Что же касается моих научных интересов, то в 2001 году я выпустила книгу «Искусство властвовать», где помещены мой перевод экзаменационного сочинения Ли Гоу и перевод трактата Лю Шао «О сущности человека» (Жэньу чжи), сделанный моим учеником Георгием Вениаминовичем Зиновьевым. Лю Шао – это автор. Я написала предисловие к этой книге, в котором концентрированно изложена суть моих научных изысканий. Я думаю, понятие «культура» генетически заложено в каждом китайце. И прежде всего тезис об учении как самосовершенствовании. Как говорили ученики Конфуция: «Учитель расширял нас с помощью вэнь и ограничивал посредством ритуала» (бо во и вэнь, чжо во и ли). Короче говоря, человек должен расширять свое сознание, духовно расти и сливаться с природой и Небом. Тем самым, он обретает великую силу. Поэтому понятие «культура» является ключевым. В трудах и речах политических деятелей Китая я тоже усматриваю язык, который хранит эту мудрость предков, пусть даже уже в современном изложении. Как писал Ломоносов: «Устами движет Бог». То есть, вылившаяся в запись речь как бы формирует человека. В речи и иероглифах заключена огромная сила. Поэтому я считаю угрозой потери своей культуры, большой угрозой для многих народов тот факт, что они  подключаются к Интернет, где все общаются на английском языке. Язык культуры – это мощное оружие. И это оружие стреляет.

ВГ: Еще одной большой угрозой для Китая я бы назвал отход от традиционной китайской письменности, вместо которой приняты упрощенные иероглифы. Но это уже особая тема… Вы говорили, что пишете книгу о Китае. Почему Вы решили назвать ее «Мой Китай»? И о чем Вы пишете в этой книге? Это не мемуары?

ЗЛ: В какой-то степени. Я пишу о том, как я постигала культуру Китая через свое личное восприятие. Как я делала это, когда была студенткой, а потом преподавателем и исследователем. Так, когда полвека назад я жила и училась в Китае, я была еще не готова понять глубинную сущность культуры Китая. Нас этому не учили, и мы этого не понимали. Может, только догадывались…

ВГ: Приходилось ли Вам бывать в Китае после своей учебы в Пекине?

ЗЛ: К сожалению, только один раз в 1986 году. Я ездила в Китай с делегацией Общества советской китайской дружбы, куда входили деятели культуры. В их числе был Никита Богословский и другие известные композиторы. Это была очень интересная поездка по всему Китаю. Повсюду в нашу честь устраивали банкеты (от которых мы потом даже сильно уставали), и повсюду нам представляли местную кухню данной провинции. Мы проплыли по реке Янцзы. К сожалению, меня много раз приглашали, но у меня долго болела мама, и я не могла оставить ее одну в Москве. Сегодня меня тоже приглашают в Китай, и я думаю, что, наверно, скоро поеду туда.

ВГ: В каких городах Китая Вы бывали?

ЗЛ: Во многих городах. Еще студенткой я объездила почти весь Китай. Бывала в Пекине, Шанхае, Нанкине, Сиани, Лояне, Ханчжоу, Цзиньдэчжэне. Мы видели много достопримечательностей: дворцы и резиденции правителей, парки, гробницы. Как студенты, мы путешествовали скромно, в сидячих вагонах. И у меня есть сохранившееся посвященное нам стихотворение, где автор выражает восхищение, что мы ездим по Китаю в сидячем вагоне, наравне с простыми китайцами. Помню, что иногда проводники пускали нас в другие свободные плацкартные вагоны. Там не было постелей. Но мы просто ложились на полки, и это было настоящее блаженство!.. Были и комичные случаи. Однажды, на зимних каникулах, мы (четыре студентки) поехали в Сиань. Нас разместили в большом доме, где были большие перины, и так жарко натоплено, что было невозможно дышать. Когда мы появлялись на улице, то там собирался народ, кричали ребятишки. Появление четырех иностранных «граций» становилось целым событием. Но, вообще, отношение было везде доброжелательным.

