19 мая 1972 года был снят с должности первого секретаря ЦК КПУ «в связи с переходом на должность заместителя председателя Совета министров СССР». В феврале 1973 года Политбюро ЦК КПУ обсудило письмо украинских академиков о серьезных идейных ошибках книги Шелеста ««Україна наша радянська», которая вышла еще в 1970. Отмечалось, что ряд положений Шелеста «теоретически несостоятельны, политически вредны; вся книга отходит от партийных классовых позиций и наносит ущерб делу интернационального воспитания трудящихся». Шелест в своей книге об украинской истории гораздо больше внимания уделял досоветскому, нежели советскому периоду времени. В апреле 1973 года в журнале «Коммунист Украины» вышла разгромная статья «О серьезных недостатках одной книги», где озвучивались указанные обвинения: Шелест отошел от ленинской национальной политики, превозносил все украинское и забывал об интернационализме. Книгу изъяли из библиотек, часть стотысячного тиража была уничтожена. За Шелестом была закреплен образ националиста. Это был политический приговор. Развернулась шумная антишелестовская кампания, все соревновались в гневности в обличавших его антиленинскую политику выступлениях. Наконец, была проведена чистка: сняты некоторые секретари ЦК КПУ и первые секретари областных комитетов партии. В итоге Шелест был вынужден подать письмо об отставке и в 1973 его просьба была удовлетворена. 10 лет после этого он работал в Долгопрудном на авиационном заводе, а затем ушел на пенсию. В 1995 Шелест издал книгу воспоминаний «… Да не судимы будете. Дневниковые записи, воспоминания члена Политбюро ЦК КПСС» (М., 1995). Это его дневниковые записи, которые он стал вести после смерти Сталина, когда он попал в высшие партийные круги. Эти записи, конечно, редактировались и как они редактировались - это до конца не понятно, какие-то изменения были внесены в 1990-е годы. Но это весьма интересный источник. очень интересный. Недавно вышла еще одна его книга «Справжній суд історіі ще попереду». Спогади. Щоденники. Документи. Матеріали» (Киев, 2003). Это дополненное издание его дневников. И вот здесь, конечно, интересен вопрос: был ли Шелест националистом, или он просто являлся оппортунистом, который использовал национальный фактор в своей партийной карьере? Надо сказать, что еще в 1965 году на заседании Политбюро Шелесту был поставлен упрек в том, что в УССР слишком много говорят по-украински. И как раз тогда Л. Брежнев, ряд некоторых днепропетровцев и их сторонников заметили, что такого языка вообще не существует. Шелест с горячностью отстаивал противоположную точку зрения. Шелесту было указано, что в республике непомерно развит культ Т. Шевченко, в партаппарате мало или совсем нет русских, а сам он уважает национал-предателя Миколу Скрыпника, руководителя национал-коммунистов, в 1933 г. застрелившегося в связи с репрессиями против национал-коммунистов. Но тогда на этом заседании Шелеста отстоял Подгорный. Он отстаивал, что «Скрыпник был настоящий коммунист, и хорошо бы Вам, товарищ Демичев, хотя бы немного быть похожим своими делами на него». Произошел серьезный конфликт, который, тем не менее, не имел продолжения. В том же в 1965 году Шелест подал записку в Политбюро о недопустимости игнорирования Украины на международной арене, о создании хотя бы украинской международной торговой палаты. Это вызвало отрицательные отзывы других членов высшего партийного органа.

П. Шелест установил Шевченковскую премию. У памятника Т. Шевченко в Киеве стали собираться шестидесятники, которых он не разгонял. П. Шелест также инициировал создание многотомной «Истории городов и сел УССР». Это беспрецедентное издание, не имевшее образцов в СССР. Даже сейчас в России выходят по отдельным областям подобного рода издания, тем не менее, они представляют собой, скорее, искусствоведческий анализ, нежели настоящий исторический очерк городов и сел. Вышло 26 томов. В статьях, конечно, рассказывалась история появления большевистских ячеек, тем не менее они содержали богатый материал по краеведению и прочее. Шелест стал инициатором создания заповедника в Хортице, Музея народной архитектуры и быта Украины в Пирогово, дворца культуры «Україна» в Киеве и. т.д. Преподавателям вузов Шелест якобы давал негласную установку преподавать на украинском языке.

