Историография отечественной истории (с древнейших времен до начала XX века). Курс лекций для студентов исторического факультета (стр. 5 )

Потом Миллер вернулся в Петербург. До окончания его контракта с Академией наук оставалось немного времени. Миллер считался человеком известным, был членом зарубежных научных обществ, привез из Сибири обширную коллекцию материалов, и всего этого хватило бы на безбедную жизнь в любом из университетских городов Европы. Но он решил иначе, принял российское подданство и очень этим гордился.

Продолжая научные исследования, в 1754 году он стал конференц-секретарем Академии наук. На следующий год был назначен редактором академического журнала “Ежемесячные сочинения”. До поездки в Сибирь Миллер занимался редакторской работой, основал журнал “Примечание к ведомостям”, издавал специальный исторический журнал на немецком языке. В них впервые были опубликованы отрывки из Начальной русской летописи. Подобный подход Миллер культивировал, издавая академический журнал. На его страницах он печатал статьи русских ученых и свои собственные. В “Ежемесячных сочинениях” появились первые специальные работы по истории летописания, по истории Древнего Новгорода, Смуты, статьи по археологии. Журнал “Ежемесячные сочинения” перестал издаваться с 1764 года, Миллер уехал из Петербурга в Москву. Там, в Москве, находился тот магнит, который влек к себе Миллера – архивы.

После переезда Миллер возглавил Московский архив коллегии Иностранных дел, в котором хранились древние документы по русской истории. Однако деятельность архивариуса не помешала Миллеру продолжать научную работу, опубликовать работы о первых годах царствования Петра I. В Москве Миллер написал книгу по истории русского дворянства. Находясь в древней столице, Миллер продолжал заниматься издательской деятельностью. Если прежде она заключалась в редактировании журналов, то теперь Миллер способствовал публикации научных работ русских историков, которые незаслуженно встречали препоны. Например, Миллер способствовал изданию “Истории Российской” Татищева, работы Манкиева. Миллер собрал коллекцию документов по истории Пугачевского восстания и написал специальный труд, посвященный Пугачевщине.

Исторические воззрения Миллера отличались редким демократизмом и терпимостью. И научное значение Миллера связано с огромными заслугами в разработке тех или иных проблем русской истории. Не менее важное значение имели археографические работы Миллера. Пушкин нередко обращался к Миллеру, к его источниковому наследию. Источниковедческий багаж, которым сопровождаются работы Пушкина, – это во многом заслуга Миллера. Уже будучи стариком, Миллер помогал Щербатову в создании “Истории Российской”, помогал Новикову в публикации документов по русской истории. Эта деятельность Миллера помогала ему и в собственных научных изысканиях. Милюков, оценивая научное наследие Миллера (в частности, “Известие о дворянах”), удивлялся, как подобный труд мог быть создан в XVIII веке. Бестужев-Рюмин называл Миллера отцом русской истории. Однако в Советском Союзе имя Миллера было практически забыто. В период борьбы с космополитизмом вспомнили, что он был норманистом, и этого ярлыка оказалось достаточно для научной дискредитации ученого.

Миллер способствовал приезду в Россию и становлению как ученого . Труды Шлецера стали значительной вехой в развитии отечественной исторической науки. Но особенно известен Шлецер оказался как исследователь древнерусских летописей. Его главный труд носит название “Нестор”. Помимо исторических изысканий Шлецер в этой работе предложил оригинальную методику изучения древнерусских летописей, которая считалась основной до второй половины XIX века. Он считал целесообразным изучать летописи в три этапа: критически, грамматически и исторически.

Под критической обработкой (малая критика) Шлецер понимал сбор как можно большего числа списков одной и той же летописи и сравнение их содержания с целью получения чистого и верного текста. Данная работа предполагала снятие копий, перепечатку, точную опись и нумерацию летописей. А их сравнение предполагало фиксацию в различных списках каких-то вариантов, вставок, пропусков и точное их обозначение. Оценивая этот метод, Рубинштейн считал, что в “Несторе” дан уже современный принцип систематизации списков, дан путь к установлению взаимоотношений летописей, их генеалогии, который дает необходимую научную основу для внутренней критики. По мнению Шлецера, чистый и верный текст получается путем критического очищения. Для этого необходимо ответить на ряд вопросов:

1.  Что Нестор писал действительно?

