____________

¹ В последний раз эта точка зрения обсуждалась Скиннером в книге "Beyond Freedom and Dignity» (1971), но она часто высказывалась им и раньше. Ценную сводку аргументов противников Скиннера по этому вопросу см. в: Bever, Terrace(1973)

___________ 187

Это не означает, что поведение невозможно предсказать или что им нельзя манипулировать. Каждому из нас ежедневно приходится заниматься такими предсказаниями, как, впрочем, и – пусть не в такой степени – манипулировать другими людьми. Общество едва ли могло бы существовать, если бы мы не делали этого. Более того, каждому из нас известны случаи, когда один человек манипулировал другим (или даже многими) в своих интересах. Тот факт, что манипуляции иногда оказываются успешными, еще не доказывает, однако, что это будет случаться чаще, если манипуляторы будут лучше знать психологию; возможности управления поведением имеют, видимо, естественные пределы. Это пред­положение заслуживает более внимательного рассмотрения.

Выбор того, что делать и куда смотреть

Прежде чем приступить к вопросу о том, можно ли управлять поведением психологическими средствами, следует рассмотреть, как оно управляется в обычных условиях, или, иными словами, от чего оно зависит. Попытки ответить на этот вопрос слишком часто стра­дали чрезмерными упрощениями. В основе их обычно лежит представление о том, что возможны лишь две альтернативы: либо индивид сам определяет, что он сделает или увидит (человек свободен), либо все это определяется средой индивида (человек управляем). В отношении управления перцептивной активностью среди представителей когнитивной психологии в настоя­щее время наиболее популярны два подхода. В первом (мы говорили о нем в главе 5) проводится резкое различие между восприятием и вниманием. Считается, что восприятие как таковое определяется поступаю­щими стимулами, в то время как механизм избиратель­ного внимания остается под контролем самого индивида. Мы уже видели, что этот подход не адекватен; избирательность является имманентным свойством са­мого процесса сбора информации, и она не может быть свойственна какому-то специальному механизму.

188

Второй подход, о котором мы будем говорить сейчас, связан с именем Дж. Брунера 1. Он считает, что функция управления принадлежит воспринимающему; утверждается, что последний все больше выходит «за пределы непосредственной информации», по мере того как он приобретает все более тонкие перцептивные навыки. С этой точки зрения основной пафос когнитивного развития состоит в том, чтобы сделать взрослого свободнее по сравнению с ребенком: говорится, что взрослый меньше «связан стимулом» и больше «обращен к себе». В работе, посвященной исследованию движений глаз, например, Макворс и Брунер утверждают, что «зрительный поиск развивается, начиная со стадии, на которой зрение определяется природой стимула и его специфическими признаками, и завершаясь стадией, на которой оно становится, по словам Ярбуса, инструментом мысли» ². То же самое отмечает Элеонора Гибсон, говоря, что внимание «из пленника становится исследователем», и напоминая при этом слова Уильяма Джемса о том, что «рефлекторный и пассивный характер внимания [ребенка], в результате чего... создается впечатление, что ребенок в меньшей принадлежит себе, нежели тем объектам, которые приковывают его внимание,— это первое, что следует преодолеть учителю» 3.

Представление о том, что взрослые более свободны, в меньшей степени управляются средой и легче выходят за пределы непосредственной информации, как будто бы указывает на какую-то важную связь между свободой и зрелостью. В своей традиционной формулировке, однако, это представление просто не может быть верным. Дети спонтанны, непредсказуемы и свободны от условностей. В той самой работе, из которой была заимствована приведенная только что цитата, Макворс и Брунер установили, что у взрослых испытуемых, участвовавших в их опыте, кривые движения глаз были более единообразными (то есть более похожими и друг на друга при предъявлении того же самого изображения), чем у испытуемых-детей!

____________

¹ Bruner (1957, 1973).

²Mackworth, Bruner (1970, p. 166).

E. J. Gibson (1969, p. 456).

____________ 189

Странно в этом случае звучит утверждение о меньшей подконтрольности взрослых.

