Итак, моя заграничная учёба закончилась. Я снова вернулся в свой округ, в уже знакомую читателю группу инспекции.

Но летом 1937 года меня назначили начальником артиллерии Белорусского военного округа. Включился в работу с большим желанием. А дел было очень много, приходилось почти постоянно находиться в войсках и на полигонах.

До сих пор с теплым чувством вспоминаю своего помощника , впоследствии ставшего генерал-лейтенантом артиллерии. Да и вообще в управлении начальника артиллерии округа было немало великих тружеников. С утра до поздней ночи работали, например. сотрудники отдела артснабжения. Ведь нужно было вести учет деятельности всех окружных артскладов, войск, заботиться об отпуске им необходимого вооружения, боеприпасов, запчастей, смазки и тому подобного. Словом, дел невпроворот. И все — спешные, срочные, сверхсрочные.

Кстати, такой напряженный ритм работы был не только в нашем Белорусском военном округе. И в Северо-Кавказском, и в Киевском Особом военном округе я видел одну и ту же обстановку — работники отдела артснабжения везде с утра до поздней ночи сидели на учетных и снабженческих делах, нагрузка у них была везде предельной. В СКВО начартснабом работал , впоследствии генерал-майор; в КОВО — (с 1942 года — заместитель начальника ГАУ, генерал-полковник артиллерии к концу войны). И оба являли собой пример невероятной выносливости, преданности порученному делу.

Но вернусь снова в свой, уже ставший родным Белорусский военный округ. Вскоре здесь произошла смена [37] руководства. Ушел от нас , и командовать войсками БВО стал , активный участник гражданской войны (тогда он командовал дивизией). Поступил учиться в Академию Генерального штаба , и начальником оперативного отдела был назначен . Он сразу же зарекомендовал себя в высшей степени подготовленным штабным работником, прекрасным руководителем отдела. А это было тем более важно, что войска как раз готовились к большим окружным маневрам.

Эти маневры прошли осенью 1937 года. Руководил ими уже . На маневрах присутствовал нарком обороны . С ним прибыли начальники родов войск, а следовательно, и назначенный вместо новый начарт РККА .

Как я уже знал, Воронов недавно вернулся из Испании. О его делах там красноречивее всяких слов говорили награды — ордена Ленина и Красного Знамени. Следовательно, боевой опыт он уже имеет. И от этого было еще интереснее, что же скажет новый начарт, что посоветует учесть в боевой подготовке, чем поможет артиллерии округа.

Воронов вызвал меня к себе к вечеру второго дня маневров. Я нашел его в салон-вагоне поезда, где временно поселился и нарком обороны. Мы поговорили всего минут пять: Воронова ждали какие-то неотложные дела. Отпуская меня, он пообещал, что наша беседа будет продолжена. Но после маневров времени для этого у него, видимо, уже не было.

Лишь в декабре 1937 года на сборах начальников артиллерии округов поделился с нами общими впечатлениями о боях с фашистскими войсками в Испании. Подчеркнул большое значение артиллерийского огня. Призвал и дальше работать над совершествованием артиллерийско-стрелковой подготовки комсостава, решением тактико-огневых задач в пределах артгрупп поддержки пехоты и контрбатарейной борьбы.

В том же декабре 1937 года меня перевели на должность начарта Северо-Кавказского военного округа. Правда, убыл я туда лишь в начале февраля 1938 года — приказ на меня шел из Москвы до Смоленска больше месяца.

Прибыл в Ростов-на-Дону. Считай, в родные места. Ведь в этом округе я прослужил с 1921 по 1934 год!

Командующий войсками СКВО и член Военного совета встретили меня сначала [38] довольно сдержанно. Что это, мол, за переведенец из приграничного округа во внутренний? Но, узнав, что имеют дело со старожилом округа, сразу же подобрели.

В начале декабря 1938 года состоялись вторые сборы начальников артиллерии округов. Их снова проводил начарт РККА . На сборах нас познакомили с новыми, вернее, переизданными и уточненными уставами. Провели несколько занятий по специальности, в том числе и игру на картах по теме «Прорыв укрепленной полосы». И мы разъехались.

В Ростове-на-Дону меня ждало сразу два известия. Во-первых, мне присвоили воинское звание комбриг. Во-вторых, состоялся приказ о моем назначении начальником артиллерии самого крупного военного приграничного округа — Киевского Особого. Выходит, снова собирайся в путь-дорогу.

