Само собой понятно, что приведенные нами выше возражения ка­саются этого учения. Идея репрезентации играет, однако, в учениях об абстрагировании роль, которая особо не подчеркивает или вообще не акцентирует ценность экономии мышления, [привносимую] предста­вительствующей функцией. Теперь спрашивается, нельзя ли эту идею, отделенную от учений об экономии мышления, использовать для сущ­ностной характеристики общих значений. Слово "репрезентация" об­ладает, во всяком случае, колеблющейся многозначностью. Несо­мненно, можно отважиться на высказывание, что общее имя или фун­дирующее единичное созерцание есть "репрезентант" класса. Однако следует поразмыслить, не смешиваются ли друг с другом различные значения слова, и поэтому его применение к характеристике [общих значений] вместо прояснения содействовало бы скорее путаным и прямо-таки ложным учениям.

В соответствии с нашим воззрением, то, что отличает общие пред­ставления (безразлично, имеем ли мы здесь в виду интенции значения

119(Ср. Пролегомены к чистой логике, глава IX ( Логические иссле­дования, ч.1, Спб., 1909. — Прим. перев.).

общего или соответствующие осуществления значений) от созерца­тельных единичных представлений, не может быть простым разли­чием психологической функции, простым различием роли, которая отведена определенным представлениям единичного в сфере внутрен­ней и внешней чувственности во взаимосвязи процессов нашей психи­ческой жизни. В соответствии с этим, мы более не нуждаемся в крити­ческом рассмотрении тех утверждений теорий репрезентации, кото­рые говорят о репрезентации только как о такой психологической функции. Они совершенно не затрагивают фундаментальный феноме­нологический факт, модусы сознания нового вида, которые придают отдельному переживанию общего высказывания и мышления всю его целостную форму (Gepräge). Иной раз этот кардинальный пункт мимо­ходом отмечается, в отдельных высказываниях выдает себя то, что фе­номенологическое (das Phänomenologische) не упускают совершенно из виду. Возможно, многие даже ответят на наши упреки, что то, что мы подчеркиваем, это также и их мнение. Конечно, [будут они утвер­ждать,] репрезентативная функция обнаруживает свое своеобразие феноменально. Однако общее представление есть при этом не что иное, как единичное представление, но только некоторым об­разом окрашенное; при такой окраске созерцательно представ­ленное имеет для нас силу репрезентанта целого класса сходных между собой индивидуумов. Между тем это признание все же приносит мало пользы, если важнейшее в логическом и теоретико-познавательном аспектах рассматривают таким манером как незначительную добавку к созерцанию единичного, которая ничего значительного не меняет в дескриптивном содержании переживания. Хотя здесь не совсем упуска­ют из виду новое типологическое свойство акта, который первично оживляет мыслью звучание слова и иллюстрирующий образ, все же не считают необходимым сделать его предметом особого дескриптивного интереса. Полагают, что достаточно поверхностных разговоров о ре­презентации. Не осознается при этом, что в этом и в подобных типоло­гических свойствах акта заключено все логическое, что там, где в логи­ческом смысле речь идет о "представлениях" и "суждениях", а также их многообразных формах, только акты этого вида определяют понятия. Не обращают внимания на то, что имманентная сущность такого типо­логического свойства акта состоит в том, чтобы быть сознанием об­щего, и что все модусы мыслимого общего, которыми занимается чис­тая логика в аспекте формы и закона, становятся данностью только по­средством соответствующих модусов такого интенционального типа. Не видят также, что, хотя созерцание единичного и становится опреде­ленным образом основанием для надстроенных над ним актов нового

160

161

вида, актов мыслительных представлений (будь то "символических" или "собственных" актов представления), но сами они, однако, с их собственной чувственно-созерцательной интенцией, совершенно не входят в содержание мысли, и что, таким образом, недостает как раз того, что предполагает разговор о репрезентации в том смысле, кото­рый преимущественно имеют в виду представители теории репрезен­тации.

