Производительность и факторы долгосрочного развития российской экономики (стр. 3 )

Для многих стран, представленных в табл. 3, показатели роста производительности труда намного выше российских. Но даже беглый взгляд приводит к очевидному выводу: темпы выше там, где ниже исходный уровень или где дей­ствуют специфические факторы. Кстати, Россия одна из таких «специфических» стран: благоприятная внешнеторговая конъюнктура, несомненно, нашла свое от­ражение в представленных показателях, как, видимо, и в Казахстане или Азербайджане. Рост производительности в Белоруссии и на Украине вероятно поддерживался восстановительным ростом выпуска, прежде всего за счет поставок на российский рынок. В более развитых странах, входящих в ОЭСР, средний темп роста в 2001–2007 гг. составил 2%, в том числе в США – 1,52%, в Японии – 1,8; в Великобритании – 2,02; в Германии – 0,51; во Франции – 1,14, в Мексике, наименее развитой из стран ОЭСР по уровню производительности труда (36,1 тыс. долл. США на одного занятого в год) – 0,82% в год.

Заметим, что согласно вышеприведенному источнику, Россия в 2006 г. имела наивысшую производительность труда среди стран БРИК – 27,1 тыс. долл. США с учетом ППС, 51-е место в мире (Бразилия – 19,0 тыс. долл. США, 65-е место; Китай – 8,0 тыс. долл. США, 85-е место; по Индии данных нет). Эти данные не позволяют считать Россию страной с низким уровнем производительности, в которой ее предстоящий рост может оказаться легким делом. Мы, разумеется, можем задать ежегодный рост производительности труда хоть 8% в качестве целевого показателя, но наиболее вероятные темпы роста с учетом ограничений, вызванных нынешним кризисом, не превысят 3–4% в год.

Исчерпание экстенсивных источников роста означает, что при консервации той структуры российской экономики, с которой она вступила в нынешний кризис, без серьезных институциональных изменений и при отсутствии новой благоприятной конъюнктуры мы едва ли вообще можем рассчитывать на значительные положительные темпы роста в сколько-нибудь долгосрочной перспективе. После завершения нынешнего кризиса возможен краткосрочный восстановительный скачок производства, подобный скачку 1998–1999 гг., который объясняли девальвацией. При этом возникнет естественный соблазн принять его за долгосрочный экономический рост, но на этот счет не следует питать иллюзий.

Сформулированный выше вывод является одним из ключевых в данной работе. Он констатирует неизбежность значительного снижения темпов экономического роста в посткризисный период и необходимость нового осмысления тех реалий, с которыми России в связи с этим придется столкнуться.

Разумеется, такая перспектива не может нас устроить. Задача роста производительности труда приобретает значение главного приоритета. Поэтому необходимо трезво оценить все факторы роста производительности труда, которые могут быть использованы в предстоящем десятилетии и за его пределами, а также все возможные ограничения, чтобы их максимально ослабить. При этом придется исходить из того, что рост производительности будет единственным фактором роста и развития.

Назовем основные факторы роста производительности труда, на которые мы можем рассчитывать:

1)  инвестиции в обновление основного капитала, освоение новейших технологий;

2)  создание и реализация истинных инноваций, расширение «для рынка» доли R&D в структуре экономики;

3)  развитие рынка труда, улучшение использования имеющейся рабочей силы, привлечение дополнительных трудовых ресурсов через поощрение мигра­ции;

4)  структурные сдвиги в экономике в пользу более производительных секторов;

5)  развитие человеческого капитала, модернизация образования с целью повышения социальных и профессиональных компетенций работников;

6)  повышение мотиваций к качественному и творческому труду, высокому уровню организации, формирование и культивирование необходимых для этого институтов.

Далее мы остановимся более подробно на перечисленных факторах.

4. Инвестиции и инновации

Мы исходим из того, что российская экономика имеет колоссальные резервы роста производительности. Сравним уровни производительности труда в ряде стран ОЭСР и в России, используя данные вышеупомянутого японского доклада (табл. 4).

Источник: [International Comparison of Labor Productivity, 2008].

Хотя эти оценки носят достаточно приблизительный характер, масштаб разрыва и, соответственно, резервов они отражают достаточно верно. Безусловно, реализовать эти резервы вряд ли возможно без повышения уровня накопления и существенного увеличения инвестиций при изменении их структуры. Мы считаем, что до 2020 г. инвестиции, как отмечалось, будут направляться преимущественно на заимствование уже известных зарубежных технологий, на перевооружение экономики посредством закупки лучших образцов оборудования. В этот период, если и будет происходить становление современной инновационной системы в России, рассчитывать на массовое применение собственных «истинных инноваций» для рынка представляется преждевременным. Пере­ход к инновационной экономике, даже при резком росте инвестиций в науку и образование, по-видимому, следует ожидать только в более поздние сроки.

Десять лет назад, в 1999 г., известная консалтинговая компания McKinsey опубликовала аналитический доклад под названием «Экономика России: рост возможен». В то время такое название казалось чересчур оптимистичным. В докладе резервы анализировались в разрезе отдельных отраслей, где выявлялись наиболее слабые места и возможности быстрого повышения производительности труда за счет массового внедрения новых технологий и более совершен­ных методов организации бизнеса. В табл. 5 приводятся оценки уровня производительности труда в России в сравнении с США и инвестиций (в доле к до­бавленной стоимости), необходимых на первом этапе в 5–7 лет.

* 15% – оценка с учетом более благоприятных условий добычи в России.

** По исследованию [Швакман, 2009].

Источник: [Экономика России… 1999, с. 7, 18].