Прибыл я в КОВО в конце декабря 1938 года. Работы в этом округе, имевшем в своем составе более 100 артполков (в том числе несколько артполков РГК, включая калибры 203 и 280 мм), было очень много. Боевая подготовка велась с большим напряжением. К этому нас вынуждала и все более осложнявшаяся международная обстановка. А округ, повторяю, был приграничным.

На учениях и боевых стрельбах неустанно повышали свое огневое мастерство артиллеристы всех рангов, начиная от батальонной артиллерии и кончая 280-мм батареями. Кроме того, на этих учениях мы имели реальную возможность усиливать стрелковые дивизии и корпуса полками артиллерии РГК.

А дело тем временем шло к большому пожару — второй мировой войне. И она вспыхнула. 1 сентября 1939 года фашистская Германия напала на Польшу. А 17 сентября советские войска, чтобы предотвратить дальнейшее распространение гитлеровской агрессии на восток, взяли под защиту население Западной Украины и Западной Белоруссии.

В освободительном походе 1939 года наши дивизии и их артиллерия проявили большую мобильность. Достаточно сказать, что на новые границы войска вышли планомерно, в точно указанные им сроки. Организованность и порядок на марше были образцовыми. Если, конечно, не считать отдельных недоразумений.

Не могу не вспомнить в этой связи о том, как был освобожден город Львов. Наши войска перешли границу с [39] Польшей у Подволочиска (на тернопольском направлении). Но то ли из-за новизны возникшей обстановки, то ли из-за излишней осторожности получилось так, что к исходу 17 сентября передовые части 6-й армии, которой командовал , были все еще в десятке километров от Тернополя.

В ночь на 18 сентября командующий войсками КОВО (теперь уже командующий Украинским фронтом) командарм 1 ранга приказал мне немедленно отправиться к , составить из его частей передовой отряд, имея в нем батальон пехоты на автомашинах, бригаду танков, и 18 сентября быть с этим отрядом во Львове. Со мной в штаб 6-й армии отправился для выяснения обстановки на месте , до начала освободительного похода — начальник штаба округа.

На рассвете 18-го мы прибыли к Голикову. В это время его передовые части уже подходили к Тернополю, где были встречены огнем со стороны отдельных групп польских жандармов, засевших в костелах и на чердаках домов. Но это трудно было назвать сопротивлением.

Лишь к 18 часам 18 сентября мне удалось сформировать на западной окраине Тернополя передовой отряд. В него вошли 200 человек стрелков на автомашинах, 32 танка БТ и 5 броневиков. Большую помощь в этом деле мне оказал и представитель наркома обороны .

Не задерживаясь больше ни на минуту, двинулись на Львов. В пути сопротивления не встречали. За Золочевом, например, прошли мимо стоявшего на привале польского тяжелого артиллерийского полка. Офицеры и солдаты проводили нашу колонну молчаливыми взглядами.

К б часам 19 сентября подошли к селению Винники, что в 3 километрах восточное Львова. И тут с запада, со стороны города, услышали артиллерийскую стрельбу. Увеличили скорость. И вдруг впереди, охватывая Львов с юга, показались пехотные цепи немцев. Кстати, с немцами нам было приказано не вступать в конфликт. Но о том, что новая граница СССР теперь проходит по реке Сан, было заранее объявлено по радио. Следовательно, немцы об этом тоже должны были знать. Так почему же они штурмуют Львов?

Остановив свой отряд, мы с Окой Ивановичем Городовиковым отправились к немцам. С их стороны нам навстречу тоже выехали две легковые машины. В одной из них находился командир пехотного полка.

Не отвечая на фашистское приветствие полковника, мы [40] объявили ему о задаче, стоящей перед нашим отрядом, и предложили немедленно отвести вверенные ему подразделения от Львова. Гитлеровец же заявил, что имеет приказ штурмовать город и будет его выполнять. Я повторил полковнику, что Львов отныне советский город, наша граница теперь у Перемышля, об этом объявлено по радио, и поэтому боевые действия немецких войск подо Львовом должны быть немедленно прекращены. Они обязаны отойти за Сан.

Командир немецкого полка опять сослался на приказ своего высшего командования, которое сейчас находится в местечке Комарно. Предложив полковнику дать мне сопровождающих, я вознамерился сам проехать в Комарно. Немец стушевался. Затем заявил, что дорога на Комарно небезопасна, поэтому будет лучше, если он снесется с командиром дивизии по рации. И штурмовать Львов тоже пока воздержится. Я дал свое согласие на подобный вариант.

