[61] Речь идет о причинно-следственной связи. Отношение "указание" не ограничивается такими случаями и включает любую связь, благодаря которой одно может быть понято как «смысл» другого.
[62] Ат-Тафтазаôниô. Таджриôд ал-‘аллаôма ал-Баннаôниô..., с.149-150.
[63] Ат-Тафтазаôниô. Таджриôд ал-‘аллаôма ал-Баннаôниô..., с.150-152.
[64] Ат-Тафтазаôниô. Таджриôд ал-‘аллаôма ал-Баннаôниô..., с.160. Это — мнение ал-Джурджаôниô в изложении ат-Тафтазаôниô.
[65] Ат-Тафтазаôниô. Таджриôд ал-‘аллаôма ал-Баннаôниô..., с.238.
[66] Ат-Тафтазаôниô. Таджриôд ал-‘аллаôма ал-Баннаôниô..., с.153; приводимый ал-Баннаôниô пример вполне традиционен для ашаритской школы калама.
[67] И наряду с ней — идею разделенности, полного размежевания (см. Ибн МанзÖуôр. Лисаôн ал-‘араб); этот второй аспект, впрочем, не входит в смысловое поле обсуждаемого термина.
[68] При этом неразделенность понимается в самом общем смысле, а не как актуальное сопутствие материальных предметов: например, "гибель от руки врага", когда она предначертана человеку Богом или судьбой, а значит, неизбежна, оказывается "неотделима" от человека.
[69] Речь идет об "общеязыковой" основе смысла термина, или его "смысле в языке".
[70] Ат-Тафтазаôниô. Таджриôд ал-‘аллаôма ал-Баннаôниô..., с.230. В этом определении мы встречаемся с парой ’асÖл-фар‘ «основа-ветвь» (хотя «ветвь» не упомянута в процитированном отрывке, употребление этого термина безусловно подразумевается), которая наряду с парой зÖаôхир-баôтÖин «явное-скрытое» служила базисом категориального мышления классической арабской культуры. Под «основой» подразумевается изначальное и, как правило, ассоциируемое с понятием истины (хÖакÖкÖ, хÖакÖиôкÖа) состояние, под «ветвью» — некоторое производное, причем переход «основаÛветвь» мыслится как поддающийся закономерному описанию, т. е. не как произвольная замена элементов «основы». Благодаря этому по «ветви», как правило, можно восстановить «основу», даже если сама основа более не существует, и напротив, от наличных «основ» переходить к «ветвям» в результате некоторых формально описываемых процедур. Такое понимание соотношения «основа-ветвь» сближает его в определенных моментах с пониманием соотношения «явное-скрытое» (см. ниже, стр.47, 71; о понимании соотношения «основа-ветвь» см. также Смирнов А. В. Справедливость // Средневековая арабская философия: проблемы и решения. М., 1998, с.272-275).
[71] См. Ат-Тафтазаôниô. Таджриôд ал-‘аллаôма ал-Баннаôниô..., с.149-160.
[72] Это существенный момент теории. "Указание включения" (как, например, "лев" указывает на смыслы "зверь" или "отважный", включаемые в его смысл по установлению) также является иносказанием (маджаôз), причем теория не отождествляет такое "включение" с тем, что Аристотель называет метафорическим указанием вида на род или рода на вид.
[73] См., напр., Ибн Сиôнаô. Ал-Ишаôраôт ва-т-танбиôхаôт. Ч.1, Каир, 1960, с.187-189, где речь идет о бесконечности смыслов, сопутствующих истинному.
[74] Т. е. "доказательно" назвать вещь, а не просто дать ей имя. Здесь в рассмотрение привходят позитивные коннотации понятия "доказательство" (байаôн, букв. "выяснение").