Этот парадокс обнаруживается во всех сферах восприятия и поведения. Чтобы понять его природу, рассмотрим другой и совсем не относящийся к онтоге­нетическому развитию пример связи меж­ду восприятием и средой: игру в шахматы. Одной из отличительных особенностей хорошего шахматиста является способность соби­рать релевантную информацию с шахматной доски. На это указы­вают не только выигры­ваемые им партии, но также и различ­ные косвенные факты. Мастеру, например, достаточно пяти­се­кундного взгляда на доску, чтобы воспроизвести всю позицию; ни один новичок не способен к этому. Успех мастера объясняется тем, что он воспринимает некоторые аспекты позиции, усколь­зающие от менее опытного игрока: какие-то структурные харак­те­ристики, которые, будучи замеченными, налагают очень четкие ограни­чения на возможные расположения фигур на доске. Опыт способствует образованию у него огромного множества схем, соответствующих встречающимся в шахматных партиях позициям. Чейз и Саймон 1 подсчитали, что у опытного шахматиста словарь схемных позиций может быть равен словарю слов родного языка, которым располагает большинство людей.

Информация, собираемая мастером с шахматной доски, опре­деляет не только то, куда он поставит фигуру, но и куда он направит свой взор. Наблюдения показывают, что у хорошего шахматиста движения глаз всегда тесно связаны со структурой позиции на доске; он смотрит на критические фигуры и на кри­тические поля 2. Он в буквальном смысле видит позицию ина­че— более глубоко и адекватно,— чем новичок или человек, сов­сем не умеющий играть в шахматы. Разумеется, последний тоже может многое увидеть: например, что фигуры сделаны из слоновой кости, «конь» действительно напоминает коня, а фигуры (возможно) образовали на доске какую-то геометрическую форму. Ребенок увидит еще меньше— например, что эти фигуры можно за­сунуть в рот или сбросить на пол. Младенец же увидит лишь то,

____________

¹ Chase, Simon(1973); Simon, Chase(1973).

² Simon, Barenfeld (1969).

____________ 190

что перед ним находится «нечто». И в этом он, несомненно, прав: перед ним действительно что-то находится. Разли­чия между всеми этими наблюдателями не сводятся к тому, что кто-то прав, а кто-то ошибается; речь идет о том, что одни замечают больше, а другие меньше. Информация, определяющая правиль­ный ход, содержится в свете, воспринимаемом как младенцем, так и мастером, но лишь последний готов к тому, чтобы ее собрать.

Хотя световой поток позволяет в одинаковой мере специ­фи­цировать как возможные ходы и их последствия, так и физические характеристики фигур, принципы, лежащие в основе этих двух видов спецификации, весьма различны. Как отмечалось в главе 4, свет несет информацию о топографии среды уже в силу самих оп­тических законов. То, как свет специфицирует ходы, определяется, однако, правилами игры в шахматы, являющимися, в сущности, продуктом социального соглашения. Это различие аналогично тому, о котором шла речь выше, когда мы говорили о звуках речи. «Собачка» относится к собакам вследствие лингвистического соглашения, в то время как это слово специфицирует арти­куляционные жесты говорящего в силу неумолимых акустических закономерностей. Воспринимающие не выходят за пределы непос­редственной информации, культура, однако, выходит за пределы элементарных естественных ситуаций, с тем чтобы обеспечить дополнительную информацию. Правила игры в шахматы не управляют восприятием мастера, но они делают это восприятие возможным, обеспечивая мастеру материал для восприятия.

Такая информация предполагает, что шахматист, с одной сто­роны, не является совершенно свободным в том смысле, что он может рассматривать и передвигать фигуры по своему усмот­ре­нию, а с другой¾ что он не является послушным орудием среды. Контроль за движениями глаз и адаптивное поведение в целом ста­новятся понятными только в том случае, если относиться к ним как к взаимодействию. Схема направляет движения глаз, соби­рающие информацию, которая модифицирует эту схему, направ­ляющую дальнейшие движения. Любое конкретное движение «обусловлено всей историей того цикла, к которому оно

191

относится. Разумеется, его ближайшей непосредственной причиной является сама схема: моментальное состояние нервной системы воспринимающего. Это в одинаковой степени справедливо и в отношении рефлекторного взгляда младенца в направлении внезапного звука, и в отношении задумчивого взгляда шахматного мастера в направлении королевы противника. Однако, поскольку состояние каждой схемы отчасти определяется полученной ранее стимульной информацией, в обоих случаях движения глаз, по крайней мере частично, управляются соответствующими ситуациями (то есть адекватны им).

