Статья Финли4) и опровергающие аргументы статей Каски,5) Кирка6) и Пейджа,7) опубликованных в названном [163] журнале, дают ясное представление о нынешнем состоянии изучения проблемы Троянской войны. По мнению Финли, рассматривая «Илиаду» и «Одиссею», нельзя не учесть и другие эпические произведения, созданные в разное время разными народами; например: «Песнь о Роланде», «Песнь о Нибелунгах», сербо-хорватский эпос. Изучение этих произведений ясно показывает, что хотя в них есть зерно исторической действительности, но оно почти затеряно в потоке народной фантазии. Так же следует подходить и к гомеровским поэмам. По Финли, трудно пока говорить о том, кем были в частности ахейцы и почему разрушить Трою VII-а должны были именно они, а не «морские народы», которым приписывается разгром многих известных культур Восточного Средиземноморья в начале XII в. до н. э. В том материале, который должен был бы дойти до гомеровской эпохи в виде мифов и сказаний, Финли не видит возможности отражения исторической действительности. По его мнению, в этих мифах и сказаниях реально происшедшие события должны были быть сохранены с той долей точности, с какой народная поэзия донесла моменты истории германских племен V века до эпохи создания «Песни о Нибелунгах». Финли отмечает, что в Греции до Гомера не существовала историческая литература, а истинное «историческое мышление не может возникнуть раньше исторической литературы».8) Если вновь найденные хеттские и угаритские документы, как он считает, не подтвердят реальность Троянской войны, то не будет никаких оснований выделять Троянскую войну из сферы мифологической или поэтической и переносить ее в сферу историческую. Согласно Финли, «Песнь о Роланде» рассказывает многое о феодализме XI века, однако ничего ценного не сообщает о царском дворе Карла или о Ронсевальской битве. Точно так же «Илиада» и «Одиссея» дают нам сведения в основном об обществе времен падения Трои, кое-где рассеяны также сведения о более раннем или позднем (времен монументальной поэзии) обществах, но ничего значительного не говорят о самой войне, ее причинах, ее руководстве и даже о народах, которые принимали в ней участие. Ни один здравомыслящий человек не обратится к «Песне о Роланде» для изучения Ронсевальской битвы или к «Песне о Нибелунгах» для ознакомления с историей бургундийцев или гуннов в V в. Я не вижу основания, чтобы в случае Троянской войны дела обстояли иначе. У нас сейчас ничего более нет под рукой, однако это лишь повод для сожаления, но не аргумент».9)

В ответ на статью Финли, Каски, опираясь на [164] археологический материал, Кирк, посредством уяснения значения традиции в эпосе, Пейдж, с учетом исторических данных, стараются обосновать реальность Троянской войны. Эта дискуссия еще раз воочию показала, что вопрос об отношении гомеровских поэм к истории, несмотря на все старания исследователей, все еще нельзя считать разрешенным, что реальность Троянской войны пока не доказана, что данные Гомера следует основательно сравнить и сопоставить с историческими источниками.10)

Для доказательства или отрицания связи гомеровских поэм с историей недостаточно изучение средневекового эпоса народов европейских стран и сравнение с ним гомеровских поэм. В таком случае более логично обратиться к традициям народов восточного Средиземноморья времен поздней бронзы и архаики, к их поэзии. Изучение этой традиции делает очевидным, что нельзя с одной меркой подходить ко всем древним поэмам и литературным памятникам, ибо среди них имеются и такие, в которых передаются чисто мифологические события (например, отдельные образцы угаритской поэзии), и такие, в которых описываются выдуманные, сказочные или т. н. ходячие истории, но встречаются и такие произведения, в которых описываются исторические события, несколько приукрашенные как мифологическими и сказочными, так и приключенческими моментами. В таких поэтических произведениях обычно описывается значительная битва или война, как, например, в одной из египетских поэм, посвященной Кадешской битве,11) сражению египетской и хеттской армий. В этой поэме, хотя в несколько гиперболизованном виде представлены образ Рамзеса II, его успехи в битве, в которой он фактически не добился победы, но в основном совершенно реально передается картина Кадешской битвы, достоверно охарактеризованы противники и довольно точно перечислены союзники хеттов. Это подтверждается сравнением поэмы с историко-хроникальными документами, посвященными Кадешской битве. Наряду с этим, встречаются произведения, в которых исторические события органично слиты с мифологией, сказочными элементами и вымышленными моментами. Такого рода синтез вовсе не означает бессистемного смешивания разных элементов. При правильном подходе к таким произведениям можно довольно четко выделить каждый из этих элементов и сделать их объектом специального исследования. Об этом свидетельствуют литературные источники Двуречья, в которых нередко описываются исторические события. И, наконец, сколь благотворен правильный [165] подход к подобным текстам, великолепно виден на примере Библии. О достижениях т. н. «библейской археологии» сегодня много пишется как в нашей стране, так и за рубежом.