П. Шелест был сторонником концепции двух братских народов, выступал за сохранение за украинским народом национального лица и настоящей национальной самобытности подобно тому, как об этом прежде говорили национал-коммунисты. Потому неслучайно мы находим в Шелесте защитника М. Скрыпника. В 1967 году Шелест настоял на внесение в Украинский Энциклопедический Словарь развернутой справки о Хрущеве, который тогда был предан забвению, а когда-то был первым секретарем ЦК КПУ, а также статей о Косиоре, Скрыпнике, Чубаре, Петровском и Гончаре. Кстати, Шелест отстаивал Ивана Драча, которого хотели репрессировать. Шелест защищал Сергея Параджанова, произвел благоприятное впечатление на Виктора Некрасова (но критиковал «Бабий Яр, обвинив Евтушенко в еврейском национализме). Может быть, то, что я скажу - это апокриф, но, когда хотели арестовать Алеся Гончара, то П. Шелест и Н. Подгорный якобы стали защищать его. Собрания шестидесятников у памятника Т. Шевченко получили своего рода легальный статус. Наконец, при Шелесте на экраны вышел фильм «Белая птица с черной отметиной», в котором впервые с человеческим лицом были выведены националисты, те самые ОУНовцы. Фильм был встречен очень живо... Некоторые считают, что Шелест просто заигрывал с шестидесятниками, чтобы взять их на крючок, держать их под контролем или в русле своей политики, приручить их. Может быть и так. Но какой политики? Политики сохранения власти и, в связи с этим, угодности Москве? Мы видели, что Москве он уже несколько раз не угождал. Скорее всего, -коммунистической линии, сильной Украины. Кстати, в «Нашей советской Украине» Шелест восхвалял советскую Украину как мощную индустриальную державу, которая по ряду показателей превосходила другие республики СССР. Мы видим такое смешение советского, социалистического и национального и это смешение, конечно, укладывается в рамки национал-коммунистической идеологии 20-х гг.

Безусловно, Шелест взирал на шестидесятников, именно как на выразителей несколько иной национальной линии. Именно линии, которая очень много заимствовала от галицийского, антисоветского, антирусского. Это ему очень претило, но он пытался найти какие-то общие точки соприкосновения, что, впрочем, ему не удалось. Однако нельзя сказать, что именно поэтому он содействовал репрессиям. При Шелесте против шестидесятников было две волны репрессий. Когда был арестован Черновил, Шелест не стал его так отстаивать, как отстаивал письменников, Драча и, может быть, Гончара. Известно, кстати, что он встречался с писателями и, на этих встречах говорили только по-украински, обсуждали даже такие темы, как «Была ли Украина колонией России?» Сам Шелест эту точку зрения не разделял. В этом контексте можно увидеть ряд соприкосновений между П. Шелестом и И. Дзюбой, с книгой «Интернационализм или русификация?» Шелесту в книге Дзюбы не нравилось то, что она льет воду на мельницу галицийски окрашенного шестидесятничества, что она не будет содействовать успеху дела.

Эта линия Шелеста в исторической перспективе могла бы стать плодотворной. То, что Шелеста сняли с постов, содействовало тому, что на рубеже 1980-х – 1990-х население Центральной Украины не имело уже таких эффективных лидеров и руководителей как Шелест и поэтому смогло попасть под влияние националистического «Руха». В итоге все это привело к отделению Украины от России в 1991 году.

:

Спасибо большое, отец Василий. Мы сначала продвинемся еще немножко по программе, а потом уже начнем дискуссию. Вот у нас следующее выступление, которое запланировано заранее - это выступление Надежды Беляковой из информационно-аналитического центра исторического факультета МГУ, и, я так понимаю, одновременно кафедры стран СНГ по теме «К проблеме связи религиозного и национального фактора в общественной жизни Украины в 1980-е – 1990-е годы». Надежда даже заранее прислала заметки по поводу своего доклада, но было слишком поздно, чтобы успеть разослать их участникам коллоквиума.

Надежда Белякова:

К проблеме связи религиозного и национального факторов в общественной жизни Украины в е гг.

