«Если бы, друг, кто и хуже тебя посетил нас, мы долг свой
Гостя почтить сохранили бы свято — Зевс к нам приводит
Нищих и странников...»

А в XIV.283-284 в своем вымышленном рассказе Одиссей говорит о том, как царь египтян пощадил его:

«...он во гнев привести гостелюбца
Зевса, карателя строгого дел злочестивых, страшился».

Из всего этого можно сделать вывод, что Зевс вообще гостелюбец, и его покровительством пользуются все гости, а Одиссей во всех перечисленных случаях в первую очередь является гостем. Но гости бывают разные, из коих особое сочувствие следует оказать молящим и нищим.

То, что Зевс является покровителем гостей-молящих, мы узнаем лишь там, где дело касается именно Одиссея-молящего (VII.164-165; IX.269-71). Следовательно, здесь мы имеем дело не с оторванным от ситуации афоризмом, а непосредственно связанной с контекстом точкой зрения. В указанных местах нигде не говорится о том, что Зевс покровительствует и нищим, этого и не требовал контекст. С другой стороны, когда Одиссей приходит к Эвмею в облике нищего, он уже не молящий, и в данном случае отмечается, что Зевс посылает нищих и гостей (XIV.56-57). Здесь мы не имеем дело с Одиссеем-молящим и поэтому ничего не сказано о Зевсе — покровителе молящих. Так и в вымышленном рассказе Одиссея сказано, что царь испугался Зевса-гостелюбца (XIV.283-84), ибо Одиссей в данном случае его гость, чужестранец. Следовательно, здесь уже не говорится о том, что Зевс покровительствует нищим и молящим.

Но вернемся собственно к ικέτης. Кто считается в «Одиссее» молящим, которому покровительствует Зевс? Надо полагать, что раз гостеприимный Зевс или Ζευς ξείνιος — покровитель просителей, то он является защитником тех, которые приходят к кому-то в гости. В каждом рассмотренном случае Одиссей в первую очередь гость, а потом [149] молящий. Но о чем просит обычно ικέτης, что является его характерной чертой? В каждом из рассмотренных случаев гость находится в бедственном положении и просит о помощи или приюте. В таких случаях гость-молящий никогда не просит вернуть ему отнятое или сделать какие-либо уступки, помимо сострадания. Внять просьбе молящего — это не только дать ему ночлег, но и одарить его как гостя. И действительно, попав к Киклопу, Одиссей, как молящий, оказавшийся в бедственном положении, просит у него не только приюта, но и «подарок дать нам, каким завсегда на прощанье гостей наделяют» (IX.268). Точно так же царь феаков Алкиной не только оказывает помощь пострадавшему, молящему гостю, но и одаривает его подарками (VIII.548).

Теперь же рассмотрим те места «Илиады», которые якобы отличаются от «Одиссеи». Первым делом надо отметить, что в «Илиаде», как и в «Одиссее», ясно сказано, что Зевс — гостелюбец. Поэтому Менелай, перед поединком с Парисом, обращается к нему с мольбой наказать Александра, нарушившего законы гостеприимства (III.354); и еще, как говорит Менелай, Зевс-гостелюбец (ξείνιος) накажет троянцев за оскорбление хозяина дома (XIII.624-25). Одним словом, «Илиаде» знакомо понятие Ζευς ξείνιος. Но в то же время в контексте «Илиады» нам не встречается гость-проситель, невнимание к которому должно вызвать гнев Зевса — гостелюбца, покровителя молящих. Так, например, в XXI.64... «Илиады» сын Приама, обнимая ноги Ахилла, просит пощадить, не убивать его:

«Я пред тобою стою, как молитель, достойный пощады».

(XXI.75)

Ликаон не может призвать на помощь Зевса-гостелюбца, ибо он не типичный гость-молящий, которому покровительствует Зевс. Здесь описана встреча двух героев на поле битвы, и один из них, струсивший перед смертью, просит пощады у разъяренного противника. То же самое можно сказать и о VI.46..., где Адраст просит пощады у Менелая. Естественно, что в этих случаях обращение к Зевсу было бы нереальным. Воин, желавший избежать смерти на поле битвы, не должен был надеяться на покровительство Зевса, ибо в таком случае за счет труса на смерть были бы обречены лишь храбрейшие.

