Однако республиканские и местные выборы сделали очевидной ошибку, допущенную в процессе политической реформы. В республиках, особенно в Прибалтике и Закавказье, все встало на свои места. Победив на выборах коммунистов, националистические движения, называющие себя демократическими, фактически получили другой, более солидный источник легитимации ­ник своей легитимации. Одновременно, так как избиратель­ная борьба в этих республиках открыто шла под лозунгами национального возрождения и национальной независимости, новые республиканские лидеры при отсутствии серьезной оппозиции со стороны местных коммунистов, получив ман­дат от народа на завоевание независимости и национальное самоопределение, тут же переместили центр тяжести своей деятельности, по меткому выражению профессора из Беркли Кена Джоветта, из гражданского измерения в этническое. Конфликт внутри республик в результате выборов перерос в конфликт между Центром и республиками, в которых конфликтующей стороной стали силы, созданные и поддер­жанные первоначально горбачевским руководством в Моск­ве.

Таким образом, просчет руководства и неправильная оцен­ка природы режима в СССР и возможных результатов продвижения политической реформы ниже союзного уровня привели де-факто к дезинтеграции СССР и потере реформистским ру­ководством возможностей через новую институциональную систему - Советы - управлять страной. Сразу же после вы­боров в республиках последовали «война законов» и «парад суверенитетов», о которых уже достаточно много написано. Кризис власти в Центре и неуправляемость в масштабах стра­ны приобрели особенно угрожающий характер, когда Россия сама раздвоилась. После избрания Ельцина председателем Верховного Совета РСФСР и объявления российского сувере­нитета и верховенства российских законов над союзными Центр фактически потерял все рычаги управления страной. Острота конфликта Центр - республики переместилась в сферу конфликта между Центром и Россией, точнее, между двумя Россиями. В одном случае Центр представлял имперс­кое понимание России, в другом - «демократическое». Даль­нейшее противостояние по этой линии привело к конфликтам и в самой России, выборы в автономиях создали серьезную уг­розу целостности Российской Федерации. Подчеркивая идею верховенства республиканских законов над союзными и необ­ходимость разрушения советской империи, «демократы» в России на секунду забыли тот факт, что Советский Союз был не двухслойной, а трехслойной империей. Внешняя империя развалилась в результате перестройки СССР и революций в Восточной Европе, срединная империя разложилась в результате выборов в республиках, объявления суверенитетов и выхода из Союза ряда республик, но на этом процесс не остановился. РСФСР, будучи искусственным образованием, оказалась внутренней империей, разложение которой не за­ставило себя ждать после того, как все автономии заявили о своем суверенитете и верховенстве своих законов над российскими. Таким образом, российское руководство в результате республиканских и местных выборов оказалось в ситуации союзного руководства, потеряв возможность эффективного контроля над своими автономными республиками. Справед­ливости ради надо сказать, что Горбачев немало способство­вал процессам дезинтеграции РСФСР, пытаясь через прямое подключение ряда российских автономий к процессу созда­ния обновленного Союза через подписание союзного договора ослабить позиции Ельцина как представителя единого Рос­сийского государства.

Таким образом, можно констатировать, что проводимая в СССР реформа политической системы, с одной стороны, дискредитировала и делегитимировала старые политические институты - партию и старые квазигосударственные и квазиобщественные структуры, а с другой - привела к институциональному кризису зарождающихся институтов государ­ственной власти, вызванному прежде всего тем, что они создавались на противоположной теоретической основе. Результатом явился паралич новой политической системы.

В заключение остается добавить, что так как реформе подлежала тоталитарная система с почти 100-процентной государственной собственностью и абсолютной нерасчленен­ностью экономической и политической сфер, где все эконо­мические и любые другие решения принимались в сфере политической, нетрудно догадаться, что результатом избран­ной стратегии модернизации стали развал экономики, разру­шение хозяйственных связей, резкое ухудшение социально-экономического положения народа, рост неуправляемости и хаоса в общественной жизни. Все это давало мне достаточные основания, чтобы говорить о возможности диктатуры, чтобы покончить со сложившейся ситуацией.