Этот же принцип применим к формированию любого перцептивного навыка. Перцептивные циклы отличаются друг от друга по виду и объему направляющей их информации. Неопытные наблюдатели настраиваются на относительно несущественные аспекты своего окружения; опытные – на более тонкие аспекты. Взрослый человек в большей степени ориентирован на будущее и на поставленные перед ним цели, чем ребенок, но он не более независим от окружающего его мира. Восприятие – это сбор информации, а не выход за ее пределы.

Выбор того, куда посмотреть, не то же самое, что выбор того, что сделать. Когда мы выбираем одно действие, а не другое, соответствующая схема обычно включает в себя предвосхищение той будущей ситуации, в которой мы окажемся; подобно когнитивной карте, в ней содержится «я». Мы ожидаем, что если выберем А, то испытаем удовольствие, получим вознаграждение или же по крайней мере удовлетворение; от Б мы не ожидаем ничего хорошего. Перцептивные выборы кажутся менее важными и осуществляются обычно почти без учета такого рода последствий. Несмотря на отмеченные различия, перцептивные и поведенческие решения имеют один и тот же экзистенциальный статус. Ни один выбор не может быть свободным от той информации, на которой он основан. Тем не менее эта информация выбирается самим субъектом. В то же время ни один выбор не опреде­ляется непосредственно средой. И все-таки именно эта среда обеспечивает ту информацию, которая будет использована человеком, осуществляющим выбор.

192

Пределы предвидения и управления

Сказанное выше наводит на мысль, что предвидение и контроль за поведением не являются, в сущности, психологическими феноменами. Какими знаниями должны мы располагать, чтобы предсказать, какие движения фигур или своих глаз осуществит мастер? Его движения основываются на информации, собран­ной им с шахматной доски, поэтому предсказать их может только тот, кто имеет доступ к этой же инфор­мации. Другими словами, «предсказатель» должен понимать позицию по крайней мере не хуже самого мастера; он сам должен быть мастером! Если я начну играть с мастером, он неизменно будет выигрывать именно по той причине, что он в состоянии предсказать и контролировать мое поведение, в то время как я не способен делать это по отношению к нему. Чтобы изменить положение, я должен усовершенствовать свое знание шахмат, а не психологии.

Обратите внимание, что мастер-шахматист не управляет моим поведением с помощью каких-то психо­логических ухищрений 1. Он всего лишь делает тот или иной ход, руководствуясь правилами игры, меняя тем самым мою шахматную среду и содержащиеся в ней возможности. Действительно, именно так почти всегда и контролируется поведение. Переделка мира¾ это очень эффективный способ переделки поведения; возможность пе­ределки индивида в ситуации неизмен­ного мира крайне сомнительна. Никакое изменение не будет иметь «управляющих» или предсказуемых последствий в отсутствие ясного понимания соответствующей части мира.

Умение играть в шахматы— это довольно эзоте­рический навык, однако он позволяет нам продемонстрировать достаточно общую закономерность. Поскольку восприятие и действие осуществляются в непрерывной зависимости от среды, нельзя по­нять их без понимания самой среды. Это означает, что психолог не может предсказать или контролировать действия того,

____________

¹ Шахматисты играют иногда «психологически», то есть принимают в расчет темперамент или привычки противника наряду с позицией фигур на доске. Но эта стратегия имеет лишь относительную ценность, она не поможет профану обыграть мастера и не спасет в слабой позиции.

___________ 193

кто знает о ситуации больше его, кто собирает такую информацию, которую психолог даже не принимает в расчет. Мир человека чрезвычайно сложен; сущест­вует огромное множество научных дисциплин от полито­логии до управления транспортными потоками— как отражение стремления его постичь. Немногие из этих дисциплин могут похвастаться значительными достиже­ниями, я, однако, не предполагаю заниматься здесь их критикой. Я просто хотел бы призвать к некоторой скромности дисциплину, называющую себя «наукой о поведении». Предсказание и управление поведением в реальном мире требуют знания о мире в таких подробностях, которыми мы пока не располагаем, а по­лучение этих знаний в любом случае не относится к компетенции психологов.