Лишь под вечер 19 сентября немецкие войска начали уходить с восточной стороны Львова. А 20 сентября мы с прибывшими к тому времени , и вступили в переговоры с начальником львовского гарнизона генералом Лангером о порядке сдачи нам города. Они были успешными.

Итак, с выходом на новую границу и передислокацией частей 5, 6 и 12-й армий на территорию Западной Украины возникли дополнительные трудности по расквартированию войск, созданию артполигонов. И они со временем были выбраны в районах Ковеля, Яворува (подо Львовом) и Станислава. [41]

Глава вторая.

Накануне

Войска Киевского Особого военного округа на новых местах незамедлительно приступили к боевой учебе. А тем временем 30 ноября 1939 года начались военные действия на Карельском перешейке и западной границе с Финляндией. Подталкиваемое фашистской Германией, финское правительство, не внемля голосу разума, решило начать войну с Советским Союзом.

Сначала войска Ленинградского военного округа наступали. 2—3 декабря в районе Тайпален-йоки 142-я стрелковая дивизия, а к 12 декабря и остальные соединения 7-й армии вышли к мощным укреплениям линии Маннергейма. Но здесь наступление советских войск застопорилось. Пришлось срочно наращивать силы, беря части и из других округов. На фронт севернее Петрозаводска из КОВО перебросили 44-ю стрелковую дивизию. Потом по требованию Генерального штаба на Карельский перешеек из нашего округа убыло несколько артиллерийских полков РГК, в том числе 137-й полк, вооруженный 203-мм гаубицами. По распоряжению центра было отправлено и немало транспортов с боеприпасами.

В это время , ставший с января 1940 года командующим только что созданным Северо-Западным фронтом, с разрешения наркома обороны вызвал меня к себе в Ленинград, где тогда находился штаб фронта. Но по пути мне надлежало еще остановиться в Москве, чтобы представиться Народному комиссару обороны СССР.

По прибытии в Москву направился в приемную наркома. Состоявший при нем для особых поручений комкор , ловко управляясь с доброй полдюжиной телефонов, коротко пояснил, что нарком сейчас очень занят и вряд ли найдет время меня принять. Но тут же предложил все же подождать. [42] Я присел к столику, на котором лежали газеты, и, просматривая их, одновременно начал наблюдать за работой Хмельницкого. В приемную то и дело заходили незнакомые мне военные в довольно высоких званиях. Да, до этого я в столь представительных учреждениях не бывал, поэтому чувствовал себя немного неловко.

Минут через тридцать комкор Хмельницкий, побывав в кабинете наркома, передал, что Ворошилов ждет меня. Я встал и направился по вызову.

До этого с мне лично встречаться не приходилось. Но в моем представлении он был тем, кем тогда являлся для всей армии и советского народа, — крупнейшим партийным и военным деятелем, близко стоявшим к .

Когда я вошел в кабинет, Ворошилов, к моему удивлению, поднялся, вышел из-за письменного стола и пошел мне навстречу. Остановившись на середине кабинета, я представился. Крепко пожав мою руку, Климент Ефремович предложил сесть и сам устроился в кресле напротив. И сразу же перешел к деловому разговору. Сказал, что на Карельском перешейке сейчас находятся едва ли не все старшие артначальники РККА, в том числе , и , поэтому ему не совсем понятно, зачем требует еще и меня.

— Исходя из этого, — заявил нарком, — я разрешаю вам, товарищ Яковлев, пробыть на фронте всего лишь пять суток. Затем возвращайтесь к себе в Киев.

Неожиданно для меня, в общем-то знакомого наркому лишь по анкетным данным человека, Ворошилов вдруг перешел к довольно откровенной беседе и заявил, что советско-финляндская война оказалась более трудной, чем предполагали и утверждали кое-кто из крупных начальников, в том числе и командование Ленинградского военного округа. Наши войска дерутся с сильным противником, умело укрепившим свое предполье и создавшим такую мощную оборонительную линию, как линия Маннергейма. Но все же, еще раз подчеркнул , главные испытания ждут нас на западе, со стороны фашистской Германии.

