Близок к истине, как нам кажется, Ломанн,14) который считает, что исходной точкой должно быть не раз отмеченное обстоятельство — данный отрывок IX песни связан с тем эпизодом I песни, в котором описывается прибытие двух вестников к Ахиллу для того, чтобы забрать Брисеиду. И действительно, между этими двумя сценами — явное соответствие. В обоих случаях Агамемнон посылает к Ахиллу вестников, но цели их миссий различны. Если в первом случае высокомерный Агамемнон поручает послам забрать Брисеиду у Ахилла, то в другом — уже сломленный царь обещает Пелиду вместе с возвращением Брисеиды и многочисленные дары. Именно поэтому вполне правдоподобно, что поэт при описании этих двух миссий мог сознательно прибегнуть к приему стилистических взаимоотражений. Подчеркивая таким образом сходство, Гомер в то же время мастерски показывает и совершенно противоположный характер этих эпизодов. В результате этого в них много схожих строк: I.322 и IX.166; I.327 и IX.182; I.328 и IX.185; I.329 и IX.186; I.334 и IX.197.15) Ломанн считает, что дуалисы IX песни, в первую очередь «sind Folgen spezifisch homerischen Spigelungs - und Verklammerungstechnik».16) Однако он понимает, что этого недостаточно и, подобно Шадевальдту и Мотцкусу, мотивирует употребление дуалисов в указанном месте оттеснением [75] Феникса на задний план и выделением основных послов — Аякса и Одиссея. На это же, по его мнению, указывает и то, что в противовес 168 строке, где Нестор определенно говорит: «Феникс, любимец богов, предводитель посольства да будет», в 192 строке мы читаем:

«Тою порою приближались послы, Одиссей впереди их».

Мы согласны с доводом Ломанна, что соотношение интересующих нас сцен I и IX песен в некоторой степени обуславливает употребление дуалисов в IX песни, но не можем согласиться с ним в их мотивировке, ибо в противном случае рискуем оказаться перед трудностями: почему поэт упускает из виду вестников Одия и Еврибата, явно сопровождающих ахейских героев? Если Ахилл не замечает их на фоне официальных послов, то не мог же поэт забыть о них, описывая в 182 строке, как отправляются посланцы Агамемнона берегом моря. Тем более, что употребление множественного числа в 669 строке IX песни говорит о том, что здесь подразумеваются и эти вестники. К тому же непонятно, если включение Феникса в посольство создавало поэту столько сложностей, то почему же он не воздержался от его участия в посольстве вообще. Но Феникс — полноправный член посольства. Он фигурирует вместе с послами всюду, где контекст дает реальную возможность определить состав посольства: в 223 Аякс ему подмигивает, затем он произносит речь и, наконец, Ахилл оставляет его у себя. Согласившись с интерпретацией Ломанна, мы должны будем допустить, что: а) поэт и Ахилл почему-то игнорируют Феникса в упомянутых пассажах, хотя в других случаях он — полноправный член посольства; поэт сознательно упускает из виду, что он вместе с Одиссеем и Аяксом идет к Ахиллу, а Ахилл, приветствуя героев, почему-то обращается только к двум послам; б) в отмеченных пассажах поэт и Ахилл игнорируют и вестников, хотя Нестор отправляет их с послами и в 669 они возвращаются к Агамемнону вместе с Одиссеем и Аяксом.

Таким образом, встав на эту точку зрения, мы должны будем признать Гомера поэтом-формалистом, готовым пожертвовать реальным положением вещей ради принципа отражения, поэтом, который скован своими же композиционными и структурными принципами. Однако это далеко не так. Как мы уже говорили выше, определяющей для Гомера обычно является внутренняя логика развития действия и ради этого он порой готов нарушить и структурную симметрию своей поэмы. Исходя из этого, представляется мало, вероятным, чтобы Гомер в угоду формальному принципу взаимоотражения пошел на столь явный компромисс в IX песни. Более реальным нам представляется иной путь интерпретации дуалисов IX песни. [76]

По нашему мнению, употребление дуалисов, наряду с явно выраженным принципом взаимоотражения (как основной причины), обусловлено и реальным положением вещей. Употребляя двойственное число, Гомер этим отдаляет друг от друга ахейских героев — официальных послов и вестников, выполняющих лишь роли статистов. Подобное разделение посольства на две части подготовлено уже в словах Нестора: μέν (168) после Φοινιξ и δ' (= δέ) (170) после κηρύκων, в которых послы выделяются от вестников. Это деление в силе до тех пор, пока говорится о том, как они идут берегом моря, как приходят к Ахиллу, как их приветствует Пелид, т. е. во всей сцене, которая представляет картину действия посольства, состоящего из двух частей. Обращение к двойственному числу Гомеру нужно для того, чтобы на протяжении всей сцены, пока в ней действует разделенная на две части пятерка, воздействовать на воображение слушателя, дать ему почувствовать определенную дистанцию между Фениксом, Одиссеем и Аяксом, с одной стороны, и Одием и Еврибатом, с другой.

