Но фронтовая обстановка вносила подчас свои коррективы. То нужно было проводить частные операции, то под воздействием противника на том или ином фронте вспыхивали непредусмотренные по своей ожесточенности бои. Тут уж менялись и обеспеченность, и потребность. Вот почему представители Генштаба, прежде чем подготавливать ту или иную директиву для доклада в Ставке, всегда запрашивали ГАУ о его реальных возможностях. И затем неукоснительно руководствовались этими цифрами.
И все же подчас между данными ГАУ и подсчетами Генштаба [105] возникали разночтения. Это случалось в тех случаях, если какой-нибудь фронт слишком уж рьяно настаивал на удовлетворении завышенных норм расхода боеприпасов, увеличивал процент потерь вооружения. Здесь сказывалось вполне понятное желание командования этого фронта иметь определенный резерв боеприпасов и орудий на случай непредвиденных обстоятельств. Но нам-то от этого было не легче!
Разночтения возникали и тогда, когда опять же тем или иным фронтом давался заранее завышенный расход на проведение артподготовки перед операцией. Но тут уж мы были, что называется, начеку. Да, расчет в ГАУ производился на все орудия фронта. Но ведь не все они использовались на направлении главного удара. Поэтому часть отпускаемых боеприпасов и без того оставалась у фронта своеобразным резервом. Вот почему мы твердой рукой перечеркивали подобные заявки.
На нас, естественно, жаловались. Но поставить под сомнение осведомленность ГАУ в решаемых им вопросах было невозможно. Ведь мы опирались только на конкретные данные.
Поясню, как велся, например, нами учет обеспеченности фронтов боеприпасами и вооружением. Еще в 1942 году по нашему предложению нарком обороны издал приказ о введении табеля срочных донесений. Проект этого табеля буквально выстрадал наш великий труженик начальник отдела оргпланового управления генерал . В нем имелись графы наличия вооружения на первое число каждого текущего месяца, обеспеченности в боекомплектах, количества тех или иных выстрелов, находящихся в пути к данному фронту. Предусматривалось количество запланированных к отправке выстрелов и сроки их прибытия. А на основании среднесуточного расхода — возможный расход за месяц в боекомплектах.
Затем эти данные сверялись с табельными донесениями фронтов. И докладывались мне, начальнику ГАУ. Так что при вызове в Ставку я имел самые свежие и исчерпывающие сведения об обеспеченности каждого фронта вооружением и боеприпасами, а также о наших плановых возможностях.
Несколько слов о том, как ГАУ осуществляло поставки в преддверии той или иной операции наших войск.
Когда план поставок на эту операцию уже утверждался Ставкой, его надо было выполнять незамедлительно. Ведь сроки нам, как правило, определялись жесткие.
Генерал и начальник ВОСО , [106] а также их аппарат и соответствующие службы НКПС тут же получали график первоочередности транспортов ГАУ. И, надо сказать, делали все от них зависящее для своевременной доставки наших грузов соответствующему фронту. Продвижение транспортов ежедневно контролировалось, поэтому у меня всегда была полная ясность относительно того, где и что на данном этапе находится. И как ни сложна была вся эта статистика, ее нужно было иметь под рукой. А еще лучше — в голове. Ведь в Ставке то и дело интересовался, как идет обеспечение готовящегося к операции фронта.
* * *
Мы в ГАУ прекрасно понимали, что успех любой операции в первую очередь зависит от своевременности и полноты обеспечения ее. И не раз бывало так, что тому или иному фронту еще и не поставили задачи на операцию (они еще находились в стадии разработки), а Генштаб, стремясь выиграть время и учитывая трудности с железнодорожным транспортом, уже требовал начать туда отправку боеприпасов. Как говорится, авансом, в счет будущего. И ГАУ, как правило, отправляло эти транспорты.
Конечно, этим мы в какой-то степени снижали секретность подготовки предстоящей операции. Ведь командующий артиллерией фронта, получив доклад от своего начальника артснабжения об усилении поставок боеприпасов в их адрес, настораживался и первым понимал, что фронт будет выполнять какое-то важное задание Ставки. Да и от других начальников рангом пониже не могло укрыться то, что к ним непрерывной чередой подходят эшелоны. С чем — это другой вопрос. Но ведь подходят и разгружаются! Значит, жди жаркого дела, скорее всего — предстоящего наступления.
Но тайна есть тайна, а сроки есть сроки. Во имя их приходилось иногда идти и на определенный риск.