Изучение связи национального и религиозного факторов в истории Восточной Европе уже давно привлекает внимание исследователей. Особенный интерес характерен для последних 30-ти лет. Под руководством политолога (Университет Калифорнии, затем Университет Вашингтона) с 1984 по 1998 гг. была выпущена серия сборников, в которых были выявлены определенные схемы, принципы и модели взаимодействия политических систем и национальных церквей Восточной Европы в послевоенное время[15]. В 1980-е гг. связь религиозного и национального факторов в Украине привлекала в основном внимание исследователей в контексте деятельности нелегальной Греко-католической церкви (напр., работа Б. Боцюркива, В. Маркуса). Позднее внимание исследователей было обращено к анализу попыток построения поместной национальной церкви в Украине. Последним принципиальным западным исследованием в этом направлении, видимо, ялвятеся сборник статей выпущенный под редакцией проф. Т. Бремера (Мюнстер) «Религия и нация. Церковная ситуация в Украине»[16].

Переходя непосредственно к теме доклада необходимо оговориться, что я сознательно отказываюсь от рассмотрения ситуации в украинском протестантизме, поскольку он был минимально задействовать в «решении национальных вопросов».

Изучаемый мной период делится хронологически на три больших фазы, внутри которых естественно также можно выделять менее значительные: с конца 1970-х гг. до 1985 г., гг., после 1991 г.

Вначале я остановлюсь на первом периоде. Особенностью религиозной ситуации в Украине в исследуемый период были следующие моменты

а) УССР была одной из наиболее религиозных республик в СССР по количеству религиозных объединений всех конфессий. Кроме того, в Украине находилось наибольшее число подпольных, то есть незарегистрированных религиозных объединений всех конфессий. Согласно государственным подсчетам в Украине в 1981 г. находилось 951 незарегистрированное религиозное объединение. В Украине областями с крайне высоким числом незарегистрированных религиозных объединений назывались Волынская, Закарпатская, Львовская, Ровенская, Харьковская области.

Следует отметить, что в это число не входили общины, монастыри и домашние церкви Украинской католической церкви, которая была крупнейшим нелегальным объединением в СССР. В официальную статистику данные об этой церкви не включались, хотя они велись. Таким образом, 951 объединение - это без общин греко-католической церкви.

б) Еще одной особенностью Украины было то, что именно Западная Украина была одним из наиболее протестных регионов и именно отсюда поступало большинство просьб, заявлений и жалоб верующих. В начале 1980-х годов непрерывный рост жалоб верующих Украины существенно возрос. В государственные учреждения шли тысячи писем. Если в 1975 г. в Совете по делам религий при Совмине СССР было зарегистрировано 375 письмо, то в 1976 г. – 504, что составляло около 70% от общего числа писем со всего СССР. В 1980 г. верующими Украины было направлено 1507 писем уполномоченным и 732 в Совет по делам религий Украинской ССР; в 1981 г. – 917 писем уполномоченным и в Совет по делам религий Украинской ССР – 511.

в) Еще одной важной особенностью УССР является тот факт, что Западная Украина являлась «опорным» регионом Русской Православной Церкви. Здесь находилось большинство приходов РПЦ, выходцы из Зап. Украины составляли большинство учащихся духовно-учебных заведений. «Западенцы» составляли крупнейший клан в РПЦ, даже на выборах патриарха Московского в 1990 г. из трех выдвинутых кандидатов двое были украинцами.

Надо также отметить, что фактически на территории УССР действовал единственный экзархат РПЦ. Хотя это не было юридически оформлено, но экзарх Украины митрополит Филарет Денисенко обладал широкими полномочиями в рамках УССР. В частности, именно он подбирал и согласовывал кандидатуры на епископские места. Православная церковь УССР также обладала своим печатным органом «Православным вестником». Для СССР это было уникально.

г) Кроме того, следует отметить, что в Украине продолжали действовать другие деноминации, которые трактовались как национальные. Это, в первую очередь, римо-католицизм, иудаизм, армянская реформатская церковь, Реформатская церковь Закарпатья (т. е. венгерская).

