Демократические государства устроены в соответствии с принципами открытого общества — по меньшей мере в прин­ципе. Кодекс поведения существует в форме законов, кото­рые можно корректировать и улучшать с учетом обстоятельств. Государство находится под контролем общества, а не над за­коном. Не хватает лишь верховенства международного права. Как его обеспечить? — Только путем сотрудничества демокра­тических государств, контролируемых обществом внутри стра­ны. Им придется отказаться от части своего суверенитета, что­бы добиться верховенства международного права, и изыскать пути заставить другие государства сделать то же самое. В прин­ципе, это звучит хорошо, но следует считаться с непредви­денными последствиями. Вмешательство во внутренние дела другого государства всегда чревато опасностью, но отказ от вмешательства способен причинить еще больше вреда.

11

11. ПЕРСПЕКТИВЫ ОТКРЫТОГО ОБЩЕСТВА

Куда же мы идем теперь? Набросать эскиз глобального управления — значило бы вступить в противоречие с принципами открытого общества; это было бы также напрасное занятие. Следует начать с того, что уже есть, и ре­шить, что надо изменить. Необходимо также добиться нуж­ной поддержки. Карл Поппер назвал это постепенной соци­альной инженерией. Мне не очень нравится этот термин, так как существуют моменты, когда постепенных изменений ока­зывается недостаточно. Таким моментом стал крах советской системы. Предложения постепенной реформы не годились. Это было время «крупных скачков», подобно валютной ре­форме в Польше или массовой приватизации в Чехословакии и России. Тот факт, что радикальные формы часто также ра­дикально искажаются, не отменяет необходимость в них.

Мы переживаем сейчас такой же исторический момент. Ми­ровую капиталистическую систему потряс ряд финансовых кризисов, и она буквально распадается. Когда я приступил к написанию книги, я не думал, что это произойдет так быстро. Хотя я, возможно, нахожусь в меньшинстве, я полагаю, что требуются существенные перемены. Но даже при этом я про­тив революционных изменений из-за связанных с ними не­предвиденных последствий. Надо начать с того, что мы име­ем, и попытаться улучшить это. Проблемы международной финансовой системы я рассмотрел в главе 8; здесь же я наме­рен обратиться к международной политической системе или, точнее — к ее отсутствию.

Европейский союз

Мы являемся свидетелями гигантского эксперимента в со­циальной инженерии: создание Европейского союза. Он за­служивает более пристального внимания. Этот процесс имеет непосредственное отношение к вопросу, который мы опреде­лили в качестве важнейшей проблемы нашего времени: как преодолеть препятствия, которые национальный суверенитет ставит на пути решения общей задачи. Эта задача не решает­ся непосредственно; но если бы дело обстояло именно так, то процесс в Европе не зашел бы так далеко, как сейчас. Скорее, задача решается косвенным путем: формулируется конкрет­ная цель и обеспечивается необходимая поддержка. Все нача­лось с Объединения угля и стали и дошло до введения единой валюты. Каждый шаг был сопряжен с определенным недо­статком, который можно было исправить, только сделав сле­дующий шаг вперед. Процессу присуща неопределенность, и невозможно сказать, как далеко он зайдет. Каждый шаг на­талкивается на сопротивление, а оно во многом определяется ожиданием, что за ним последуют другие шаги в том же на­правлении. Такие ожидания имеют под собой основание. Вве­дение единой валюты, например, не вполне достигнет своей цели без единой фискальной политики. Получит ли введение единой фискальной политики достаточную политическую под­держку, — покажет только будущее.