Археологическими раскопками было полностью доказано, что география гомеровских поэм, в первую очередь «Илиады», в основном реальна. Что же касается достоверности рассказа Гомера о Троянской войне, то по этому поводу, как было указано выше, могут возникать совершенно различные мнения: а) сведения гомеровского эпоса отражают реальные исторические события, б) в поэмах Гомера история полностью растворена в поэтической фантазии и, следовательно, гомеровские сведения не представляют значительного исторического интереса, в) гомеровские поэмы ничего общего не имеют с историей и т. д.

Для того, чтобы иметь возможность отдать предпочтение какому-либо из этих предложений, следует обратиться к данным других греческих источников, и в первую очередь, греческой исторической литературы о Троянской войне. Даже если предположить, что вся информация о походе ахейцев в Трою, содержащаяся в многочисленных литературных памятниках послегомеровской эпохи, является лишь плодом влияния Гомера или сильной мифологической традиции, то трудно все же отрицать, чтобы у первых греческих историков при суждении о Троянской войне не было бы под рукой довольно обширной информации, не исходящей ни от Гомера и ни от собственно греческой традиции. Так, Геродот, историческая достоверность сведений которого о событиях героического века почти во всех случаях подтверждается современными археологическими открытиями и новейшими исследованиями, рассуждая о Троянской войне, сопоставляет различные данные. Подчас он больше верит египетским жрецам, предлагающим в некоторых случаях отличные от Гомера версии о ходе Троянской войны, чем греческим источникам. Он приводит мнения и персидских историков о Троянской войне. Следовательно, для Геродота Троянская война — реальный исторический факт, информация о которой сохранена не только в Греции, но и в других соседних странах. То же самое можно сказать и о Фукидиде. По его мнению, это был первый поход, предпринятый общими силами греков за пределы Эллады. Фукидид детально останавливается на составе греческого войска, событиях Троянской войны. Если при этом учесть предельно критический и рациональный характер труда Фукидида, то станет очевидным, что он не мог отказаться от своих принципов интерпретации мифов и легенд лишь в случае троянского цикла. И, вообще, невозможно представить, чтобы война, которая никогда не имела места, считалась всем греческим народом исторической реальностью [166] и предметом гордости на протяжении всей истории и чтобы никогда ни один деятель греческой культуры не усомнился в реальности этой войны. Такого случая не знает история человечества.12)

Однако допущение того, что Троянская война — историческое событие, вовсе не означает, что все сведения античных источников о ней достоверны и соответствуют истинному положению вещей. Естественно, что как сама война, так и участвующие в ней герои в течение долгого времени претерпели в фантазии народа существенные изменения. Между подлинной хроникой Троянской войны (если бы такая существовала) и картиной, описанной в греческой традиции, безусловно, были бы большие расхождения. В данном случае нас интересует, сколь реальна описанная в гомеровском эпосе картина Троянской войны. Поэтому сначала выясним более общий вопрос — каким принципом руководствовался аэд при передаче исторических событий — удовлетворялся лишь поверхностной и общей передачей случившегося или же ставил целью точное и глубокое описание событий минувших веков. Ответ на этот вопрос дает сам аэд. В «Одиссее» довольно ясно сказано, какие требования предъявлял аэду слушатель при описании реальных событий. Одиссей, выслушав песнь Демодока о приключениях ахейцев, обращается к нему со следующими словами:

«Выше всех смертных людей я тебя, Демодок, поставляю:
Музою, дочерью Дия, иль Фебом самим наученный,
Все ты поешь по порядку, что было с ахейцами в Трое,
Что совершили они и какие беды претерпели;
Можно подумать, что сам был участник всему иль от верных
Все очевидцев узнал ты...»

(VIII.487...)