Трудно однозначно подойти к процессам, которые происходили в различных регионах, но анализ развития национальных процессов в республиках в период политической рефор­мы и вплоть до распада СССР позволяет выделить две группы республик, которые выработали свою стратегию и тактику, исходя из общих изменений, проводимых горбачевским ру­ководством. Первая группа включает республики Прибалти­ки, Грузию, Армению и Молдавию. Во вторую можно вклю­чить остальные республики, хотя среди них РСФСР, Украина, Белоруссия и Казахстан занимали несколько более обособленные позиции. Но условно позицию этих республик можно отнести ко второй группе.

Чем характеризовались процессы, идущие в первой груп­пе республик, в сфере политической реформы?

Во-первых, мне кажется, что основная слабость нацио­нальных движений в этих республиках - в полном игнори­ровании процессов, происходящих в Москве, соотношения сил между консерваторами и реформистами. Результат - непонимание или нежелание понять пределы допустимых уступок или же меру готовности идти на эти уступки со сто­роны даже очень реформистски настроенных лидеров в Цен­тре. Такое поведение со стороны лидеров в первой группе республик - результат недооценки одних факторов и пере­оценки других.

В течение длительного времени в Прибалтике считали, что то, что Москва может позволить себе в Средней Азии, на Кавказе, она никогда не допустит в Прибалтике, например приме­нение силы с человеческими жертвами. Такое мнение укреплялось и основывалось на факте близости Прибалтики к Западу, нелегитимности ее нахождения в составе СССР, особенно после аннулирования советско-германского договора 1939 г. II съездом Советов. Одновременно переоценивалась степень паралича власти в Центре, степень развала и неспособности мобилизации Центром массовой поддержки своих действий по сохранению империи. Резкая конфронтация с Москвой и односторонние действия националистических движений практически не давали возможности Центру принять какие бы то ни было ответные действия на компромиссной основе. На мой взгляд, не совсем адекватно была оценена политика по отношению к Восточной Европе. Прибалтийские республики считали, что на них должна распространиться новая политика СССР по отношению к странам Восточной Европы в связи с отказом Советского Союза от «доктрины Брежнева». Мне кажется, что Москва воспринимала Прибалтику совсем иначе, чем этого хотелось лидерам народных фронтов в этих республиках. Она позволяла им больше, чем другим республикам Союза, но не собиралась строить с ними отношения на той же основе, что и со странами Восточной Европы. Все эти факторы в совокупности привели к тому, что расчет делался на достижение большей свободы от Москвы не с помощью длительных переговоров и торга, что могло бы уси­лить в Москве позиции реформистски ориентированных сил, готовых на постепенную трансформацию отношений Центра с республиками из исключительно вертикальных в сторону установления разносторонних горизонтальных связей.

Была избрана стратегия скорее ультимативно-декларативного характера с расчетом на внешний эффект и на то, что­бы, объявив свои окончательные цели - суверенитет и независимость, поставить перед фактом Москву и весь мир. Возможно, даже эта стратегия при усилении демократичес­ких процессов в самой России, которые дали определенный результат уже в первой половине 1990 г., по крайней мере, до осени, принесла бы большие успехи, если бы местные лидеры не сделали новых ошибок, которые усилили позиции Центра и дали ему легальные и моральные основания для вмешательства. Речь идет о понимании природы режима, который эти лидеры хотели создать у себя, и об их отноше­ниях с некоренным населением.

Мне представляется, что концепция республиканского суверенитета, которая вытекала из конституционных прав республик и давала легальные основания для начала процесса от­деления и получения реальной независимости, сыграла двойственную роль в процессе становления реальной независимости этих республик как до, так и после объявления рес­публиканских суверенитетов и выхода из СССР. В республи­ках суверенитет был понят в его самом первоначальном, неограниченном национально-государственном смысле, то есть имелось в виду, что нация (понимаемая как титульная) и государство полностью совпадают. Повсюду в мире идея наци­онального государства в подобном смысле стала уступать мес­то пониманию государства как транснациональной общности.