2.  Ему ли принадлежит то или иное слово, строка, буква, или переписчик испортил это слово?

Работа грамматическая, то есть объяснение текста летописи грамматически. В этом тексте встречаются слова, непонятные для русского человека XVIII в., значение которых необходимо определить. От этого грамматического толкования Шлецер предлагал переходить к высокой критике или критике дел. В этом случае исторический анализ требует сравнения не различных списков одной и той же летописи, а различных летописей, повествующих об одном и том же событии. Таким образом ученый получал наиболее полную информацию.

По оценке известного советского источниковеда , переворот, произведенный Шлецером в приемах критики исторических источников, был поистине революционным. В целом с ним соглашается и другой советский исследователь . Он отмечал, что исследования Шлецера по истории русской летописи имели большое значение как для развития методов исследования исторических источников, так и для разработки принципов издания летописей. Критика текста у Шлецера, по мнению Зимина, носила уже вполне рациональный характер. Историк заключал: “Шлецер дал русской науке XVIII века то, чего ей больше всего не хватало – критический метод изучения источников”.

III. ИСТОРИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ М. М. ЩЕРБАТОВА И И. Н. БОЛТИНА

В русской историографии их имена оказались во многом переплетены. Щербатов прожил 57 лет, с 1733 по 1790 гг. Это была весьма насыщенная эпоха. Щербатов, будучи представителем родовитой дворянской фамилии, был с детства записан в гвардию и успел послужить пяти монархам. Сначала по военной части он дослужился до капитана гвардии, затем находился на гражданской службе и здесь дослужился до тайного советника, до действительного камергера и сенатора. Благодаря своему сану, чину Щербатов имел доступ ко многим историческим бумагам. Екатерина II разрешила ему разбирать архив Петра I. Щербатов собирал множество старинных книг и составил огромную библиотеку в 15 тысяч книг на разных языках. Увлечение стариной помогло Щербатову осознать, насколько в России еще не изучено прошлое.

С 1770 года Щербатов том за томом начинает выпускать свою “Историю России от древнейших времен”. Повествование им было доведено до 1610 года. В начале XX века это сочинение переиздали в семи книгах. Щербатов был человеком умным, любящим старину, знающим свое дело. И, казалось бы, был обречен на успех, но, увы, вскоре выяснилось, что его труд, несмотря на богатый фактический материал, плохо расходился и мало читался. Как отмечал советский исследователь , это было вызвано рядом причин:

1. Нашлись критики, указавшие на ряд ошибок и неточностей у Щербатова.

2. Довольно тяжелым был язык историка, но это не вина Щербатова. В то время происходила ломка русского литературного языка, то есть древнерусский язык обновлялся, превращался в современный. Процесс этот шел быстрее и безболезненней в поэзии и литературе, чем в науке.

3. Российское общество еще не было готово к серьезному историческому чтению, как это будет спустя полвека во времена Карамзина.

4. Щербатову помешали привести свой труд к большему совершенству занятия не древней, а современной российской историей.

Как видному аристократу Щербатову был открыт доступ к секретным бумагам Петра I. Ведя светскую жизнь, он часто становился свидетелем неофициальных разговоров на историческую тему. Это давало ему много таких фактов, которых в документах не встретишь. Эти эпизоды записывались им. Щербатов из этих разговоров получал живые бытовые детали, через которые проявлялась неофициальная, скрытая от постороннего глаза история.

“История России от древнейших времен” оказалась потомками не востребованной. Но если легальная “История” Щербатова оказалась забыта потомками, то его другая, секретная история с годами стала приобретать популярность. Рукопись называлась “О повреждении нравов в России”. Здесь писалось о крамольных вещах, поэтому Щербатов запрятал ее от властей, укрывалась она детьми и внуками ученого, и только во второй половине XIX века была впервые опубликована в его Вольной Лондонской типографии. Щербатов, несмотря на его консерватизм, идеализировал старую допетровскую Русь. Герцен отметил в этом сочинении убеждения человека благородного, порядочного, неравнодушного.