Наш анализ не только позволяет сделать вывод о том, что абсолютный контроль немыслим без пол­ного знания среды, но и указывает на те условия, при которых возможна определенная степень контроля. В тщательно контролируемых условиях— в лагерях для военнопленных, в исправительных учреждениях, в психиатрических клиниках и т. п.— нередко удается достаточно хорошо управлять теми, кто в них содер­жится. (Однако даже в таких ситуациях внушительно­му числу людей удается сохранить свою индивидуальность.) Именно в таких условиях оказывались особен­но успешными те самые методы управления, начиная от «промывания мозгов» и до «модификации поведе­ния», с которыми связаны столь распространенные страхи (или энтузиазм). Случаи их успешного приме­нения не могут считаться, однако, подтверждением той или иной конкретной психологической теории; они гово­рят лишь о том, что люди могут вести себя адаптивно в ситуациях, допускающих только ограниченное число вариантов поведения. И что более важно, почти не су­ществует доказательств того, что какое-либо манипули­рование, предпринимаемое в этих условиях, гарантирует надежно предсказуемые последствия после освобожде­ния индивида. Разумеется, заключение в тюрьму способно оказать мощное и длительное воздействие на человека, однако предсказать на основании этого, каким будет последующее поведение человека, не­возможно.

194

Есть еще одно следствие из нашего тезиса. Управление поведением требует не только того, чтобы среда была относительно замкнутой, но и того, чтобы управляющий понимал ее свойства не хуже, а желательно лучше, чем управляемый. В этом состоит то изначальное преимущество, которым обладают родители по отношению к своим детям; родительский контроль ослабляется (хорошо это или плохо), как только ребенок попадают в новое окружение, плохо известное родителям. Вообще каждое новое знание, приобретаемое человеком, делает его менее подверженным контролю. Образованными людьми несомненно труднее манипулировать, чем теми, кто лишен знаний, по тем же самым причинам, по которым хорошего игрока в шахматы труднее победить, чем обычного зеваку. Истина действительно делает нас свободными. Подлинное обучение – это в первую очередь не метод манипулирования учащимися, как утверждают некоторые, а прямая его противоположность. И не потому, что образование делает человека более воинственным, а потому, что оно позволяет ему увидеть больше альтернативных возможностей действия.

До сих пор мое обсуждение практической невозможности контроля за поведением касалось только восприятия и действий. Я ничего не говорил о воображении, абстрагировании и речи. Поскольку эти способности основываются на отделении когнитивных процессов от непосредственной ситуации, их еще труднее предсказывать или контролировать. Образы – это готовность к восприятию информации, фактически отсутствующей в непосредственной ситуации; а речь начинается как незавершенная перцептивная активность. Любая попытка манипулировать такими отчлененными активностями кажется с самого начала обречен­ной на провал. В некоторых контекстах это может показаться неважным, поскольку потенциальный манипулятор может удовлетвориться возможностью контролировать то, что делают люди, не беспокоясь о том, что они говорят и думают. Мы знаем, однако, что в конечном счете образы и мысли способны решительным и неожиданным образом влиять на поступки.

Прежде чем покончить с этой темой, полезно еще раз повторить, что на практике манипулирование

195

осуществляется повсеместно вне связи с какой бы то ни было психологической теорией. Одна из наиболее эффективных процедур манипулирования даже соответствует представленной здесь точке зрения. Поскольку поведение опирается на информацию, на него можно повлиять посредством дезинформации. Ложь едва ли назовешь изобретением психологов, но она часто оказывается эффективной. Единственная защита против нее состоит в овладении источниками информации, на которые не распространяется контроль лжеца. Связь между свободой выбора и доступом к надежной информации является очень важной; одно не может существовать в полной мере без другого. Это создает исключительно острую опасность для свободы в современном обществе, где средства массовой информации и многоликий институт посредничества осуществляют контроль за доступом к важным фактам. Зловещая угроза свободе со стороны стремящихся к манипулированию другими людьми психологов – иллюзия, между тем как опасность систематического получения неверной информации вполне реальна.