После этого нарком спросил, как выглядят, по моему мнению, в данное время войска КОВО: какова их боевая готовность и что собой представляет оставшееся в Киеве командование округа. Потребовал дать характеристику на каждого из оставшихся заместителей командующего войсками, начальника штаба, основных начальников родов войск и командующих армиями. [43] Как мне представлялось, я ответил на вопросы наркома удовлетворительно. При этом постарался сделать упор на ответы на профессиональные вопросы, избегая касаться характеристик личностей. Позволил себе доложить, что мне не совсем нравится отправка ряда артполков РКГ и некоторых корпусных артиллерийских полков из КОВО на север, а также изъятие значительной части окружных боезапасов. На это ничего не ответил, лишь что-то черкнул у себя в рабочем блокноте.

Наша беседа с наркомом обороны продолжалась около сорока минут. Отпуская меня, Ворошилов вновь приказал доложить Тимошенко, что разрешает мне пробыть на фронте всего лишь пять суток. Пять суток, и не больше!

Около 7 часов утра следующего дня я был уже в Ленинграде. В штабе фронта у застал . Но не успели мы с ним и поздороваться, как командующий фронтом, подозвав меня к карте, показал на ней командный пункт комкора и приказал немедленно выехать к нему. Захватив с собой полковника, который, как оказалось, должен был принять стрелковую дивизию вместо снятого командира, мы отправились в путь. Мне было приказано на месте разобраться, почему войска корпуса топчутся на месте и не имеют даже малейшего успеха, а затем вернуться в штаб фронта с докладом.

был удивлен моему появлению у него. Я же с интересом рассматривал его. Небольшого роста, подвижный...

Да, раньше я Батова никогда не видел. Но знал, что он воевал в Испании, где оказал большую помощь республиканцам. Словом, передо мной был командир, уже, как говорится, понюхавший пороху.

Доложил ему о задании, полученном от командующего фронтом. Батов подвел меня к амбразуре НП (он у него находился на скате высоты, обращенном к противнику, едва ли не сразу за боевыми порядками батальонов), показал вперед:

— Видите?

А чего видеть? Сразу же от высоты начиналось ровное поле, упиравшееся дальним своим концом в густой лес. И ничего больше...

— Да вы не туда смотрите. Вот сюда, ближе, приглядитесь.

Теперь я увидел. На снегу почти ровной цепочкой лежали [44] наши бойцы. И постреливали в сторону леса. Им оттуда тоже отвечали довольно плотным огнем.

— В том лесу — финны, — начал пояснять . — Засели в нем крепко. Каждый участок предлесного поля ими пристрелян. Да так, что подчас и головы не поднимешь. Наши роты продвигаются к нему в основном по-пластунски, используя темное время суток. Много ли так навоюешь?.. И еще, — после короткой паузы продолжил Батов. — Артиллерия корпуса, не имея точных разведданных, совершает, как правило, огневые налеты по площадям. Но что это дает в густом лесу? Одна лишь трата снарядов.

Да, комкор был прав. В лоб здесь не возьмешь, надо искать обходные пути, действовать, например, через озерные дефиле, находившиеся на флангах. Требовались и подразделения лыжников: пешим бойцам по такому глубокому снегу продвигаться очень трудно.

Поделившись своими выводами с и поговорив с начальником артиллерии корпуса, я вернулся в Ленинград, где и доложил обо всем увиденном . Заодно напомнил ему и о сроке моего пребывания на фронте, данном мне наркомом.

Тимошенко кивнул, давая этим понять, что принял мои слова к сведению, и тут же поручил побывать в корпусах армии, которой командовал .

Поехал туда с большой охотой, так как давно знал и уважал Грендаля, в прошлом отличного артиллериста, а теперь вот командарма. Кроме того, я с полным основанием считал своим учителем, ибо по его книгам по артиллерии и другим печатным трудам в свое время проходило мое командирское становление.

Грендаль, а также член Военного совета армии встретили меня приветливо, и я смог обменяться с ними мнениями по многим артиллерийским вопросам, волнующим, в частности, Тимошенко.

Несколько раз мне довелось побывать и на КП начальника артиллерии 7-й армии , а также у его начальника штаба , который тоже имел довольно фундаментальную артиллерийскую подготовку. До советско-финляндской войны Говоров не раз являлся руководителем военных игр на сборах начальников артиллерии округов. Сейчас же с присущей ему энергией и деловитостью подготавливал необходимые расчеты для решающего удара нашей артиллерии по линии Маннергейма. И в том, что этот удар в феврале [45] 1940 года был успешно осуществлен, есть и его немалая заслуга.