§ 26. ПРОДОЛЖЕНИЕ. РАЗЛИЧНЫЕ МОДИФИКАЦИИ СОЗНАНИЯ ОБЩЕГО И ЧУВСТВЕННОЕ СОЗЕРЦАНИЕ

Более подробное рассмотрение будет здесь небесполезно. Любое новое схватывание, которое придает имени или образу репрезентатив­ный характер, есть, мы подчеркиваем, новый вид акта представления; в акте придания значения (и не просто в акте придания значения вооб­ще) реализуется новый по сравнению с простым созерцанием во "внеш­нем" или "внутреннем чувстве" модус подразумеваемого, который име­ет совершенно другой смысл и часто даже совершенно другой предмет, чем подразумеваемое в простом созерцании. Содержание этого нового (как мы уже имели случай отметить)120 различается и в своей дескрип­тивной сущности многообразно дифференцируется в зависимости от логической функции общего имени и в зависимости от связи значений, в которой оно появляется и которую оно помогает сформировать. Со­зерцаемое единичное больше не имеется в виду просто так, как оно здесь является, но имеются в виду то виды в их идеальном единстве, (например, высота тона ми, число 3), то классы как общность причаст­ных к общему единичностей (все звуки этой высоты; формально: все А), то неопределенно единичное этого вида (некоторое А) или из этого класса (какое-либо из А), то это созерцаемое единичное, мыслимое, од­нако, как носитель атрибута (это А здесь) и т. д. Каждая такая модифи­кация изменяет "содержание" или "смысл" интенции; другими словами, с каждым шагом меняется то, что в смысле логики означает "представ­ление"; т. е. представленное, как оно логически схватывается и имеется в виду. Остается ли каждый раз созерцание индивидуального, со­провождающее логическое представление, тем же самым или постоян­но меняется — это безразлично; логическое представление меняется, если меняется подразумеваемое (смысл выражения), и оно остается тем же самым, пока то, что в нем подразумевается, остается прежним.

 

120Ср. выше в III главе, § 16.

Нам не нужно даже здесь подчеркивать, что фундирующее явление мо­жет совершенно исчезнуть.

Различие мыслительного и чувственного "схватывания" — сущност­ное различие, оно не такого рода, когда мы, например, "тот же самый объект" один раз схватываем как восковую фигуру, а другой раз (введен­ные в заблуждение) - как живого человека: как будто были перепутаны только два единично-чувственных созерцания. Здесь не должно вво­дить в заблуждение то обстоятельство, что представляющая интенция в формах мыслительного представления единичного, представления множества и представления всеобщего может быть направлена на и н - дивидуальные единичности (на одну, на многие и на все этого ви­да). Ведь это очевидно, что характер интенции и, следовательно, со­держание значения всецело другое по отношению к каким-либо со­зерцательным (чувственным) представлениям. Иметь в виду некоторое А (ein А) есть нечто другое, чем просто наглядно (без мысли некоторое А) представлять некоторое А, и опять-таки, это нечто другое — относиться к нему через непосредственное значение или именование, т. е. посред­ством собственного имени. Представление человек (ein Mensch) отлича­ется от представления Сократ, и точно так же от обоих представлений отлично представление человек Сократ. Представление некоторые А не есть сумма созерцаний того или этого А, а также не объединяющий акт, который связывает в одно целое предданные созерцания единичного (хотя уже это единение вместе с его предметным коррелятом, т. е. сово­купностью, есть дополнительное действие (Mehrleistung), которое вы­ходит за пределы сферы чувственного созерцания). Там, где в основе лежит такого рода экземплифицирующее созерцание, мы не направле­ны на эти являющиеся единичности и их совокупность; мы имеем в ви­ду как раз "некоторое" А, и это нельзя созерцать ни в какой внешней или внутренней чувственности. То же самое верно, естественно, и для дру­гих общих форм значений, например для форм чисел, как два или три, и опять-таки для формы всеобщности, как все А. Всеобщность представ­лена в логическом смысле, поскольку мы понимаем и осмысленно употребляем выражение все А. Она, таким образом, представима как единая мысль, и только так или в соответствующей "собственной фор­ме" она вообще может осознаваться как всеобщность. Ибо созерцать мы можем только нечто определенное. Сколь бы много единичностей мы при этом ни пробегали, и как бы старательно мы их ни объединяли, в лучшем случае, если бы действительно можно было исчерпать объем понятия, были бы представлены все А, и все же не было бы представ­ления все А, логическое представление не было бы реализовано. Если же, с другой стороны, логическое представление реализовано, то оно