Эта спорная сцена в нашей интерпретации будет выглядеть приблизительно так: Нестор определяет состав посольства к Ахиллу — послами выбирает Феникса, Аякса и Одиссея, а вестниками Одия и Еврибата. В словах Нестора «Феникс, любимец богов, предводитель посольства да будет», по нашему мнению, — дипломатический ход. Он включает Феникса в посольство постольку, поскольку тот был близок к Ахиллу и мог воздействовать на Пелида, назначает же его предводителем потому, что по возрасту это более всего подобало ему. К тому же Феникс, будучи ответственным за исход посольства, сделал бы все, чтобы уговорить Пелида. Однако описывая, как Нестор напутствует героев и подмигивает каждому из них, автор подчеркивает, что больше всех он подмигивал все-таки Одиссею (180). Отсюда явствует, что хотя Нестор по определенным причинам поручил Фениксу быть предводителем посланцев, фактически главою посольства он все-таки считает Одиссея. И вот герои и вестники направились к Ахиллу:

«Они вдвоем (послы и вестники) пошли по берегу многошумящего моря,
Оба молились много земледержателю,
Чтоб преклонить высокую душу Пелида» (182-184).

Когда послы увидели Ахилла с лирой в руках:

«Они оба (и послы и вестники) выступили вперед, предводительствовал божественный Одиссей,
И остановились перед ним...» (192-193). [77]

То, что Одиссей возглавляет (ηγειτο) посольство, непосредственно перекликается с напутствием Нестора. Думаем также, что употребление глагола ηγειτο («предводительствовал») в данном случае должно указывать на то, что автор этого места среди шествующих за Одиссеем подразумевал не одного, а нескольких лиц. Затем

«...Ахилл изумленный воспрянул
С лирой в руках и оставил место сидения,
Так и Патрокл, лишь увидел мужей, поднялся,
В встречу им двоим (послам и героям) руки простер и вещал
Ахилл быстроногий: «Здравствуйте оба (и послы и вестники), истинно дорогие люди пришли ко мне.
Верно, что нужда! Но и гневному вы оба (и послы и вестники) из ахеян любезнее всех мне». (193-198)

Затем он приглашает пришедших в дом, сажает их в кресла и обращается к Патроклу:

«Чашу поболее, друг Менетид, подай на трапезу;
Цельного нам раствори и поставь перед каждого кубок;
Мужи, любезные сердцу, собрались под сенью моею».

(202-204)

За этим следует короткая сцена за столом, в которой наше внимание привлекает следующая деталь: Ахилл садится напротив Одиссея (218). Этой деталью поэт, как нам кажется, хотел подчеркнуть, что самым полномочным «дипломатом» в посольстве Ахилл считает сына Лаэрта. Далее действие развивается логично: поев, выпив,

«Фениксу знак Телемонид подал...» (223).

Эта деталь может указывать на желание Аякса в конце концов перейти к официальной части миссии: «Одиссей то постигнул» (223) и первый обратился к Ахиллу.

Постараемся не быть педантичными в данном случае и не поднимать вопроса, почему первым заговорил Одиссей, в то время как Аякс подал знак Фениксу. Здесь, по нашему мнению, автор весьма интересно передал дипломатическую смекалку Одиссея: заметив, что Аякс подал знак Фениксу, но будучи более опытным и дальновидным, он решил, что в подобной ситуации лучше, если говорить начнет он. Проследив за эпизодом посольства, нетрудно заметить, что роль Одиссея становится все более интенсивной: сперва Нестор особо поучает его, потом показано, как он отделился от [78] остальных при виде Ахилла, далее Ахилл садится за стол напротив него, после чего Одиссей начинает говорить и, наконец, по возвращении послов к Агамемнону Атрид именно к нему обращается с просьбой рассказать обо всем:

«Молви, драгой Одиссей, о великая слава данаев». (673)

Следовательно, такая интерпретация сцены дуалисов, как нам представляется, поставила бы все на свои места.