Кстати, ГАУ, делая эти «авансовые» поставки, никогда не добивалось точной информации о том, какими же, собственно, силами фронт будет наносить удар и, следовательно, какое количество орудий привлекается на его главное направление. Нас не интересовало даже то, где будет проводиться артподготовка, то есть где предстоит наибольший расход боеприпасов. При подсчете, как уже указывалось, нами бралось сразу все вооружение фронта с учетом даже войск усиления. И расход боеприпасов определялся тоже на все орудия. [107] Сразу скажу, что такая система подсчета себя, как правило, оправдывала.
Итак, боеприпасы на нужный фронт нами доставлены. По закрытым каналам до его командования доведены и задачи на операцию. В назначенное время все приходило в движение. Вот тут-то мы, в ГАУ, настоятельно добивались, чтобы нам уже в первой половине дня начала операции сообщали о результатах артподготовки да и самих боевых действий. И если нас информировали, что бой идет за третью линию траншей, то мы успокаивались. Ну а если даже к вечеру наши войска дрались всего лишь за вторую или даже первую линию траншей, тогда уже спокойствия не жди. Ведь нужен будет новый — и значительный! — расход боеприпасов...
Но мы, повторяю, удовлетворяли только разумные потребности фронтов. Такая позиция ГАУ была неизменной всю войну — и в первое время, когда у нас ощущался снарядный голод, и тогда, когда боеприпасов и вооружения было уже достаточно.
В этой связи вспоминается такой случай. Как-то (дело было уже в 1944 году) штаб Ленинградского фронта заявил в Ставке свои потребности в боеприпасах до девяти боекомплектов по тяжелым калибрам. Заявка привела нас в недоумение. Девять боекомплектов, притом по тяжелым калибрам!
Пришлось мне доказывать в Ставке необоснованность подобных расчетов. Справедливости ради скажу, что штаб Ленинградского фронта вскоре и сам понял, что хватил, как говорится, через край и вышел на нас с новой, уже реальной заявкой.
А вот еще один случай. Весной 1945 года враг, оказывая упорное сопротивление, ввел против войск 3-го Украинского фронта мощную танковую группировку. Завязались тяжелые бои в районе озера Балатон. Штаб фронта обратился к нам с просьбой о срочной доставке ему бронебойных снарядов. При этом в телеграмме пояснялось, что определенный запас таких снарядов у фронта есть, но при затяжных боях их может не хватить...
Просьба штаба фронта не являлась для нас невыполнимой. И ГАУ, конечно, помогло бы ему, если бы не то обстоятельство, что в это время основная масса боеприпасов шла как раз по плану, утвержденному в Ставке, 1-му Белорусскому фронту. Ведь предстоял штурм Берлина.
Почувствовав, видимо, наши колебания, товарищи из штаба 3-го Украинского фронта решили, что называется, [108] перейти в атаку: уже по телефону пригрозили пожаловаться в Ставку. И прогадали. Я не только не испугался их угрозы, но, напротив, сам посоветовал им обратиться лично к Сталину.
Этот телефонный разговор состоялся днем, и до вечера никаких распоряжений по поводу 3-го Украинского фронта из Ставки мне не поступило. И только уже вечером Сталин как бы мимоходом спросил:
— Вам звонили из штаба 3-го Украинского фронта? Я подтвердил: да, звонили. И доложил, что ответил отказом. Верховный, кивнув, сказал:
— Правильно.
На этом вопрос с жалобой на ГАУ был исчерпан.
Да, удовлетворение заявок фронтов подчас было делом довольно хлопотным. Но мы во всех случаях старались проявлять сдержанность, не шли на стычки даже в мелочах.
Конечно, в 1944—1945 годах, когда наша промышленность уже давала значительное количество боеприпасов и вооружения, начальник ГАУ и сам мог решать целый ряд вопросов по обеспечению фронтов. Но ведь существовала Ставка, высший руководящий военный орган. И то, что она утверждала, изменять уже не полагалось.
* * *
Генеральный штаб в годы войны, поглощенный прежде всего оперативными вопросами, не мог держать связь по поставкам с Госпланом СССР, так как и сама структура планирования поставок к этому времени изменилась. Довоенный стиль работы, когда Генштаб обобщал у себя все материальные потребности Красной Армии и передавал их затем в Госплан (не в деталях, естественно, а по общим объемам, так как главки давали свои обобщенные заявки уже обработанными в наркоматах и аппарате Госплана), с началом войны перестал себя оправдывать. Ведь все потребности резко возросли, а времени на прохождение лишних бумаг не осталось.