В результате иммиграционных процессов почти не оста­лось национальных государств в чистом виде, то есть таких, где в той или иной форме был закреплен особый статус ти­тульной национальности. Это еще в большей степени отно­сится к СССР. Однако в основе движения за независимость в первой группе республик лежала идея не просто республи­канского суверенитета, но, скорее, идея национально-госу­дарственного суверенитета. Под национальным государством имелось в виду государство только коренной национальнос­ти. Таким образом, в основе этих движений, по форме демок­ратических и антиимперских, лежала идея, для второй поло­вины XX в. весьма реакционная, а для нынешней ситуации модернизации страны в целом просто губительная, - идея неограниченного суверенитета государства коренной нацио­нальности. Принятые решения местных властей о языке, гражданстве, избирательных правах и т. д. совершенно ясно свидетельствовали именно об этом. Одновременно стало очевидным, что национальные движения относятся к нацио­нальным меньшинствам в своих республиках гораздо более бесцеремонно, чем коммунистические власти в Москве отно­сились в прежние годы к коренной национальности в респуб­ликах, а местные коммунистические власти - к некоренно­му населению. Апофеозом такой бесцеремонности стало решение парламента Грузии о ликвидации осетинской авто­номии. Аналогичные проблемы возникли с поляками в Лит­ве, с русскими - в Латвии и Эстонии. Такие неприкрытые действия местных властей укрепили меньшинства во мне­нии, что по мере укрепления позиций националистических правительств будет происходить их дальнейшее вытеснение из этих республик с целью изменения демографической си­туации. Это было очередной стратегической ошибкой наци­оналистических движений в республиках. Если они действи­тельно хотели успеха демократических сил в масштабах страны, то в этом случае в отношениях с некоренным насе­лением нужны были особенно осторожные и деликатные шаги, чтобы не вовлечь в решение внутренних проблем рес­публик Москву и центральные органы власти и не дать пово­да для союза лидеров национальных меньшинств с лидерами консервативных сил в Центре.

Если в концепции национально-государственного суверенитета не произойдут качественные изменения и между эли­той коренной нации и элитными группами национальных меньшинств не установятся отношения доверия и компро­мисса, то следует ожидать, что роль Москвы и центра как арбитра во внутренних делах будет возрастать. Это привело бы также к возрастанию легального и морального авторитета Центра. По крайней мере, именно этот вывод напрашивается в результате анализа развития событий в республиках (до развала Союза, после неудавшегося путча), которые про­шли в своем развитии следующий цикл. Стимулированные реформистской деятельностью союзного Центра, в республи­ках сначала возникли широкие массовые движения общеде­мократического характера, которые в процессе своей легитимации и институционализации стали преимуществен­но движениями националистическими. Это внесло осложне­ния как по линии Центр - республики, так и внутри самих республик по линии коренные - некоренные этнические группы. Для продолжения процесса демократизации в стране в целом и изолирования тех сил в Центре, которые хотели, используя межнациональные противоречия, приостановить процесс демократизации повсеместно, требовалась радикаль­ная переориентация национальных движений теперь уже на новом уровне в сторону общедемократических целей и задач, так как розыгрыш национальной карты в одних регионах мог спровоцировать аналогичные процессы с непредсказуемыми последствиями в других.[…]

Другая группа республик, и среди них особенно следует выделить среднеазиатские во главе с Казахстаном, избрала качественно иную стратегию по вопросам отношений Центр - республики.

В принципе, не отступая ни на шаг от идеи полного суверенитета, они, тем не менее, принимали риторику Центра и Горбачева, пытаясь наполнить ее своим содержанием, стремясь превратить будущий Союз в конфедерацию или сообщество. Эта позиция была избрана ими не только потому, что там коммунисты были у власти. Мне кажется, что по части национализма они ничуть не уступали литовским саюдистам. Проблема в другом. Не вовлекая массы в политический процесс, не раскалывая республики и не поляризуя общество по нацио­нальным и социальным линиям, национальные элиты в этих республиках выбрали стратегию, с помощью которой они хо­тели добиться максимальной автономии. На словах поддержи­вая Центр, внешне как бы дистанцируясь от первой группы республик, на самом деле они, как мне представляется, ста­рались не терять времени на разрушительные, дестабилизирующие действия в своих республиках. Хотя общий уровень жизни там ниже, чем в Прибалтике, они стремились использовать открывшиеся возможности для укрепления респуб­ликанских структур внутри существующего Союза, создать необходимую инфраструктуру и подготовиться к реальной са­мостоятельности. Такая стратегия позволяет им на данном эта­пе в меньшей степени рвать экономические связи.