Как явствует из этих строк, заслуга аэда состояла в точной передаче имевших место событий. Аэд — если он желал иметь успех у слушателя — обязан был быть максимально точным при повествовании минувших событий. Принцип Демодока, следует предположить, фактически был принципом самого Гомера — он постарался бы передать достоверные сообщения о Троянской войне. Однако не следует забывать, что гомеровские поэмы — в первую очередь художественные произведения и к ним нельзя подходить как к подлинному историческому документу.13) События, описанные в поэмах, нельзя расценивать как обычные исторические эпизоды. Сюжет [167] «Илиады» и «Одиссеи» — плод фантазии поэта. Было бы ошибкой искать в каждом герое поэм отображение истории. Поэт строит действие совершенно оригинально, своеобразно раскрывает характеры тех героев, которых догомеровская традиция представляла схематично. История, вернее, события, дошедшие до Гомера традицией, великолепно слиты с вымыслом поэта. Часто в действии, полностью являющемся фантазией поэта, можно встретить довольно точное и основательное указание на реально происходившие события. В своих поэмах Гомер поместил известные явления в новый, незнакомый контекст. И, действительно, в поэмах фигурируют в основном те же герои, которых отлично знала догомеровская традиция, передаются события, о которых слушатель или читатель был информирован до создания поэмы, в них речь идет о войне, память о которой живо хранил народ, но все это в поэмах представлено в своеобразном и незнакомом доселе взаимоотношении.

Поэтому, говоря об отношении гомеровского эпоса к историй, нас интересует не рассказ о гневе Ахилла или странствиях Одиссея, а те многочисленные детали, в которых можно видеть попытку отображения реальных фактов микенской эпохи. [168]

Назад К содержанию Дальше

1) О характере этих разногласий подробно см. ниже, стр. 191...

2) 374, стр. 46.

3) 202.

4) 158.

5) 121.

6) 232.

7) 304.

8) 158, стр. 201.

9) 158, стр. 9.

10) Ср. 186.

11) Русский перевод в 686, стр. 120...

12) Ср. также 232, стр. 16. Естественно, мы не имеем здесь в виду разные аллегорические толкования греческих сказаний.

13) Ср. 186.

Проблема ахейского объединения

Согласно гомеровскому эпосу, ко времени Троянской войны в Эгеиде существовали высокоразвитые культуры.

Тот факт, что Гомер помещает в поэмах довольно обширные генеалогические списки героев — современников Троянской войны, дает информацию о происшедших в более ранние времена событиях — о фиванцах и аргонавтах, указывает на то, что героический век для Гомера не ограничивался эпохой Троянской войны. Современные археологические открытия полностью подтвердили существование высокоразвитых культур в Эгейском бассейне, начиная с неолита и кончая бронзовой эпохой. Результатом столь длительного процесса формирования эгейской культуры можно считать своеобразную минойскую цивилизацию II тысячелетия до н. э. острова Крита — с различными системами письменности, блестящими дворцами и высокохудожественной керамикой. Утверждение Гомера и греческих сказаний о том, что минойский Крит был населен догреческими племенами, что греки проникли туда сравнительно поздно, также нашло оправдание в археологическом и эпиграфическом материале.1) Но одним из основных исторических тезисов Гомера следует считать то, что ко времени Троянской войны во всей Эгеиде ведущее положение занимали именно греки. Расшифровка одной из поздних эгейских систем письма, распространенной как на Крите, так и в континентальной Греции — линейного-Б, подтвердила реальность данного тезиса. В XIV—XIII вв. до н. э. греческий язык, как показывают документы линейного-Б письма, был распространен почти во всех крупных центрах Эгеиды как официальный язык.2) Однако встречи между Гомером и археологией этим не исчерпываются. Если судить по гомеровским поэмам, Микены ко времени Троянской войны распространяли свое политическое влияние почти на все районы Греции. Однако пеласгический Аргос, как явствует из «Каталога кораблей» «Илиады», представлял собой более [169] независимый регион. Под влиянием Микен находились Крит, Родос и многие другие острова. Несмотря на определенную централизацию, отдельные области Греции имели своих царей. И царем царей все же являлся Агамемнон. Ему подчиняется все ахейское войско. Его слово — закон для других владык. Агамемнон, с определенной точки зрения, является правителем централизованной Греции. Народы и племена, приплывшие в Трою под его предводительством, являются не союзниками Агамемнона, а лишь частями общегреческого войска. Все они в гомеровском эпосе обозначаются одними и теми же терминами: ахейцы, данайцы или аргивяне. Согласно гомеровскому эпосу, до Троянской войны греки никогда не устраивали такого объединенного похода за пределы своей страны. Агамемнон, следует полагать, первый царь, во времена которого произошло политическое объединение почти всех областей Греции. В «Илиаде» вполне ясно сказано:

«Чести подобной (Агамемнону) доныне еще не стяжал ни единый
Царь скиптроносец, которого Зевс возвеличивал славой».