Иное положение в XXIV песни. Здесь Приам направляется к Ахиллу, чтоб выкупить тело своего сына. Боги заранее предопределили, что Ахилл должен вернуть тело Гектора Приаму. Если детально рассмотреть ситуацию, то здесь [150] мы имеем дело не с обездоленным гостем-молящим, а пришедшим к Ахиллу с выкупом противником. Он ικέτης, но не гость-проситель. Он направляется к Ахиллу, как равный к равному и сам дает ему выкуп. Боги всегда сочувствуют приносящему выкуп, но он не считается настоящим гостем. Именно поэтому ни Приама, ни явившегося в I песни к Агамемнону с выкупом Хриза поэт не величает ξεινος (гость). Следовательно, они не могут пользоваться покровительством Зевса-гостелюбца, не могут быть одарены подарками, как истинные гости.

Из вышесказанного становится очевидным, что сам контекст «Илиады» не давал поэту возможности распространить покровительство Зевса, помимо гостей, и на молящих и нищих. В поэме нигде не видно, что для поэта „αιδώς vor dem ικέτης noch nieht eine durch Zeus — Recht garantierte Selbstverstäandlichkeit ist".17)

Исходя из сказанного выше, нам трудно согласиться с взглядом, что между «Илиадой» и «Одиссеей» — существенное различие с религиозно-моральной точки зрения.

Если до сих пор наше отношение к рассмотренным нами аргументам, с точки зрения достоверности и убедительности, было весьма скептическое, то совершенно противоположного мнения мы о результатах, полученных на основе структурного анализа отдельных частей обеих поэм.

Так, Гайсер, опираясь на точку зрения Ван Оттерло — в гомеровском эпосе основным композиционным принципом является круговая композиция — проводит структурный анализ отклонений (от темы) «Илиады» и «Одиссеи» и приходит к выводу, что отклонения обеих поэм отличаются друг от друга по стилю. «Отклонения «Илиады» гомогенны, в то время как в «Одиссее» представлены разные стили».18) Гомогенность стиля «Илиады» выражается в последовательном употреблении круговой композиции, в то время как роль круговой композиции в «Одиссее» незначительна, и она исчисляется единичными примерами. Этот факт исследователь считает следствием эволюции эпического стиля. Эпический стиль может постоянно меняться в соответствии со вкусами аудитории и сдвигами в современном поэту искусстве. Исследователь воздерживается от окончательного вывода об авторе поэм; он допускает две возможности — указанная разница является результатом определенных перемен в творчестве [151] одного писателя, либо же в данном случае перед нами факт творчества разных авторов.19)