Во время пребывания на Северо-Западном фронте я был буквально обескуражен малой результативностью артиллерийского огня, хотя артиллерия применялась, и в большом количестве. С удивлением знакомился с ведомостями о расходе боеприпасов только за один декабрь 1939 года, то есть за тот период, когда нашими войсками в общем-то не было достигнуто каких-либо заметных успехов. Войска расходовали боеприпасы так, как им этого хотелось, при этом совершенно не учитывая, соответствует ли калибр орудий важности целей на поле боя.

И это не было только моим личным мнением. В докладе, подготовленном вскоре для наркома обороны довольно компетентными товарищами, также говорилось: «Артчасти ведут безудержный огонь без достаточной разведки целей, не достигая нужного результата. Один 116-й артполк расстрелял с 30 ноябрямм выстрелов (72 вагона). Относительный расход самых тяжелых калибров часто превышает расход дивизионной и полковой артиллерии. Например, 316 адбм израсходовал 18 декабря 1939 года по шестьдесят снарядов на 280-мм мортиру, а за этот же день в 123-й стрелковой дивизии на полковую и дивизионную пушку израсходовано 18 выстрелов, а на 45-мм пушку — 9 выстрелов. В том же дивизионе и в 455 aп подавались команды на беглый огонь из 280-мм мортир и 152-мм пушек-гаубиц образца 1937 года. Бывали случаи, когда общевойсковые начальники требовали вести ночью беспокоящий огонь из 280-мм мортир по дорогам. Отношение к экономии и сбережению артвыстрелов в войсках пренебрежительное»{1} .

Словом, нашим артиллеристам нужно было еще учиться воевать.

* * *

Да, советско-финляндская война выявила целый ряд серьезных пробелов в тактической и огневой подготовке наших войск. Вот почему назначенный в мае 1940 года наркомом обороны потребовал со всей серьезностью отнестись к анализу прошедших событий, в короткий срок устранить имевшие место пробелы и недоработки. И прежде всего путем усиленных полевых занятий и учений. [46]

Уже осенью в большинстве стрелковых дивизий РККА такие учения были подготовлены и проведены. Причем с боевой стрельбой артиллерии.

Обычно подобные учения проводились как наступательный бой стрелковой дивизии на перешедшего к обороне противника. При этом ее артиллерия усиливалась одним-двумя артполками РГК и должна была отработать вопросы пристрелки целей, артподготовки и сопровождения атаки пехоты огневым валом.

На одном из таких учений, проводившемся на Яворувском полигоне 99-й стрелковой дивизией, присутствовал Нарком обороны СССР с рядом ответственных товарищей. Учение прошло очень поучительно, командование и личный состав дивизии получили благодарность от .

Забегая несколько вперед, скажу, что в тяжелые дни июня 1941 года 99-я стрелковая дивизия будет доблестно сражаться под Перемышлем с фашистскими войсками и нанесет им довольно значительные потери. И отступит только по приказу.

Но это своеобразное отступление. Теперь снова продолжим разговор о делах в КОВО.

Перед войной Киевский Особый военный округ являлся самым крупным приграничным округом. Им с назначением в мае 1940 года Народным Комиссаром обороны СССР стал командовать прославившийся в боях на Халхин-Голе генерал армии . Под его руководством боевая подготовка в войсках округа продолжала вестись довольно энергично и поучительно, что позволяло не только совершенствовать выучку подразделений, частей и соединений, но и активизировать подготовку штабов корпусов и армий, то есть существенно поднять оперативную подготовку. Этому во многом способствовала и служба в штабе, в управлениях округа таких знатоков военного дела, как И. X. Баграмян, , и других.

Стрелковые дивизии в приграничной полосе КОВО содержались в относительно упорядоченных штатах. А вот те соединения, что дислоцировались внутри округа, имели их сокращенными, доходящими подчас до 3000 человек личного состава. Укрепленные районы, до осени 1939 года находившиеся вблизи старой границы, тоже были частично законсервированы, а их личный состав, влившись в инженерно-строительные части, перешел на новую границу, где с [47] лета 1940 года началось строительство новых УРов. Вполне понятно, что это строительство не могло быть закончено к лету 1941 года, то есть к началу Великой Отечественной войны.