(I.278-279)

Сам Ахилл, после примирения с Атридом, перед погребением тела Патрокла, говорит Агамемнону:

«Царь Агамемнон, твоим повеленьям скорей (больше всего) покорятся
Мужи ахейские...»

(XXIII.156-157)

И действительно, если судить по «Каталогу кораблей» «Илиады» (II.494...), войско под предводительством Агамемнона представляло почти всю Грецию с островами. Перечисление в каталоге начинается с районов центральной Греции, за ней следуют Пелопоннес, северо-западная Греция, острова Эгейского моря и, наконец, северная Греция.3) С этой картиной в полном согласии результаты археологических раскопок. Как выясняется, о политическом объединении в Греции можно говорить лишь с XIII в. до н. э. К позднеэлладскому IIIВ периоду (XIII в. до н. э.), как видно, Микены распространили свое влияние и на столь отдаленный от Греции остров, каким являлся Родос. С археологической точки зрения, Фессалия (или владения Ахилла) несколько независима от остального микенского мира. Следует полагать, что микенское влияние сравнительно слабо достигало ее. На протяжении [170] почти всего XIII в. до н. э. Микены, очевидно, стояли во главе ахейского мира и распоряжались ее политикой и культурой.4) Но засвидетельствованная в поэмах информация о микенской Греции еще более удивляет своей точностью, когда дело касается гомеровской географии ахейского мира. Можно вполне определенно сказать, что география «Илиады» полностью микенская. В поэме не назван почти ни один населенный пункт, который бы не восходил к микенской эпохе. С этой точки зрения особый интерес представляет «Каталог кораблей» «Илиады».

На основе работ современных исследователей5) и учета античных сведений можно сказать следующее: многие из перечисленных в каталоге населенных пунктов, после вторжения дорийцев, очевидно, прекратили свое существование. Их упоминание в греческих источниках ограничивается лишь каталогом. С другой стороны, в каталоге и словом не упоминается о большинстве тех поселений, которые имели важное значение для исторической Греции.

Картина политического деления Греции, данная в каталоге и вообще в гомеровском эпосе, безусловно, отличается от ситуации, возникшей после т. н. дорийского вторжения; взять хотя бы тот факт, что, согласно Гомеру, Микены занимают в Элладе ведущее положение, в то время как в Греции в I тысячелетии от Микен остались лишь развалины. Даже виднейшие греческие географы и историки ничего не знали приблизительно о четверти перечисленных в каталоге городов. Исключается, что эти города достигли лишь эпохи Гомера, а затем полностью исчезли из памяти греков, ибо, говоря словами Пейджа, «большой авторитет Гомера был полной гарантией того, что пункты, перечисленные в каталоге и сохраняющие свои названия до VIII в. до н. э., никогда бы не потеряли их — во всяком случае, хотя бы в памяти людской».6)

Из перечисленных в каталоге 164 пунктов 96 удалось более или менее точно идентифицировать, из коих, по мнению археологов, приблизительно 48 должны были быть заселены еще в микенское время. Возможно, к этой же группе можно отнести и остальные 48 городов, ибо они связаны с древнейшими преданиями. 33 города можно локализовать предположительно, из коих четверть также микенского происхождения. Совершенно неизвестно местонахождение приблизительно 35 городов. Их названия, по мнению исследователей, также [171] относятся к преддорийскому миру.7) Интересно отметить, что многие гомеровские названия городов засвидетельствованы в письменных документах линейного-Б, что также подтверждает соображение о микенском характере гомеровской географии.8) Отдельным вопросом является сравнение личных имен, представленных у Гомера, с одной стороны, и в документах линейного-Б, с другой. До сих пор исследователями выявлено около шестидесяти параллелей между Гомером и микенскими документами, среди которых «возможно не все идентифицированы точно, однако большинство должно быть верно».9) Можно было бы привести несколько примеров ai-wa — Αίας, a-ki-re-u — ’Αχιλλεύς, a-ta-no — Αμφίαλος, a-ta-no — ’Αντήνωρ, e-ko-to — "Εκτωρ, ka-ra-u-ko — Γλαυκυς, ma-ka-wo — Μαχάων, pa-da-ro — Πάνδαρος, pe-ri-to-wo— Πειρίθοος и т. д.10)