Госплан свою работу, конечно же, продолжал, но наркоматы уже нуждались в более тесной связи с военным ведомством. Это-то и побудило ГКО вскоре установить такой порядок, который бы соответствовал требованиям военного времени. Поясню его.
Каждому из членов Государственного Комитета Обороны было поручено единолично отвечать: одному — за выполнение плана поставок по авиационной технике, другому — по танкам, третьему — по вооружению и боеприпасам [109] и т. д. При члене ГКО, отвечавшем за поставки вооружения и боеприпасов, в конце 1941 года были созданы группы из ответственных работников Госплана и Совнаркома во главе с (вооружение) и (боеприпасы). После этого процесс планирования пошел через эти группы, державшие постоянную связь с наркоматами и ГАУ.
При участии представителей этих государственных органов сверстывались квартальные и месячные планы поставок, и Генштаб получал уже готовое постановление ГКО, которым были определены их объемы. От ГАУ же в Генштаб спускались данные по обеспеченности фронтов, которые были намного детальнее, чем сводки штабов. После этого руководству Генштаба требовалось лишь знать надежность поставок (не будет ли срывов) и общие ресурсы ГАУ. Эти сведения мы тоже давали.
Несколько слов о и . Это были специалисты высокой квалификации, исключительно трудолюбивые люди. Они имели у себя тоже очень знающих инженеров, подчинялись непосредственно ГКО, обладавшему непререкаемой властью по отношению к наркоматам. Обе руководимые ими группы с полным знанием дела и высокой требовательностью проработали всю войну. Естественно, держа постоянную связь с наркоматами и заводами, с представителями ГАУ. Люди Кирпичникова и Борисова сверстывали квартальные планы поставок, а уже на их основе корректировали месячные. В этих планах определялись количественные показатели поставок, их сроки, поставки комплектуемых изделий головным заводам поставщиками и вообще все мероприятия, обеспечивающие план. В том числе поставки сырья, полуфабрикатов, разного профиля металлов, электроэнергии, инструмента, станков, разного вида моторов и т. д. А если было нужно — обеспечение рабочей силой, пайками и прочими.
Да, это была трудоемкая, исключительно нервная работа. Она отнимала у подчиненных Кирпичникова и Борисова массу времени и сил. И лишь в 1944 году, когда поставки пошли в размерах, в полной мере обеспечивающих фронт, группы вздохнули несколько свободнее.
Не могу не сказать, что представителей этих групп подчас не очень-то жаловали некоторые ответственные работники оборонных наркоматов. И в первую очередь — за их жесткий контроль. Но уверен, что в душе и они были согласны с необходимостью такого бескомпромиссного планирования. [110] Сама реальная действительность настоятельно подсказывала, чтобы я работал в самом тесном контакте с указанными выше руководителями групп, наркомами и их заместителями. Ведь здесь решались вопросы поставок. Но в то же время мне вряд ли бы хватило даже суток на личную связь со всеми этими людьми и ведомствами. Значит, нужно было или до предела спрессовывать свое рабочее время, или... Или уметь находить в массе дел и связей то безусловно важное и необходимое, что обязательно потребует моего личного присутствия или просто вмешательства. В остальном же опираться на помощь своих заместителей, других работников ГАУ.
Так и начал поступать. Личные контакты — с членами ГКО, наркомами (иногда с их заместителями), руководителями Госплана и Генштаба. С другими начальниками ведомств — связь по телефону.
С главками наркоматов, заводами, начартснабами фронтов все вопросы, как правило, решали мои заместители. Я же вмешивался в их действия лишь при крайней необходимости.
Нужно иметь в виду, что проект квартального плана поставок вначале согласовывался со всеми заинтересованными наркоматами. А уже затем представлялся председателю ГКО. И обязательно — с визой начальника ГАУ. Почему? Да в силу того, что наше ведомство полнее других располагало всеми необходимыми данными, имея в промышленности своих инженеров и широко разветвленную военную приемку. При помощи этих людей, досконально знавших практические возможности заводов, на которых они находились, и достигалось согласие (правда, иногда после горячих споров с представителями наркоматов) по всем деталям представляемого в ГКО квартального плана.
Конечно, план представлял собой не просто перечень квартальных цифр поставок. К нему, кроме того, прилагался довольно солидный перечень мероприятий, при условии осуществления которых этот план только и мог быть выполнен. То есть нужно было предусмотреть тысячи и тысячи вопросов, причем конкретно по каждому заводу: что-то в случае надобности с него снять или что-то добавить к заданию.