Подготовка артиллерии в самый канун войны затруднялась еще и тем, что в это время должности начальника артиллерии РККА уже не существовало. Еще в середине 1940 года по настоянию заместителя наркома обороны ее ликвидировали и ввели в ГАУ, начальником которого и был Кулик, должность заместителя начальника ГАУ по боевой подготовке артиллерии. Но что это была за должность! При этом заместителе начальника ГАУ существовало лишь небольшое отделение боевой подготовки...

Словом, это был возврат к старому, не оправдавшему себя методу руководства. Ведь известно, что до 1935 года существовала должность инспектора артиллерии РККА, которую занимал всесторонне образованный, энергичный артиллерист . Но... Инспектор не обладал многими правами, которые бы позволяли ему быть полноценным высшим артиллерийским начальником, руководящим и полностью отвечающим за развитие и боевую подготовку артиллерии. Вот почему в 1935 году вместо должности инспектора артиллерии учредили должность начальника артиллерии РККА, что отвечало значению артиллерии как рода войск. Начальник артиллерии ведал разработкой уставов, наставлений, программ боевой подготовки всех видов артиллерии, руководил, контролировал и отвечал за ход ее боевой подготовки. Ему подчинялись даже артиллерийские военно-учебные заведения. Управление кадров Наркомата обороны согласовывало с ним вопросы назначения высшего и среднего комсостава. Начальнику артиллерии РККА в специальном отношении подчинялись и начарты округов.

Начальник артиллерии РККА участвовал в согласовании всех тактико-технических требований на артиллерийское вооружение, разрабатывавшееся промышленностью по заказам ГАУ, и организовывал войсковые испытания опытных образцов артиллерийского вооружения, которые ГАУ предъявляло после своих полигонных испытаний. Таким образом, решающее слово о принятии на вооружение того или иного образца орудия принадлежало начальнику артиллерии. Если, конечно, не было иных мнений со стороны руководства Генерального штаба. Народного комиссара обороны СССР или в правительстве. [48] В свою очередь ГАУ строго контролировало правильность эксплуатации поставленного им в войска вооружения, и строевые артиллеристы несли строгую ответственность за недостатки, которые инспекции ГАУ обнаруживали. Все было поставлено разумно, и вот в 1940 году все это нарушилось... Зачем? Для чего? Что, например, мог предпринять теперь по должности заместителя начальника ГАУ ? Ничтожно мало! Его требований к принимаемому к разработке артиллерийскому вооружению начальник ГАУ мог и не утвердить. Опротестовывать недостатки в вооружении, обнаруженные в войсках, он также затруднялся, так как все замыкалось на ГАУ, в котором он был всего лишь заместителем начальника. Недостатки в эксплуатации артиллерийского вооружения со стороны строевых артиллеристов тоже не имели к нему непосредственного отношения.

Таким образом, потеряв самостоятельность, уже непосредственно влиять на ход боевой подготовки артиллерии в военных округах не мог, да и в центре с ним уже считались не так, как прежде.

В декабре 1940 года в Детском Селе, что в Ленинградской области, при АКУКСе состоялись сборы начартов округов. Их проводил заместитель наркома обороны (он же начальник ГАУ) Маршал Советского Союза .

Руководителями групп были назначены начарты округов генералы , и я. Разработки тактических занятий им были доставлены из Москвы. Темы этих занятий, как помнится, включали в себя вопросы прорыва долговременной оборонительной полосы, наступления и прорыва полевой обороны противника.

, вопреки своему беспокойному характеру, на этих занятиях, где прорабатывались вопросы использования и управления крупными массами артиллерии, ни во что не вмешивался, сидел молча. Мы, честно говоря, дивились этому. Но потом, когда он все-таки не выдержал и попытался поправить одного из руководителей группы, поняли, что в вопросах оперативного искусства и боевого применения артиллерии он, мягко выражаясь, слабоват.

На сборах нас познакомили с опытными образцами 107-мм пушки, предназначенной для замены в войсках 76-мм дивизионных орудий, а также с образцами 210-мм и 350-мм пушек.

К сожалению, на сборах совершенно не обсуждался [49] вопрос такого свойства. В те годы шло интенсивное насыщение армии современной боевой техникой, создавались даже механизированные и танковые корпуса. А вот роль артиллерии в будущей войне, хотя она формально и признавалась всеми нашими боевыми уставами как главная огневая сила, на практике, опять же к сожалению, несколько принижалась.