Пока послы и вестники шли берегом моря, они составляли две зримые группы. Соответственно здесь использован дуалис. Так же легко было различить эти две группы, когда они предстали перед Ахиллом — и в данном месте употребляется дуалис; естественно также, что, обращаясь к пришедшим, Ахилл должен был как-то отделить их друг от друга. Делает он это с помощью двойственного числа. Возможно, что слово φίλτατοι («наижеланные», «самые дорогие») в этом случае относится лишь к героям, а не вестникам. Но с этической точки зрения Ахилл не мог разделить пришельцев на более и менее желанных гостей.+) К тому же, вполне возможно, что слово φίλτατοι лишь результат внезапной реакции самолюбивого и вспыльчивого мужа при виде гостей и оно вовсе не указывает на действительное отношение Ахилла к ним.

После того как Пелид ввел гостей в дом и они отдохнули в креслах, он просит Патрокла накрыть на стол. Глагол «находятся» (υπέασι) здесь употреблен уже во множественном числе, так как в данной сцене нет необходимости делить посольство. Говоря о пришельцах, с этого момента Ахилл явно подразумевает только послов, а не всех гостей. Точно так же возвращение посланцев (без Феникса) к Агамемнону передано не дуалисом, а множественным числом οι... γένοντο, ибо в данном случае мы имеем дело не с картиной, изображающей действие, оптическое восприятие которой возможно, а лишь с фиксацией факта возвращения героев от Ахилла. Поэтому в этом пассаже все слова, имеющие числовую категорию, употреблены во множественном (οι... γένοντο... τούς).

Вернемся к сцене дуалисов. Здесь есть еще одна интересная деталь. Поэт нигде не выходит за логические рамки употребления дуалисов при описании действия двух групп, состоящих из нескольких человек. Чтобы уяснить данное положение, заметим — для обозначения действия двух групп, состоящих из более чем двух единиц, в форме дуалиса могут быть использованы лишь местоимения и глаголы. Употребление в данном случае в форме дуалиса имени [79] существительного, обозначающего составляющие эти группы единицы, — уже грамматическая ошибка. Так, желая описать шествие нескольких человек, разбитых на две группы, и при этом подчеркнуть двойственное число, мы в дуалисе можем поставить лишь местоимения и глаголы, а не термины: «человек», «муж». Например: τω βάτην — «они (две группы) шли».

Если же местоимение заменить именем существительным, т. е. вместо «они» поставить слово «мужья», использование ανήρ в дуалисе не имело бы смысла. Оно обязательно должно стоять во множественном, ибо τω ανδρε имеет значение «двух мужей», в действительности же в двух группах объединены более, чем два мужа. Если рассмотреть интересующую нас сцену IX песни с этой точки зрения, обнаружим, что во всех случаях, в которых для обозначения представителей посольства использованы существительные, а не местоимения, они стоят во множественном. Так, в 195 Патрокл привстал, увидев мужей — επει ιδε φωτας (вин. множ.). Имея здесь в виду лишь двух человек, поэт свободно мог бы заменить форму φωτας формой φωτε, тем более, что данный термин используется им при надобности в форме винительного двойственного числа (ср. V.572, 608). Точно так же в обращении Ахилла к пришедшим употребляется множественное число: φίλοι ανδρες («любимые мужья»), в то время как в других случаях, при необходимости, в поэме использованы формы двойственного числа слова ανήρ (ср. V.303, XX.286 и т. д.). То же самое можно сказать и о IX.204, где слово ανήρ стоит во множественном. Естественно, нам могут возразить, что при употреблении дуалисов Гомер вообще не следует строго грамматическим правилам, что в его поэме часты случаи употребления множественного существительных вместо двойственного. Думаем, что в случае IX песни описанный нами выше факт вполне закономерен. Если бы посольство действительно состояло из двух человек, то поэт, используй он формы дуалиса имен существительных хоть один раз, при систематическом употреблении форм двойственного местоимения, смог бы более конкретно подчеркнуть участие в сцене именно двух лиц, тем более, что в метрическом отношении это не было связано с трудностями.*) [80]

Почти все современные гомерологи считают X песнь или Долонию вставкой в уже сформировавшуюся композицию поэмы, не связанную с другими ее частями ни одной нитью действия. Отправление Одиссея и Диомеда в разведку выпадает из общей структуры «Илиады». Проведенный нами структурный анализ поэмы также поддерживает эту точку зрения, хотя, с другой стороны, ясно и то, что Долонию нельзя рассматривать самостоятельно, в отрыве от «Илиады». Деления — с начала и до конца предусматривает данные «Илиады», ее автор явно исходит из поэмы. Здесь можно сделать два предположения: либо Долония создана самим Гомером после завершения поэмы и вставлена им в ее композицию, либо же X создал один из последователей Гомера для включения в «Илиаду».17)

В последнее время весьма упорно выделяют из «Илиады» сцены обольщения Зевса и т. н. «Энеиды».