Итак, во главу угла сразу же ставилось непременное выполнение плана. А для этого были нужны средства, труд, огромная энергия и беспрерывная забота о ходе дела от руководителей на местах до наркоматов включительно, от первичных парторганизаций до обкомов ВКП(б), от парторгов [111] ЦК ВКП(б), имевшихся на крупнейших заводах, до центрального аппарата партии,
В ходе претворения в жизнь принятого плана следовало тщательно контролировать выполнение всех намеченных во имя его реализации мероприятий. И здесь помимо руководства промышленности такой контроль вел аппарат ГАУ. Он совместно с представителями групп при ГКО и наркоматами изучал, в частности, возможности дальнейшего повышения производства боеприпасов, так как их исход по мере всевозраставшего ожесточения боев на фронтах неизменно увеличивался.
А теперь снова возвращаюсь к деятельности Дмитрия Федоровича Устинова и возглавляемого им наркомата.
Думается, нет нужды еще раз повторять, как трудно было Наркомату вооружения удовлетворять острейшие потребности фронтов. Но не могу не остановиться на том факте, что на долю Дмитрия Федоровича выпало, помимо прочего, и тяжкое бремя исправления (причем буквально на ходу, в кратчайшие сроки) ошибок, допущенных кое-кем непосредственно уже перед войной, до прихода в наркомат.
Начну с того, что тогда по совету бывшего начальника ГАУ Кулика Сталин распорядился снять с производства ряд ходовых видов вооружения и приступить к выпуску тех их образцов, которые не оправдали себя уже в первые месяцы войны. Так было, например, с самозарядной винтовкой СВТ, показавшей во фронтовых условиях довольно плохую надежность. Пришлось срочно заменять ее, организовав на Урале производство уже знакомых бойцам русских трехлинеек и карабинов, А одновременно наладить и массовую поставку в войска автоматов ППШ. Вновь возродить замороженное производство противотанковых ружей. А в связи с эвакуацией военных заводов организовать на Урале выпуск станковых пулеметов «максим». До их же массового производства дать армии в резко увеличенном количестве ручные пулеметы конструкции замечательного советского вооруженца .
Вновь налаживается выпуск 76-мм полковых пушек. Их, как и 45-мм противотанковые орудия, необоснованно сняли с производства в январе 1941 года.
Правда, к 1941 году армия была обеспечена этими калибрами полностью. Но в запасе их почти не было. А война есть война, на ней потери происходят не только в личном составе войск. Поэтому, пока шла разработка новых орудийных систем и запуск их в серий, необходимо было [112] возобновить производство старых, хотя бы в сокращенных размерах.
Да, в это время шла отработка новой, более мощной 57-мм противотанковой пушки. Но к началу войны ее опытные образцы только-только начали выпускаться. Следовательно, восстановление производства 45-мм противотанковой и 76-мм полковой пушек требовало своего скорейшего разрешения.
Сразу скажу, что, несмотря на все усилия Наркомата вооружения, это тоже потребовало определенного времени. Названные калибры вновь начали поступать в войска лишь осенью 1941 года.
Одновременно резко возросла потребность фронтов и в 76-мм дивизионных пушках. Кстати, в армии имелось несколько образцов этих орудий. Кое-где, например, оставались на вооружении стрелковых полков 76-мм полевые пушки образца 1902 года. А в стрелковых дивизиях внутренних округов состояли 76-мм пушки образца 1902/30 года. Основной же дивизионной пушкой, не считая орудий марки Ф-22, была 76-мм пушка образца 1939 года — УСВ, которая поступала в артиллерию приграничных военных округов.
Это орудие по своим боевым характеристикам было в общем-то неплохим. Оно имело раздвижной лафет и, следовательно, большие углы горизонтального и вертикального обстрела. Было легче, чем Ф-22, конструктивно лучше доработано и успешно прошло все войсковые испытания.
И все-таки некоторая сложность конструкции пушки УСВ не позволяла резко увеличить ее поставки. К тому же и ее вес был несколько великоват. Но самое главное, УСВ почти не годились для стрельбы по танкам. Следовательно, для орудия дивизионной артиллерии нужно было искать какое-то другое решение.
И оно было найдено. Уже в 1942 году мы приняли на вооружение новую 76-мм пушку ЗИС-3 конструкции . Ей и суждено было стать на весь период войны наиболее массовым орудием для нашей артиллерии.