Таким образом, на той стадии они получили двойную выгоду: сохранили связи как внутри республик, так и с Центром, избежали конфронтации и одновременно достигли той степени независимости, которой добивались вступившие в конфронтацию с Центром республики, которые, жертвуя многим, старались добиваться от него уступок. Выбор такой стратегии объясняется еще и тем, что рассматриваемые республики в большей степени были заинтересованы в централизованных капвложениях, и резкое обострение конфликтов по линии Центр - республики и внутри республик на том этапе могло оказаться разрушительным. Таким образом, ни на йоту не отступая от идеи суверенитета и обретения в будущем национальной независимости, национальные элиты избрали, на мой взгляд, более мудрую стратегию. Суть ее заключалась в следующем.

Получать все выгоды экономической интеграции, насколь­ко это возможно в той ситуации, для укрепления позиций республиканских экономических систем. Это тем более важно, что даже при самой настоящей политической независимости, как показало развитие событий в этих республиках после распада СССР, они с наибольшим рвением (кроме Туркмении) стали отстаивать идеи экономического союза внутри СНГ. Выступая единым фронтом, чему трудно противостоять, если это делалось внутри союзных структур, они одновременно не дали повода союзному Центру вмешаться во внутренние дела республик, предотвращая поляризацию в республиках по принципу коренные - некоренные, но, не забывая при этом, стимулировать процесс изменения этнодемографической ситуации внутри республик. События в Азербайджане и Прибал­тике стали катализатором бегства оттуда русских и других не­коренных народов. Видимо, есть понимание со стороны элит в этом регионе, что открытая поляризация, особенно в Казах­стане, Узбекистане, Туркмении и в других местах, приведет к институциональному оформлению требований к России и со­юзному Центру со стороны некоренного населения. Это, в свою очередь, может привести к распаду этих республик или к длительной междоусобице и внутренним конфликтам, с неиз­бежным усилением великодержавного национализма в Рос­сии, с усилением опасности правого переворота. Общая обстановка в Прибалтике и Азербайджане оказывала психо­логическое давление на некоренное население, создавая угро­зу его существованию, так как ослабевшая власть в Москве уже не гарантировала от возможных массовых погромов. До­статочно вспомнить, например, погромы армян в Баку и Сумгаите, турок-месхетинцев в Узбекистане. Эта стратегия преследовала двоякую цель: не дать возможности представи­телям некоренной национальности организоваться для сопротивления, одновременно создавая невыносимые экономичес­кие, политические, бытовые и психологические условия, чтобы вынудить их навсегда уехать из этих республик. Этот процесс все еще продолжает идти полным ходом и, на мой взгляд, также чреват серьезными последствиями. Как мне представляется, в республиках Средней Азии и Казахстане при Горбачеве национальные и политические элиты в своих отношениях с Центром выбрали более разумную стратегию и с большей ответственностью и осторожностью относятся к такому фактору, как возможная реакция русских националистов.

Очевидно, что многие республики пострадали в результа­те целенаправленной политики прежнего Центра, преследовавшего цель изменить там демографическую ситуацию. Однако действия республик по немедленному исправлению негативной политики бывшего Центра, проводившейся в течение многих десятилетий, затрагивали жизненные интересы не старого Центра, а миллионов людей и не могли быть оправданы ни политически, ни юридически, ни нравственно. Демонстрационный эффект этих действий очевиден, но столь же очевиден и их негативный эффект. В конечном счете, для политики важно достижение результата, а в данном слу­чае - усиление позиций республик, консолидация на пути к демократии, рынку и независимости. Демонстрационные дей­ствия, подчеркивающие курс на достижение независимости, привели к борьбе элит коренной национальности с элитами других национальных групп, скорее, отдалили их друг от друга, посеяли сомнения в реальности демократических ус­тремлений лидеров движений коренной национальности и осложнили достижение единства в республиках в противо­стоянии с Центром. В то же время эти действия осложнили положение либерально настроенных реформистов в Центре и групп некоренного населения, чувствующих свою незащи­щенность в национальных республиках и добивающихся от Центра каких-либо действий по защите их интересов.