[75] Ат-Тафтазаôниô. Таджриôд ал-‘аллаôма ал-Баннаôниô..., с.312-314. Аналогичное утверждение находим у ас-СуйуôтÖиô в ИткÖаôн, где он говорит, что заимствование — наиболее красноречивый вид высказывания, поскольку соединяет иносказание и уподобление, превосходя в этом метонимию, причем «под красноречивостью (аблагÖиййа) подразумевается дополнительное подтверждение (зийаôдат та’киôд) и крайнее выражение (мубаôлагÖа) совершенства сравнения, а не какое-то дополнение смысла, которого иначе бы не было» (Ас-СуйуôтÖиô. Ал-ИткÖаôн фиô ‘улуôм ал-кур’аôн (Совершенство наук о Коране). Ч.1-2. Бейрут, Даôр ал-ма‘рифа, б. г., ч.2, с.60).
[76] Теория упоминает также "орудие уподобления" типа "как", "вроде".
[77] В этой связи отметим, что арабская теория стремится объяснить иносказание "лев-смельчак" в как будто бы максимально возможном согласии с Аристотелем, именно в этом сближении выявляя свое невнимание к сути аристотелевского рассуждения. Для Аристотеля обоснованием этого иносказания является наличие (или конструирование) общего рода; родовые признаки, которые будут увидены в ходе понимания иносказания, и составляют то даваемое иносказанием приращение знания, о котором говорит Стагирит. Арабо-мусульманская теория воспроизводит схему "общего рода" (см., напр., ат-Тафтазаôниô. Таджриôд ал-‘аллаôма ал-Баннаôниô..., с.243-244; см. также стр.62 и примеч.89), но упускает из виду то принципиальное обстоятельство, что этот конструируемый общий род должен включать метафорический и истинный предмет как свои виды. Для Аристотеля один вид так сконструированного рода указывает на другой никак не благодаря "сопутствию", является ли то сопутствие простой ассоциацией или необходимым логическим следованием, а через общие родовые признаки. Для арабской теории выстраиваемый род оказывается, если можно так выразиться, однородным и не распадается на виды в аристотелевском смысле — но лишь на две части по признаку "нормальности" (привычности — та‘аôруф) и "ненормальности" (непривычности) включения предмета в род; более того, род понимается не как равно общий двум предметам, а как "нормальный" род одного предмета, в который "непривычно" включается другой. Можно сказать, что джинс «род» понимается как качественная характеристика, а не как логический род. Такое включение, согласно арабской теории, не дает нового знания; но поскольку оно и не утверждается в иносказании как истинное, оно не является также и ложью.
[78] Ал-Джурджаôниô. Асраôр ал-балаôгÖа фи ‘илм ал-байаôн (Тайны красноречия в науке об изъяснении). Бейрут, Дар ал-кутуб ал-‘илмиййа, 1988, с.27.
[79] См. Frege G. On Sense and Reference // Meaning and Reference, Oxford Univ. Press, 1993.
[80] Что эта общность не мыслится как родовая в аристотелевском смысле, мы здесь только лишний раз отметим, отсылая читателя к более подробной демонстрации этого на стр.62.
[81] Ал-Джурджаôниô. Асраôр ал-балаôгÖа, с.22. Отметим почти дословное совпадение этого определения «заимствования» с цитированным выше определением «иносказания» (маджаôз; см. примеч.70). Это совпадение не случайно, поскольку, как отмечает сам ал-Джурджаôниô, заимствование является особым случаем иносказания, что ас-СуйуôтÖиô образно выражает как «рождение заимствования от брака иносказания и сравнения» (ас-СуйуôтÖиô. Ал-ИткÖаôн, ч.2, с.57).
[82] Ал-Джурджаôниô. Асраôр ал-балаôгÖа, с.22. Термин фаô’ида «сообщение» означал в классической филологии, как правило, тот смысл (ма‘нан), который слушатель понимает, воспринимая «выговоренность», неважно, в рамках ли отдельного слова, словосочетания или целой фразы. Деление на «сообщающее» (муфиôд) и «не сообщающее» (гÖайр муфиôд) на разных языковых уровнях проводилось именно по признаку возможности понимания смысла по выговоренности. Здесь мы переводим фаô’ида как «сообщение чего-то нового», сообразуясь с терминологией ал-Джурджаôниô, который считает «сообщаемое» не собственно смыслом, а дополнительной подтвержденностью наличия смысла. Это не меняет принципиально звучания термина, но лишь приближает его к общеязыковому значению («польза»).