162

163

может приблизиться к созерцанию и надеяться на прояснение с помо­щью созерцания. Однако ясно, что перед нами может предстать не чув­ственно-созерцательное установление представленной предметности, здесь — совокупных А, того, что "собственно подразумевается". Скорее мыслительная интенция должна быть отнесена к созерцанию и осуще­ствиться в нем — так, как требует этого ее форма и ее содержание. Так возникает комплексный акт, который достигает осуществления ясно­сти и отчетливости, однако не устраняет мысль и не подставляет на ее место простой образ.

Мы должны удовлетвориться здесь этими предварительными и еще весьма поверхностными набросками. Чтобы прояснить различие ме­жду мышлением и созерцанием, собственным и несобственным актом121 представления, в последнем исследовании этой книги мы проведем всеобъемлющий анализ, причем новое понятие созерцания будет отде­лено от обычного, чувственного созерцания.

§ 27. ОПРАВДАННЫЙ СМЫСЛ ОБЩЕЙ РЕПРЕЗЕНТАЦИИ

В соответствии с этими размышлениями мы весьма мало были бы склонны принять такой способ выражений, когда говорят, как это из­давна предпочитают, о репрезентативной функции общих знаков и об­разов созерцания. Из-за многозначности и в особенности из-за обыч­ной интерпретации, которую получает это способ выражения, он не подходит для того, чтобы добавить что-либо к проясняющей характе­ристике движущегося в общих формах мышления.

Общность представления должна заключаться в общности репре­зентации. Если бы эту последнюю можно было понять как тот новый модус сознания, который осуществляется на основе созерцания, или, точнее, как те меняющиеся модификации, которые характеризуют со­знание общего, будь то сознание вида, будь то сознание всеобщности, будь то сознание неопределенного единства или множества и т. д., тогда было бы все в порядке. Говорить о репрезентативной функции образа созерцания было бы тогда лишь в той мере оправданно, в какой образ созерцания делал бы представимым только нечто единичное из соот­ветствующего вида, однако служил бы исходной точкой опоры для над­страивающегося над ним понятийного сознания, так что посредством него осуществлялась бы интенция на вид, на всеобщность понятийных предметов, на неопределенное единичное этого вида и т. д. В предмет­ном отношении можно было бы тогда и сам созерцаемый предмет на-

121 В VI Исследовании. (Прим. перев.).

164

звать репрезентантом вида, класса, неопределенно интендированного единичного и т. д.

То, что верно для иллюстрирующих образов созерцания, верно и для имен — там, где они "репрезентативно" функционируют без иллю­стративной поддержки. Так же как сознание значения может разверты­ваться на основе неадекватного и, в конечном итоге, весьма удаленного от подлинной экземплификации созерцания, так же точно — и на ос­нове простых имен. Имя есть репрезентант, и это означает тогда не что иное, как то, что его физическое явление есть носитель соответст­вующей интенции значения, в которой интендирован понятийный объект.

При таком понимании номинализм исключался бы. Ибо тогда мыш­ление не сводилось бы более к внешней манипуляции с именами и от­дельными идеями или даже к неосознанным ассоциативным механиз­мам, которые побуждали бы единичности выпрыгивать на свои места, как выпрыгивают цифры счетной машины. Ибо существует дескрип­тивно отличающийся от созерцательного акта представления (как акта, в котором имеется в виду являющийся предмет) понятийный акт пред­ставления: акт, имеющий в виду [предметность] фундаментально но­вым образом, к которому, в соответствии с его сущностью, относятся такие формы, как одно и многое, два и три, что-либо вообще, все и т. д. И среди них находится также форма, в которой вид конституируется как представленный предмет, так что он может функционировать как субъ­ект возможных атрибутивных или предикативных отношений.

§ 28. РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ КАК ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВО.