Таким образом, если вновь использовать терминологию Кена Джоветта, замена национальными движениями в республиках гражданского измерения политики этническим привела к осложнениям и поставила весь процесс перехода к демократии в стране под серьезную угрозу. Новые национальные движения, пришедшие к власти, если хотели сохранить вокруг себя ауру демократичности, должны были бы критич­но относиться к своей политике и воспринимать как право­мерную критику Москвы и представителей некоренных национальностей в их адрес в связи с нарушением международных норм в области гражданских прав.

Третья проблема, на которой мне хотелось бы остановить­ся в заключение, касается возможного развития националь­ных процессов в России.

Уникальность ситуации, сложившейся в России, особенно после республиканских и местных выборов, дает основания говорить, как минимум, о трех Россиях. Горбачевский союз­ный Центр олицетворял, условно говоря, коммунистическую имперскую идею. Ельцин являлся символом «демократичес­кой России» как одной из республик, пытающихся добиться собственного освобождения от господства Центра. Наконец, была идея создания новой России на основе национальной русской идеи в русле славянофильской традиции в ее различных вариантах - от российского изоляционизма Солженицы­на до российского великодержавия. Главная проблема пере­стройки для страны в целом зависела от того, какая из этих России возьмет верх и с какими идеями. Как отмечалось выше, идя на политические реформы, реформистское руко­водство потеряло институциональные структуры для эффек­тивного управления социально-экономическими и политичес­кими процессами в стране. Однако и республики и в первую очередь Россия не обрели эффективных средств для проведе­ния собственной политики. Не сумев добиться победы в мас­штабах страны, но, придя к власти на антикоммунистической и популистской волне в парламенте и во многих промышлен­ных центрах России, демократы оказались во многом дискре­дитированными в глазах населения. Меньше чем за год, фор­мально находясь у власти, так как они контролировали Верховный Совет и Советы некоторых крупных индустриаль­ных городов, демократы, не имея контроля над реальными ин­ститутами власти, особенно над силовыми структурами, вы­нуждены были нести ответственность за ухудшение ситуации в стране в целом, и это способствовало дискредитации демок­ратического движения и демократических ценностей. К кон­цу 1990 г. паралич власти и невозможность добиться реализа­ции выдвинутых реформистским руководством программ оказались очевидными для всех, и прежде всего для самих де­мократов. Перед ними стояла совершенно очевидная пробле­ма: как наиболее достойно уйти в оппозицию. Эта проблема стала особенно актуальной после неудавшихся попыток уста­новить военное положение в Прибалтике в январе 1991 г. Пос­ле этих событий я высказал предположение, что Ельцин и де­мократы попытаются сделать все, чтобы заставить Горбачева силой вынудить их уйти, стараясь во что бы то ни стало сохра­нить лицо, доверие народа. Это было нужно для того, чтобы вернуться к власти уже на союзном уровне на новой фазе подъ­ема демократических сил и кризиса власти. Дальнейшие дей­ствия Ельцина, Попова, Собчака и других демократов, с одной стороны, и российских, в первую очередь коммунистов-ортодоксов и консерваторов, - с другой, доказали правоту моих предположений. За публичным требованием по всесоюзному телевидению об отставке Горбачева последовало объявление войны против него и требование судебного расследования против тех руководителей Советов, которые сохранили свое членство в КПСС. Ельцин и другие