По мнению А. Диле, описанная в XIV песни сцена обольщения Зевса внесена в поэму позднее. Он исходит из взгляда, что «Илиада» — эпическое произведение, созданное устным путем и для него характерны эпические формулы, употребляемые с определенной закономерностью. Однако отдельные части «Илиады» не подчиняются этой закономерности, нарушают типичные структуры, составленные из формул устного эпоса, проявляют языковые особенности, многочисленные hapax legomena. Подобные места, по мнению Диле, могли быть созданы лишь письменным путем. Их создали позднее и вставили в поэму, когда записывался текст сложенного устным путем гомеровского эпоса. Типичными образцами подобных сцен Диле считает обольщение Зевса и эпизоды XX песни, связанные с Энеем.18) В сцене обольщения Зевса он особое внимание уделяет языковым и стилистическим особенностям, которые будто бы дают возможность выделить эту часть из поэмы. Приведем несколько типичных примеров:

В 153 строке употреблена форма εισειδε, которая, кроме этого, встречается только в 158 строке и в «Царстве теней» «Одиссеи» (XI.582, 593). В других местах Гомер употребляет лишь неаугментированную форму данного глагола. 157 строка начинается формой Ζηνα. Во всей «Илиаде» и «Одиссее» это единственный случай, когда строка начинается этим словом. В 168 κλιηδι κρυπτη является формулировкой, стоящей обособленно во всем гомеровском эпосе. В 233 встречается формула αναξ πάντων τε θεων πάντων τ’ [81] ανθρώπων, которая у Гомера нигде больше не засвидетельствована и т. д. Опираясь на ряд подобных аргументов, Диле, вслед за Хайтчом,19) старается выделить из «Илиады» и связанные с Энеем сцены XX песни. Хайтч считает их негомеровской самостоятельной песнью об Энее, а Диле — созданным письменным путем и позже внесенным в поэму отрывком. Мы не остановимся подробно на приводимых этими исследователями аргументах, ибо ниже у нас будет возможность подробнее коснуться вопроса использования языковых и стилистических фактов для суждения о структуре гомеровского эпоса. Здесь же относительно недостатков данного метода скажем следующее: Диле, желая доказать положение, что гомеровский эпос создан устным путем, старается определить, какие языковые и стилистические факты могут встречаться у Гомера — устного поэта — и какие одиночные детали, моменты, не имеющие параллелей в гомеровском эпосе, следует считать не созданными устным путем и не принадлежащими Гомеру. Однако, если признать, что гомеровский эпос создан письменным путем, аргументация Диле теряет силу. С другой стороны, сегодня никто с уверенностью не может сказать, что раз аугментированная форма εισειδε нигде, кроме сцены обольщения Зевса, не употребляется, она не создана Гомером. Ведь Гомер употребляет неаугментированные формы данного глагола и вместе с тем хорошо знаком с идеей аугментизации вообще. Естественно, он мог употребить данную форму хоть один раз в своем эпосе. Также совершенно свободно Гомер мог начать строку с формы Ζηνα. То же самое можно сказать и о других аргументах Диле. В наши дни трудно определить, какие формы потенциально мог употребить греческий поэт VIII в. до н. э. и какие нет. Ошибочна и та точка зрения, будто лишь отдельные места поэмы указывают на особые языково-стилистические формы. Мы глубоко уверены, что в каждой части поэмы можно выделить т. н. особые факты рассмотренного типа.20) Конечно, их число и удельный вес в разных частях различны, но это вызвано не вмешательством разных авторов, а особенностью соотношения структуры этих мест с остальными частями поэмы. Кроме этого, нельзя забывать и о том, что в поэтическом языке всегда возможно возникновение особых языковых и стилистических форм, которые не всегда характерны для данной эпохи и данной диалектальной [82] среды, но потенциальная возможность появления которых не исключается самой структурой языка. Принять аргументацию Диле возможно лишь в том случае, если удастся доказать, что: а) греческий эпос VIII в. до н. э. никак не допускал возможности употребления упомянутых им форм, б) указанные им места выделяются из всей поэмы своей структурой, ибо каждая часть поэмы — это не единство отдельных слов и формул, а структурное единство, построенное на определенных принципах.