ЛОКК И БЕРКЛИ

Речь об общей репрезентации не получает, однако, в исторически существовавших теориях абстрагирования только что представленного и единственно оправданного содержания, для которого термин "репре­зентация", конечно, мало подходит. Имеется в виду скорее то, что знак выступает представителем обозначенного.

Уже Локк придавал существенную роль представительству в связи со своим учением об абстрактных идеях, и в теории абстрагирования Берк­ли и его последователей эта идея была воспринята. Так, мы читаем у Локка: "It is piain..., that general and universal belong not to the real existen-ce of things; but are the inventions and creatures of the understanding, made by it for its own use, and с о n с е г n only Signs, whether words оr ideas. Words are general,... when used for signs of general ideas, and so are applicable indifferently to many particular things: and ideas are

165

general when they are set up as the re p res en t at i ve s of many particular th i ngs;... their general nature being nothing but the capacity they are put into by the understanding, о f s i g n i f у i n g or representing many particular s; for the signification they have is nothing but a relation, that, by the mind of man, is added to them"122.

Бойкие атаки Беркли на локковскую теорию абстрагирования ка­саются его "абстрактных идей"; однако ту самую репрезентативную функцию, которую приписывает им Локк, Беркли передает каждый раз наличным единичным идеям или общим именам в себе и для себя. Вспомним следующие рассуждения из введения в Principles of Human Knowledge. "Если мы хотим связывать с нашими словами некоторый смысл и говорить лишь о том, что мы можем постигнуть, то мы долж­ны, я полагаю, признать, что определенная идея, которая является ч а с т н о й, если ее рассматривать саму по себе, ста­новится общей, когда она представляет или замещает все другие частные идеи того же рода. Чтобы пояснить это примером, предположим, что геометр показывает способ разделе­ния линии на две равные части. Он чертит, например, черную линию длиной в дюйм; эта линия, будучи сама по себе частной линией, тем не менее является общей в отношении ее значения, так как она, как она тут употребляется, представляет собой все какие бы то ни было частные линии; так что то, что д о - казано о ней, доказано о всех линиях, или, другими словами, о ли­нии вообще. И так же как эта частная линия становится общей, если ее употребляют в качестве знака, так и имя "линия", буду­чи само по себе частным, делается общим через употребление его как знака. И так же как идея обязана своей общностью не тому, что она слу­жит знаком абстрактной, или общей, линии, а тому, что она есть знак для всех частных прямых линий, которые только могут существовать, так же и общность имени "линия" нужно

122 Locke J. Essay... В. III, chap. IV, sect. П.( Локк Дж. Указ. соч. Т. 1. С. 471. - Перевод изменен в связи с пропуском в цитате; разрядка Гуссерля): "... яс­но, что общее и всеобщее не относятся к действительному существованию ве­щей, а изобретении созданы разумом для его собственного употребления и ка­саются только знаков — слов или идей. Слова бывают общими,... когда упот­ребляются в качестве знаков общих идей и потому применимы одинаково ко многим отдельным вещам; идеи же бывают общими, когда выступают как представители многих отдельных вещей... ибо общая природа универ­салий есть не что иное, как данная им разумением способность обозначать или представлять много отдельных предметов; значение их есть лишь при­бавленное к ним человеческим разумом отношение". — Прим. перев.).

166

выводить из той же самой причины, а именно из разнообразных част­ных линий, которые оно без различия обозначает"123.

"Общность состоит, насколько я понимаю, не в абсолютной, поло­жительной природе или [абсолютном] понимании (nature or concep-tion) чего-нибудь, а в отношении, которое она вносит в обозначаемые или представляемые ею частности, вследствие чего вещи, названия или понятия124, будучи частными по своей собственной природе, становят­ся общими"125.