Более интересными представляются выводы Ломанна, который отмечает разницу в структурах отдельных речей «Илиады» и «Одиссеи». Если в «Илиаде», как правило, речь героя с композиционной точки зрения является единой, целостной и построена согласно принципам круговой композиции или выявленного Ломанном параллельного деления, то в «Одиссее» отдельные речи объединены в одну композиционную единицу или же они построены согласно Durchstrukturierung. Здесь большей частью совершенно отличная от «Илиады» композиционная техника.20) Однако, по Ломанну, эта техника не чужда и «Илиаде». В т. н. сценах богов «Илиады» встречаются характерные для «Одиссеи» композиционные принципы Durchstrukturierung. К подобным сценам относятся беседа Геры и Афины после активизации Зевсова плана (VIII.352-380), словесный поединок Аполлона и Посейдона (XXI.436-467), беседа Геры и Зевса после пробуждения Зевса (XV.14-77), «Обольщение Зевса» (XIV.292-353), финальная сцена богов «Илиады» (XXIV.33-76).21) Ломанн не считает убедительным положение, что эти сцены являются поздней вставкой, принадлежащей автору «Одиссеи». Он более склоняется к той мысли, что перечисленные сцены «Илиады» принадлежат тому же поэту — Гомеру, и их создание хронологически совпадает с созданием «Одиссеи», так как здесь встречается более развитая форма характерного для Гомера Baukastentechnik.22) Проведенный нами структурный анализ позм подтверждает это предположение. Анализ показал, что данные сцены занимают прочное место в структурной симметрии «Илиады» и им принадлежит вполне определенная функция в развитии действия. С другой стороны, наш анализ показывает, как единые структуры поэм созданы по одному композиционному принципу, где тематически схожие блоки действий расположены по круговой композиции в отношении к центру, а сцены самих блоков действий взаимно связаны в основном по принципу параллельного деления. Но структурное сходство поэм этим не ограничивается. Как в одной, так и в другой поэме планы Зевса и Зевса/Афины осуществляются поэтапно. Между составлением плана Зевсом (начало II песни) и его активным выполнением (начало VIII песни) в «Илиаде» происходит экспонирование героев (кроме Ахилла). Эта часть фактически ничем не способствует [152] показу вызванных гневом Ахилла бедствий ахейцев — основной темы поэмы, но необходима для того, чтобы вывести других героев на арену действия. Так и в «Одиссее» между составлением плана Зевсом/Афиной (начало I песни) и его активным осуществлением (начало V песни) экспонируются главные герои «Одиссеи». И здесь, эта часть фактически ничем не способствует развитию основной темы поэмы — возвращению Одиссея, но нужна, чтобы ввести в действие остальных героев. В конце обеих поэм происходит реализация миролюбивого плана Зевса. В обоих случаях этому предшествует встреча противников — Ахилла и Приама в «Илиаде», Одиссея и родственников женихов — в «Одиссее». Обе поэмы завершаются божественным примирением. При желании в обеих поэмах можно выявить множество подобных структурных совпадений. С другой стороны, достаточно рассмотреть малые структуры поэм, как в них обнаруживаются явные различия. Например, кроме вышеуказанных моментов, замечается разница и в самой композиции отдельных сцен. Если в «Илиаде» в построении отдельных сцен преобладает стремление к круговой композиции, то в «Одиссее» этот принцип уже нарушен и на смену ему приходят параллельное деление или более сложные композиционные принципы. По нашему мнению, композиционная разница в малых структурах, с одной стороны, и композиционное сходство в цельной структуре поэм, с другой — свидетельствуют о том, что «Одиссея» вовсе не является творческим подражанием «Илиады»,23) ибо в противном случае факты подражания, в первую очередь, выявились бы в малых структурах, композиционные особенности которых больше заметны. Как известно, уже деятели античной эпохи отмечали факты построения отдельных сцен «Илиады» по принципу круговой композиции. Трудно допустить, что подражатель, минуя композиционные особенности этих малых структур, непосредственно перенял бы трудно уловимые закономерности структурной симметрии цельной поэмы. Именно поэтому мы предполагаем, что структурную разницу между поэмами можно объяснить процессом эволюции эпического стиля в творчестве одного поэта. В процессе подобной эволюции новые тенденции развития, в первую очередь, должны были коснуться именно малых структурных единиц, а объединяющая их единая структура могла измениться лишь в конце всего этого процесса. Подобная закономерность отмечается в развитии искусства любой эпохи. Не говоря о другом, упадок греческого геометрического искусства начался именно с изменения его составных малых структурных деталей. Поскольку цельные структуры гомеровских поэм опираются на совершенно идентичные композиционные принципы, а разница проявляется лишь в сравнительно малых структурах, то надо полагать, что автором поэм является один поэт, создавший на протяжении всей своей жизни тематически взаимосвязанные две поэмы. Выработанные им композиционные принципы, вероятно, характерны вообще для искусства его эпохи, но в целом они являются достижением индивидуального поэта. Трудно допустить, чтобы два различных поэта смогли объединить известные композиционные элементы в столь единую и идентичную структурную систему. Именно этой структурной целостностью и выделяется гомеровский эпос в Греческая литература.

Однако сходство поэм этим не исчерпывается. В «Илиаде» нередко учитываются данные «Одиссеи». Мы уже отметили, что «Илиада» выявляет особенность в представлении Ante - и Postiliaca. Если поэма дает довольно детальную информацию о событиях, происшедших до описанных в ней явлений, то она почти ничего не говорит о том, что последовало за падением Трои. Это можно объяснить, очевидно, тем, что данную информацию поэт намеревался передать в другом произведении. И действительно, вся Postiliaca, не содержащаяся в «Илиаде», представлена в «Одиссее».24) Следует также указать на то, что у Одиссея, несмотря на его большую известность и авторитет, в «Илиаде» нет собственной значительной аристии, а аристия — проявление особой храбрости в единоборстве на поле битвы — является почти необходимым моментом для полного экспонирования центральных героев в поэме. И действительно, почти каждый известный герой, сражающийся на поле битвы, в «Илиаде» имеет свою аристию.25) По нашему мнению, поэт мог бы позволить себе оставить одного из самых значительных и своеобразных героев без собственной аристии в «Илиаде» лишь в том случае, если бы он намеревался раскрыть полностью его возможности где-то в другом произведении. Таким произведением является именно «Одиссея».

