У дедушки был лесной склад. Когда и как он его приобрел, я не знаю, но дела, видимо, шли неплохо, так как он в местечке считался если не богатым, то состоятельным человеком. Он приобретал лес, доски и т. п. и продавал это жителям местечка и крестьянам окружающих сел. Насколько я понимаю, дедушка был специалистом по лесу, но, видимо, коммерческими способностями не очень обладал. Предполагаю, что этой частью занималась бабушка, а затем отец.

Незадолго до революции деду удалось выиграть на торгах право на вырубку участка казенного леса в Южной Белоруссии, возле местечка Ельск (в районе Гомеля). Евреям запрещалось принимать участие в такого рода торгах, и в конкурсе участвовал не то подставное лицо, не то компаньон деда. В Ельск поехал отец и организовал там вырубку и распиловку леса.

После революции дед, видимо, продолжал владеть складами до ликвидации НЭПа. Сужу об этом потому, что он, видимо, был лишен прав, был так называемым «лишенцем». Думаю так в связи с тем, что это отразилось на судьбе дяди Лени. Но об этом – ниже. Видимо, после окончания НЭПа дед с семьей переехал в Киев. Когда это было, не знаю, но думаю, что во второй половине 20-х годов.

В Киеве дед приобрел дом, где поселился вместе с дядей Леней и семейством дяди Яши. Дом я хорошо помню. Он находился на Бессарабке, улица Прозоровская, 3. Рядом находился большой гараж. Во время оккупации дом был разрушен, и на его месте было построено гаражное сооружение. Сейчас на этом месте находится Дворец спорта, или, скорее, сквер перед ним, где проходят трамвайные пути. Дом, насколько я помню, выглядел не очень презентабельно и состоял из 2-х частей. Жилая часть выглядела следующим образом: из тамбура попадали в большую кухню с русской печью, из кухни был вход в небольшую спаленку бабушки и дедушки, а с другой стороны – вход в горницу, где также стоял диван, на котором спал дядя Леня. К этой комнате примыкал довольно большой сарай, где дядя Яша перед войной выгородил еще одну небольшую комнатку для Лии. К сараю примыкала производственная часть, которую арендовала какая-то артель по металлообработке. Что она делала, не знаю, помню только, что там стоял штамп, на котором штамповали гвозди.

Перед домом был небольшой огород, в котором, как я понимаю, в основном возился дед. В дальнейшем, где бы он ни жил, у него обязательно был огород. Работал дед на каком-то лесном складе браковщиком, то есть, занимался сортировкой, определением сортности бревен, досок, брусьев и т. п. Работал там до самой войны, ему уже было 75 лет.

Когда началась война, дед не очень хотел уезжать в эвакуацию, говорил, что знает немцев по 18-му году, и ничего страшного они не делали. Но его заставили уехать. Эвакуировались они с Киевским авиационным институтом, в котором работал дядя Леня. Подробностей их эвакуации я не знаю, т. к. мы уехали другим путем. Сначала институт (реорганизованный в авиатехническое училище) был эвакуирован в г. Актюбинск Казахской ССР, а затем в г. Чарджоу Туркменской ССР. Так как в дальнейшем и мы (мама, Левка и я) переехали в Чарджоу, то этот период я могу уже описать по собственным воспоминаниям.

Дядя Леня, тетя Рива, дедушка и бабушка жили на территории аэропорта, где размещалось училище, в небольшой комнате. Дед, насколько я помню, занимался огородом, по-моему, без особого успеха, т. к. земледелие В Средней Азии несколько отличается от украинского. Из выращенного я помню только фасоль. Дед был достаточно бодр. Помню, что мы с ним ходили на Аму-Дарью и вылавливали там палки для топки печей.

Когда мы вернулись в Киев после эвакуации, то поселились в одноэтажном доме по улице Полевой, угол с 3-ей Дачной (3-я Дачная, 3), где возле дома был небольшой участок, который дед сейчас же превратил в огород. Несмотря на свои 80 лет, он устроился на работу где-то в Святошино, но буквально через несколько дней чуть не попал под машину, и сыновья категорически запретили ему работать. Насколько я помню, он возился в огороде, читал Библию, помогал бабушке по хозяйству. В начале 50-х годов у него начался эндоартерит, и ему отняли ногу. Операция была неудачной, и до конца жизни его мучили боли в культе, и он жил на обезбаливающих. Но об этом лучше может рассказать Левка, т. к. меня в это время в Киеве почти не было. Умер он в мае 1954-го года и похоронен на Куреневском кладбище.

Говоря о дедушке, я должен отметить его религиозность. Он был истинно верующий человек. Часто молился, в доме выполнялись все еврейские обычаи в части еды, празднования субботы, других праздников. Большая заслуга, конечно, здесь и бабушки. В частности, я помню их праздничный пасхальный сервиз до войны. По религиозным предписаниям на Пасху нельзя применять ту же посуду, что используется в другое время, поэтому вся посуда делится на «пейсекех», (которую употребляют на пасху) и «хумицех». Хочу оговориться, что еврейские слова, которые я иногда употребляю, я пишу, как они мне запомнились по звучанию, и написание их может отличаться от правильного. А вот во время войны, когда о какой-нибудь пасхальной посуде не могло быть и речи, бабушка и тетя Рива очищали обычную посуду, как это предписано в Талмуде: терли ее песком, потом золой, потом еще чем-то, и только после этого ее можно было употреблять на Пасху.