"Кажется... что слово становится общим, когда оно делается знаком не абстрактной общей идеи, а многих частных идей, любую из ко­торых оно, без различия, вызывает в нашем уме [any one of which it indifferently suggests to the mind]. Если говорится, например, что изменение движения пропорционально приложенной силе или что все протяженное делимо, то эти утверждения должны быть поняты как утверждения о движении и протяжении вообще; од­нако отсюда не следует, что они возбудят в моих мыслях идею движе­ния без движущегося тела или без определенных направлений и скоро­сти или что я должен составить абстрактную, общую идею протяжения, которая не есть ни линия, ни поверхность, ни тело, ни велико, ни мало, ни черно, ни красно, ни бело, ни другого какого-либо определенного цвета. Предполагается лишь, что, какое бы частное движение ни рас­сматривалось мной, будет ли оно быстрое или медленное, отвесное, горизонтальное или наклонное, [движение] того или иного предмета,

123 Я цитирую (с небольшими изменениями) по переводу Юбервега, С. 9 ел. (§ 12) (См.: Беркли Дж. Указ. соч. С. 160. — Перевод здесь и далее сверен с английским текстом и в некоторых местах изменен. В данном случае мы от­ казались от того, чтобы переводить и concepüon, и notion как "понятие". Разрядка Гуссерля. — Прим. перев.).

124 Вещи или понятия (things or notions). Известно, что "вещи" для Беркли — это не более чем комплексы "идей". Что касается, однако, "notions", то здесь, во всяком случае, имеются в виду представления, которые отно­сятся к уму или его деятельности, или также представления, объекты кото­рых, как это присуще всем отношениям, "включают" в себя такую деятель­ность. Эти представления, которые Беркли обособляет от чувственных
идей как в корне отличных и не хочет называть идеями (ср. разд. 142), тож­дественны, следовательно, локковским идеям рефлексии, и причем они охватывают как чистые идеи рефлексии, так и смешанные. Берклевскому понятию notion едва ли, впрочем, можно придать единый и ясный смысл.

125 а а О., § 15, S. 12. [Там же. С. 162.]

167

относящаяся к нему аксиома остается обязательно истинной. Точно то же самое справедливо и о каждом частном протяжении"126.

§ 29. КРИТИКА БЕРКЛЕВСКОЙ ТЕОРИИ РЕПРЕЗЕНТАЦИИ

В отношении этих размышлений нам будет позволено возразить следующим образом. Утверждению Беркли о том, что единичная идея служит для того, чтобы быть представительницей всех других единич­ных идей того же вида, если учитывать нормальное значение слова "представительство" (Stellvertretung), нельзя придать какого-либо при­емлемого смысла. О представителе мы говорим тогда, когда предмет перенимает действия (или также есть объект действий), которые в ином случае должен был бы осуществить (или претерпеть) другой предмет. Так, доверенное юридическое лицо в качестве представителя ведет дела своих клиентов, посланник представляет государя, сокра­щенный символ — сложное алгебраическое выражение и т. д. Действует ли, спрашиваем мы, также и в нашем случае данное в настоящий мо­мент живое единичное представление как представитель, перенимает ли оно действие, к осуществлению которого могла бы быть, собст­венно, призвана другая единичная идея или даже любая единичная идея определенного класса? Согласно недвусмысленным высказыва­ниям Беркли, это, разумеется, так, но все же на самом деле об этом не может быть и речи. Само собой разумеющимся является лишь то, что действие, которое осуществляет наличная единичная идея, могло бы с таким же успехом быть выполнено любой другой; а именно: любая мог­ла бы так же хорошо служить основанием абстракции, созерцательным фундированием общего значения. Мысль о представительстве возни­кает лишь благодаря размышлению, что каждая единичная идея равнозначна в этой функции и что, если мы выбрали какую-либо одну идею, любая другая могла бы выступить на ее месте и наоборот. Где бы мы ни осуществляли созерцательно некоторое общее значение, мысль эта возможна, но она в силу этого ни в коем случае не дейст­вительна, так как она ведь скорее сама предполагает общее понятие, которое она должна была бы заместить. В соответствии с этим, еди­ничные идеи суть только возможные, но не действительные предста­вители равных себе. Беркли, однако, всерьез рассматривает представи­тельство и опирается при этом, с одной стороны, на смысл общих вы­сказываний, а с другой — на роль фигуры в геометрическом доказатель-

126 а а О., § 11, S. 8 f. [Там же. С.159-160.].