Что же касается органичной связи данных частей с «Илиадой», то мы не исключаем возможности, что в этих сценах можно выявить определенные следы интерполяции,21) но они могут проявиться в отдельных деталях, а не в указанных сценах в целом. Следует также учесть, что структурный анализ поэмы показал, сколь органичными являются эти эпизоды для всей поэмы.

Интересно отметить также, что сцену обольщения Зевса объединяет с поэмой сходство композиционных принципов, использованных в речах персонажей, хотя сцены с участием богов в «Илиаде» в отношении структуры речей обнаруживают большую близость с «Одиссеей».22) Что же касается поединка Энея с Ахиллом в XX, то в пользу ее оригинальности можно было бы привести еще один аргумент. Согласно наблюдениям Кришера, среди героев поэмы по своему значению на первом месте стоит Ахилл, на втором — Гектор, на третьем — Аякс, на четвертом — Эней. Описание в поэме поединка второго героя с первым означает, что здесь пойдет разговор и о том, как сразятся третий со вторым и четвертый герой с первым. Мы не согласны с принципом единой нумерации героев «Илиады» у Кришера. По нашему мнению, более целесообразно было бы разгруппировать героев в пределах каждого из противоположных лагерей. И тогда с полным правом можно было бы заявить, что среди ахейцев на первом месте Ахилл, на втором — Аякс; а среди троянцев на первом месте Гектор, на втором — Эней. Если поединки Ахилла и Гектора, Гектора и Аякса являются органичными частями поэмы, то в ней должно быть описано и единоборство Ахилла с Энеем, чтоб сохранить столь характерное для «Илиады» равновесие: Гектор/Аякс = Ахилл/Эней. [83]

Мы не коснемся здесь вызывающих сомнения у ряда исследователей мест поэмы, таких, как стена ахейцев, XXIV песнь «Илиады»23) или др., ибо мы рассмотрели их подробно, говоря о структурной симметрии «Илиады».

К тому же, в современной гомерологии высказано много убедительных соображений относительно их органической связи с поэмой.24) [84]

Назад К содержанию Дальше

1) Для обзора ср. 254; 194а; 140 и т. д.

2) О подобных противоречиях см. 256, стр. 50...

3) Для обзора ср. 254, стр. 98...; 194а, стр. 56.

4) 225.

5) 25, там же литература.

6) Об этом подробно в 25.

7) Для обзора 254, кол. 102...; 194а, стр. 64...

8) 151.

9) 214а.

10) Ср. 254, кол. 102...; 112; 194а, стр. 65.

11) Ср. 258, стр. 96...

12) Ср. Пейдж (303, стр. 298...), рассматривающий данное место аналитически.

13) Для обзора ср. 254; 194а.

, стр. 227...

15) Отражение I песни видит в дуалисах IX и Сегал (365).

, стр. 230.

+) Зато, IMHO, мог разделить гостей на послов как таковых и обслуживающий их персонал, в нашем случае глашатаев — HF.

*) В связи с этим интересно отметить, что в XVII.387 «Илиады», по наблюдениям ван Лееувена, форма дуалиса μαρναμένοιιν употребляется в связи с тем, что в данном случае имеются в виду две группы сражающихся — «duo agmina». Ср. 196, стр. 92. Об особенностях употребления дуалиса у Гомера см. 125, т. II, стр. 22...

17) Для обзора см. 254, кол. 105...; 194а, 77...

, стр. 65...

; 191.

20) В последнее время показал вполне убедительно, что даже в 7 первых строках прооймиона «Илиады» немало таких единичных фактов (67, стр. 122).

21) Так, как показывает Ломанн, в отдельных речах сцены Энея XX песни можно выделить факты явной структурной аномалии, что является, очевидно, результатом деятельности интерполятора. Хотя анализ того же Ломанна доказывает, что все речи героев данной сцены построены согласно гомеровским композиционным принципам (258, стр. 161...).

, стр. 146..., стр. 155...

23) Для обзора 254, кол. 106...; 194а, стр. 55...; ср. также 90.

24) Ср. 254; 194а.