д) В историографии существует утверждение, что именно религиозные структуры в советский период были единственным средством, институтом, который помогал сохранять национальную самобытность и служил одним из главных инструментов идентификации национальных меньшинств в условиях советской общности. В массовом сознании украинцев существовали устойчивые схемы, по которым католицизм – это польская вера, греко-католическая – украинская, православная – «москальская» и. т.д. Понятно, что на практике эти схемы далеко не соответствовали действительности, и ситуация с национально-религиозной самоидентификацией была намного сложней.

е) В рассматриваемый нами период государственная политика в религиозной сфере Украины была в основном сосредоточена на борьбе с униатской угрозой. Поэтому остальные национальные религии, которые могли рассматриваться в качестве потенциальной угрозы коммунистическому режиму, отступали на задний план. И в этом контектсте крайне интересна политика в отношении католицизма. Следовало бы предполагать, что государственный интерес по отношению к Католической церкви должен был бы усилиться в связи с ситуацией в Польше и активизацией «Ostpolitik» Ватикана. Теоретически должно было усилиться давление со стороны государства в связи с «польским фактором», Но на практике католические костелы должны были стать альтернативой для униатов, для которых «римский папа был важнее восточного обряда». Поэтому в Западной Украине мы не видим особенно репрессивных мер в отношении Римско-Католической Церкви; более того, был разрешен прием украинцев в Рижскую католическую семинарию.

Как известно, государственные органы именно на основании связи религиозного и национального факторов всячески противились легализации Украинской Греко-Католической Церкви. До 1989 года отказы в регистрации мотивировались исключительно тем, что эта церковь «представляет собой религиозно-политическую организацию, указывалось на ее враждебную деятельность по отношению к украинскому народу в прошлом, на нынешнюю связь с националистическими центрами. Признание УГКЦ противоречит 19 статье Конституции»[17]. Совет по делам религий Украины предлагал на вопрос Ватикана о легализации УКЦ в 1987 г. ответить, что «униатская церковь окончательно скомпрометировала себя сотрудничеством с гитлеровскими захватчиками и утратила доверие народа. Советское государство выступает за свободу совести и не может навязывать гражданам ту или иную церковную организацию и тем более униатскую церковь, известную своим коллаборационизмом в прошлом, зарубежные представители которой сегодня выступают с антисоветских, буржуазных, националистических позиций»[18].

Здесь я бы хотела обратить внимание на следующее:

Во-первых, в представлении украинских (и союзных) государственных чиновников греко-католицизм однозначно связывался с западно-украинским национализмом и,

Во-вторых, исключительно «униатская церковь» воспринималась как национально-украинская и националистическая.

На наш взгляд, именно это смешение понятий в головах идеологических и пропагандистских работников приводило к тому, что все народные религиозные обычаи и практики, имеющие региональный местный колорит, особенности богослужений (это относилось к Западной Украине) воспринимались как униатские пережитки, с которыми следовало бороться. В 1982 году заведующий Отделом агитации и пропаганды Леонид Кравчук составил для ЦК КПУ записку, в которой утверждал, что в борьбе с униатством не было уделено внимания искоренению униатских пережитков в православных общинах. Л. Кравчук критиковал местные органы власти и перечислял сохранившиеся униатские атрибуты и обряды в православных храмах Западной Украины. Он отмечал, что работа по исключению элементов униатства в действующих храмах с духовенством православных приходов и руководителями епархий не проводится. Чиновник обвинял, в частности, правящих архиереев Львовско-Тернопольской, Ивано-Франковской епархий и предлагал комплекс мер по искоренению униатства в православных храмах и епархиях.

И, действительно, в 1983–1984 годах Синодом Московского Патарирхата были смещены два авторитетных западно-украинских архиерея. Речь идет о митрополите Львовском и Тернопольском Николае (Юрике) и архиепископе Ивано-Франковском Иосифе (Савраше). В государственном архиве сохранился документ, который свидетельствует, что именно партийное руководство Украины настаивало на отправке обоих иерархов на покой. Причиной их отставки послужило обвинение в недостаточной борьбе с униатами. На их место были назначены архиереи - активные деятели на «международном фронте», которые решительнее стали искоренять местные богослужебные практики, менять книги, облачения, церковные убранства. Их деятельность должна была проходить под пристальным руководством идеологических работников КПУ.