Естественно, выявление в микенских документах засвидетельствованных у Гомера имен не означает того, что в этих надписях речь идет об известных нам героях греческих легенд. Этот факт может подтвердить лишь то, что гомеровские личные имена не чужды микенскому миру, что эти имена использовались уже в микенскую эпоху, следовательно, и здесь Гомер не противоречит микенским традициям.

Интересно отметить также, что в микенских документах обнаружены различные каталоги, принцип составления которых напоминает гомеровский «Каталог кораблей».11) Здесь уместно коснуться и термина Αχαιοί, употребленного у Гомера для обозначения греков. Как уже неоднократно отмечалось, Гомер не знает единого термина, соответствующего "Ελληνες, для обозначения всех греков. Он с этой целью использует три, очевидно, идентичных по содержанию термина: Αχαιοί — ахейцы, Δαναοί — данайцы, ’Αργειοι — аргивяне. Правда, у Гомера встречается термин Πανέλληνες, но он, как видно, не является общим обозначением греков, ибо употребляется единственный раз в II.530 «Илиады» и то вместе с термином ахейцы. Следовательно, лишь названные три термина можно считать равноправными обозначениями греков героической эпохи. Однако и между этими терминами существуют некоторые различия. Термин ахейцы в гомеровском эпосе используется чаще, чем остальные и с ним, как [172] правило, связаны те эпитеты-формулы, которые больше всех характеризуют внешность греков у Гомера: ευκνήμιδες «пышнопоножные», κάρη κομόωντες «густоволосые», ελίκωπες «блестящевзорые», χαλκοχίτωνες «меднобронные».12) Интересно отметить также, что из этих названий позднее греки лишь ахейцев помещали в список племен, происшедших от эпонима эллинов. Так, согласно греческой генеалогической традиции, Эллин имел трех сыновей: Дора, Ксуфа и Эола; Ксуф, со своей стороны, двух — Ахея и Иона.13) Как видим, данайцев и аргивян сама греческая традиция оставила вне этого списка. Этот факт, по нашему мнению, не случаен. При сравнении этих трех терминов видно, что самым поздним и при этом более остальных связанным с собственно эллинским миром является термин — Αχαιοί. Термин ‘Αργειοι явно догреческого — пеласгического происхождения и связан с не раз обсуждавшимся в науке пеласгическим названием Аргос. Что же касается термина данайцы, то он, очевидно, анатолийского происхождения. Как показывают египетские источники, в середине II тысячелетия до н. э. в юго-восточной Анатолии действительно проживало племя Danuna, активно фигурирующее затем среди т. н. «морских народов».14) Примечательно, что эпоним данайцев — Данай, согласно греческой традиции, действительно является чужеземцем, переселившимся в Аргос. Как предполагают исследователи, все это делает реальным связь данайцев с Danuna.15) Следует полагать, что и после того, как собственно эллинские племена заняли в Эгиде ведущее положение, они для самоназвания часто использовали догреческие термины, которые в результате сильной традиции еще долго не были забыты. Очевидно, такими терминами следует считать ’Αργειοι и Δαναοί. Ни один из этих терминов, как думается, в отличие от названий пеласги, лелеги и др., не применялся раньше к какой-нибудь этнической целостности, а употреблялся лишь для обозначения населения определенных районов Греции. Ввиду того, что в Элладе эти районы имели важное значение, данные термины одно время, из-за неимения общего самоназвания, использовались как синонимы для обозначения всего языково-культурного союза, в который входили и жители этих районов. После того, как эллины стали ведущим этническим элементом в Эгеиде, возрос удельный вес собственно греческих [173] этнонимов.16) Не случайно то обстоятельство, что именно с Фессалией — первоначальным районом распространения греческих племен — связаны своим происхождением такие термины, как ахейцы и эллины. Об этом свидетельствует то, что названия ’Αχαιίς и Αχαιοί у Гомера употребляются как для обозначения местности Фессалии, так и для обозначения жителей определенной ее области. То же самое можно сказать и о термине Ελλάς «Эллада», который обозначает в II.683 и IX.447 «Илиады» город и местность Фессалии, а жители данной области называются ‘Ελληνες — в II.684 «Илиады». Первоначальная органическая связь между терминами ’Αχαιίς и Ελλάς совершенно бесспорна по Гомеру. В IX.395 «Илиады» Ахилл говорит: πολλάι ’Αχαιίδες είσιν αν’ ‘Ελλάδα τε Φθίην τε» («много ахеянок есть и в Гелладе и в Фтии»), а в II.684 «Илиады» он предстает как вождь мирмидонцев, эллинов и ахейцев. Именно из этих районов, которые были освоены греческими племенами раньше других, вместе с экспансией эллинов начали распространяться отдельные племенные названия во всей Эгеиде. К началу ПЭ III В периода, как видно, термин ахейцы становится не только синонимом более ранних догреческих названий — данайцы и аргивяне, но и основным термином, обозначающим объединенную к этому времени политически микенскую Грецию. Что же касается остальных названий, то они употреблялись лишь по традиции, пока вовсе не были забыты. Как нам представляется, термину ахейцы было отдано предпочтение перед данайцами и аргивянами не после микенской эпохи, а уже в ПЭ III В периоде, когда он употреблялся как основное самоназвание греков.17)