Теперь несколько слов о тех родственниках дедушки, которых я знал. Как я уже писал, они жили в Польше и, по-моему, никаких связей с ними не было, за исключением младшего брата деда, Янкеля. Дядя Янкель, который был младше дедушки лет на 15, в начале века эмигрировал в Америку. Там он работал портным и одно время имел даже собственное дело, но вскоре разорился. К слову, по-моему, все Голубы, за исключением папы, особыми деловыми качествами не отличались, а были просто работяги. Когда у дяди было хорошее материальное положение, думаю, что это было, где-то, в 20-х годах, он приехал в Ленино. И вывез оттуда всех родственников, которые этого хотели, в Америку. После разорения он работал портным, был активным профсоюзным деятелем, бастовал. Где-то в конце 60-х годов (точно не помню, знаю, что ему было что-то около 85-ти лет), когда разрешили въезд в СССР, он купил туристскую путевку и приехал на несколько дней в Киев. Жил он, как это тогда было положено, в гостинице «Днепр», у нас был, кажется, два раза. Мне запомнился один, так сказать, официальный визит, когда был устроен торжественный обед, приглашена вся «мешпуха» (родня), и дядя расспрашивал о нашей жизни и рассказывал о своей. Я из рассказа помню следующее: он жил в Нью-Йорке один (жена не то умерла, не то он с ней разошелся), детей у него не было. Его посещали племянники. Имел какой-то, типа дачного, участок, где копался в земле, машину уже не водил. Много, интересно и остроумно рассказывал об американской жизни, для нас тогда эта была «книга за семью печатями». О дальнейшей его судьбе я не помню, думаю, что дядя Яша с ним переписывался. Но когда он умер – не помню. Кстати, интересный случай. При его визите, часов в семь, вдруг звонок в дверь. Пришел слесарь. Мама говорит, что мы его не вызывали. Он говорит, что плановая проверка. Заглянул в ванную, заглянул в комнату. Видимо, убедился, что его подопечный на месте и ушел.

Сразу после войны я познакомился с двумя племянниками дедушки. Как они попали в Киев, как вышли на нас, абсолютно не помню. Знаю только, что они были братья, работали портными в каком-то ателье. Я даже ездил в это ателье – зачем, не помню. Когда бывшим польским подданным разрешили вернуться в Польшу, они уехали и больше о них я ничего не знаю.

Теперь о бабушке, маминой маме. Ее девичья фамилия – Гербинская, Эстер Янкелевна. Год рождения 1874-й. Родом с Подолья, точно, из какого местечка, не знаю. Ничего не знаю и об ее родителях. После того, как она вышла за дедушку, она занималась, как и было положено, хозяйством, детьми, семьей. Но она, по-моему, обладала сильным характером, и, видимо, дом держался на ней. Из рассказа папы я знаю, что она занималась «общественной работой» - благотворительностью, активно участвовала в сионистском движении, которое после 1905-го года было очень «модным». Я ее помню только как хозяйку дома, и, хотя после войны мы жили вместе, ничего особенно запомнившегося о ней рассказать не могу. Умерла она в июле 1953 года и похоронена на Куреневском кладбище, возле дедушки.

У бабушки были младшие брат и сестра. Несколько слов о них. Сестра, Гербинская Геня Янкелевна, 1889 г. рождения, до войны вместе с мужем, Яковом Шварцем, жила недалеко от бабушки, на Бассейной улице. У них была небольшая комната в коммунальной квартире. Она была по специальности акушеркой, но в то время работала в Киевском военном госпитале старшей сестрой (кажется, операционной). Муж ее тоже работал в госпитале, - заваптекой. До революции он держал аптеку, кажется, в местечке Соболевка, это недалеко от Ладыжина. Когда началась война, эвакуироваться было сложно, т. к. эвакуация проходила организованно, по организациям. А так как ликеро-водочный завод, где работала мама, не эвакуировался, то каким-то образом мы (мама, я, Левка), а так же тетя Рива, которая жила в Москве, но к началу войны оказалась в Киеве, были записаны в родственники тети Гении и выехали с родственниками служащих госпиталя. Об эвакуации я расскажу позже, но в результате ее первого этапа мы оказались в Харькове. Когда наступило время эвакуироваться из Харькова, оказалось, что муж тети Рузи (маминой сестры), который работал в институте «Южгипроруда», может вывезти, кроме своей семьи, только бабушку и Левку. Киевский госпиталь находился в Харькове, и так как мы числились родственниками, эвакуированными из Киева, то смогли выехать с ними. Подробнее эвакуацию, я, возможно, опишу ниже, а сейчас продолжу историю тети Гении и дяди Яши. Эвакуировались в теплушке, где было имущество аптеки и две семьи – наша и еще одного фармацевта. Было это в августе-сентябре 1941 г. После месячной поездки мы прибыли в Томск, сняли квартиру, и мама начала искать, где находится семья тети Рузи и с ними Левка. Мы знали, что «Южгипроруда эвакуируется в два места, где у них были объекты: Орск, Чкаловской (теперь Оренбургской) области и Сталинск (сейчас Новокузнецк), Кемеровской области. Но куда конкретно попадет муж тети Рузи, дядя Саша, мы не знали. В результате переписки мама узнала, что они в Орске и стала рваться туда. Ехать по железной дороге, особенно на запад, было непросто, но мы поехали. О наших приключениях напишу ниже, а сейчас о тете Гене. К тому времени дядя Яша был аттестован – получил звание интенданта III ранга (капитана), и это помогло ему взять нам билеты. Мы уехали, а они остались. Что произошло потом, я не знаю, но они оба умерли в Томске. Им было еще до 60-ти лет, работали в госпитале, т. е. были относительно обеспечены, были не очень здоровыми людьми, но каких-либо очень серьезных хронических болезней как будто не было, - но так случилось. Надпись в память тети Гении есть на памятнике бабушке, на Куреневке.

Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23