На наш взгляд, борьба с «униатскими пережитками», продекларированная на государственном уровне в 1980-е гг. в Украине и выражавшаяся в борьбе с традиционными религиозными западноукраинскими обычаями и практиками, усилила напряженность в Зап. Украине и негативное по отношению к власти, а попытки проводить эту борьбу руками православного духовенства, создало прецеденты для обвинения Русской Православной Церкви в стремлении к русификации, насаждению «москальской» веры.

Для меня открытым остается следующий вопрос: понимали ли украинские советские идеологи, в частности, Л. Кравчук, что местные традиции, характерные для Галиции и Волыни, не были жестко связаны с конфессиональной принадлежностью, но с национальной традиционной культурой?

Теперь обратимся в характеристике ситуации в следующий выделенный мной период - 1985-89 гг.:

а) В период Перестройки конфессиональная карта Украины выглядела следующим образом: 54 % всех религиозных объединений УССР приходилось на семь западных областей республики, в то время как здесь проживало лишь 20 % населения республики.

б) Новый этап формировании украинской нации во второй половине XX в. характеризовался следующими факторами: объединение практически всех украинских земель в составе УССР, и двойным институированием украинской этничности – в рамках республиканской структур и фиксированной в паспорте национальности (В. Еленский). К этому времени формируется управленческая, культурная, научная элита, а «создание новой исторической общности – советского народа»[19], хотя и размывало украинскую идентичность, при этом сосуществовало в 1980-е гг. с «вульгарным национализмом» республиканских элит, о чем сегодня уже говорили.

При этом наблюдалась секуляризация украинского общества, особенно очевидная в Восточной и Центральной Украине. Уже не было живой связи традиции и церкви, «украинской церковной стихии», как ее называл прот. В. Зеньковский.

в) К началу Перестройки все более кристаллизовалась проблема интегративной роли Русской Православной Церкви. Наиболее ярко это проявилось к моменту празднования тысячелетия Крещения Руси в 1988 г. И, несмотря на то, что часть празднований проводилась в Киеве, этот праздник украинской околоцерковной интеллигенцией был воспринят как торжество русского имперского национализма, как умаление роли украинского христианства и подчеркивание роли Москвы. Интересно, что во всех публикациях и заметках украинских аналитиков это выглядит именно так. Они восприняли 1988 год как год принижения роли Киева в принятии Русью христианства. Здесь характерно, что руководство РПЦ в Украине, особенно , постоянно твердило об интегративно-антисепаратистской роли Русской Православной Церкви, в том числе в контексте роста национальных проблем в границах Советского Союза.

г) Следует также обратить внимание и на другую проблему. Во второй половине 1980-х годов мы наблюдаем тесное сближение государственного руководства УССР с официальной церковной иерархией по борьбе с «униатской угрозой». К этому надо добавить опасность православного автокефального движения, проявившегося открыто с 1988 года, что вынудило руководство РПЦ делать ставку на государственную власть.

д) Параллельно в советском обществе начались и продолжились процессы демократизации, которые усиливают влияние диссидентского фактора. Важно отметить, что в идеологическом плане появляется и усиливается роль украинской эмиграции, диаспоры, которая начинает играть особенно в церковных кругах очень сильную и заметную роль. Важное значение приобретали старые концепции украинских националистов, которые были выработаны в конце XIX в. и продолжены деятелями украинской, американской церковной диаспоры. Это представления об униатстве, Киевском патриархате, идеи, которые попадают в православную автокефальную среду. В частности, идеологом и проводником этих идей стал митрополит православной автокефальной церкви в диаспоре Мстислав Скрыпник. Совершенно очевидно, что многие церковные деятели, особенно западно-украинские, поддерживали тесные контакты с украинской церковной эмиграцией.