Встает вопрос — дают ли письменные документы II тысячелетия возможность утверждать, что в микенскую эпоху греки действительно назывались ахейцами?

В Кноссе была найдена табличка, выполненная линейным-Б (ΚΝΟ 914), на которой засвидетельствована форма a-ka-wi-ja-de. Как предполагает часть исследователей, данный термин обозначал один из критских топонимов.18) Следовательно, [174] по мнению некоторых, трудно допустить, что в микенскую эпоху самоназвание греков содержало ту же основу. Если греки называли себя ахейцами, а свою страну Ахайей, было бы алогичным давать это же название основанным или покоренным ими пунктам. Поэтому более правдоподобно допустить, что греки обозначили своих микенских предков этим термином лишь после вторжения дорийцев, когда возникла определенная дистанция между двумя историческими эпохами.19) Однако, нам кажется, что факт наличия подобного топонима на Крите можно истолковать иначе. Рассмотрим сначала известное место «Одиссеи», дающее информацию о населении Крита:

«Остров есть Крит посреди виноцветного моря, прекрасный,
Тучный, ото всюду объятый водами, людьми изобильный;
Там девяносто они городов населяют великих.
Разные слышатся там языки: там находишь ахеян,
С первоначальной породой воинственных критян;20) кидонцы
Там обитают, дорийцы, племя пеласгов...»

(XIX.172...)

Согласно этому месту «Одиссеи», на Крите проживает по крайней мере пять различных племен: ахейцы, этеокритяне, кидонийцы, дорийцы, пеласги, из коих три (этеокритяне, кидонийцы, пеласги) относятся явно к догреческой среде. Что же касается дорийцев и ахейцев, то они должны быть греческими племенами. Сама греческая традиция выделяет дорийцев из остальных эллинских племен и считает их вторгшимися в Грецию лишь после микенской эпохи. Мы здесь не коснемся спорного вопроса — подразумеваются в «Одиссее» действительно исторические дорийцы, вторгшиеся после микенской эпохи, или лишь одна волна дорийцев, которая могла проникнуть на Крит уже в позднебронзовую эпоху.21) С уверенностью можно сказать следующее: Гомер, как и вся греческая традиция, выделяет дорийцев из собственно микенских греков, то есть ахейцев. Дорийцы, согласно Гомеру, не являются участниками Троянской войны. Следовательно, он сознательно или подсознательно, домикенским племенам Крита противопоставляет ахейцев — уже не как один из конкретных эллинских племен, а как греков-колонистов героической эпохи вообще, пришедших сюда из Греции. Если учесть то обстоятельство, что греческая экспансия на Крит началась [175] лишь несколькими поколениями раньше Троянской войны,22) то станет ясно, почему на Крите ко времени войны обитают как греческие, так и негреческие племена. Учитывая все это, по нашему мнению, нетрудно объяснить возникновение на Крите топонима, содержащего основу *akawija или ей подобную. Как известно, когда одна волна какой-нибудь определенной этнической группы проникает на территорию, обитаемую другими этническими группами, и обосновывается там, очень часто на основанное ею поселение автоматически переносится самоназвание данного племени. Примеры этого можно привести в достаточном количестве не только из античной эпохи, но и из практики наших дней. Является фактом, что Крит не был зоной первоначального распространения ахейцев. Следовательно, наличие топонима akawijade на Крите должно указывать на то, что племя, давшее данному пункту подобное название, могло обозначать себя термином ахейцы. Это же дает основание думать, что греки героической эпохи действительно называли себя ахейцами.