Поясню эту мысль более популярно. Мы уже были свидетелями того, как на прошлых сборах во время показных учений стрелковым дивизиям придавалось по два-три артполка резерва Главного Командования. Для управления ими (это настоятельно диктовала сама действительность) нужны были полнокровные штабы артиллерии в стрелковых соединениях. А для подготовки артиллерийских полков резерва Главного Командования в мирное время — старшие начальники со своими штабами. Всего этого не было. Больше того, добиться, чтобы артполки РГК были сведены в артиллерийские дивизии или хотя бы в артбригады, до начала Великой Отечественной войны так и не удалось. Почему-то считалось, что соединения должны быть в стрелковых, механизированных и танковых войсках. Но только не в артиллерии.

Это было большое упущение. И совершенно противоречило тому вниманию, которое уделялось партией и правительством (а впоследствии, как я узнал, и лично ) быстрейшему росту всех видов артиллерии.

После сборов руководителей групп , и меня вызвали в Москву для участия в совещании высшего командного и политического состава РККА, которое проводил Народный комиссар обороны СССР. На совещании присутствовали и секретари ЦК ВКП(б) и .

Ход этого совещания довольно полно описан в мемуарах . Я же остановлюсь на нем лишь в части, меня касающейся. Потому что на совещании пришлось выступить и мне.

Работая над воспоминаниями, я решил освежить память и просмотреть архивные документы тех лет. И вдруг, к великому изумлению, обнаружил в них... текст своего выступления на совещании.

Но прежде чем привести выдержку из него, оговорюсь: в докладе начальника Генерального штаба артиллерия КОВО была признана по своей подготовке лучшей, чем в остальных округах. Можно было бы, как говорится, и почивать на лаврах. Но я-то, начарт округа, знал, что «лучше всех [50] подготовленная» моя артиллерия имеет немало и слабых сторон. И вот приготовившиеся было слушать победную речь «именинника» начальники артиллерии других округов слышат буквально следующее:

«...Хуже всего у нас обстоит дело с подготовкой зенитной артиллерии. Поставленная вчера в докладе начальника Генерального штаба задача научить зенитную артиллерию вести стрельбу по наблюдаемым скоростным целям, совершающим маневр, для нашей зенитной артиллерии выполнима с трудом. У нас не отработана поимка целей и с меньшими скоростями. Причины? Их две. Первая — нет кадров. Сейчас, правда, мы готовим их из наземников. Вторая причина — нет скоростных самолетов для тренировок.

Нужна зенитной артиллерии и своя штатная буксировочная авиация. Вот тогда можно будет обеспечить планомерную подготовку зенитчиков.

Нет и скоростных корректировщиков. Не делаем мы и аэрофотосъемок.

Следующий вопрос. Боевая подготовка артиллерии в укрепленных районах низкая. И ею, по существу, никто не руководит. Ни в округе, ни из центра.

У нас плохая мехтяга. Трактор СТЗ-5 хорош, но маломощный. Трактор же ЧТЗ-65 тихоходный. А ведь есть сейчас трактор «Сталинец-2». Вот бы его в артиллерию!

Плохо поставлен и ремонт тракторов. Мастерские — в АБТВ, а для артиллеристов там — пятая очередь»{2} .

Словом, получилось, что я вроде бы сам же себя и высек. Ведь готовность артиллерии КОВО похвалил начальник Генерального штаба!

Но на то мы и коммунисты, чтобы не почивать на лаврах, а видеть все глубже, шире, подходить к себе критически.

В начале 1941 года генерал армии был назначен начальником Генерального штаба. Вскоре из округа убыли на службу в Генштаб и . Войсками КОВО стал командовать генерал-полковник . Мы слышали о нем много хорошего. В частности, то, что, командуя во время советско-финляндского военного конфликта 70-й стрелковой дивизией, он показал себя с самой лучшей стороны.

был очень корректным, приятным во [51] взаимоотношениях человеком, совершенно не кичившимся своим высоким званием и положением. Вот почему мы все вскоре прониклись к новому командующему глубоким уважением.

Следует сказать, что очень удачно дополнял прибывший вместо новый начальник штаба округа — работник опытный и довольно энергичный.

В целом командование округа, как и командование 5, б, 12 и 26-й армий, входивших в его состав, было способно твердо руководить подчиненными ему войсками.