демократы последователь­но эксплуатировали два очень важных популистских элемен­та в политической ситуации начала 1991 г. - публичное недовольство КПСС и Горбачевым. Расчет был прост: любая попытка избавиться от Ельцина и демократов была бы воспри­нята широкими массами однозначно негативно. Они сочли бы их невинными жертвами Горбачева и партийной номенклату­ры, и никому не было бы никакого дела до того, что никто не приложил столько усилий для разрушения всемогущества но­менклатуры, как Горбачев. Трагедия Центра и Горбачева лич­но в сложившейся ситуации заключается в том, что, потеряв контроль над процессами изменений в стране при выходе из коммунизма, Горбачев лишил себя возможности сохранить стабильность своего руководства, не обеспечив две фазы пе­рехода от тоталитаризма к демократии: фазу выхода из комму­низма и фазу перехода к рынку и демократии. Тем самым он лишил себя возможности стать одновременно и Ярузельским, и Валенсой. Место оппозиции, пустое вплоть до республикан­ских выборов, по крайней мере в России, на первых порах ста­ло заполняться напоминающей чешский гражданский форум аморфной организацией «Демократическая Россия», выдви­нувшей своим лидером Ельцина в качестве российского Валенсы. Резкая конфронтация лидеров демократов в России с союзным Центром происходила на фоне перегруппировки со­циальных сил и их резкой поляризации. Шахтерские забас­товки и массовые демонстрации, организованные демократа­ми, с требованием отставки Горбачева совпали с подготовкой консерваторов для удара по Ельцину и демократам в России на чрезвычайном третьем съезде Советов РСФСР. Поражение консервативных сил на съезде и победа Ельцина и демократов создали в стране очень серьезную угрозу возможных силовых действий против демократов с целью ликвидации конфликта между Россией и Центром, Центром и республиками. Угроза подобного развития вытекала, на мой взгляд, на тот момент из неверной трактовки демократами сложившейся ситуации в стране и реального соотношения сил. Победа демократов на чрезвычайном съезде Советов России на фоне усиления забастовочного движения в стране и антигорбачевских выступлений, особенно в связи с повышением цен и резким снижением жизненного уровня населения, породила иллюзию, что демок­раты могут не просто спасти лицо и почетно уйти в оппози­цию, но и попытаться пойти на прямой штурм горбачевского Центра. Подобная стратегия демократов консолидировала консерваторов на той же антигорбачевской платформе, чтобы лишенного поддержки демократов Горбачева заставить покончить с нерешительностью Центра и установить диктату­ру национал-коммунистического образца, отбрасывая страну снова в объятия тоталитарного режима, лишь заменив его ин­тернациональное измерение национальным. Увлеченные антигорбачевской риторикой, демократы просто не осознавали, что им не выжить при крушении горбачевского союзного Цен­тра. Если даже им удалось бы парализовать страну забастовка­ми и массовыми демонстрациями и свалить центральные институты власти, то распад силовых структур, лишенных ру­ководства из Центра, лишь усилил бы общий хаос и неуправ­ляемость в стране. Это, в свою очередь, могло бы привести к новым межнациональным и социальным столкновениям в еще больших масштабах. Может показаться странной параллель, но у меня нет сомнений, что возможное крушение весной горбачевского Центра могло бы быть приравнено по своей значимости и по трагическим последствиям к крушению последнего из Романовых и династии вообще, так как после февраля 1917 г. любая власть потеряла свою легитимность и большевикам пришлось штыками утверждать свое право на власть.