Социальное предсказание

Таким образом, изложенное выше заставляет думать, что никто – даже вооруженный хорошей теорией психолог – не может быть уверен в том, что сделает человек, если соответствующая ситуация ему непонятна. Но даже если ситуация ясна, все равно оста­ется еще одна трудность. Поскольку восприятие и поведение контролируются во взаимодействии со сре­дой, протекание этих процессов зависит как от индивида, так и от среды; индивид, осуществляющий прогноз, должен разбираться в последней столь же хорошо, как и понимать данного человека. Иными словами, необходимо знать схемы и намерения другого человека, чтобы догадаться о его поступке. Это, безусловно, трудно, поскольку эти схемы наглухо скрыты где-то в черепе человека и увидеть их невозможно. Какая же информация могла бы помочь в определении их природы?

Основу любого подхода к пониманию этой проблемы должен составлять тот факт, что во многих ситуациях

196

повседневной жизни мы действительно предсказываем поведение друг друга, причем делаем это достаточно успешно и регулярно. Мы в состоянии предсказать реакции людей на такие физические объекты, как, скажем, стул, дверь или телефон. Мы благосклонно приемлем их готовность подчиняться культурным нормам, например правилам уличного движения или требованию носить одежду в общественных местах. Мы видим, когда они веселы, сердиты или испуганы, и способны точно предсказать, когда их поведение приобретает эмоциональную окраску. Все эти прогнозы оказываются достаточно надежными только в более или менее знакомых ситуациях, это, однако, не ослабляет нашего интереса к ним.

На первый взгляд концепция познавательной активности, изложенная в этой книге, только затуманивает общую картину. Схемы формируются в опыте, опыт у каждого человека свой; следовательно, мы все должны очень отличаться друг от друга. Поскольку перцептивный опыт каждого человека уникален, мы все должны располагать уникальными когнитивными структу­рами, и, по мере того как мы становимся старше и все более отличными друг от друга, эти различия должны только усиливаться. Действительно, даже в са­мом начале мы не похожи: если только человек не однояйцовый близнец, то уже в момент рождения он отличен от любого когда-либо жившего на земле человека. Хотя и не много известно о том, как генетические различия влияют на поведение (несмотря на многочисленные идеологически окрашенные дискуссии по этому вопросу), ясно, что они влияют на него. Младенцы в различной степени активны, подвижны и реактивны, начиная с момента рождения; более чем вероятно, что с самого начала они наделены разными перцептивными схемами.

Все это бесспорно и порождает еще одну серьезную трудность для осуществления тонкого прог­ноза чужого восприятия или поведения. В то же время мы преувеличиваем проблему. Каждый способен увидеть шахматную доску, хотя и не каждый заметит матовую комбинацию. Мы все воспринимаем одни и те же наиболее заметные элементы окружения, хотя можем расходиться в оценке соответствующих предоставлений.

197

Такая согласованность должна означать, что субъективные миры в конечном счете не столь уж отличаются друг от друга и что наши изначальные схемы подготавливают нас к тому, чтобы замечать достаточно общие вещи.

Мы живем в мире предметов – вещей, обладающих поверхностью, обычно непрозрачных, оказывающих сопротивление прикосновению, сохраняющих форму, часто (но не всегда) подвижных, окрашенных в разные цвета и т. д. Информация, специфицирующая эти свойства, доступна любому организму, обладающе­му соответствующими схемами для ее восприятия. Поскольку такая информация имеет огромное адаптивное значение – в отсутствие ее едва ли возможно выживание, по крайней мере крупных животных, – не удивительно, что у нас есть соответствующие схемы. Мы все видим шахматную доску, потому что а) имеется информация, специфицирующая ее физические свойства; б) с самого рождения наши схемы, по крайней мере грубо, настроены на такого рода свойства; в) широкий опыт действий с предметами (хотя и не обязательно с шахматной доской) развил эти схемы до такого уровня, на котором подобная информация может быть собрана быстро и точно.