Эта пушка прекрасно показала себя в боях. И в первую очередь в борьбе с бронированными целями. Высоко оценили ее боевые качества даже враги. Помнится, мне как-то рассказали, что консультант Гитлера по артиллерии заявил по поводу этого орудия буквально следующее: «Пушка ЗИС-3 является самой гениальной конструкцией в истории ствольной артиллерии». [113] Как я уже говорил, в первые месяцы войны шла эвакуация многих заводов Наркомата вооружения с запада на восток. А некоторые из тех, что остались на стационарной базе, но находились на удалении примерно рубежа Волги, подвергались в 1941 году налетам вражеской авиации. Все это, естественно, сказывалось на количестве выпускаемой ими продукции.
А фронты умоляли, просили, требовали боеприпасов и вооружения. И их нужно было дать! Поэтому эвакуированные на восток заводы, подчас установив свое оборудование под открытым небом, начинали работу. В декабре 1941 года с уральских заводов потоком пошли станковые пулеметы. Возникла острая нужда в снарядах для 25-мм и 85-мм зенитных орудий, и они были даны. В неимоверно трудных условиях увеличивалось производство 122-мм гаубиц, творцом которых был замечательный артиллерийский конструктор .
И за всем этим, понятно, стоял Наркомат вооружения, возглавляемый . И Дмитрий Федорович, и его заместители Василий Михайлович Рябиков, Владимир Николаевич Новиков, работники наркомата совершали подчас, казалось бы, невозможное. Но — совершали, подчиненные им заводы давали продукцию!
* * *
Наиболее напряженным выглядело обеспечение войск боеприпасами и вооружением на 1 января 1942 года. Потери первого полугодия войны по хорошо известным причинам были значительными. В вооружении нуждались не только фронтовые части, но и формирования, проводившиеся Ставкой. А в каких труднейших условиях находилась в это время наша оборонная промышленность, я рассказал только что.
И все-таки снова и снова хочется отдать должное героическому труду вооруженцев. Во втором полугодии 1941 года они поставили армии, например, 1,6 млн. винтовок и карабинов, 106,2 тыс. пулеметов (не считая пистолетов-пулеметов, которых тоже было поставлено 89,7 тыс.), 9,9 тыс. артиллерийских орудий, в том числе калибра 76 мм и крупнее. Промышленность Наркомата минометного вооружения за это же время дала 19,1 тыс. минометов.
В 1942 году наши войска постигла неудача на Керченском полуострове, потом на Юго-Западном фронте и, наконец, в боях под Воронежем, при отходе к Волге и на Кавказе. В этих условиях сложившаяся обстановка требовала особых усилий для повышения боеспособности Красной Армии. [114] И данная задача нами успешно решалась. К этому времени уже определился перелом в военном производстве. Достаточно сказать, что только в марте 1942 года от промышленности поступило 5016 полевых и зенитных орудий всех калибров — в два раза больше, чем, например, в ноябре 1941 года!
Возросло и производство стрелкового вооружения. Среднемесячный выпуск одного только автоматического оружия в первом полугодии 1942 года увеличился в 3,5 раза по сравнению со вторым полугодием 1941 года.
Несколько возрос и выпуск боеприпасов. За первое полугодие 1942 года их было произведено 65,8 млн. штук (включая авиабомбы и мины), на 2,9 млн. больше, чем за такой же период в 1941 году.
Из всех приведенных выше цифр видно, что наше военное производство из месяца в месяц набирало темп. А это вселяло уверенность, что не за горами и то время, когда Красная Армия уже не будет испытывать недостатка ни в боеприпасах, ни в самом совершенном вооружении.
Да, в течение всей войны шло неустанное совершенствование имевшегося в войсках вооружения, его модернизация. Принимались все новые и новые его образцы. Правда, их выпуск, естественно, требовал довольно серьезной перестройки производства. Но на это шли без колебаний.
В годы Великой Отечественной войны была, например, завершена работа по созданию более простого и маневренного станкового пулемета, который со временем заменил тяжелый (до 64 кг) «максим». Им стал 7,62-мм станковый пулемет Горюнова. Принято на вооружение 6 новых образцов стрелкового оружия, среди которых — 7,62-мм пистолет-пулемет ППШ, 7,62-мм пистолет-пулемет ППС, 7,62-мм карабин, 7,62-мм станковый пулемет СГ-43. Неплохо зарекомендовали себя 14,5-мм противотанковые ружья ПТРД и ПТРС (оба образца 1941 года).
Заслуга в создании всех этих образцов нового оружия принадлежит таким талантливым оружейникам, как , , .