К счастью, очень скоро демократы осознали всю опас­ность для себя возможного отстранения Горбачева от власти и, фактически идя на компромисс с Горбачевым, предотвра­тили в апреле попытки консерваторов отстранить Горбачева от руководства партией на апрельском пленуме ЦК КПСС и от руководства государством - на сессии Верховного Сове­та. Соглашение 9+1, подписанное накануне атак консерва­торов по всему фронту, устранило непосредственную угрозу для Горбачева и демократов, но, к сожалению, не решило ни одну из проблем, стоящих перед страной. Перевод шахт из ведения союзного Центра в ведение Российской Федерации вряд ли можно рассматривать как серьезную победу Ельцина и демократов, скорее, это была очередная тактическая побе­да Горбачева. Он отдал шахты и шахтеров под крыло Ельци­ну и переложил ответственность за них на российского лидера и российский парламент. Не являлись шагом к пре - одолению институционального кризиса и достижение Ельци­ным и демократами согласия относительно введения поста президента и прямые выборы 12 июня первого президента России.

Идя на эту уступку, Центр практически преследовал несколько целей. Во-первых, на время переместить центр противостояния с вертикальной оси - Ельцин - Горбачев - на ось горизонтальную - Ельцин - Рыжков - Бакатин и далее.

Во-вторых, попытаться максимально ослабить пози­ции Ельцина в этой борьбе и дискредитировать его. В-треть­их, выявить более ясно позиции автономий по отношению к будущему устройству самой России. Так как ни у Ельцина, ни у демократов нет достаточно ясной концепции будущего устройства России, кроме идей федерации, то многие автономии, а возможно, и территории могут быть заинтересованы в получении более широкой автономии или даже полной независимости от российского Центра.[…]

Перед тем как остановиться на возможностях консервативных сил России в обозримом будущем, хотелось бы обратить внимание на два очень важных новых элемента, появившихся в политическом процессе страны в связи с президентскими выборами в России. Во-первых, серьезную тревогу вызвал сам факт прямого вовлечения военных в по­литический процесс. Выдвижение кандидатом на пост прези­дента генерала Макашова и кандидатом на пост вице-президента генерала Громова без их предварительного ухода в отставку стало беспрецедентным явлением в политической жизни страны, так как они в этих выборах участвуют не как частные лица, а как представители армии - института, за­нимающего особое место в политической системе.

При кризисе политических институтов армия, как прави­ло, выступает в качестве последнего стабилизирующего эле­мента общества, стараясь восстановить закон и порядок. Участие генералов в выборах свидетельствует о публичном признании краха политических институтов и может рассмат­риваться как первый сигнал готовности страны к возможной военной диктатуре. Еще не так давно мне приходилось пи­сать о невозможности военного переворота в СССР. Тогда, исходя из особенностей нашего режима, я выразил серьезные сомнения в том, что армия может осуществить переворот и управлять страной. Однако в связи с быстрыми изменениями политической ситуации в стране такая возможность не ка­жется мне столь уж невероятной. Мои первоначальные со­мнения были связаны с тем, что, так как почти вся экономи­ка находится в руках государства, армии пришлось бы не только восстановить закон и порядок, но и управлять про­цессами производства и распределения. После отстранения партии от непосредственного управления экономикой и об­ретения государством своих естественных функций по уп­равлению народным хозяйством и особенно в связи с нача­лом отделения сугубо политических и экономических сфер друг от друга возрастают возможности армии непосредствен­но взять на себя функции управления государством при ин­ституциональном крахе политической системы и росте хаоса и неуправляемости в стране. Мне кажется, что участие гене­ралов в выборах стало первой ласточкой в возможно более глубоком вовлечении армии в политический процесс при сохранении политической нестабильности и экономического развала. Вторым важным элементом на выборах, что требует глубокого осмысления, стал фактор русского национализма, который впервые был открыто использован в политической борьбе с целью мобилизации поддержки избирателей.

Никого не должно вводить в заблуждение то, что силы, выступающие под флагом национализма, на выборах в российский парламент потерпели серьезное поражение и на выборах российского президента не пользовались большой поддержкой. Это факт, что в наибольшей степени России удалось удерживать, по крайней мере, до сих пор, политические процессы, имеющие антикоммунистический и общеде­мократический характер, в русле борьбы за создание граж­данского общества. Но из этого не следует делать далеко идущие выводы. Поражение националистов на этих выборах во многом объясняется тем, что многие идеи традиционного русского великодержавия были интегрированы коммуниста­ми в господствующую идеологию и использованы коммунистической пропагандой и тем самым были дискредитированы в глазах широкой общественности.

Кроме того, победа демократов была достигнута не в результате политического взаимодействия дифференцированных социальных интересов, а, скорее, в результате негатив­ной акции, направленной против дискредитировавшего себя режима, его институтов и ценностей. Так что сама русская великодержавная идея под своими собственными лозунгами не имела возможности заявить о себе в полный голос. К это­му надо добавить еще два фактора.