Однако детальное сопоставление данных Postiliaca гомеровских поэм, с одной стороны, и древней версии троянских сказаний, с другой, как нам представляется, обнаруживает гораздо более четкую систему взаимоотношений между «Илиадой» и «Одиссеей».

Ниже мы предлагаем таблицу, в которой сопоставляются основные эпизоды троянского сказания с информацией Postiliaca обеих поэм. В первой графе таблицы — краткий перечень [154] всех тех эпизодов Postiliaca, которые донесли до нас фрагменты и краткие резюме киклических поэм. Мы ограничиваемся лишь передачей сути этих эпизодов и опираемся на содержания «Эфиопиды», «Малой Илиады» и «Падения Илиона», которые фактически содержат всю Postiliaca. Что же касается многочисленных «возвращений», то мы их объединяем в одну тему — возвращение героев. Отметим лишь, что «Илиада» не учитывает информацию о «возвращениях», и наоборот, «Одиссея» уделяет им особое внимание. В графе «Илиада» и «Одиссея» одной звездочкой мы отмечаем события, о которых соответствующая гомеровская поэма лишь намеком дает информацию. Двумя звездочками — непосредственную, но фрагментарную информацию; тремя — более или менее полную информацию Postiliaca. В данном случае мы не указываем на соответствующие места «Илиады» и «Одиссеи», так как они детально перечислены и рассмотрены в предыдущих главах.

После ознакомления с таблицей органическая связь поэм предстает более реальной. В первую очередь следует отметить одно весьма примечательное обстоятельство. Во всех случаях, когда в «Илиаде» поэт старается посредством интенсификации отдельных мотивов символически осмыслить события последнего этапа Троянской войны, «Одиссея» сознательно избегает передачи информации об ее Postiliaca, и напротив, в тех случаях, когда «Илиада» не ограничивает ее, Postiliaca в «Одиссее» достаточно обширна. В «Илиаде» промежуток времени, начиная с гибели Гектора и до гибели Ахилла, создает фактически мертвое время, в течение которого ничего примечательного не происходит. В XV.57... «Илиады» Зевс определяет весь дальнейший ход событий до падения [156] Трои: а) Посейдон должен удалиться с поля битвы; б) Аполлон должен вновь настроить Гектора к битве; в) ахейцы должны отступить к кораблям; г) во время отступления они упадут на суда Ахилла; д) Ахилл отправит Патрокла на поле боя; е) Патрокл сразит многих противников, в том числе Сарпедона; ж) Гектор убьет Патрокла; з) Ахилл сразит Гектора; и) вслед за этим Зевс заставит троянцев отступать от кораблей, пока ахейцы, по совету Афины, не возьмут высокий Илион. Следовательно, из этого ясно, что поэт упускает из виду почти всю Postiliaca. Он не дает информацию ни об одном из тех событий, которые произошли со времени смерти Гектора и до взятия Трои. Можно смело сказать, что смерть Гектора для поэта этого места является переломом в ходе войны, после чего ахейцы будут наступать непрерывно, вплоть до взятия Трои. Здесь мы явно имеем дело с интенсификацией мотива смерти Гектора. Чтобы показать все значение поединка Ахилла с Гектором, подчеркнуть, что смерть Гектора фактически является символом гибели Трои, поэт сознательно опускает все сражения, которые произошли в промежутке между смертью Гектора и падением Трои.

Интересно, что и в «Одиссее» события, происшедшие за этот промежуток времени, фактически обходятся молчанием. Здесь лишь намекается на включение Мемнона в битву и только для того, чтобы напомнить мельком о гибели Антилоха или о значении убитого Неоптолемом Эврипила (ничего не сообщая о том, как Ахил убил Мемнона). Подобное обстоятельство можно оправдать умышленным принципом одного поэта — не лишать значения интенсифицированных в «Илиаде» мотивов информацией, переданной в «Одиссее». Что же касается событий, происшедших вслед за гибелью Ахилла, здесь «Илиада» не ограничивала «Одиссею». Уже в «Илиаде» упоминается о будущем участии Филоктета в войне, о спасении Энея. Соответственно, сведения «Одиссеи» об этом промежутке времени гораздо полнее и обширнее.