Новейшее состояние исследования вопроса об единстве «Одиссеи»

Выше мы постарались показать, что в современной гомерологии вопрос об единстве «Илиады» можно считать более или менее доказанным.

Иначе обстоит дело с «Одиссеей» — из существующих трех основных соперничающих друг с другом теорий каждая имеет довольно авторитетных защитников.

1) Так называемая теория многослойности, согласно которой в «Одиссее» выделяются, с одной стороны, пра-Одиссея, или первичное ядро поэмы, а с другой — поздние наслоения, дело рук поэтов совершенно различных эпох. Так, по мнению Д. Пейджа, в «Одиссее» можно выделить несколько слоев. Из них древнейший — созданный в IX или VIII веках, очевидно, является первоначальным вариантом поэмы. Позднее были добавлены отдельные части, созданные разными авторами: эпизоды «Телемахии», второе собрание богов, «Царство теней» целиком, отдельные места истребления женихов и финал поэмы (после 296 строки XXIII песни). На основе языкового, стилистического, мифологического и мировоззренческого анализа Пейдж пытается доказать, что эти части принадлежат разным авторам и поэтому между ними имеются существенные смысловые противоречия.1) Разные слои в «Одиссее» выделяет и В. Тайлер: пра-Одиссею — поэму Кирки — «Царство теней», сформировавшуюся на основе ранее существующей Теспротиды, финальные сцены, со вторым царством теней и сцену отца и сына, которая приписывается поэту, обработавшему древнюю «Телемахию».2)

2) Больше сторонников у компилятивно-аналитического метода, разработанного вначале Кирхгофом,3) а впоследствии Виламовицем.4) По их мнению, в поэме можно различить следы творчества двух основных поэтов — древнего и позднего, [85] переработавшего поэму. В современной гомерологии этой точки зрения с определенной модификацией придерживаются П. Фон дер Мюлль и В. Шадевальдт. В отличие от Пейджа, Фон дер Мюлль считает «Одиссею» единой поэмой, где композиционное единство налицо. Хотя, по его мнению, нельзя отрицать и того, что в поэме явно различимы два слоя: ранний, принадлежащий поэту-А, и поздний, приписываемый поэту-Б. Поэт-Б привел «Одиссею» в порядок и придал ей традиционную форму.5) Особый интерес представляют в этом отношении исследования В. Шадевальдта.6) Его т. н. позитивно-синтетический метод основан на детальном анализе «Одиссеи». По Шадевальдту, между отдельными частями «Одиссеи» нет органичной связи. Метод, которым доказывалось единство «Илиады», не дает аналогичных результатов при его применении к «Одиссее». Следовательно, был сделан вывод: поэма не является единым произведением. Исследователь пытается выделить в поэме текст самого Гомера (поэта-А) и «обработчика (поэта-Б). Различие во взглядах Шадевальдта и Фон дер Мюлля в данном случае состоит лишь в том, что если, по Фон дер Мюллю, между поэтами-А и -Б лежит целое столетие, то Шадевальдт в поэте-Б видит предполагаемого ученика Гомера, который после смерти своего учителя или предка (прибл. в 700 г. до н. э.) должен был придать поэме окончательную форму, учитывая при этом поэтические принципы последнего. Поэту-Б Шадевальдт приписывает все, что связано с Телемахией, Царством теней и финалом поэмы, начиная с 344 строки XXIII песни, а также некоторые более или менее значительные части произведения, в общей сложности, примерно, треть современной «Одиссеи».7) Все то, что остается после изъятия этих добавлений, согласно Шадевальдту, по своей структуре явно гомеровское. Модифицированный вариант теории Мюлля-Шадевальдта предлагает нам Р. Меркельбах. Он также выделяет в «Одиссее» несколько слоев, но считает поэму в основном плодом творчества А (поэта) и Б («обработчика»). По мнению Р. Меркельбаха, в «Одиссее» можно выделить следующие слои: а) древнейший, т. н. поэма возмездия ((R) = Rachegedicht), которая, вероятно, создана Гомером. Здесь Одиссей уже в начале поэмы должен был быть на Итаке и сам в роли незнакомца призывать Телемаха защитить себя от женихов. [86] Частью этой же поэмы должны быть план убийства и собрание итакийцев. Из этой поэмы, должно быть, сохранились поединок с Иром, поступок Эвримаха и сцена узнавания XXIII песни; б) со своей стороны все это вошло в древнейший вариант «Одиссеи» (А), которая состояла из сцен странствий Одиссея, возвращения на Итаку, пребывания у Эвмея, встречи с Телемахом, узнавания (как Пенелопой, так и при омовении ног) и истребления женихов; в) отдельно должен был существовать малый эпос о Телемахе (Т), рассказывающий о странствиях сына Одиссея в поисках сведений об отце. Помимо этого, существовали, по всей видимости, отдельные малые поэмы, которые были использованы в формировании Феакии, I и II царства теней, в сценах встречи Одиссея и Лаэрта; г) поэт-Б («обработчик») использовал эти две основные поэмы (А) и (Т), переосмыслив и мотивировав какие-то факты, он объединил их в одну поэму.8)