ВГ: Какой уголок Китая произвел на Вас наибольшее впечатление?

ЗЛ: Во время поездок по Китаю я просто сидела у окна и упивалась открывавшимся равнинным пейзажем. И эти пейзажи стоят у меня в глазах до сих пор. Во время плавания по Янцзы я увидела горы, которые китайцы часто изображают на своих картинах. И я поняла, что китайские пейзажи, эти, казавшиеся, фантастичные горные пики – не просто вымышленный плод воображения, а написаны с натуры. И меня это просто потрясло. Интересно, что пока мы плыли на пароходе, по радио на борту все время шла пропаганда китайской культуры. Нам все время рассказывали о тех местах, которые мы проезжали. Например, когда за бортом показалась родина древнего китайского поэта Цюй Юаня, нас познакомили с его биографией. А завершались эти рассказы лозунгами: «Да будем достойны патриотического духа Цюй Юаня!» Все это было так необычно. И пекинская опера меня тоже очень поразила, хотя это было и непривычно с первого раза. Кстати, когда в Китай впервые приехал балет из Большого театра, я попала на представление. И рядом со мной сидели китайцы, которые очень неожиданно реагировали на балет. Все же это условное искусство. И надо родиться в этой культуре, чтобы воспринимать ее условности. А они их не воспринимали, а только предельно изумлялись! Аналогичная история случилась и в российской глубинке. Как рассказывал Мстислав Ростропович, однажды он играл на виолончели в глухой деревне. На концерте в первом ряду сидели два бородатых крестьянина и, реагируя на музыку, все время приговаривали: «Ишь (видишь), как пилит! Ишь, как пилит!» Их все утихомиривали, но они не обращали внимания и просто искренне обменивались эмоциями. А когда он переходил на высокие ноты, эти мужики очень беспокоились, что Ростроповичу стало плохо. Так, вот, у тех неподготовленных китайцев была такая же неожиданная реакция.

ВГ: Так же часто реагируют и Россияне на непривычные им звуки пекинской оперы. Еще академик в своей книге «В старом Китае» писал, как однажды он сидел на вечеринке со своими учителями в Пекине. После исполнения арий пекинской оперы они попросили Алексеева спеть какую-нибудь русскую песню. Когда же он запел низким голосом какую-то русскую народную песню, его уважаемые учителя попадали со стульев и стали кататься от смеха по полу. Успокоившись через некоторое время, они извинились и объяснили, что пение гостя напомнило им медвежий рев!..

ЗЛ: Да, неподготовленные люди не понимают этого. Но, как китаевед, я и тогда понимала, что пекинская опера требует от человека постоянного совершенствования, великолепной выучки и высокого творчества. Были и другие яркие впечатления. Когда я однажды пошла в Шанхае к китайскому доктору (а он принимал на дому), то увидела традиционную китайскую мебель, непривычную для меня обстановку. Необыкновенно утонченный облик был и у самого врача. В общем, посещение дома китайского интеллигента также произвело на меня большое впечатление.

В целом, поучившись три года в Китае, я получила некоторый опыт постижения его культуры. Она воплощалась для меня не только в живописных парковых ансамблях, в богатейших исторических музеях, могилах императоров, буддийских храмах, городах-садах, но и в самом строе повседневной жизни. Неизгладимое впечатление представляла страна в дни праздника весны. Казалось, все население передвигалось на колесах, чтобы поспеть встретить новый год в кругу семьи. Органическими носителями китайской культуры выступали простые люди, чья память генетически связана с ее истоками. Навсегда запомнился мне приветливый старик-гунъю, в чью обязанность входило наведение порядка в нашем общежитии: он мыл огромной тряпичной шваброй каменный пол, топил печь, чтобы кипятить воду в огромном чане и хлопотал по другим хозяйственным нуждам. Нередко мы слышали, как он пел свои любимые арии из классических китайских опер. Это означало, что он немного выпил подогретого шаосинского вина и находился в самом благодушном расположении духа. Добродушный и приветливый был человек.