Данные «Илиады» и «Одиссеи» имеют взаимодополняющий характер даже в самых незначительных деталях. Так, согласно «Илиаде», Ахилл станет жертвой совместных действий Париса и Аполлона, а «Одиссея», ничего не сообщая об этом эпизоде, продолжает рассказ прямо с битвы, разгоревшейся вокруг тела мертвого Ахилла. «Илиада» сообщает о том, что ахейцам придется вспомнить Филоктета и привезти его с Лемноса; «Одиссея» же сообщает лишь о мирном возвращении Филоктета. Из «Илиады» мы узнаем, что Троя будет взята по советам Афины, однако в эпизоде «деревянного коня» «Одиссея» не отмечает значения этого совета. То, что Приам погибнет после взятии Трои, мы знаем из «Илиады», однако «Одиссея» ничего не сообщает об этом. Ничего не [157] сказано в «Одиссее» и о спасении Энея, о судьбе жены и сына Гектора, о чем в «Илиаде» можно встретить вполне конкретные предсказания.26)

Факт столь планомерного распределения информации в «Илиаде» и «Одиссее» указывает на одного поэта, с единым поэтическим принципом. Данная точка зрения поддерживается и концепцией Аристотеля об единстве гомеровского эпоса,27) а также итогами машинного анализа текста гомеровского эпоса28) и рядом других аргументов, выдвинутых в гомерологии.29) [158]

Назад К содержанию Дальше

1) 302; 192.

2) Ср. указанные работы Шадевальдта.

3) 389д.

4) Ср. 327; 392. Для обзора вопроса 254.

5) 381.

6) 302.

7) 392, стр. 275...

*) Так в книге. За незнанием древнегреческого вынужден воспроизводить как есть, хотя опечатка почти явная. — HF.

8) Как известно, подобные расхождения — довольно обычное явление и в разных трагедиях одного и того же греческого поэта.

9) Конечно, это вовсе не означает, что личные интересы полностью игнорируются в поэме. Сам факт гнева Ахилла и его отречения от битвы говорит против такого допущения.

10) Хотя здесь воля Зевса является всеопределяющей и высшей.

11) Для обзора ср. 129, стр. 64...; 254.

, стр. 166.

, стр. 167.

, стр. 165.

, стр. 168.

, стр. 163...

, стр. 165.

, стр. 42.

, стр. 43.

, стр. 154...

, стр. 145...

, стр. 156.

24) Об этом подробно см. выше, стр. 89...

25) См. об этом подробно 241.

26) Здесь же следует вспомнить, что «Одиссея» не дает фактически никаких сведений о тех событиях десятого года Троянской войны, которые описаны в «Илиаде».

27) О теории Аристотеля мы говорили подробно выше.

28) Сообщения о таком анализе появляются в прессе. Особый интерес вызывает машинный анализ большинства греческих эпических произведений, проведенный Мортоном, который также подтверждает принадлежность «Илиады» и «Одиссеи» одному поэту.

29) Для обзора ср. 254.

Гомеровский эпос и история

К постановке вопроса

Античная традиция считала Гомера не только величайшим поэтом, но и философом, историком, географом. К данным «Илиады» и «Одиссеи» с доверием относились даже столь осторожные в интерпретации фактов историки, какими были Геродот и Фукидид.

Страбон вполне справедливо отмечал: «Прежде всего я скажу, что мы и наши предшественники (один из которых был Гиппарх) были правы, считая Гомера основоположником науки географии. Ведь Гомер превзошел всех людей древнего и нового времени не только высоким достоинством своей поэзии, но, как я думаю, и знанием условий общественной жизни. В силу этого он не только заботился об изображении событий, но, чтобы узнать как можно больше фактов и рассказать о них потомкам, стремился познакомить с географией как отдельных стран, так и всего обитаемого мира как земли, так и моря. В противном случае он не мог бы достичь крайних пределов обитаемого мира, обойдя его целиком в своем описании» (I.1.2).

Следовательно, в античных источниках Гомер цитируется как самый надежный информатор древнейшей истории греческих племен.