е) В развитии украинского национального движения ведущую роль начинает играть Галиция. Для этой области УССР, присоединенной к СССР в 1939 г., а точнее сказать, только в послевоенное время, всегда был характерен определенный антисоветизм, особая напряженность. В этом регионе с особой остротой встает вопрос о национальной религии. В Западной Украине, так и в диаспоре существует две доминирующих, «традиционных» религии претендующих на национальный характер. В первую очередь, это греко-католичество (УГКЦ), запрещенное советской властью, преследуемое и окончательно привязанное советской пропагандой к украинскому национализму. Греко-католиков поддерживала украинская диаспора и структуры зарубежной УКГЦ. Мы уже говорили, что разработанная в диаспоре концепция украинского греко-католицизма - особое положение Украины, мост между Востоком и Западом – оказало влияние на то, что именно Греко-католичество стало тем фактором, который сохранил украинскую самобытность как в период австро-венгерского, так и польского и советского владычества. Здесь также нужно сказать, что в Западной Украине церковь пользовалась поддержкой значительной части религиозно-активного населения, для которых сопротивление и выживание в условиях насильственного притеснения стало привычным атрибутом униатства.

В 1980-е годы в подпольных греко-католических семинариях продолжали учиться священники, среди которых весьма широко бытовало представление о том, что их родные храмы были захвачены москальскими попами, что греко-католичество было уничтожено с целью русификации и православизации украинцев. С 1987 Комитет защиты Украинской Католической Церкви возглавил бывший политзаключенный Иван Гель. Именно с этого момента, на мой взгляд, документы этого комитета приобретают ярко выраженный националистический оттенок. Так, например, в письме 1987 года в УКГЦ говорилось, что «юрисдикция Римского Папы на Греко-Католическую Церковь Украины оберегает посягательства Москвы на господство, а народ от денационализации. И там, где пасторство украинско-католической церкви не охватило народ, по всей Восточной Украине, разрослась до необъятных просторов духовная пустыня, массовое безбожие, национальный нигилизм, тотальная русификация. Настоящей причиной, побудившей Сталина и его имперскую верхушку ликвидировать нашу церковь, было не то, что она католическая, а потому что она церковь национально-украинская». Это было то клише, с которым УКГЦ выходило из подполья. Однако надо сказать, что эта церковь после выхода из подполья столкнулась с серьезной проблемой самоидентичности, поскольку исторически уния воспринималась как ступенька к латинству. В XX веке это было решительно осуждено как католической, так и православной церквами. Отстаивая свою конфессиональную идентичность, греко-католики оказались в определенном конфликте и с Ватиканом, при этом не был решен и конфликт с православной церковью. Параллельно украинские греко-католики вступили в конфликт как с представителями латинской, то есть, условно говоря, польской национальности, так и с греко-католиками Закарпатской области.

Параллельно с УГКЦ в Галиции существовал мощный про-православный анклав, который сложился здесь с середины XIX века и закрепился во второй половине XX в. Между тем, очевидно, что в этом регионе РПЦ как структура была существенно дискредитирована, во-первых, тесными контактами с органами государственной власти и, во-вторых, из-за политики Экзархата, которой были многие недовольны. Нельзя также исключать и личный фактор: митрополит Никодим (Руснак), который с 1983 года возглавлял крупнейшую епархию РПЦ – Львовскую и Тернопольскую, умудрился испортить отношения со всеми умеющими авторитет галицийскими священниками.

Именно как сохранение православие в западноукраинском регионе начинается автокефальное православное движение. возрождение УАПЦ было также тесно связано с национальным движением, возрождением традиционной украинской национальной религиозности, возвращению к богослужению на украинском языке. Собственно внутренние мотивировки этого движения, на наш взгляд, в историографии изучены недостаточно полно, поскольку рассматривалось исключительно в контексте православно-католического конфликта.

В феврале 1989 г. группа львовских священников обратилась с письмом к митр. Киевскому Филарету с заявлением о необходимости получения автокефалии украинской ПЦ. Любопытны претензии, выдвигаемые к московской церкви: «Московский патриархат игнорирует украинский язык до такой степени, что по всей Украине, кроме бывшей Галиции, введена проповедь северным российским языком. Древний южно-славянский церковный язык еще Екатерина распорядилась запретить и заменить московским языком, и этот запрет соблюдается до сих пор». Филарета Денисенко обвиняли в том, что он запрещает богослужения на украинском языке. Утверждалось, что «нас, галичан [не любят], за то, что мы держимся своих обычаев и своего давнего выговора. Ненавидят и не упускают возможности высказать нам свое презрение даже в Почаеве и в Киеве, так как будто православие – только московская вера, и Бог любит только московский народ, и немного терпит темных хохлов. что разрешал россиянин митр. Дионисий Валединский, не хочет разрешить экзарх Украины митр. Филарет Денисенко. Есть однако разрешение читать Евангелие на украинском языке, но оно какое-то неопределенное и ссылается на разрешение папы Иоанна VIII. Нас, галичан, за то, что мы держимся своих обычаев и своего давнего выговора, ненавидят и не упускают возможности высказывать нам свое презрение, даже в Почаеве и Киеве так, как будто православие – только московская вера, и Бог любит только московский народ и немного терпит темных «хохлов»».