       Наши китайские друзья (почти все без исключения) при первом знакомстве непременно с пристрастием оценивали, как мы пишем иероглифы. Неудивительно, что, например, каллиграфическая надпись мэра Шанхая украшала сцену консерватории, где шел концерт традиционной китайской музыки и привлекал всеобщее внимание. В китайской традиции почерк человека  свидетельствует о степени его совершенства: ведь, как утверждал знаменитый каллиграф Ван Сяньчжи, «почерк выдает злодея».

ВГ: Время Вашей учебы пришлось на годы большого скачка. Вы помните его?

ЗЛ: Да, я хорошо помню посещение «народных коммун», где китайцы говорили, что они так благодарны Мао Цзэ-дуну за то, что у них каждый день есть «кай шуй» (кипяток) в термосе. Так что я видела все это своими глазами. Многие иностранцы поначалу впадали в эйфорию от возможностей «большого скачка», от того, как китайцы выплавляют сталь. Но я как-то понимала, что для китайской культуры всегда была важна мера, и не разделяла восторг по этому поводу. Но я видела и неподдельный энтузиазм самих китайцев, который вызывал уважение к людям, которые, действительно, хотели быстро построить идеальное общество. Потом я и сама трудилась на субботниках в Шисаньлине! На эти субботники иностранные студенты ходили единым строем. Все мы (студенты из Венгрии, Чехословакии, Румынии и других стран) очень сроднились в Китае, и со многими из них мы потом сохраняли связи долгие годы!

Забыла сказать, что иностранные студенты жили в отдельном общежитии. А мы с моей подругой хотели большего общения, и поэтому перешли жить в китайское общежитие. Но когда мы пришли туда, то обнаружили, что китайцы почти не бывают дома. Их посылали трудиться, поэтому оказалось, что нам и незачем было туда переезжать! Но какое-то время мы все же жили там, пытаясь лучше освоить китайский язык. Конечно, при изучении языка, очень важно не только прямое общение, но и то, как были с самого начала заложены основы. Я могу, конечно, объясняться, читать, писать. Тексты я читаю лучше и без проблем, имею большой запас слов. Но достичь высокого уровня – говорить как китайцы – мне все же не удалось…

ВГ: Вы говорите, что сохраняете связи с бывшими однокашниками по Пекину из других стран, и даже ездили на конференции в Венгрию. Как Вы поддерживаете эти связи?

ЗЛ: Да. Все они потом ездили в Китай через Москву, и все останавливались в нашей квартире. Их хорошо знали мои родители. Например, венгра Петер Полоньи из Венгрии, немку Интраут Хеньес  из ГДР, румынку Аурелию, которая потом уехала в Израиль. Она в совершенстве выучила русский язык и тесно общалась с нами. Мы много переписывались и знали, кто чем занимается. В то же время, было хорошо, что я поехала студенткой, уже имея за плечами университетскую школу. Я училась в Пекине три года, а они приехали после средней школы и учились в Китае по 8-10 лет. И все они китайский  язык они знали очень хорошо. Но в итоге, они нашли меньшее применение своему знанию Китая. Их было много, и им было трудно найти работу у себя на родине. У меня было много знакомых чехов-китаистов. Два раза я была в Чехословакию в 1975-1976 годах, преподавала в Карловом университете для студентов-китаистов древнюю и средневековую историю Китая. Заведующей кафедрой стран Азии и Африки тогда была китаевед Марцелла Кубешова. Она часто приезжала в Москву, и мы издали вместе несколько книг по Китаю. Мы также ездили друг к другу по приглашению. В общем, были достаточно тесные связи.

Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах:
1 2 3 4 5 6 7 8