Шло, как уже говорилось, и развитие артиллерийских систем. Это было вызвано в первую очередь тем, что у вражеских конструкторов боевой техники мысль не стояла на месте. В сражениях против наших войск противник вскоре начал применять, в частности, новые танки, пробить броневую защиту которых было уже не под силу, например, [115] 45-мм противотанковым орудиям и ПТР. И на смену им пришли 57-мм пушка ЗИС-2, а также уже упомянутая мной 76-мм пушка ЗИС-3. В мае 1944 года на вооружение была принята 100-мм полевая пушка системы , которая, имея начальную скорость полета снаряда порядка 900 м/с, явилась довольно эффективным средством для борьбы с такими мощными танками и самоходными орудиями врага, как «тигр», «пантера», «фердинанд».
В начале того же 1944 года был принят на вооружение и поступил в войска 160-мм миномет. Вес его мины достигал 40 кг, дальность стрельбы — 5 км. Этот миномет наряду с артиллерией применялся не только для уничтожения живой силы противника, но и для разрушения его полевых укреплений. Были созданы отдельные минометные бригады РГК, вооруженные этими минометами.
Таким образом, Красная Армия обеспечивалась вооружением не только в количественном, но и в качественном отношении. Я имею в виду, что ее войска получали все больше и больше такого вооружения, которое полностью отвечало запросам фронтового времени. И даже, если хотите, в чем-то опережало его.
С конца 1942 года войска Красной Армии начали все чаще проводить наступательные операции. Вот тут-то и сказалась наша предусмотрительность в отношении артиллерии большой и особой мощности. Ее полки, простоявшие до времени в тылу, теперь были направлены на фронт. И при организации прорывов в общем грохоте артиллерийской канонады зазвучали «прекрасные голоса» 203-мм гаубиц и 280-мм мортир. А иногда, перекрывая все и всех, вступали в дело и 305-мм гаубицы.
Огонь тяжелой артиллерии был сокрушительным не только по мощи, но и по точности стрельбы. Ее расчеты были обучены выше всяческих похвал. Оно и понятно: к довоенной, тоже в общем-то неплохой подготовке прибавились полтора года учебы в тылу. Причем учебы в самый тяжелый период Великой Отечественной войны.
Итак, артиллерия БМ и ОМ вступила в дело. Но не только одни ее снаряды крушили укрепления вражеской обороны. К этому времени значительно возросла ударная мощь и наших механизированных, танковых соединений. На вооружение уже поступали такие мощные самоходные артиллерийские установки, как СУ-76, ИСУ-122, ИСУ-152, современные тяжелые и средние танки. Под их ударами тоже нередко трещала по всем швам вражеская оборона. [116] Да, наш доблестный тыл за эти полтора года здорово поработал! Это руками его тружеников были созданы все те танки, САУ и орудия, которые теперь крушили хваленую крупповскую сталь. И что еще очень отрадно — у наших воинов было безотказное оружие и боевая техника.
А качество производимого вооружения обеспечивалось помимо ОТК заводов еще и строгой военной приемкой ГАУ. Обеспечивалось так квалифицированно, что я просто не помню случая, чтобы наша винтовка, автомат, пулемет или орудие когда-нибудь серьезно отказали в бою. А ведь это оружие использовалось в Заполярье и в предгорьях Кавказа, использовалось летом и зимой, в сушь и ненастную погоду. Но всегда служило верно. Причем при довольно несложном уходе за ним.
В военное время массовое производство вооружения потребовало пересмотра некоторых требований к нему с целью упрощения ряда технологических операций. При этом, естественно, этот пересмотр не должен был ухудшить качество вооружения, то есть не нарушить соответствия тактико-техническим требованиям, утвержденным для каждого конкретного образца. А они сводились примерно к следующему: живучесть оружия, безотказность его в бою, взаимозаменяемость запасных частей.
На заводах оборонной промышленности, и прежде всего на тех, которые производили вооружение, еще до войны был создан резерв специальных металлов, металлургических заготовок, полуфабрикатов по всем переходам, то есть операциям технологического процесса на весь производственный цикл. Однако настоятельные требования резкого повышения производства вооружения, повторяю, заставили вооруженцев пойти и на известные отступления от этих операций.
В чем же заключались эти отступления? Для пояснения приведу несколько конкретных примеров. Так, в ряде орудийных систем вместо скрепленных стволов и стволов со свободными трубами были внедрены моноблоки, что позволило резко увеличить их производство. Была внедрена и штампо-сварная конструкция кожухов орудийных стволов. А раньше для этого применялась трудоемкая поковка. Станины для лафетов тоже разрешалось изготовлять сварными вместо клепаных. Шире применялось литье под давлением.