Труд был составлен в годах и представлял собой развернутую консервативную критику просвещенного абсолютизма. Историк писал об изгнанной добродетели, бичевал пороки своей эпохи и делал это с такой энергией, что задел девять особ царствующего дома. По мнению Щербатова, люди, чтобы избежать несчастья и беспокойств, решили избрать единственного из себя, которому и поручили общую власть. Этот человек должен был выполнять роль “согласителя мыслей полезных для общества”, заботиться о благе, о защите подданных против врагов. Таково начало царей и их должностей. Монархии, возникшие таким образом, могут выродиться в тиранию, если монарх откажется от добродетелей, которые охраняют их от злоупотреблений.

Идеальной формой правления Щербатов считал такую монархию, где государь занимал престол по избранию или по праву рождения, и в том, и другом случаях государь должен быть покровителем и судьей народа. Чтобы он не отказался от добродетелей, необходим совет старейших и мудрейших людей. Этот орган не должен ограничивать власть монарха, он обязан только способствовать укреплению добродетели государя, его любви к Отечеству. Совет, по мысли Щербатова, состоит из родовитой аристократии.

Критикуя царствование Екатерины II за деспотическое правление, Щербатов выступал за олигархическое государство, которое он противопоставлял самовластию Екатерины II, и главное место в этом государстве должны занимать дворяне. Только дворянство вправе обладать всеми привилегиями, участвовать в управлении государством и иметь собственность. Когда Герцен публиковал рукописи Щербатова, он впадал в противоречие: с одной стороны, он отмечал, что Щербатов представляет традицию темной старины, и подчеркивал, что Щербатова “натянутый старческий ропот замолк без всякого отзыва”. С другой стороны, Герцен находит в Щербатове своеобразного предтечу славянофилов и таким образом вводит Щербатова в рамки современной Герцену культуры и просвещения. Действительно, Щербатов принадлежит новому времени и не может быть отнесен к старинным невеждам.

Рукопись Щербатова Герцен опубликовал в одном переплете с “Путешествием из Петербурга в Москву” . Во многих вопросах Щербатов и Радищев были схожи. Особенно в том, что по-екатеринински, по-потемкински жить нельзя. Характеризуя их творчество, Герцен писал, что они представляют два крайних воззрения на Россию времен Екатерины, и характеризовал их как “печальных часовых у двух разных дверей”.

родился в 1735 году. Своими глубокими познаниями он был обязан себе. Он рос и воспитывался в неблагополучной семье. Его отец Никита Борисович - представитель древнего боярского рода. Когда Болтину было три года, отец умер. второй раз вышла замуж за , который вел распутную жизнь и привлекал к ней своего пасынка. Однажды отчим, спасаясь от долгов, притворился мертвым и выехал из Петербурга в гробу. В 15 лет Болтин поступил на службу в конногвардейский полк, где его товарищем стал Потемкин - будущий фаворит Екатерины II и выдающийся государственный деятель. Эта дружба во многом определила дальнейшую судьбу Болтина.

Выйдя в отставку, Болтин служил в таможне, сопровождал князя Потемкина в Крым, выполнял ряд поручений, в чине генерал-майора занял пост прокурора военной коллегии, президентом которой был тот же Потемкин. В эти годы Болтин активно сходится с интеллектуальной элитой, участвует в издании и комментировании Русской правды, помогает Мусину-Пушкину в переводе “Слова о полку Игореве”. Все это снискало ему известность как любителю старины. Авторитет исторических знаний Болтина был столь велик, что Екатерина II нередко в своих исторических сочинениях обращалась к его совету, так как Болтин был полным политическим единомышленником Екатерины, поэтому пользовался ее милостями. Например, по поручению Екатерины Болтин писал рецензию на ее пьесу о Рюрике, ему Екатерина поручила написать историческое, географическое и статистическое описание России, но этот труд остался незавершенным. Когда Болтин умер в 1792 году, Екатерина II купила всю его библиотеку и подарила Мусину-Пушкину.