Соответственно, возрождение украинского автокефального движения шло под лозунгами «Москва нам не мать, Рим не отец». «Украинский народ стоит перед выбором: остаться под руководством русской московской православной церкви или перейти под руководство римской, тоже нам не родной, или, может, не пора, наконец, понять, что пора стать хозяином в своем доме? Испокон веков украинский народ твоей верой было православие».

Феномен галицийского православия проявился в движении за независимость в западных епархиях, в первую очередь, во Львовско-Тернопольской. К концу 1989 г. во Львовской области на государственный учет было поставлено 83 общины УАПЦ. Начинается активный переход в юрисдикцию УАПЦ на Подоле, Волыни, Буковине, проходят соборы в Ивано-Франковской и Тернопольской областях. Так 22 января 1990 г. на соборе в Галиче, проведенном по инициативе прот. Мирона Сас-Жураковского, абсолютное большинство духовенства Ивано-Франковской епархии объявило о переходе в УАПЦ. Согласно сообщению Информационного бюллетеня ОВЦС МП к началу 1991 г., в распоряжении УПЦ МП в Ивано-Франковске и Тернополе не осталось ни одного храмового здания .

Следует отметить, что в автокефальном православном движении тоже начинают действовать украинские диссиденты, в частности, Евгений Сверстнюк стал редактором газеты автокефального движения «Наша вера – православие».

В среде национальных религий Украины, разгорелось жесточайшее противостояние, и немалую роль здесь сыграл государственный фактор. Политизация религии наблюдалась не только в среде политической секулярной элиты, но и церковной среде, в которой христианство уходило на задний план на фоне построений украинской самобытности. Наиболее жесткое противостояние наблюдалось между двумя конфессиями (речь идет об Украинской Католической Церкви и автокефальном православном движении ), позиционировавшими себя как украинские, национальные, самобытные. Оба движения поддерживались демократическими и национально-ориентированными политическими силами Украины. Важно также отметить, что в итоге обе эти церкви – УГКЦ и УАПЦ[20] не вышли за традиционные границы Галиции. Очевидно, что их неприятие в других регионах было связано как с историческими особенностями развития конфессиональной принадлежности населения, так и с региональным противостоянием, существующим в Украине.

:

Спасибо большое. Очень важное сообщение. Мы вынуждены, однако, торопиться, чтоб у нас осталось время для более или менее разносторонней и спокойной дискуссии… Из тех, кто заранее был запланирован как выступающий, у нас есть еще Олег Борисович Неменский, и появились только теперь пожелавшие выступить Елена Юрьевна Борисенок, коллега Макаров, Кирилл Александрович Фролов и те, кто еще присутствуют, но пока еще не предупредили о том, что и они тоже выступят. И поэтому я с этого момента предложил бы с выступления Олега Борисовича стараться повернуть нашу работу не в сторону добавления к тому, что уже сказано, а в сторону полемики с тем, что уже сказано. То есть внести соревновательно-полемический момент, обозначить, с чем из произнесенного можно согласиться, с чем нет, в чем мы должны развить аргументацию и пр.

(Инслав РАН):

Мне бы хотелось остановиться на вопросе, чем является украинский национализм как предмет исследования и можно ли вообще говорить о таком едином предмете. Мое выступление будет очень обобщенным, то есть я пройдусь, что называется, «по верхам», и касаться оно будет именно идеологии, а не национального самосознания.

Главный тезис, который мне бы хотелось защитить, гласит, что нет одного, единого украинского национализма, историю которого мы могли бы проследить от начала и до наших дней. Скорее, мы имеем дело с различными идеологиями, которые просто в каждом конкретном случае называются этим «украинским национализмом». Но они очень различны. Под этими словами скрывается несколько очень разных проектов нации, несколько идеологий, друг от друга весьма отличных.