Авторитет Гомера был поколеблен лишь новой европейской наукой, подвергшей пересмотру традиционные истины. С этого времени под сомнение были взяты как сам Гомер — индивидуальный творец, так и историческая достоверность и ценность описанных в его поэмах событий. Скептицизм исследователей дошел до такого предела, что одно время даже считалось безумием верить не только в реальность Троянской войны, но и в возможность существования в Эгеиде до I тыс. до н. э. вообще сколь-либо значительной культуры. История греческой цивилизации, по твердому убеждению скептиков, восходит к началу I тысячелетия до н. э. и именно с этого времени греческое общество, постепенно развиваясь, достигло своего наивысшего расцвета. Уровень культурного и общественного развития эллинских племен в начале 1-го тысячелетия до н. э., — утверждали они, — был низким, что полностью соответствовало примитивной общественной формации [161] Греции того времени. Следовательно, существование «стоградого Крита», «хорошо построенных Микен», «широкоулицей Трои», вызывавших «зависть» своим благополучием даже у греков классической эпохи, было невозможно допустить до I тысячелетия до н. э. Именно поэтому все сказания, в которых описывались события, предшествовавшие дорийскому вторжению, рассматривались как плод фантазии греческого народа, многочисленных аэдов. С ними знакомились как с приятными сказками. Естественно, что такой взгляд распространялся и на гомеровские поэмы. Лишь после того, как за раскопками Г. Шлиманна последовало открытие Трои и других центров бронзовой эпохи в Эгеиде, в науке изменилось отношение к античным сведениям об истории Греции микенской эпохи. Открытия Шлиманна произвели радикальный перелом во взглядах исследователей на историческую ценность греческих мифов и сказаний. Некоторые ученые впали уже в другую крайность. Они старались увязать с данными «Илиады» и «Одиссеи» каждое, даже незначительное, археологическое открытие. Сведения Гомера постепенно приобрели характер своего рода «путеводителя» в изучении эгейской культуры микенской эпохи. Детальный анализ гомеровских поэм вышел за сферы филологического исследования и привлек внимание историков и археологов. Археологические раскопки Эванса на Крите, прогресс в изучении хеттской, угаритской и других анатолийских культур, успешное продолжение раскопок в Троаде и в самой Греции, обнаружение множества письменных документов, выполненных различными системами письма и на различных языках, дают нам сегодня возможность проверить достоверность античных сведений об Эгеиде микенской эпохи на основе многочисленного и разнообразного материала. Одно очевидно: Гомер и вся античная традиция до т. н. вторжения дорийцев, т. е. до истечения II тысячелетия до н. э., указывают на существование в Греции и во всем бассейне Эгейского моря больших политических объединений и культур. Археологические открытия подтвердили правильность этого основного тезиса античной традиции. Ныне исследование ведется в направлении выяснения достоверности отдельных событий микенской эпохи, описанных в этой традиции.

В частности, гомерология интересуется тем, сколь достоверны сведения Гомера о Троянской войне и вообще, как реально допущение войны подобных масштабов в микенскую эпоху. Археологические раскопки Шлиманна, Дерпфельда, Блегена подтвердили существование укрепленного поселения в той части Малой Азии, где, согласно Гомеру, должна была находиться Троя. Казалось бы, ничего не мешает тому, чтобы данный пункт идентифицировать с гомеровской Троей. [162] Современные археологические раскопки обнаружили в Греции засвидетельствованные у Гомера центры микенской эпохи — Микены, Пилос, Орхомен и др. С первого взгляда как будто все сводится к тому, чтобы допустить реальность Троянской войны. И действительно, большая часть ученых и не сомневается в том, что в последней четверти II тысячелетия до н. э. ахейцы предприняли поход на Трою. Однако некоторые исследователи проявляют скептическое отношение к исторической достоверности описанных у Гомера фактов. Справедливости ради следует сказать, что определенным поводом для подобного рода сомнений послужили разногласия в датировке Троянской войны и в идентификации Трои греческих сказаний с археологическими слоями VI или VII-а, раскопанными на холме Гиссарлика поселения.1) При этом надо отметить и то, что открытие микенской культуры и ее археологическое исследование ясно показали различие, которое существует между описанной в гомеровском эпосе картиной микенской культуры и археологической позднеэлладской культурой. Говоря словами Старра: «Нигде мы не сможем опираться на «Илиаду» и «Одиссею» как на самостоятельное описание событий II тысячелетия. Между XIII веком и VIII веком, в котором эпос принимает свой действительный облик, лежит настоящая грань и полный хаос... главные духовные источники гомеровских поэм в основном согласуются с последними ступенями темных веков».2) Следствием именно такой несогласованности и является то, что за последние годы вновь разгорелась дискуссия об исторической ценности сведений гомеровского эпоса, ясно отраженная в вышедшем в 1970 году сборнике «Гомеровская история — микенская или темных веков?»,3) где можно увидеть, сколь противоречивы соображения ведущих ученых об отношении гомеровского эпоса к микенской эпохе. В 1964 году на страницах JHS разгорелась дискуссия по поводу реальности Троянской войны. Известный исследователь античной культуры и литературы в своем выступлении по британскому радио, а затем и на публичных лекциях отрицал историческую достоверность Троянской войны.

Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27