Однако все эти знания Болтина так и не воплотились бы в труд, если бы не случай. Дело в том, что с 1783 года во Франции начала выходить “Естественная, нравственная, гражданская и политическая история древней и новой России”. Ее автором был , который в России прожил около десяти лет. Он был медиком по образованию и в России был личным лечащим врачом Кирилла Разумовского, затем лечащим врачом цесаревича Павла, занимал ряд ответственных должностей: был профессором и советником Академии художеств, был инспектором Павловской больницы в Москве, потом вернулся во Францию и там приступил к созданию своей “Истории”.

Перед европейским читателем впервые предстала картина русской истории с древнейших времен до XVIII века. Эта работа французского автора (а он был одним из сотрудников Дидро) была проникнута мыслью, что вся реальная история России представляет собой непрерывное, постоянное нарушение самодержавной властью общественного договора и естественных прав народа. Русское правительство закономерно усмотрело в работе Леклерка клевету. Например, Екатерина II пыталась представить эту работу злобными толками. Она назвала Леклерка и Левека (автора еще одной работы о России) “скучными и глупыми скотами”. Подобная отповедь “клеветникам” выглядела не очень убедительно. Тогда на роль ниспровергателя Екатерина призвала Болтина, и в нем Леклерк обрел самого внимательного читателя.

“История” Леклерка была подвергнута тщательному анализу и критике. Порой две-три фразы французского историка вызывали ответ на несколько страниц. В результате родились не заметки оппонента, а историческое исследование, которое называлось “Примечание на историю древней и нынешней Леклерка”. Как подчеркивают исследователи, “Примечания” были написаны умно, темпераментно и беспощадно-критически обрушивались на “Историю” Леклерка.

Болтин с горьким сожалением подчеркивал, что по сию пору лучшие наши классические книги ссылаются на это “смешное сочинение”. Труд был готов, и князь Потемкин уговорил Екатерину II издать книгу за счет государства. Издание осуществили в годах в двух томах. Книга разошлась мгновенно. Болтин гордился всеобщим одобрением.

Изданные “Примечания”, хотя и в отрывочной форме, дают полную картину русской истории в ее развитии. Например, пытаясь оправдать существование крепостного права, Болтин одним из первых историков делает попытку вскрыть его социально-экономические корни. Неслучайно труд Болтина был высоко оценен современниками, но не всеми. Например, князь Щербатов, который справедливо часть критики Болтина перенес на себя, потому что он оказывал Леклерку помощь. Замечания Болтина в адрес Щербатова вряд ли можно назвать очень серьезными, речь шла о некоторых уточнениях. Например, о толковании некоторых летописных терминов, о том, кто наследовал Андрею Боголюбскому, речь шла о численности русских и монгольских войск на Калке. Все же Щербатов посчитал необходимым как-то на эти замечания отреагировать.

Отреагировал он “Письмом князя Щербатова, сочинителя российской истории, к одному его приятелю в оправдание на некоторые сокрытые и явные охуления, учиненные его историей от господина генерал-майора Болтина, творца Примечаний на Историю древней и нынешней России Леклерка”. В этом письме Щербатов соглашается с критическими замечаниями в адрес Леклерка, но выставляет ряд аргументов в свою защиту. Письмо Щербатова без ответа не осталось, и Болтин пишет и издает ответ на письмо князя Щербатова. В заключение Болтин говорит, что письмо его “это суть цветочки, а ягоды я приберег для переду”. Вся эта ученая перепалка была в 1789 году, а “ягоды” появились, когда участников перепалки не было в живых.

В годах друзьями Болтина в типографии Горного института были изданы два тома “Критических примечаний на историю князя Щербатова”. В этих “Примечаниях” Болтин подвергает историю Щербатова критике, исправляет недостатки, указывает на неправильность толкования источников.

Когда Болтин обращался к анализу “Истории” Леклерка, он обязан был находиться на высоте тогдашней теории исторического познания, методологии, поэтому Болтин проштудировал огромный объем просветительской литературы и критиковал Леклерка с позиций новейших методологических подходов того времени. В отношении же Щербатова такой необходимости не было, потому что и Болтин, и Щербатов - сторонники одной методологии, и таких идейно-теоретических изысков, как в критике Леклерка, в “Примечаниях” на “Историю” Щербатова мы не найдем.

Причины историографической полемики Болтина и Щербатова?