[83] Ал-Джурджаôниô. Асраôр ал-балаôгÖа, с.32.
[84] Ал-Джурджаôниô. Асраôр ал-балаôгÖа, с.22-23.
[85] Гипотеза о том, что мы имеем дело с изменением акцентов в связи с иным «жанром» обсуждаемых высказываний (риторические вместо обычных), которую мы приняли ad hoc выше, только начиная сопоставление построений ал-Джурджаôниô и Фреге, в данном случае не спасает, поскольку жанр обсуждаемых ал-Джурджаôниô высказываний одинаков в обоих случаях (иносказание), а значит, не может влиять на изменение их оценки.
[86] Речь не идет о профессиональной компетентности интерпретатора. Это условие предполагается выполненным; но, как мы увидим ниже, его выполнение не устраняет того типа «сбоев» интерпретации, о которых мы здесь говорим.
[87] Это условие само собой подразумевает и независимость процедуры от номинальной фиксации высказываний, поскольку номинальный пласт в его понимании арабо-мусульманской филологией представлен собственно выговоренностью.
[88] См. ал-Джурджаôниô. Асраôр ал-балаôгÖа, с.22-24.
[89] Ас-СуйуôтÖиô. Ал-ИткÖаôн, ч.2, с.57; см. также примеч.77.
[90] Важно подчеркнуть, что дело, конечно, не в том, была ли занятая точка зрения фрегианской или оказалась бы, скажем, витгенштейнианской или какой еще; дело в том, что она является инокультурной в отношении обсуждаемого феномена и потому входит в конфликт с характерной для него процедурой смыслоформирования, если не учитывает эту процедуру эксплицитно.
[91] См. ат-Тафтазаôниô. Таджриôд ал-‘аллаôма ал-Баннаôниô..., с.234-238.
[92] Ибн ал-Му‘тазз. V. Китаôб ал-бадиô‘ (1933) // Крачковский И. Ю. Избранные сочинения. т. VI. М.-Л., 1960, с.281.
[93] Ибн МанзÖуôр. Лисаôн ал-‘араб, статья ш-‘-л.
[94] Ас-СуйуôтÖиô. Ал-ИткÖаôн, ч.2, с.58.
[95] Ас-СуйуôтÖиô. Ал-ИткÖаôн, ч.2, с.58.
[96] Вкупе, как мы будем говорить ниже, с дополнительным критерием соответствия требованиям «здравосмысленности» того смысла, который понимается в результате истинного указания. Отмеченные два условия, как представляется, вытекают из сути процедуры обращения со словами, принятой в арабо-мусульманской культуре.
[97] Аль-Исфахани. Книга песен. Перевод А. Халидова и Б. Шидфар. М., Восточная литература, 1980.
[98] Подчеркнем, что это мнение характерно отнюдь не только для представителей западной традиции. Тот же ал-Джурджаôниô, анализируя наше «я встретил льва», говорит, что такое иносказание может быть выполнено на любом языке и не составляет специфики арабов, отличающей их от прочих народов, в отличие от других типов иносказаний, которые иначе как на арабском выполнить невозможно.
[99] О сознательности этой уступки говорит хотя бы факт расхождения между буквальной передачей в подстрочнике Корана и отточенным переводом текста Ибн ал-Му‘тазза у Крачковского. Кстати, этот пример как нельзя лучше показывает, что «гладкий» перевод «сглаживает» совсем не то, что следовало бы, и поступает даже еще более изощренно, чем персонаж известнной нам поговорки, поскольку выбрасывает ребенка, оставляя воду. Не служит ли это убедительным свидетельством в пользу буквализма перевода, — ведь именно подстрочник Крачковского, а не отредактированный перевод, адекватно отражает переводимое иносказание, и только его ал-Джурджаôниô из всех вариантов оценил бы как подлинный перевод? Склоняясь к этому мнению, заметим, что буквальный перевод останется вместе с тем непонятным на русском языке без указания на процедуру его понимания.