168

стве. Первое соответствует вышеприведенной цитате из § 11 Введения в его Принципы. Если мы высказываем суждение: все протяжен­ное делимо, то мы ведь полагаем, что любое и каждое, которое могло бы стать объектом наблюдения, обнаруживало бы себя как дели­мое. Общее имя (или в любом случае сопровождающая его единичная идея) репрезентирует, в соответствии с непосредственным смыслом этого утверждения, любую единичную протяженность, все равно какую — таким образом, посредством данной единичной идеи "в уме индиф­ферентным образом вызывается" любая другая единичная идея этого

класса.

Между тем Беркли смешивает здесь две различные вещи:

1. Знак (имени или единичной идеи) есть репрезентант для каж­
дого единичного, [входящего] в определенный объем понятия, пред­
ставление о котором, по Беркли, это единичное возбуждает (suggests).

2. Знак имеет значение, смысл, все А или некоторое А, все равно какое.
В последнем отношении не может идти речь о репрезентации в

смысле представительства. Одно или несколько А могут быть вызваны или полностью созерцательно представлены; однако единичное, кото­рое передо мной (и на котором я не фокусирую внимание), не указыва­ет ни на какое другое, для которого оно выступало бы заменой, не гово­ря уже о том, что оно указывало бы на каждое единичное этого вида. Совершенно в другом смысле репрезентированы все А, или репрезен­тировано любое произвольное А, то есть мысленно представле-н о. Сознание все А осуществляется в одном едином движении, в одном однородном и своеобразном акте, в акте, который не имеет никаких компонентов, отнесенных ко всем единичным А, и который нельзя бы­ло бы произвести или заменить посредством суммы или сплетения от­дельных актов или отдельных стимулов. Посредством своего "содержа­ния", своего идеально схватываемого смысла этот акт относится к каж­дому члену объема, однако не реальным, но идеальным, т. е. логическим образом. То, что мы высказываем обо всех А, т. е. в некотором едином утверждении формы все А суть В, само собой разумеется и а priori имеет силу относительно каждого определенным образом наличествующего Ао. Вывод от общего к единичному может быть осуществлен в каждом данном случае, и предикат В с логическим основанием может быть при­писан Ао. Однако из-за этого общее суждение не заключает в себе реаль­но (reell) частное, а общее представление — подпадающее под него единичное в каком бы то ни было психологическом или феноменоло­гическом смысле, не будучи при этом и связующим началом [различ­ных] представительств. Уже бесконечность объема всех "чистых" об­щих понятий, не смешиваемых с эмпирическими полаганиями сущест-

169

вования (Daseinssetzung), таких, как число, пространственная фигура, цвет, интенсивность, показывает, что это толкование абсурдно.

§ 30. ПРОДОЛЖЕНИЕ. АРГУМЕНТЫ БЕРКЛИ ИЗ ОБЛАСТИ ПРОВЕДЕНИЯ ГЕОМЕТРИЧЕСКОГО ДОКАЗАТЕЛЬСТВА

Во втором пункте Беркли ссылается на пример проведенной линии, которая служит геометру при доказательстве. Насколько эмпиристские склонности Беркли сбивают его с пути и заставляют отдавать предпоч­тение чувственно-созерцательной единичности перед собственным объектом мышления, обнаруживается в том, что он здесь, как, впрочем, и везде, считает чувственный единичный случай (или, скорее, чувст­венную аналогию идеального единичного случая), который служит опо­рой математическому мышлению, субъектом доказательства. Как будто доказательство проводится в отношении черты на бумаге, нарисован­ного мелом на доске треугольника, а не в отношении прямой, треуголь­ника как такового или "вообще". Выше127 мы уже рассмотрели эту ошибку и показали, что доказательство проводится не для нарисо­ванной единичности, но с самого начала для всеобщности — для всех прямых вообще, мыслимых в одном акте. Ничего не меняет в этом спо­соб, каким выражается геометр, формулируя общее утверждение и на­чиная доказательство, например, словами: пусть AB - прямая... При этом не говорится, что доказательство проводится прежде всего в от­ношении этой прямой AB (или в отношении некоторой определенной, представленной посредством нее идеальной прямой), и последняя функционирует тогда как представительница для любой другой пря­мой; при этом говорится только, что AB в символизирующем созерца­нии должна предстать как наглядный пример, чтобы послужить осно­ванием для интуитивного (насколько это возможно) постижения мыс­ли прямая вообще, мысли, которая составляет истинный и всепро­никающий элемент этого логического контекста.