3) Большая часть9) исследователей: К. Райнхардт,10) ,11) Ф. Айххорн,12) Т. Бона,13) М. Мюллер,14) X. В. Кларке,15) О. Комненос-Какридис16) и др.17) считают поэму плодом творчества одного поэта. По их мнению, каждая часть поэмы логически связана с другой и устранение «Телемахии», «Царства теней», финала «Одиссеи» или какой-либо другой части нарушило бы единую композицию произведения.

Из сказанного явствует: в отношении структуры и формирования «Одиссеи» высказаны фактически все возможные в данном случае взгляды. Безусловно, эти взгляды не все равноценны, однако, при ознакомлении с ними, становится очевидным, что, несмотря на столь большое число исследований, филологическая наука еще не выработала критерии, опираясь на которые можно было бы дать определенный ответ на основной вопрос — является «Одиссея» в дошедшем до нас виде единым произведением или же мы должны рассматривать ее как плод творчества нескольких поэтов. Конечно, трудно не признать участие интерполятора или переписчика [87] в процессе создания поэмы. Но здесь, как и в случае «Илиады», следует разобраться в принципиальном вопросе — принадлежит современная «Одиссея», как композиционное целое, одному поэту и является плодом одной поэтической концепции, а деятельность интерполятора ограничивается лишь добавлением отдельных деталей в единую структуру, или же, напротив, сама композиция поэмы указывает на следы разных поэтических принципов, а единство выражается лишь в приспособлении и приравнивании этих принципов друг к другу. При исследовании «Одиссеи» исходной точкой, по нашему мнению, должно быть то обстоятельство, что поэма в своей традиционной форме обладает связанной композицией. Если удастся доказать, что отдельные части поэмы учитывают и дополняют друг друга и со своей стороны находятся в органичной связи с цельной структурой поэмы, мы должны будем признать, что поэма в основном едина.

Мы придерживаемся того мнения, что вопрос об исследовании отдельных частей «Одиссеи» должен быть органично увязан с проблемой исследования цельной структуры и композиции поэмы, что при анализе «Одиссеи» нужно максимально учитывать те черты собственно гомеровского эпоса, которые выявлены в композиции «Илиады» и которые, по-видимому, определили особенность гомеровских поэм. В данном случае речь идет не об отдельных языковых, композиционных, стилистических или мировоззренческих моментах (известно, что в этом отношении в творчестве одного писателя могут наблюдаться на протяжении ряда лет довольно значительные изменения), а о тех общих и специфических принципах построения поэмы, которые обычно остаются неизменными в творчестве эпического поэта. Анализ «Одиссеи» с этой точки зрения приводит нас к выводу, что поэма в основном едина. Достаточно изъять из нее те части, которые, по мнению аналитиков, были созданы поэтом-Б или целым рядом интерполяторов, как поэма лишается своей типично гомеровской структуры и, следовательно, теряет единство. [88]

Назад К содержанию Дальше

1) 302.

2) 380.

3) 227.

4) 399.

5) 389д.

6) Нам неизвестна работа Шадевальдта, обобщающая его теорию. Анализ отдельных частей «Одиссеи» представлен в 350; 351; 352; 353, Места «Одиссеи», не принадлежащие Гомеру, перечислены в 354, стр. 445...; 349. стр. 486.

7) Ср. 354, стр. 447.

8) 271.

9) Из работ современных аналитиков можно было бы назвать еще 160; 265. Для обзора ср. 254; 194а и др.

; 327.

17) Для обзора 254; 194а. Из новейших унитаристических работ по «Одиссее» значительны 339; 153; 148а.