В XIX веке мы видим по крайней мере две принципиально различные «украинские» идеологии. Во-первых, это так называемое раннее украинофильство, можно назвать его просто украинофильство, его также часто называют малороссийским движением. И, во-вторых, это то украинство, которое возникло в конце XIX века в Галиции. Первую из этих идеологий я бы обозначил, используя термин Дмитрия Муретова, случаем «малого национализма». Это областническое движение, которое возводит в ранг национального краевые особенности той территории Руси, за которой уже вполне закрепилось к тому времени наименование Украины, хотя это был именно регионим. И, соответственно, оно актуализирует историческое своеобразие, бытовые и языковые отличия этого региона в крайних своих проявлениях, чтобы создать на основе этого своеобразия автономный регион или даже обособленную нацию. Это своего рода аналогия каталонскому, окситанскому, баварскому, черногорскому, другим таким малым национализмам, которые идеологически противостоят большим национализмам, от которых пытаются отделиться. Более того, его идеологи никогда не отказывались от старой русской идентичности, выстраивая свою «украинскость» как частный случай «русскости». Украинцы в их интерпретации – часть русского народа, однако достаточно своеобразная, чтобы иметь свои автономные институты общественной и культурной жизни.

Не стоит путать в одном понятии «украинского национализма» такое местное краевое движение и, собственно, то «украинство», которое возникло позже, и, на мой взгляд, никакого обязательного, прямого отношения к раннему украинофильству не имевшее. Главное различие между ними – это отношение к традиционной этничности тех земель, за которые боролись эти идеологии. Если мы посмотрим на галицийское украинство конца XIX – начала XX века, то увидим, что оно в принципе не обосновано на местных областных особенностях и имеет иной политический характер. Главное, на что надо обратить внимание, это отсутствие украинской этничности в прошлых столетиях и даже вообще какой либо адаптации украинского имени в Галиции. То есть вначале берется принципиально иная идентичность – идентичность, которая создается умозрительно и навязывается сверху, а не пытается выявить местные исторические особенности. Во-вторых, это отрыв самого конструируемого «украинского языка» от всей литературной традиции украинных и вообще западнорусских земель до XIX века. Сошлюсь тут на Бориса Успенского с его «Историей русского литературного языка», где показано, насколько в украинском литературном языке отсутствует наследие той «простой мовы», на которой в Западной Руси начали писать ещё в XVI веке, насколько она не вошла в украинский литературный язык, зато стала частью русского литературного языка. И с этим же можно связать особо агрессивный характер этого украинского самосознания.

Изначально мы можем видеть, что это не этнонационализм. Украинство имеет формы этнонационализма, но это не этнонационализм, а политическая идеология, которая создает под себя нацию, в отличие от раннего украинофильства, которое носило в этом плане совершенно иной характер. Ведь раннее украинофильство возникало на основе реальной потребности защитить местные культурные особенности Юго-Западной Руси от культурной унификации внутри российской империи, а не на основе по сути прямо обратных геополитических проектов по дерусификации западнорусского населения. Датой рождения этого украинства, наверное, можно считать известную декларацию Романчука-Вахнянина в Галицийском Сейме 25 ноября 1890 года о том, что русский народ в Галиции – на самом деле никакой не русский и с остальным русским народом никак принципиально не связан, что это разные народы. Фактически, история официального существования такого украинского национализма начинается с 1895 года, когда вместо прежней русской делегации в этом Сейме оказалась уже украинская.

Это его свойство принципиально отличает украинство от краевого малороссийского движения, которое начиналось на землях Малороссии и часто по сей день воспринимается как начало украинства. Виднейшие деятели раннего украинофильства – Костомаров, Кулиш и другие, встретившись под конец своей жизни с галицийским украинством, резко его осудили. Это очень важно отметить. Осудил, кстати, это движение и Драгоманов, который увидел в этом, как он говорил, «формальном национализме», явную угрозу своему делу. Да, конечно, в малороссийском движении были явные заявки сепаратизма от Москвы, но оно никогда не пыталось изменять идентичность, строить новую этничность вместо старой, создавать новый народ.

Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах:
1 2 3 4 5 6