- У Болтина не было под рукой тех источников, которыми мог свободно

пользоваться Щербатов.

- У Щербатова и Болтина было различное отношение к историческому факту. Например, Щербатов, следуя сложившейся традиции, предпочитал следовать за показаниями источников (вскоре этот подход будет методологически обоснован: “там, где источник молчит, нем должен быть и историк” (Фюстель де Куланж). В отличие от Щербатова, Болтин предпочитал “здравый рассудок”. В противоположность Щербатову он подчеркивал, что не все то пристойно для Истории, что прилично для летописей. Болтин открыто встал на точку зрения, что главной задачей историка является разбор этого материала (“разбор есть должность историка, чтобы не обременять читателя вещами ненужными и бесплодными”).

Общественно - политические взгляды Щербатова отразились и в его исторических трудах. Для его общественно-политических взглядов характерна идея самодержавия, ограниченного родовым дворянством. Щербатов считал, что самодержавие Киевских князей было ограничено их аристократическим окружением, и подобная мысль проводилась на протяжении всей русской истории. Такой подход не мог вызвать понимание у Болтина и являлся еще одной причиной полемики, в которой Екатерина II была на стороне Болтина. В записках екатерининского статс-секретаря Храповицкого есть, например, такое сообщение: “Еще призыван был для разговоров об истории, удивлялись малому соображению князя Щербатова”. Обращаясь к научной стороне творчества Болтина, следует заметить, что, несмотря на отрывочность, он сумел создать цельную историческую концепцию.

Например, Болтин был одним из первых представителей отечественной историографии, который поставил вопрос о русском феодализме. В X-XIII веках, по мнению Болтина, общественные нравы народа претерпели значительные перемены, изменились и законодательные нормы, то есть законы должны были соответствовать общественным нравам, и все было замечательно. Однако затем Русь стала ареной порочных стремлений враждовавших между собой русских князей. И попытка этих князей игнорировать общественные нравы ввергли страну в период господства феодального права, то есть право иметь друг с другом войну и с великим князем, а суд вершить, не уважая или не зная государственных законов. У Болтина изображение феодализма не похоже на западноевропейское. Таким образом, Болтин выдвинул тезис о специфическом пути развития древней Руси. Специфика эта сохраняется на протяжении многих веков. И мерить Россию западным аршином дело неблагодарное, так как “кафтан, сшитый для Карлы, не по плечу русскому богатырю”.

Современники и потомки Болтина отмечали его большой вклад в историческую науку. Шлецер, обращаясь к характеристике русской историографии XVIII века, в качестве несомненного ее достижения отмечал появление исторической критики, связывая ее с именем Болтина. Благодаря историческим исследованиям русских ученых к концу XVIII века в России происходит становление исторической науки. И развитие русской историографии XVIII века подготовило почву для расцвета исторической мысли в России в XIX веке. Неслучайно, XIX - начало XX веков стали временем возвышения русской историографии.

ТЕМА № 7

ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ

XIX ВЕКА

I. “СКЕПТИЧЕСКАЯ ШКОЛА” В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ

К концу XVIII – началу XIX веков историческая наука практически исчерпала свои возможности в рационально-прагматическом исследовании прошлого. Вершиной этого стала “История государства Российского” . Появление “Истории” вызвало полемику среди ученых, она затронула все стороны исторического знания и выявила неудовлетворенность ученых научным уровнем концепции Карамзина. В этой полемике проявило себя новое направление, по отношению к которому в историографии закрепилось название “Скептической школы”. Ее появление относят к 30-м годам XIX века и связывают с именем профессора Московского университета . Вокруг него образовалась группа учеников, которые разделяли его взгляды и пытались развить их в своих трудах. “Скептическая школа” с начала своего возникновения привлекла внимание отечественной историографии. В XIX - XX веках о ней писали много. Оценки этой школы были противоположными. Одни признавали заслуги этой школы в формировании нового критического направления в русской историографии, другие резко отрицали ее положительную роль в научном познании.