Насколько мало [идея] представительства может помочь проясне­нию общего мышления, обнаруживается и в вопросе о том, как же об­стоит дело с многообразными представлениями общего, которые долж­ны были появиться при проведении мнимого доказательства в отно­шении прямой на бумаге. Соответствующие этим представлени­ям созерцаемые единичности (Anschaulichkeiten) нельзя все же рас­сматривать равным образом в качестве объектов доказывающего мыш­ления. Ибо иначе не состоялось бы конституирование даже одного-

127'Ср. § 20; Ср. также Locke, В. IV, с. 1, § 9.

единственного утверждения; мы имели бы просто представляющие единичные идеи, но не мышление. Разве мыслимо осуществить преди­кацию посредством какого-либо конгломерата таких единичностей? Конечно, функция общего имени и его общего значения в предикате другая, чем в субъекте, и, как мы уже заметили выше, она вообще весь­ма различна, в зависимости от логических форм, т. е. форм мысли­тельных связей, с которыми сплавлены {общие} значения; {она сохра­няет тождественное ядро содержания и модифицируется благодаря различным синтаксическим функциям. (Ср. примеч. в § 16}. Как можно было бы разделаться со всеми этими формами, в которых проявляется конституирование "мышления" как такового или, говоря объективно, в которых а priori развертывается идеальная сущность значения (так же как сущность числа в формах чисел), — как можно было бы разделаться с ними одной фразой о представительстве?

§ 31. ОСНОВНОЙ ИСТОЧНИК ОБНАРУЖЕННЫХ СМЕШЕНИЙ128

Мы бы зашли слишком далеко, если стали бы упрекать Локка и Беркли в том, что они совершенно упускают из виду дескриптивное различие между единичной идеей в единичной интенции и той же са­мой единичной идеей в общей интенции (как фундаментом понятий­ного сознания). То, что это "ум" придает им репрезентирующую функ­цию, что это "ум" использует являющиеся единичности как репрезен­танты, удостоверено в различных оборотах речи; и то, что эта деятель­ность ума осознана и попадает, таким образом, в сферу рефлексии, — с этим, несомненно, согласились бы эти великие мыслители. Их фунда-

128 "Добавления и поправки к А: {само собой разумеется, что термин "зна­чение" в этом параграфе охватывает не только интенциональную сущность интенций значения, но также интенциональную сущность осуществлений значения. Удобство способа выражения потребовало бы аналогичного рас­ширения понятия "значения", как это мы сделали в восьмой главе VI Иссле­дования относительно терминов "мышление", "акт суждения", "акт пред­ставления", "абстрагирование" и т. п., в соответствии с чем, следовательно, нужно было бы различать "собственные" и "несобственные" значения. (Ко­нечно, такой способ выражения, особенно относительно основных спосо­бов схватывания, [присущих] функции значения, не полностью вне сомне­ний.) В соответствии с этим, в дальнейшем ходе исследования понятие общего значения нужно брать преимущественно в более широком смы­сле, оно должно охватывать как акт, в котором общее подразумевается в символе (das symbolische Meinen), так и интуитивное постижение общего. В особенности так, как в заключительной главе.}.