[100] Наиболее частым служит деление «смыслов» на сенсибельные (махÖсуôс) и интеллигибельные (ма‘куôл), существующие в действительности или только в воображении поэта или ритора.
[101] См. ал-Джурджаôниô. Асраôр ал-балаôгÖа, с.329-332.
[102] По положению в обществе и духовным интересам с КÖудаôмой сопоставиñм ИсхÖаôкÖ бен Ибраôхиôм Ибн Вахб ал-Каôтиб, автор Бурхаôн. Однако его произведение охватывает гораздо более широкий круг проблем, и только небольшая часть его, можно считать, имеет отношение к литературной теории. Нет никаких признаков зависимости Ибн Вахба от КÖудаôмы или наоборот.
[103] Heindrichs W. Literary Theory, с.31-32.
[104] Интересно, что издатель текста КÖудаôмы С. Бонебаккер определяет «влияние НакÖд аш-ши‘р на более поздние работы» арабо-мусульманских филологов именно частотностью цитат из этого трактата, а «влияние греческой философии на НакÖд аш-ши‘р» устанавливает, исходя из поиска греческих прототипов для используемых КÖудаôмой терминов (см. КÖудаôма бен Джа‘фар. Китаôб накÖд аш-ши‘р (Критика поэзии). Ред. С. А.Бонебаккер. Лейден, Брилль, 1956, с.36-59). С точно таким же подходом к анализу важнейших категорий логики и теории указания на смысл мы уже встречались в работе ван Эсса (см. примеч.58, 60).
[105] Примером может служить фундаментальная работа авторов, давно разрабатывающих эту тему: Bohas G., Guillaume J.-P., Kouloughli D. E. The Arabic Linguistic Tradition. L.&N. Y., 1990.
[106] Т. е. того, что мы назвали бы "образом" или "мотивом"; впрочем, обращает на себя внимание тот факт, что исследователь средневековой исламской поэтики А. Б.Куделин оставляет термин ма‘нан в его поэтологическом бытовании вовсе без перевода, ограничиваясь транслитерацией (см. Куделин А. Б. Средневековая арабская поэтика (вторая половина VIII-XI век). М., Наука, 1983).
[107] Шамс-и Кайс. Свод правил персидской поэзии. Часть II, с.166.
[108] Шамс-и Кайс. Свод правил персидской поэзии. Часть II, с.192-193.
[109] Шамс-и Кайс. Свод правил персидской поэзии. Часть II, с.193.
[110] Шамс-и Кайс. Свод правил персидской поэзии. Часть II, с.252
[111] Шамс-и Кайс. Свод правил персидской поэзии. Часть II, с.251-252.
[112] Масиньон Л. Методы художественного выражения у мусульманских народов // Арабская средневековая культура и литература. М., 1978, с.46-59.
[113] Назарли М. Мусульманские космогонические представления в миниатюрной живописи сефевидского Ирана // CD Пространственные модели в традиционных культурах. РГГУ (в производстве)
[114] Шукуров Ш. Искусство средневекового Ирана (формирование принципов изобразительности). М., Гл. ред. восточной лит-ры, 1989.
[115] фон Грюнебаум, Г. Э. Основные черты арабо-мусульманской культуры. М., 1981, с.128.
[116] Отметим, эта особенность проявилась особенно ярко в комментаторской традиции, которая расцвела начиная с XV века. Если оставить в стороне типологическое различие комментариев (отдельные строки, слова, авторы), то их общей чертой, определяющей схематику комментирования, оказывается именно анализ стиха через его "истинный смысл". Страсть к комментированию может быть увидена как общая черта арабо-мусульманской интеллектуальной культуры, где в одном ряду стоят многочисленные школы комментирования Корана, богословские комментарии, лексикография, арабская и персидская традиция комментирования поэзии, равно как и господствующий способ определения понятий через их "сцепление" с "близлежащими" смыслами (см. об этом, напр., Фролов Д. В. Способы определения понятий в традиционной арабской грамматике // Проблемы арабской культуры. М., Наука, 1987, с.170-192). Все это, по видимому, вырастает из единых оснований и представляет собой проявления единой традиции отношения к слову.
|
Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 |