В области изучения истории интересы Каченовского были сосредоточены на древнейшем периоде русской истории и, в первую очередь, на источниках того времени. Традиции глубокого интереса к источникам были заложены широкой публикацией исторических материалов во второй половине XVIII века; эти традиции были укреплены выработкой принципов критического осмысления источников. И вершиной в разработке принципов источниковедческой критики XVIII – первой половины XIX веков стали работы А.-Л. Шлецера. В своем отношении к источникам Каченовский опирался на критику текстов, разработанных Шлецером, но Каченовский пошел дальше. Его не устраивала малая критика Шлецера. Каченовский сформулировал собственное понимание принципов высшей критики. Ее основные требования:

-  установление соответствия данных источников с историческим ходом происшествия, с общим духом времени, к которому они относятся, с обстоятельствами;

- исходя из убеждения, что устные представления появились раньше, чем письменные, Каченовский предполагал, что древность окутана фантастическими преданиями и делал вывод, что для науки нет ничего приличнее, чем скептицизм, не поверхностный и легковесный, а основанный на сравнении текстов и критике свидетельств.

Каченовский, обращаясь к древнему периоду нашей истории, подверг сомнениям общепризнанное мнение, что наши древние памятники (Русская, Правда, и ПВЛ) относятся к XI – XII векам. В основе такого анализа лежит понимание Каченовским исторического процесса.

1. Исторический процесс Каченовскому представлялся как цепь великих происшествий, каждое из которых связано с предыдущим и последующим, каждое имеет свою причину и свое следствие.

2. Для Каченовского характерно понимание исторического процесса как единого, где русская история неразрывно связана с всеобщей. Поэтому Каченовский считал, что история не должна представлять собой галерею портретов, не должна представлять набор не связанных между собой событий и скопление непроверенных источников.

Эти принципы обусловили основной метод исследования. Во всех своих изысканиях Каченовский придерживался метода сравнительно-исторического анализа. Основываясь на этом методе, Каченовский рассматривал время появления памятника, степень вероятности и достоверности, сообщаемых в этом источнике фактов, сравнивал эти сообщения с показаниями других источников. Таким образом, Каченовский пришел к заключению, что датировать Русскую Правду и древние летописи надо XIII-XIV веками. А поскольку все наши источники относятся к XIII-XIV векам, постольку для IX-XII веков характерно отсутствие памятников современных событиям.

Это обстоятельство, по мнению Каченовского, делает всю древнюю историю Руси недостоверной и баснословной. Признав мнение о позднем составлении наших древних источников, Каченовский считал, что тем самым он освобождает древнюю историю от страшных вымыслов. Последователи скептический школы: Арцыбашев, братья Строевы, Бередников. Известный историк разделял взгляды скептической школы, хотя и не принадлежал к ней.

Представители скептической школы полагали, что на место слепого доверия к летописанию придет новый взгляд на русскую историю, который откроет истинное представление о минувших судьбах нашего отечества. Анализ внутреннего содержания древних русских памятников в отношении их к реальным условиям развития общественного строя как продукта исторического развития является основным смыслом работы скептиков. Каченовский полагал, что народы, как и люди, проходят в своем развитии младший возраст – юность – зрелость, и каждому этапу в истории народа соответствует конкретный уровень его развития. Весь Киевский период – это младенческий период, а, значит, немыслимо было появление зрелых источников, таких, как, например, Русская Правда. Следовательно, это период баснословный. Вслед за Каченовским его ученики исходили из представлений о дикости славян, о примитивности их общественного строя, отсутствии у славян письменности, общественных институтов. Поэтому высокий уровень таких памятников, как Начальная летопись, Русская Правда, не отвечал, по их мнению, примитивности отношений, возможных на этом этапе развития Руси. Такое критическое отношение предопределило убеждения скептиков, что Русь отстает в развитии от Западной Европы и ее внутреннее развитие зависит от западноевропейского влияния. Недоверие к русским древним памятникам привело скептиков к утверждению, что история наша не может быть подведена под строгую историческую истину.