Во-первых, этнические русские оказались в большей степени лишенными своей национальной идентичности. Это была цена, которую платили власти за сохранение коммунистической империи. Во-вторых, средства массовой информа­ции в первые решающие годы перестройки в основном оказа­лись в руках демократов в Центре (такое положение существует и сегодня), которые пытались внедрять в сознание русского народа общедемократические, либеральные идеи и представления вместо дискредитировавших себя универсалистских идей догматического марксизма-ленинизма. В-третьих, горбачевское руководство, все еще стремясь сохранить целос­тность страны, пыталось, используя общедемократическую риторику, противостоять крайним проявлениям русского на­ционализма. Это и привело, на мой взгляд, к кратковременной победе антикоммунистических и на первых порах очень ак­тивных групп демократов в Верховном Совете России и мно­гих регионах республики. Однако вскоре за этим последовало их поражение на внутреннем фронте вследствие неспособнос­ти осуществить серьезные реформы в экономике. В свою оче­редь, это сопровождалось уменьшением массовой поддержки, ухудшением экономического положения в результате движе­ния к рынку и ростом национализма в России. Рост национа­лизма в России стимулируется ростом национальной нетерпи­мости в республиках по отношению к некоренному населению, в первую очередь к русским. Все эти факторы, вместе взятые, могут подготовить взрыв русского великодержавного национализма с катастрофическими последствиями как для России, так и для республик и мира в целом. Оголте­лая националистическая политика в республиках вынуждает сотни тысяч (их число может достичь миллионов) к бегству в центр России. На фоне крайнего обострения экономической ситуации это даст шанс заинтересованным силам разыграть национальную карту и внутри России. А это неминуемо может привести к победе великодержавной русской идеи.[…]

Из всего сказанного вытекает, что, во-первых, процесс реинституционализации политической системы вылился, скорее, в процессе деинституционализации, когда старые институты оказались дискредитированными и делегитимизированными, а новые так и не обрели ни легитимности, ни эффективности. Во-вторых, деинституционализация привела сначала де-факто, а затем и де-юре к роспуску империи, и на разных этажах бывшей империи одновременно идет процесс как деинституционализации, так и реинституционализации. Однако первый процесс пока опережает второй. В-третьих, все эти процессы в сфере политической реформы привели к экономическому развалу, хаосу и росту неуправляемости в стране. В-четвертых, победа любой из вовлеченных сил - демократов, умеренных сторонников твердой власти, консерваторов в политической борьбе в республиках бывшего Со­юза, и особенно в России, потребует восстановления вертикальной оси власти и усиления авторитарного характера исполнительной власти. В-пятых, становится все более и бо­лее очевидным, что в сложившейся ситуации мы вынуждены делать выбор не между авторитаризмом или демократией с целью выхода из хаоса и анархии, а, скорее, между авторитаризмом, ориентированным на создание рыночных механизмов и гражданского общества, и тоталитаризмом национал-коммунистического типа.

С сожалением я должен заключить, что демократия как релевантная (адекватная) форма правления в этот переход­ный период не имеет серьезных шансов на создание жизнеспособных институтов для реализации необходимой социальной, экономической и межнациональной политики.[…]

Будущее России, так же как и других республик бывшего Союза (за исключением, может быть, прибалтийских) неопределенно. Ясно одно: ни в одной из республик нет реальных возможностей для установления действенной демократии. Нет сомнения, что во всех этих республиках наиболее веро­ятным результатом политической борьбы станет установле­ние авторитарных режимов.

От государственности к государству: коммунистическая стадия восходящего процесса.٭

Волны советско-российского конституционализма

За семь десятилетий нахождения у власти правовое сознание большевиков транс­формировалось удивительным образом. Откровенный и немного наивный правовой нигилизм, присущий основателям советского государства, с течением времени поту­скнел и перестал бросаться в глаза. Государство, как и раньше, формально не при­знавало идею частной собственности, а значит и идею права. Но утверждения, что всякое право и всякий закон есть предрассудок, канули в Лету. Более того, чем менее актуальной становилась для большевиков борьба за удержание власти, чем больше их заботила стабильность установленного режима, тем чаще они сами думали о законе и законности. Вначале это была профанация, своего рода декорация, на фоне которой разыгрывалась трагедия государственного терроризма. Террористический режим надел сперва маску легитимности. Но случилось так, что со временем маска "приросла" к лицу. Родился феномен "советского права".

Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14