«Одиссея» и информация о postiliaca

К «Одиссее» при ее исследовании нельзя подходить с тем мерилом, с которым мы подходим к «Илиаде». Содержание «Илиады» менее прямолинейно, чем «Одиссеи». В «Илиаде» действие как бы сконцентрировано вокруг героев — Ахилла, Агамемнона, Патрокла, Гектора и других, которые со своей стороны органично связаны с основной темой поэмы — темой гнева. И уяснив себе раз специфику построения «Илиады», легко установить взаимоотношение отдельных ее частей. Композиция «Одиссеи» гораздо проще и сюжет легко воспринимаем. Однако при всей простоте и прямолинейности отдельные части поэмы менее связаны друг с другом. Описываемые в «Одиссее» приключения связаны между собой лишь одним героем — Одиссеем или Телемахом и являются самостоятельными сюжетными единицами. Поэтому в «Одиссее» нельзя установить ту глубокую взаимосвязь частей, которая выявлена в «Илиаде». Но это однако вовсе не означает, что поэма не едина. Композиция поэмы довольно стройна, и сейчас трудно говорить, имеем ли мы право отделить ту или иную часть от поэмы.

Точка зрения Аристотеля («Поэтика», 8 и 23), который во всей Греческая литература выделял лишь две поэмы — «Илиаду» и «Одиссею», построенных по одному принципу, может быть исходной и в данном случае.

Не следует забывать, что поэмы, которые Аристотель противопоставлял гомеровскому эпосу — «Тесеида», «Гераклеида», «Киприи», «Малая Илиада» и др., принадлежали поэтам гомеровской эпохи или были созданы непосредственными последователями Гомера. Однако, по мнению Аристотеля, им чужда тайна единства гомеровской композиции. Именно поэтому трудно утверждать, что первоначальные варианты гомеровских поэм приняли сегодняшний вид лишь при участии последователей (или последователя) Гомера. Тогда непонятно, почему характерный для гомеровских поэм композиционный принцип не был реализован в других архаических поэмах, тем более, что использование этого принципа принесло бы лишь успех их авторам. Именно эта особенность гомеровской композиции дает возможность говорить [89] об одном поэте, с особой и единой поэтической концепцией. Как уже отмечалось, Аристотель довольно точно определил суть принципа построения гомеровских поэм, в которых, с одной стороны, сохраняется единство фабулы, а с другой, — дается информация о событии в целом, частью которого является конкретная фабула. Мы уже видели, как реализуется этот принцип в «Илиаде». Что же касается «Одиссеи», то и в ней, если только она принадлежит Гомеру, возвращение Одиссея следует считать необходимым для единства действия эпизодом, который, в свою очередь, используется как информация о событиях, следовавших за описываемыми в «Илиаде» явлениями, — о возвращении ахейских героев· «Илиада», как было уже отмечено, дает нам многочисленные сведения о ходе всей Троянской войны, в особенности о тех событиях, которые имели место до описываемых в ней явлений. Эту т. н. Anteiliaca поэмы собрал воедино Кульманн.1)

Что же касается Postiliaca или сведений, которые касаются событий, следующих за описываемыми в «Илиаде» явлениями, то они весьма скудны.2) Из Postiliaca мы узнаем лишь следующее:

1) Ахилл будет убит у Скейских ворот совместными усилиями Париса и Аполлона.

Умирающий Гектор обращается к Ахиллу:

«Знал я тебя; предчувствовал я, что моим ты моленьем
Тронут не будешь: в груди у тебя железное сердце.
Но трепещи, да не буду тебе я божиим гневом
В оный день, когда Александр и Феб стреловержец,
Как ни могучего, в Скейских воротах тебя ниспровергнут».

(«Илиада», XXII.356-360)

То, что Ахилл погибнет у Трои, не раз предсказывается в «Илиаде» (XVI.707...; XVII.406...; XVIII.5...; XVIII.96 и т. д.).

2) Ахейцам придется вспомнить Филоктета, оставленного на Лемносе:

«Но лежал предводитель на острове Лемне священном
В тяжких страданиях, где он оставлен сыном ахеян,
Мучимый язвою злой, нанесенною пагубной гидрой.
Там лежал он, страдалец. Но скоро ахейские мужи,
Скоро при черных судах о царе Филоктете вспомнят».

(«Илиада», II.721-725) [90]

3) Троя будет взята по совету Афины. Зевс предрешит ход Троянской войны. После гибели Гектора, павшего от руки Ахилла, положение троянцев будет все более ухудшаться

«..........доколе ахейцы
Трои святой не возьмут, по советам премудрой Афины».

Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27