II. ОФИЦИАЛЬНО-ОХРАНИТЕЛЬНОЕ НАПРАВЛЕНИЕ

Вторая четверть XIX века ознаменовалась расцветом общественно-политической жизни в России. Появились различные направления общественной мысли (славянофилы, западники, революционно-демократическое (Герцен, Белинский), и правительство противопоставило этим направлениям свою господствующую идеологию – теорию официальной народности, которая была сформулирована министром народного просвещения . Он считается создателем знаменитой триады: православие – самодержавие – народность, в которой главная роль отводилась самодержавию. Православие понималось как религиозная поддержка, укрепляющая самодержавие, народность – как присущая русскому народному духу безграничная вера царю и неизменная преданность православной церкви. Эта теория стремилась обосновать самобытность и величие русской истории. Официальная идеология с указания Николая I насаждалась в просвещении, искусстве, науке.

Наиболее законченную концепцию, решавшую проблему Россия и Запад на консервативный лад, сформулировал крупный историк этого лагеря . Он родился 11 ноября 1800 года (умер в 1875 году) в небогатой, но грамотной мещанской семье, отец был другом типографщика Решетникова, поэтому Погодин начал рано читать, в 1814 г. он поступил в Московскую гимназию и закончил ее в 1818 г. Увлекаясь историей, Погодин захотел добыть “Историю государства Российского” Карамзина, сумел это сделать, но переплетчик эту книгу пропил, когда Погодин ее еще не прочитал. Он ждал второе издание. Дождавшись, прочел ее с жадностью. С детских лет увлечение историей определило будущее Погодина. В 1818 году он поступает на словесное отделение Московского университета. В 1821 году заканчивает университетский курс и поступает учителем географии в университетский благородный пансион.

В 1825 году Погодин защитил магистерскую диссертацию “О происхождении Руси”. Ее он посвятил Карамзину, который ознакомился с ней и дал высокую оценку. Погодин поступил преподавателем в университет, где оставался до 1844 года. За три года до ухода из университета Погодин был избран академиком русского отделения. За свою научную и ученую карьеру Погодин создал много трудов, но цельного законченного произведения у него нет.

Основные исторические труды Погодина:

- “Нестор. Историко-критическое рассуждение о начале русских летописей”, 1839 г.

- “О характере Ивана Грозного”, 1825 г.

- “Русская история”, в 3 томах, 1872 г. и др.

Когда Погодин поступил в Московский университет, его привлекала теория Каченовского. Уже после окончания университета в магистерской диссертации Погодин заявил о себе как о последователе Шлецера, прежде всего в вопросе о варяжских князьях. Будучи последователем Шлецера, Погодин стал выполнять требования тщательного изучения факторов исторического процесса и делал из этого анализа такие строгие выводы, которые походили на математические. И неслучайно математический метод изучения нашего прошлого и стал методом Погодина в трудах по русской истории. В 1845 году Погодин в издаваемом им журнале “Москвитянин” опубликовал свою статью “Параллель русской истории с историей западноевропейских государств относительно начала”. Погодин в этой статье исходит из концепции Тьерри и Гизо и начинает статью с утверждения, что “западноевропейские государства обязаны происхождением своим завоеванию, которое определило всю их последующую историю даже до настоящего времени”.

Этому началу Погодин противопоставляет историю Руси, которая развивалась из совершенно других начал. В отличие от Запада, исходным пунктом русской истории было не завоевание, а добровольное призвание варягов. На Западе феодалы отняли у завоеванных народов землю и стали могущественным сословием. Русские же бояре, составлявшие служилое сословие, всецело подчинялись князю, довольствуясь частью дани, собираемой князем, и не захватывали крестьянских земель, ибо в условиях бескрайних просторов в этом не было необходимости. По этой причине в то время как на Западе народ был под игом барщины, на Руси он был посажен на легкий оброк. На Западе города играли крупную социальную роль, являясь оплотом третьего сословия, а на Руси в виду отсутствия таких городов, отсутствовали условия для возникновения третьего сословия. Разница исходных обстоятельств обусловила полную противоположность истории Запада и России на всем ее протяжении. Основной смысл этой концепции состоял в доказательстве того факта, что в отличие от Запада, в русской истории отсутствовали причины для социальных конфликтов, поэтому в России нет почвы для революции: “нет, Западу на Востоке быть нельзя, и солнце не может закатиться там, где оно восходит” Это был ответ официально-охранительного направления на вопрос о прошлом, настоящем и будущем России.