В докладе 1999 г. речь шла о резервах повышения производительности, характерных для того момента, когда Россия только стояла на пороге восстановительного роста. Соответственно предполагалось, что производительность труда может возрасти за счет сравнительно небольших инвестиций, но при ус­ловии осуществления первоочередных институциональных изменений. Вывод авторов: почти три четверти старых предприятий до сих пор экономически жизнеспособны. Переход на современные формы организации хозяйственной деятельности и небольшие вложения в модернизацию производства могли бы поднять производительность труда до 65% от уровня производительности труда в США[15]. Инвестиции предполагались в основном для повышения качества про­дукции и/или энергоэффективности. Разумеется, авторы доклада не отрицали и полезность крупных высокодоходных инвестиций в создание новых предприятий. Однако в тот период надежды и на такие инвестиции в ближайшем будущем, и на частных инвесторов, в том числе иностранных, были крайне слабы.

Ныне интересно сопоставить выводы и предложения тех лет с тем, что произошло дальше. Хотя многое в том докладе сейчас кажется устаревшим, а порой надуманным, в целом сопоставление наводит на важные выводы.

Основная причина, препятствовавшая росту производительности, модер­низации и инвестициям, усматривалось в неравенстве условий конкуренции. Тогда оно проявлялось в стремлении органов власти использовать компании с целью решения тех или иных социальных задач. Нормативно-правовой климат не позволял эффективным предприятиям вытеснять неэффективные.

Эти явления наблюдались, хоть и в разной мере, практически во всех обследованных отраслях. К сожалению, в этом плане мало что изменилось. Неравенство условий конкуренции скорее даже возросло, хотя и приняло несколько иной характер: не столько решение социальных задач, сколько передел собственности, усиление государственного контроля и «особые» отношения с бюрократией разных уровней по поводу управления финансовыми потоками.

Из других факторов низкой производительности труда тогда отмечались:

·  проблемы корпоративного управления, в том числе борьба за конт­роль над активами, которая, по мнению авторов, тогда уже завершалась;

·  слабость судебной системы (суд не способствует снижению неравенства условий конкуренции);

·  недоверие к банкам, финансовой системе в целом, особенно после кризиса 1998 г.

Кроме последнего фактора, который к началу нынешнего кризиса был практически устранен, все остальные имеют институциональную природу и, несмотря на серьезные изменения последних лет, сохранили или даже усилили свое влияние.

Особый интерес с точки зрения производительности труда за счет инвестиций имеет отраслевой разрез. Авторы доклада 1999 г. выбирали отрасли, где были крупные резервы роста производительности с минимумом инвестиций. Наш анализ свидетельствует о том, что в основном ожидания оправдались. В то же время наибольшего успеха добились отрасли, где были лучше обеспечены права собственности и конкурентные условия (розничная торговля, черная ме­таллургия, молочная промышленность, программирование). В тех же отраслях, где были сильное давление государства (нефтяная и газовая промышленность), монополизм (цементная промышленность) и/или раздел рынка на основе сращивания интересов немногих крупных компаний с региональными и местными властями (жилищное строительство), надежды на рост производительности не оправдались.

В 2009 г. McKinsey Global Institute завершил новый доклад, посвященный российской экономике. В нем, в соответствии с положениями Концепции долгосрочного развития (КДР), указывается, что поставлена задача беспрецедентного роста производительности труда примерно на 6% в год в течение 2008–2010 гг. Для этого предполагается увеличить долю инвестиций в основной капитал до 28% (по расчетам Минэкономразвития) или до 25–30% (по оценкам McKinsey). В 2002–2007 гг. валовое накопление в структуре ВВП держалось на уровне 20–21% и только в 2007 г. поднялось до 24,7%. Валовое же накопление основного капитала (приобретение минус выбытие) держалось в эти годы на уровне 18–19% и в 2007 г. поднялось до 21,2%[16], т. е. заметно ниже требуемого объема инвестиций на последующие годы. В то же время отмечается низкая эффективность инвестиций в России, в том числе из-за высокой стоимости инвестиционных товаров. McKinsey приводит данные о том, что 1 кВт установленной мощности угольных электростанций у нас обходится в 2500 долл. США против 1800 долл. США в ЕС и 720 долл. США в Китае[17]. Правда, согласно другим дан­ным, 2500 долл. США за 1 кВт представляют собой исключительный случай, а в среднем стоимость 1 кВт на угольных станциях составляет 1700–1900 долл. США, т. е. примерно столько же, сколько в Европе. Хотя это проектная стоимость, которая у нас, как правило, ниже фактической. Так или иначе, но прежних легкодоступных резервов роста производительности у нас уже нет. Кризис еще более повысит цену привлекаемых средств и заставит снижать объемы инвестиций, вследствие чего планируемое повышение уровня накоплений в ближайшие годы вряд ли получится.

Вывод заключается в том, что увеличение инвестиций до объемов, позволяющих модернизировать основной капитал в масштабах, обеспечивающих рост производительности труда до 6–8% в год, будет мобилизовать крайне трудно, если вообще возможно. Еще труднее будет добиться повышения эффективности инвестиций, чтобы снизить потребности в инвестициях до реалистичных величин. Тем самым получить рост производительности труда темпами, планируемыми на 2008–2020 гг., только за счет инвестиций, т. е. чисто технико-технологических факторов, не удастся. Даже при том, что сроки решения поставленных задач заметно растянутся, понадобится подключать другие, более долгосрочные факторы, чтобы обеспечить хотя бы удовлетворительные условия развития страны.

Теперь об инновациях. Сделанный правительством незадолго до кризиса стратегический выбор в пользу инновационной экономики верен и сейчас. Но надо избегать облегченной трактовки этого курса. Многие воспринимают его как увеличение расходов на НИОКР и лоббирование государственного финансирования инновационных проектов.

Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах: 1 2 3 4 5 6 7 8