170

171

ментальные теоретико-познавательные ошибки или неясности проистекают из одного уже разъясненного выше мотива, а именно из того обстоятельства, что при феноменологическом анализе они придержи­вались почти исключительно созерцаемого единичного, так сказать, осязаемого в мышлении как переживании, придерживались имен и экземплифицирующих созерцаний, в то время как они совершенно не могли подступиться к типологическим свойствам актов именно потому, что они как раз не являются чем-то осязаемым. Поэтому они постоянно в поиске каких-либо новых единичностей и каких-либо чувственно представимых способов обращения с ними, чтобы приписать мышле­нию тот тип реальности, к которому они питают пристрастие и кото­рый вовсе не хочет явить мышление как действительный феномен. Они не приходят к тому, чтобы понимать акты мышления так, как они представляют себя чисто феноменологически, признать их, таким об­разом, совершенно новыми видами актов и их типологических свойств, показать их как новые "модусы сознания" в противополож­ность непосредственному созерцанию. Упускается из виду то, что явля­ется очевидным для того, кто рассматривает положение дел, не позво­ляя сбивать себя с толку традиционными предрассудками, а именно, что эти типологические свойства актов суть модусы акта, в котором нечто имеется в виду, модусы акта придания значения такого-то и та­кого-то содержания значения, позади которых вообще нельзя искать ничего, что было бы чем-то иным и могло бы быть чем-то иным, чем акт, в котором нечто имеется в виду, акт придания значения.

Что есть "значение", это может быть дано нам так же непосредст­венно, как дано нам то, что есть цвет и звук. Оно не поддается даль­нейшим определениям, оно есть дескриптивно предельное. Всякий раз, когда мы осуществляем или понимаем выражение, оно означает для нас нечто, мы в действительности осознаем его смысл. Этот акт понимания, акт придания значения, акт осуществления смысла не есть акт слышания звучания слова или акт переживания какого-либо одно­временно приходящего образа фантазии. И точно так же, как нам с очевидностью даны {феноменологические} различия между {являющи­мися) звуками, нам даны и различия между значениями. Естественно, что феноменология значений не достигает при этом своего заверше­ния, но этим только начинается. С одной стороны, следует установить фундаментальное теоретико-познавательное различие между симво­лически пустыми значениями и интуитивно осуществленными, с дру­гой — изучить сущностные виды и формы связей значений. Это суть

 

129 §15.

172

домены действительного анализа значений. Проблемы к ним относя­щиеся разрешаются посредством воспроизведения соответствующих актов и их данностей. Посредством чисто феноменологического ото­ждествления и различения, связывания и разделения, а также посред­ством генерализирующего абстрагирования можно получить сущност­ные виды и формы значений, другими словами, можно получить логи­чески элементарные понятия, которые как раз не что иное, как идеаль­ное схватывание первичных различий значений.

Вместо того чтобы феноменологически анализировать значения в целях определения основных логических форм или, наоборот, вместо того чтобы уяснить, что основные логические формы суть не что иное, как типологические свойства (die typischen Charaktere) актов и форма их связей (в образовании комплексных интенций), проводят логи­ческий анализ в обычном смысле, размышляют о том, что интендировано в значениях в предметном аспекте, и затем пыта­ются обнаружить реально (reell) в актах то, что имеется в виду относи­тельно предметов. Размышляют при помощи значений вместо того, чтобы размышлять о значениях; занимаются представленными или об­суждаемыми обстоятельствами дел, вместо того чтобы заняться пред­ставлениями и суждениями (т. е. номинативными и пропозициональ­ными значениями); претендуют на то, что провели дескриптивный анализ актов и верят в это, в то время как давно уже покинули почву рефлексии и подменили феноменологический анализ объективным. А объективным является и анализ в чистой логике, который исследует, что заключено просто в понятиях (или значениях), а именно: что а priori присуще предметам вообще, мыслимым в этих формах. В этом смысле аксиомы чистой логики и математики возникают "посредством простого анализа понятий". Совершенно в другом смысле действитель­ный анализ значений исследует то, "что заключено в значениях". Толь­ко здесь этот способ выражения является собственным: значения пре­вращаются рефлексивно в предметы исследования, вопрос задается об их действительных частях и формах, а не о том, что считается их предметами. Тот способ, каким Локк пришел к своему учению об общих идеях и, среди прочего, к своему учению о репрезентации, и точно так же тот способ, каким Беркли применяет и защищает это уче­ние, в особенности то, каким образом он подходит к смыслу общих ут­верждений (ср. цитированный выше его анализ примеров из § 11 Вве­дения в Принципах), даст яркое доказательство сказанного.

Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах:
1 2 3 4 5 6 7