Известный русский мыслитель того времени в своих “Философических письмах” определял смысл русской истории следующим образом: прошлое ее - ужасно, настоящее - невыносимо, будущее, если оставить все неизменным, грозит гибелью. Этому подходу каждое направление общественно-политической мысли 30-50-х годов XIX в. противопоставляло свое видение истории России. Адепты официальной идеологии пытались возвеличить наш исторический процесс.

Одним из наиболее серьезных сторонников официальной историографии был ( гг.). Он относится к числу незаслуженно забытых русских историков.

Имя Устрялова стало ассоциироваться с теорией официальной народности, то есть с верноподданнической идеологией николаевского самодержавия. В XX веке, особенно после 1917 года, возобладала партийно-классовая интерпретация историографического процесса, которая отбросила наследие Устрялова на периферию исторической науки. Место, которое отводилось в советских учебниках Устрялову, не соответствовало его реальному значению, его научному творчеству 30-50-х годов XIX века.

После окончания университета Устрялов пошел по стезе учительской. В свободное от работы время Устрялов перевел записки Ж. Маржерета и опубликовал их. Очевидный успех издания направил интерес Устрялова в определенное русло, и вскоре он публикует “Сказания современников о Дмитрии - самозванце”, которые включали в себя ряд иностранных сочинений о Смуте. Позже издает в двух томах “Сказания князя Курбского”. Этими публикациями Устрялов обратил на себя внимание историков. Он был зачислен лектором в Санкт-Петербургский университет.

Обосновывая свои взгляды на состояние исторической науки в России, ученый подверг серьезной критике многих своих предшественников (особенно Карамзина) и предложил свою концепцию прагматического, а не хронологического изложения русской истории. Устрялов отмечал, что на развитие страны влияют самые разнообразные обстоятельства и факторы, и причинно-следственные связи в русской истории многогранны. Поэтому прагматическая история должна охватить весь спектр политических и общественно-экономических проблем каждой описываемой эпохи. Проведя критический анализ состояния исторической науки XVIII-начала XIX веков, Устрялов сделал вывод, что прагматической системы изложения истории России еще не существует.

Наиболее значимой заслугой Устрялова является исследование истории России с XVII до начала XIX веков. В этом деле он был первопроходцем, кроме того, он дополнил свой труд (“Русская история”) обозрением царствования Николая I. Особенно тщательно Устрялов подходил к вопросу укрепления и развития русской государственности при первых Романовых, значительное внимание уделял деятельности православной церкви и развитию русской культуры.

Особняком в научном творчестве Устрялова стоит Петровская эпоха. Обращаясь к ней, Устрялов предпринял целенаправленные архивные разыскания. Результатом стал капитальный многотомный труд “История царствования Петра Великого”. Этот исторический труд Устрялова получил высокую оценку в научной среде и у читающей публики. Историк отмечал, что из числа сочинений по русской истории, появившихся в последние годы, истории царя Петра Великого Соловьева и Устрялова самые крупные и замечательные.

Оценивая научное творчество Устрялова, современные ему историки отмечали, что в сочинениях Устрялова все лица, стоявшие во главе государства, всегда выходили лучшими и чистыми правителями. Это они расценивали как некритическое отношение Устрялова к царям и императорам.

И все же не стоит спешить с критикой. Похвальный характер русской истории в изображении Устрялова не был обусловлен желанием угодить кому-нибудь. Причиной этого стали политические взгляды ученого, он был убежденным государственником, сторонником такой сильной власти, которая действует во благо народа. И только в самодержавии он видел основу процветания и могущества страны, только с самодержавием связывал благополучие народов, населяющих эту страну. Появление такого феномена самобытного государственного политического устройства Устрялов считал высшим достижением исторического развития России. Поэтому любое ослабление самодержавия, на взгляд историка, грозило народу бедствиями.

Другим крупным представителем официальной историографии был Дмитрий Иванович Иловайский (). В ряду отечественных историков Иловайскому обычно отводится заметное, но не завидное место. Его имя осталось своеобразным символом ученого-ретрограда, погрязшего в маловажных мелочах (, например, называл его "ученым грызуном"). Об этом свидетельствуют такие разные личности, как , , .

Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах: 1 2 3 4 5 6