Данную точку зрения подкрепляют и древневосточные, в первую очередь, хеттские письменные документы. Еще в двадцатых годах нашего века Е. Форрер постарался доказать, что в хеттских источниках можно найти информацию о стране ахейцев. По его мнению, упомянутая в хеттских документах Aḫḫiyawa соответствует гомеровскому ’Αχαιοί и обозначает реально существовавшее государство в Греции XIV—XIII вв. до н. э. Е. Форрер выявил в хеттских документах и другие имена, известные из греческой мифологии. В течение ряда лет его точка зрения пользовалась доверием и исследователи старались еще более углубить ее. Однако в 1932 году известный хеттолог Ф. Зоммер выступил против идентификации Аххиявы с Ахаией и высказал соображение, что хеттскую Аххияву следует искать в пределах Малой Азии, в частности Киликии.

Начиная с этого момента в науке не угасает дискуссия вокруг проблемы Аххиявы. Сегодня больше сторонников все же у точки зрения Форрера об идентичности Аххиявы с гомеровскими ахейцами.

Нашей задачей не является рассмотрение всех взглядов об Аххияве.23) Мы постараемся лишь передать, как изображают хеттские документы Аххияву и представить ряд соображений в пользу тождественности Аххиявы с ахейцами.

Aḫḫiyawa (или Aḫḫiya) упоминается в хеттских документах XIV—XIII вв. до н. э. Впервые это название мы [176] встречаем в источниках времен Суппилулиумаса I (1380—1346),24) в которых говорится, как Суппилулиумас сослал кого-то, возможно, собственную жену, в Аххияву. Данный факт указывает на то, что к тому времени между хеттами и Аххиявой существовали довольно дружественные отношения, в противном случае было бы непонятно, какое он имел право ссылать жену (?) в чужую страну.25)

Такие же дружественные отношения должны были быть между хеттами и Аххиявой и во времена Мурсилиса II (1345—1315). Здесь впервые указывается на связь Аххиявы с Миллавандой и упоминается корабль, что дает основание допустить — Аххиява связывалась с Миллавандой морем. Интерес представляет документ, в котором заболевший Мурсилис выражает надежду, что его смогут излечить боги Аххиявы и Лацпаса.26)

Следовательно, согласно хеттским документам, в первой половине XIV в. до н. э. между хеттами и Аххиявой существовали тесные дружественные связи и не было никаких разногласий. Этому взаимопониманию, по нашему мнению, способствовало и то, что к тому времени Аххиява еще не была сильной державой, способной оказывать соперничество хеттам в западной Анатолии.

Начиная со второй половины XIV в. до н. э., как видно, ситуация несколько меняется. Правда, между Аххиявой и хеттами по-прежнему царит мир, но замечаются и некоторые разногласия. Об этом свидетельствует известное «письмо Тавагалаваса», написанное, очевидно, во времена правления Муваталлиса (1315—1296) или чуть раньше — Мурсилиса II. Так как это письмо имеет большое значение для решения вопроса Аххиявы, ниже мы приводим перевод его текста в дошедшем до нас виде.27)

(I.1-15) (Затем...) двинулся вперед и разрушил город Аттаримма и сжег его, вплоть до стены царского дворца. И как раз тогда, когда люди Лукки приблизились (?), Тавагалава и он пришли в эти страны. Когда я прибыл в Саллапа, он послал человека встретить меня (говоря): «Возьми меня в свое подданство и пришли мне «tuhkanlis», и он проводит меня к моему [177] солнцу. И я послал ему «tartenu» (и сказал): «Иди, посади его около себя на колеснице и привези сюда». Но он отчитал «tartenu» и сказал «нет». Но разве «tartenu» не является наиболее подходящим представителем царя? Ведь он имел мою руку. Но он ответил ему «нет» и унизил его перед странами. Более того, он сказал ему так: «Признай меня царем здесь, на месте; иначе я не пойду».