Что это давало производству, показывает хотя бы такой пример: применение штампованных осей для прославленной [117] пушки ЗИС-3 вместе кованых сократило цикл их обработки в 20 раз!
Для экономии дефицитных металлов, в частности никеля и молибдена, разрешалось применение менее легированных сталей. А стали из ковкого чугуна шли, например, вместо цветных сплавов.
Добавлю еще, что в это время были снижены требования к внешней отделке минометов и отменена чистовая обработка наружных поверхностей деталей в стрелковом вооружении, не принимающих участия в автоматике. Механическая обработка деталей заменялась горячей штамповкой. Были уменьшены и нормы ЗИП — запасных частей, инструмента и принадлежностей. Например, к ручному пулемету ДП вместо 22 дисков давалось теперь 12. К автоматам взамен круглых дисков, довольно сложных в изготовлении и эксплуатации, был разработан и внедрен рожковый магазин.
Но, повторяю, какие бы замены ни производились, как бы ни ускорялось производство вооружения, требования к его надежности в бою не снижались.
К началу июля 1943 года советское командование в основном завершило подготовку к битве теперь уже на Курской дуге. Войска, действовавшие в районе Курского выступа, получили значительное усиление. Так, в состав Центрального и Воронежского фронтов с апреля по июль влилось 10 свежих стрелковых дивизий, 10 истребительно-противотанковых артбригад, 13 отдельных истребительно-противотанковых артиллерийских полков, 14 артполков, 8 гвардейских минометных полков, 7 отдельных танковых и самоходно-артиллерийских полков. С марта по июль в распоряжение этих фронтов было передано в общей сложности 5635 орудий и 3522 миномета.
Значительное усиление получили также Степной военный округ, части и соединения Брянского и левого крыла Западного фронтов.
А вот как выглядело соотношение средств (я, естественно, имею в виду в первую очередь артиллерию) конкретно по каждому фронту. В составе Центрального фронта к началу июля было (с учетом войск ПВО) 5282 орудия всех калибров, 5637 минометов (82-мм и 120-мм), 1783 танка и самоходно-артиллерийских установок. Против него противник имел около б тыс. орудий и минометов и до 1200 танков и штурмовых орудий.
В войсках Воронежского фронта имелось на тот же период 4029 орудий всех калибров, 4150 минометов (тоже [118] 82-мм и 120-мм), 1661 танк и самоходно-артиллерийская установка. А у противостоящего противника соответственно 4 тысячи орудий и минометов и до 1500 танков и штурмовых орудий.
В составе Степного военного округа было 3397 орудий, 4004 миномета и 1551 танк и САУ.
Таким образом, общее соотношение сил и средств на северном фасе складывалось в пользу советской стороны. Здесь наши войска превосходили противника по танкам и САУ в 1,5 раза, по артиллерии — в 1,8 раза. Правда, на направлении главного удара — в полосе обороны 13-й и правого фланга 70-й армий — гитлеровское командование создало перевес в людях в 1,2 раза и добилось равенства в танках. И лишь в артиллерии советские войска сохраняли небольшой перевес.
На южном фасе Курского выступа советские войска превосходили врага в артиллерии в 2, а в танках и САУ в 1,1 раза. Однако на направлении готовящегося удара немецко-фашистское командование и здесь добилось временного перевеса в силах и средствах. Следовательно, сосредоточение превосходящих сил на направлениях главных ударов севернее и южнее Курского выступа позволяло врагу нанести мощные первоначальные удары по войскам Центрального и Воронежского фронтов.
Но ведь был еще и Степной военный округ с его тысячами орудий и танков, довольно большими людскими ресурсами (с учетом ВВС — 573 тыс. человек). Ему-то Ставка и поставила задачу не допустить возможного прорыва крупных группировок врага в восточном направлении как со стороны Орла, так и Белгорода, для чего подготовить контрудары в направлениях Малоархангельск, Щигры, Курск, Обоянь, Белгород. Таким образом, Степной военный округ как заранее подготовленное формирование резерва Ставки не только увеличивал глубину обороны советских войск, но и был готов к решению наступательных задач стратегического значения.