Общий для всех опыт относится не только к физической среде. Поскольку мы живем в рамках организованной культуры, нам приходится иметь дело с бо­лее или менее стандартизированным социальным опы­том. Мы ожидаем, что, оказавшись за рулем, человек будет держаться правой стороны (а также что он будет говорить связно, спать ночью и есть три раза в день, когда он может себе это позволить), потому что раньше много раз наблюдали это. У нас формируются предвос­хищения в отношении повседневного поведения таким же точно образом, как и предвосхищения в отношении других событий, и мы воспринимаем их тем же самым циклическим способом. Эти устанавливаемые культурой схемы опосредуют наше восприятие поведения других людей, а также лежат в основе самого этого пове­дения. Они как раз и отражают тот уровень пред­сказуемости, который требует и создает эта культура: недостаточный для того, чтобы предсказать чужую судьбу, но достаточный для того, чтобы существовать день за днем.

198

Эмоции и физиогномическое восприятие

Нам осталось рассмотреть еще один вид восприятия человека. Люди для нас не только некие типичные представители общества, но также и конкретные индивиды, наделенные меняющимися чувствами и эмоциями. Они приближаются к нам с дружественными или враждебными намерениями, выглядят то испуган­ными, то бодрыми, то сердитыми. Как отмечалось в одной из предыдущих глав, такие физиогномические признаки воспринимаются гораздо легче, чем соответствующие им физические движения. Я в буквальном смысле слова вижу, как вы себя чувствуете.

Для объяснения такого рода восприятия был предложен целый ряд гипотез, ни одна из которых, однако, не является достаточно удовлетворительной. Видим ли мы сначала движения, жесты и са­ми выражения и только затем догадываемся об их значении на основе прошлых случаев, когда мы наблюдали нечто аналогичное? Конечно, нет. Этот процесс слишком быстр и автоматичен, появляется в столь раннем детстве и слишком независим от мышления и способности к дедукции. Вызывает ли у нас вид эмоционально возбужденного человека в силу некой таинственной эмпатии идентичные чувства – чувства, которые мы простодушно приписываем воспринимаемому лицу? Такое представление порождает больше проблем, нежели разрешает их. Прежде всего отсутствует какая-либо теория восприятия, способная объяснить, каким образом мы получаем необходимую информацию; кроме того, такую теорию следовало бы дополнить указанием на механизмы, позволяющие нам распознавать наши собственные внутренние переживания, и объяснением того, почему мы приписываем их другим. Кроме того, это представление в принципе ложно: мы, несомненно, способны воспринимать враждебность другого человека, не испытывая при этом сами враждебности, равно как и воспринимать страсть другого, оставаясь при этом совершенно бесстрастными. Теория эмпатии имеет ту же логическую форму, что и моторная теория

199

восприятия речи, и страдает теми же основными недостатками.

Простейшим подходом к решению этой проблемы является предположение о том, что физиогномическое восприятие не отличается от других видов восприятия. Для него также необходимо наличие подготавливающей схемы, готовой вос­принять информацию и задать направление дальнейшему обследованию, в процессе которого осуществится сбор новой инфор­мации. Как и при обычном восприятии, эта информация специфицирует нечто действительно существующее. В данном случае этим «нечто» является эмоция или чувство другого человека. Почему эти состояния ока­зываются доступными для восприятия? Я думаю потому, что они сами – по крайней мере отчасти – представляют собой предвосхищения. Гнев – это внутренний аспект предвосхищенной агрессии в том же самом смысле, в котором образ является внутренним аспектом перцептивной схемы. В некотором смысле гнев есть интенция. Его можно отделить от обстоятельств, при которых действительно будет иметь место агрессия, точно так же как образ можно выделить из перцептивного цикла. В обоих случаях, однако, такое выделение требует достаточно высокого уровня когни­тивной зрелости.