2 мая 1941 года у начальника штаба округа, состоялось совещание, на котором обсуждался вопрос о положении с лагерями. Было решено, что поскольку из Москвы на этот счет не было никаких конкретных указаний, то артиллерию приграничных стрелковых дивизий в полном составе в лагеря не выводить. А поступить так: от каждого из двух артполков отправлять на полигон сроком на один месяц по дивизиону. И после боевых стрельб возвращать эти дивизионы в свои соединения, заменяя их следующими по очереди. Таким образом, в приграничных стрелковых дивизиях из 5 дивизионов, артполков на месте всегда находилось по 3 дивизиона.

Зенитная артиллерия в свою очередь проводила боевые стрельбы в районах расположения штабов стрелковых корпусов. Там же находилась и корпусная артиллерия. Словом, в отношении боеготовности артиллерии в Киевском Особом военном округе дела обстояли в общем-то благополучно. Основная ее масса всегда находилась под руками.

Между тем в некоторых военно-мемуарных трудах моих коллег-артиллеристов дается утверждение, что якобы вся артиллерия приграничных округов в день нападения врага была в лагерях, поэтому, дескать, стрелковые дивизии в решающий момент и оказались без артиллерии. Возможно, так оно и было в других приграничных округах. Но только не в нашем — КОВО.

Но всецело поддерживаю их выводы о том, что слабым местом у нашей артиллерии являлись средства тяги. Да, артиллерия стрелковых дивизий была тогда еще на конной тяге, а корпусная и РГК — на тихоходных тракторах ЧТЗ-65 и даже ЧТЗ-60. Тягачей же С-80 «Коминтерн» и «Ворошиловец» мы получали крайне мало.

Помнится, нам как-то сказали: изыскивайте выход на местах. Но как? Из народного хозяйства Западной Украины средства мехтяги изымать нельзя. Да брать-то там, [52] собственно говоря, было пока нечего. На развертывание же второочередных артполков средства тяги и личный состав были приписаны из внутренних военных округов с прибытием к нам по отмобилизации в довольно растянутые сроки. Правда, часть личного состава (но не мехтяги) следовало за лето 1941 года приписать из Западной Украины. Но надо было не только обучить на летних сборах этих людей, но и провести с ними огромную воспитательную работу, так как подавляющее большинство приписников раньше служили или пусть даже проходили сборы в бывшей польской армии. А там, как известно, им усиленно прививалась буквально ненависть к Советскому Союзу.

В мае 1941 года у нас в КОВО проводилось двухнедельное оперативное командно-штабное учение со средствами связи. На него были выведены все штабы армий и корпусов.

В ходе этого учения я заехал в 320-й гаубичный артполк большой мощности РГК, располагавшийся в Дубно. Его командир доложил мне, что очень обеспокоен боевой готовностью как своего, так и формируемого им в случае мобилизации второочередного полка большой мощности. В чем дело? Оказалось, что для предполагаемого полка в 320-й гаубичный уже прислали из центра 24 гаубицы калибра 203 мм. А вот механической тяги нет. Теперь он ждет, когда она будет поставлена... из внутренних областей СССР.

К сожалению, о формировании второочередного полка на базе 320-го гаубичного я даже не знал, как не ведал и о том, что для него уже поступили 24 гаубицы. Почему? Да потому, что эти вопросы шли мимо начарта округа, их проводили по линии моборганов.

И еще одно обстоятельство. Командир 320-го гаубичного артполка доложил, что согласно директиве штаба округа ему следует передать во второочередной полк сорок процентов своего кадрового личного состава, а остальные шестьдесят подготовить за летний период из приписников, жителей Западной Украины. Не считая, естественно, того, что ему из этого же контингента нужно будет восполнить переданные сорок процентов. Задача, прямо скажем, сверхсложная. Вот почему он и добивается, чтобы как можно раньше получить мехтягу. Ведь 24 гаубицы пока стоят, а на них нужно проводить занятия с приписниками.

Я решил помочь командиру полка и по возвращении поставил все эти вопросы в штабе округа. Но мне напомнили, что 320-й гаубичный артполк дислоцирован не где-нибудь, а в Дубно, впереди него находятся стрелковые [53] дивизии и корпуса 5-й и 6-й армий. Да и граница, дескать, проходит сейчас за Владимиром-Волынским, так что разные там опасения о могущих иметь место срывах при отмобилизации напрасны. И все же в конце разговора, чтобы, видимо, не портить мне окончательно настроения, окружные товарищи пообещали, что поднятый мною вопрос будет окончательно решен по возвращении из Москвы и .

Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10