А пока штабы и войска готовились к этой новой стратегической операции, ГАУ по заданию Ставки ВГК усиленно обеспечивало фронты вооружением и боеприпасами. Так, в период с марта по июль им из центра было отправлено: винтовок и автоматов — свыше 0,5 млн. единиц, пулеметов, ручных и станковых, — 31,6 тыс., крупнокалиберных — 520 штук, противотанковых ружей — 21,8 тыс., орудий и минометов —единиц. Таким образом, только вооружения за этот период фронтам было отправлено [119] 3100 вагонов и платформ. Такой подачи вооружения на обеспечение одной лишь стратегической операции история еще не знала. Да это было новым и для ГАУ {7} .
Я не буду подробно описывать здесь ход оборонительной операции советских войск под Курском. Это дело полководцев, непосредственных участников тех событий. Скажу лишь, что в ходе Курской оборонительной операции войска Центрального и Воронежского фронтов сорвали все попытки гитлеровского командования окружить и уничтожить более чем миллионную группировку советских войск. Сражения носили исключительно упорный характер. По своему размаху и напряженности они стоят в ряду крупнейших сражений второй мировой войны. Ведь с обеих сторон в операцию в целом было вовлечено до 2,5 млн. человек, 37,8 тыс. орудий и минометов, 8 тыс. танков, САУ и штурмовых орудий, 6 тыс. боевых самолетов!
Но главное все-таки было в другом. В летнем сражении 1943 года Красная Армия сорвала наступление фашистов в самом его начале, буквально за несколько дней. Никогда еще наступательная стратегия гитлеровцев не терпела такого краха в столь короткие сроки!
Контрнаступление Красной Армии, открывшее новый этап Курской битвы, началось тогда, когда на белгородско-харьковском направлении шло еще оборонительное сражение, а на орловском продвижение противника было только-только остановлено. Более конкретно это выглядело так:
войска левого крыла Западного и Брянского фронтов, не связанные отражением вражеского натиска, нанесли удар на орловском направлении 12 июля. Армии правого крыла Центрального фронта перешли в контрнаступление 15 июля. Воронежский и Степной фронты во взаимодействии с Юго-Западным начали его на белгородско-харьковском направлении позднее всех — 3 августа.
Итак, орловское направление. К началу наступления на этом направлении нами было сосредоточено огромное количество огневых средств — более 21 тыс. орудий и минометов, 2400 танков и САУ! А в ходе контрнаступления наших войск на белгородско-харьковском направлении — еще 12 тыс. орудий и минометов и 2400 танков и самоходно-артиллерийских установок. Итого на новом этапе Курской битвы в деле участвовало 33 тыс. артиллерийских и [120] минометных стволов! И это не считая танков, САУ, реактивной артиллерии. Представляете, какое море карающего огня обрушивалось в эти незабываемые дни на противника!
А как обеспечивалась эта стратегическая операция боеприпасами? Начну с ее оборонительного этапа.
По тяжелым калибрам фронты перед началом операции имели от 3 до 5 боекомплектов снарядов. А всего около 20 млн. снарядов и мин, 630 млн. боеприпасов для стрелкового оружия и 7 млн. ручных гранат.
Но подача боеприпасов проводилась, естественно, в течение всей операции. А это составило довольно внушительную цифру — 4781 вагон!
Если говорить о среднесуточной подаче, то она составляла: Центральному фронту — 51 вагон, Воронежскому — 72 вагона. Брянскому — 31 вагон. Всего трем фронтам в среднем за сутки подавалось 154 вагона, то есть 6 железнодорожных составов{8} !
Весьма показательны и данные о расходе боеприпасов в этой операции. Только за период с 5 по 12 июля 1943 года войска Центрального фронта израсходовали 1083 вагона боеприпасов, то есть 135 вагонов в каждые сутки.
Но это — войска фронта. А представьте себе, что только одна 13-я армия за 8 суток ожесточенных боев выпустила по противнику 817 вагонов снарядов! Просто диву даешься, как выдержали это адское напряжение стволы ее артиллерии!
О накале же боев с танками противника говорят следующие цифры:
— на Центральном фронте было израсходовано патронов ПТР (на день бояштук);
на Воронежском фронте — на день бояштук).
А всего за оборонительный период было израсходовано около 3 млн. снарядов и мин (2165 вагонов).
Но еще более впечатляющие цифры за всю Курскую битву. В ходе ее наши войска выпустили по противнику 14 млн. мин и снарядов, 500 млн. винтовочных и автоматных патронов, 3,3 млн. патронов для пулеметов ДШК, 3,6 млн. патронов для противотанковых ружей, израсходовали почти 4 млн. ручных гранат. А чтобы подвезти все это, потребовалосьвагонов!
|
Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 |