За этим объяснением стоит нечто большее, чем просто гипотеза 1 относительно природы эмоций. Оно требует еще двух допущений. Во-первых, люди действи­тельно должны предоставлять некоторую информацию, чтобы сигнализировать о своих намерениях; во-вторых, воспринимающий должен обладать схемами для сбора этой информации. Оба эти предположения не являются сколько-нибудь радикальными. Этологи обнаружили предвосхищающее сигнальное поведение и соответству­ющие способы реагирования на него на всех уровнях

______________

¹ Эта гипотеза не слишком оригинальна. Отметим, однако, что она существенно отличается от теории эмоций Джемса — Ланге. У нас возникает чувство страха не потому, что мы убежали, как предполагается в этой теории; действительно, бегство может ослабить страх точно так же, как реальная агрессия ослабляет или полностью снимает чувство гнева (по крайней мере на время). Эмоции, о которых я говорю здесь (и которыми, само собой разумеется, далеко не исчерпывается возможный диапазон чувств человека), связаны скорее с предвосхищением поведения, чем с его реализацией.

_____________ 200

животного мира. Рыбы демонстрируют свою готовность к спариванию или драке, изменяя окраску, позу или свои движения; другие рыбы, принадлежащие к этому же виду, реагируют соответствующим образом. Млекопитающие также принимают одни стандартизированные позы, когда они готовятся к борьбе, и другие, когда они намерены подчиниться. Эти позы служат их собратьям указанием на то, что они собираются делать, и должным образом учитываются. Поведенческие сигналы и ответы на них не являются столь высоко стереотипизированными, как иногда утверждается, однако нет никакого сомнения в их важности.

Я утверждаю, таким образом, что все мы располагаем схемами для физиогномического восприятия. Такие схемы не могут возникнуть из ничего, и трудно представить себе, как они могли бы сформироваться вне социального опыта. Вполне вероятно, что они даны нам от рождения. Подобно другим животным, мы рождаемся в какой-то мере готовыми к сбору экспрессивных сигналов, поступающих от других представителей нашего биологического вида. Младенцы от рождения готовы к восприятию улыбающегося или нахмуренного лица, ласковой интонации или отрывистых модуляций в качестве указаний на то, что сделают в ближайший момент значимые другие 1. Разумеется, это не означает, что наша эмоциональная жизнь сводится к автоматическим ответам на запускающие их стимулы или что успехи генетики сделают скоро ненужной психологию 2. Схемы, относящиеся к действиям и к физиогномическому восприятию, подвержены такому

_____________

¹ Некоторые виды патологии, в особенности детский аутизм, можно объяснить врожденной неадекватностью таких схем.

² Чрезмерные притязания некоторых биологов— например Вилсона (1975), к сожалению, крайне запутали этот вопрос. Тот факт, что когнитивные структуры человека имеют генетическую основу, не делает поведение предсказуемым, невозможно также вывести из него какие-либо окончательные моральные нормы. Поведение, подобно восприятию,— это непрерывное взаимодействие с социальной и природной средой. Понять его можно, только принимая во внимание эту среду, исторически формирующиеся свойства которой выходят за пределы как социобиологии, так и науки о поведении. Ни биология, ни какая-либо другая наука не снимет с нас ответственности за принимаемые нами решения.

_____________ 201

же значительному развитию, как и другие ког­нитивные структуры; действительно, они очень зависят от социального опыта. Чувства столь же предсказуемы, как образы или действия.

Мне кажется, что развитие физиогномического вос­приятия должно быть более идиосинкразическим и ин­дивидуальным, чем восприятие предметов или собы­тий. Резкая интонация отца мо­жет сигнализировать одно намерение в семье А и совсем другое в семье Б. Наш опыт общения с разными лицами различается гораздо больше, чем опыт взаимодействия с неоду­шевленными вещами. В результате наблюдаются зна­чительные различия в физиогномическом восприятии: два человека, наблюдавшие одного и того же третьего человека, могут резко расходиться в оценке того, что этот человек чувствовал или имел в виду.

Самопознание и общение

Мы воспринимаем не только других людей, но также и самих себя. Что касается наших физических свойств и движений, то это не порождает каких-либо особых теоретических проблем. Как отмечалось в главе 6, каж­дый движущийся организм имеет доступ к огромной массе информации, позволяющей ему специфицировать свое положение и движение. Одного только потока оптической информации в поле зрения достаточно для определения того, как он движется в среде, при этом в поле зрения наблюдателя почти постоянно присутствует та или иная часть его тела. Ни один объект невозможно спутать с самим собой, и никакое другое событие не содержит в себе такую же информацию, как событие, источником которого являешь­ся ты сам. Некоторые психологи говорили о том, что младенцы допускают ошибки в этом отношении и, например, не способны отличить мать от самого себя. Я уверен, что эта гипотеза неверна – различие слишком очевидно.