(I.16-31) Но когда я достиг Валиванды, я написал ему: «Если ты хочешь быть моим подданным, смотри, когда я приду в Ияланду, пусть я не найду никого из твоих людей в Ияланде; и ты не допускай, чтобы туда кто-нибудь вернулся; и ты не должен вторгаться в мои владения. Я сам посмотрю на своих подданных (?)». Но когда я (прибыл) в Ияланду, враг атаковал меня в трех местах. (В тех краях) труднопроходимые места, я спешился и разбил врага (там) и население оттуда (увел). Но Лахурцис, его брат, быстро (удалился), прежде чем я прибыл. Только выясни, мой брат, если это не так! Лахурцис не принимал участия в сражении, и на территории Ияланды я не находил его. (Он ушел) с этого места в соответствии с его лояльным заявлением об Ияланде: «Я вновь не войду в Ияланду»!

(I.32-34). Обо всем этом я написал тебе, как это произошло, и я, великий царь, дал клятву: «(пусть) бог ветра слышит и пусть (другие боги) слышат, как это (происходило)».

(I.35-52) Теперь, когда я (опустошил) страну Ияланду, хотя (я разрушил) всю страну, я оставил в качестве единственной крепости Атрию из благосклонности к (Миллаванде) и вернулся обратно (в Ияланду). (Пока я был) в Ияланде и уничтожил всю страну, (я не ходил) за пленниками. Если бы здесь не было воды, (я отправился бы за ними), но мои силы были (слишком невелики), и я не пошел за (пленными) и вернулся назад, (чтобы отдыхать в Абав...). Если бы Пиямарадус не захватил их, (я бы не имел ничего) против него. Теперь, (когда я был в) Абав..., я (написал Пиямарадусу) в Миллаванду: «Приди ко мне!» (И к моему брату также), прежде чем (я пересек) границу, я написал так (и обвинил его следующим образом): «Действительно, Пиямарадус производит атаки на эту (страну) — (знает) ли мой брат об этом или он не знает?»

(I.53-74) Но когда (посол моего брата) прибыл ко мне, он не привез мне (привета) и не (привез) мне подарка, но говорил (следующим образом): «Он написал Атласу, говоря: «Выдай Пиямарадуса в распоряжение [178] царя Хатти». Так я вступил в Миллаванду. Но я пришел с (таким) твердым намерением: «Слова, которые я скажу Пиямарадусу, — их должны услышать также все подданные моего брата». Но Пиямарадус бежал на корабле. Аваяна и Атпас выслушали обвинения, которые я имел против него. Но почему они скрывают существо дела, поскольку Пиямарадус их тесть? Я взял; с них клятву, и они поклялись изложить достоверно все дело тебе.

(II.58-III.6) Смотри же, я послал Дабала-Даттаса, возничего. Дабала-Даттас не является человеком низкого ранга: со времени моей юности он был возничим моей колесницы, а также с твоим братом он и с Тавагалавой обычно ездил (на колеснице). Пиямарадусу (я дал уже) гарантии. Теперь в стране Хатти гарантии следующие: если кто-нибудь дал кому-нибудь хлеб и соль, значит он не питает злых замыслов против него. Но кроме гарантий я отправил ему это (письмо): «Приди, обратись ко мне, и я поставлю тебя на путь (успеха); о том, как я это сделаю, я напишу моему брату. Если ты удовлетворен, пусть будет так; если ты не удовлетворен, то один из моих людей отведет тебя обратно, в страну Аххияву». В противном случае этот возничий будет оставаться на месте, пока он не придет и пока он вновь не вернется. И кто этот возничий? Поскольку он имеет (жену) из семьи царицы, — а в стране Хатти семья царицы пользуется большим уважением,— разве он не шурин мне? И он будет оставаться на месте, пока он не вернется назад. Будь с ним ласков, мой брат. И пусть (кто-нибудь из) твоих (людей) приведет его (т. е. Пиямарадуса). И, мой брат, сообщи ему о моих гарантиях следующим образом: «Не причини вреда мне, солнцу, никогда, и я отпущу (тебя) назад, в (твою страну)».

Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27