надобности в принуждении, власть при практической реализации своих установок обходится без него» (Указ, соч., с. 46). Верно, что в тех случаях, когда происходит такое слияние воль властвующего и подвластного, нет надобности в принуждении. Но даже в коммунистическом обществе едва ли будет достигнуто такое состояние полного и всеобщего совпадения интересов всего общества и интересов отдельной личности, не говоря уже о том, что авторитет и, следовательно, власть необходимы при осуществлении руководства процессом производства, о чем писал Энгельс. Поэтому возможность принуждения как атрибут власти останется. Без этого нет власти Впрочем, далее автор, говоря о соотношении подлинного авторитета власти, основанного на уважении к ней подвластных, и власти, правильно подчеркивает, что власть без авторитета возможна, но авторитет без власти невозможен (там же, с, 87).

[107][17] См.: , Мушкин , соч., с. 22. , характеризуя принуждение, и отличие от убеждения, также связывает принуждение с угрозой неблагоприятных для правонарушителя последствий в случае нарушения требований норм (Козюбра , соч., с. 10).

Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44