Хотя физическое «я» с самого начала доступно восприятию, для личного «я» этой возможности не существует. Младенец может увидеть, где он находится (по отношению к близлежащим объектам), но лишен возможности видеть, кто он такой или что он такое.

202

Когда он движется, он может видеть, куда он перемещается, но не может видеть, что он намеревается сделать. Если гипотеза о врожденном характере физиогномических схем верна, то ребенок, вероятно, воспринимает своих родителей, братьев и сестер как людей, имеющих определенные намерения и чувства, за­долго до того, как поймет, что и он такой же, как они. Их лица видны ему, а свое собственное лицо – нет. Он пока еще способен представить свои собственные действия только в самом непосредственном будущем; способность выделять образы из их контекста фор­мируется довольно медленно. Кто же он?

Вполне вероятно, что приобретение знаний о самом себе требует длительного времени. Как утверждали многие психологи, самопознание, вероятно, зависит от познания других; для самовосприятия необходимы схемы, впервые формирующиеся в физиогномическом восприятии. Ребенок в конце концов научается предвосхищать свои собственные действия и думать о себе как о конкретной личности, но только на основе общественно формирующихся представлений о том, чем может быть человек. По мере того как в непрерывном движении циклов предвосхищений и подтверждений определяются для него условия собственного существования, он буквально растет в собственных глазах.

Ему предстоит многое узнать. Он должен найти свой путь как в мире людей, так и в географическом мире: научиться предвосхищать последствия как социального, так и перцептивного исследования. Эти два типа исследования имеют много общего. Географическая среда открывает исследующему глазу огромное богатство текстурной информации, и благодаря разворачивающейся во времени перцептивной активности наблюдатель оказывается в достаточной степени подготовленным к ее восприятию. Успешное передвижение этой среде требует сбора информации и в то же время дает индивиду значительно больше информации по сравнению с тем, что он по­лучил бы, оставаясь на месте. В частности, оно специфицирует его собственные движения и его свойства, так же как свойства его мира. В ходе овладения этим навыком человек приобретает сложную

203

и гибкую когнитивную структуру, пригодную для употребления во многих других целях.

Социальная среда в известном смысле еще богаче. Она представляет собой разработку возможностей, предоставляемых физическим миром, созданных на протяжении культурной истории и постигаемых человеком через историю его собственной семьи и социальной группы, к которой он принадлежит. Многое об этом можно узнать, оставаясь относительно пассивным наблюдателем, однако гораздо больше можно открыть благодаря действию. И социальное действие, подобно простой локомоции, информирует нас как о нас самих, так и о том мире, применительно к которому это действие осуществляется. Оно тоже создает когнитивные структуры, пригодные для широкого использования в других целях.

Многое из того, что нам следует знать об обществе, о других людях и о самих себе, можно получить только из вторых рук. Будучи социальными существами, мы во многом зависим от чужой устной (или письменной) информации, относящейся ко всему, что невозможно наблюдать непосредственно, например отдаленным событиям, устойчивым личностным склон­ностям или гипотетическим когнитивным структурам. Такая информация адекватна для многих целей, но она никогда не бывает полной, как бы умело или эффективно ни была организована ее передача. Общение людей от­крывает ни с чем не сравнимые возможности для понимания, но также и для ошибок, непонимания и обмана. Наша зависимость от него означает, что наше понимание друг друга и самих себя – или даже таких пред­метов, как когнитивная психология, – никогда не бывает полным, а часто просто ошибочно. В то же время перцептивные циклы имеют тенденцию к автокоррекции, кроме того, вокруг всегда имеется значительно больше информации по сравнению с тем, что уже было использовано. Результат каждого единичного столкновения акта познания и реальности предсказать невозможно, однако в конечном счете такие столкновения обязательно должны приблизить нас к истине.

204

Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11