Процесс интеграции сталкивается с трудностями. Его ини­циирует политическая элита, но он лишается поддержки со стороны масс. Идея единой Европы была в высшей степени заманчивой, особенно когда память о последней войне была еще свежа в умах людей, а Европа испытывала угрозу со сто­роны Советского Союза. Реалии Европейского союза в том виде, в каком он функционирует сейчас, куда менее привлекательны. В политическом отношении это — по-прежнему со­юз государств, которые делегировали Европейскому союзу часть своего суверенитета. В экономической области, где та­кое делегирование произошло относительно давно, Союз фун­кционирует довольно успешно, но в политической сфере де­легирование полномочий практически отсутствует. Европей­ская комиссия действует по указаниям Совета министров, од­нако оба органа руководствуются скорее национальными ин­тересами, чем общей задачей. Решения принимают форму международного договора: его трудно заключить и еще труд­нее изменить. Членов Комиссии назначают в соответствии с национальными квотами, а ее работа подвержена всем недо­статкам бюрократического аппарата, вынужденного служить не одному господину, а пятнадцати господам. Перед нами предстает тяжеловесная бюрократическая организация, рабо­тающая непонятным образом, окутанная секретностью и не подотчетная общественности. Чтобы изменить такое представ­ление, работа Комиссии должна быть подотчетна гражданам этих стран, либо через их национальные парламенты, либо через Европейский парламент, но граждане не требуют этого, так как утратили ко всему интерес. Национальные правитель­ства усвоили дурную привычку винить Брюссель во всем, что не нравится их гражданам, а Европейский парламент в целом не пользуется должным уважением.

Разочарование проявляется у растущего числа граждан, ко­торые отвергают идею Европы и придерживаются национа­листических и ксенофобских взглядов. Хочется надеяться, что политической элите снова удастся мобилизовать обществен­ное мнение, но на этот раз оно должно быть направлено про­тив самой политической элиты. Граждане этих стран должны осуществлять прямой политический контроль над правитель­ством Европейского союза. При этом проблему националь­ного суверенитета придется решать более основательно, чем когда-либо раньше, а успех такого шага далеко не гарантиро­ван. Неудача способна привести к дезинтеграции Европей­ского союза, поскольку интеграция — это динамический про­цесс, и если он не продвигается вперед, то откат назад практически неизбежен. Когда я говорю, что процессу присуща неопределенность, я имею в виду именно это.

(Если уж на то пошло, я считаю, что самым правильным шагом вперед было бы сделать правительство Союза, т. е. Ев­ропейскую комиссию, подотчетным не Европейскому парла­менту, а органу, образованному из представителей националь­ных парламентов. Такой орган позволил бы гражданам этих стран более непосредственно участвовать в делах Союза и означал бы менее явное покушение на национальный сувере­нитет. Он также пользовался бы поддержкой национальных парламентов, которым угрожает растущая роль Европейского парламента. В целом такая схема имеет больше шансов на успех, чем попытка изменить полномочия и имидж Европей­ского парламента.)

В сфере внешней политики Европейский союз не добился каких-либо значительных успехов. В качестве второго стерж­ня Союза в Маастрихтском договоре фигурирует единая внеш­няя политика, однако он не посягнул на суверенитет госу­дарств-членов. Результаты можно было предвидеть: общая по­литика не сложилась. Внешняя политика по-прежнему под­чиняется интересам отдельных стран. Единая политика была дискредитирована самим процессом переговоров о заключе­нии Маастрихтского договора. В ходе упорного торга, при­ведшего к договору, бывший министр иностранных дел Гер­мании Ганс-Дитрих Геншер добился европейского согласия на независимость Хорватии и Словении, тем самым ускорив на­чало войны в Боснии.

Нынешняя ситуация остается крайне неудовлетворительной, но было бы нереалистично ожидать изменений в положениях Маастрихтского договора. Более того, было бы трудно оправдать делегирование Европейскому союзу полномочий в области внешней политики, так как государства-члены имеют собствен­ные национальные интересы, особенно в сфере торговли и инве­стиций. Имеется много вопросов, представляющих общий инте­рес, но они обычно находятся за рамками государств - членов Европейского союза. Балканы, Ближний Восток, Северная Аф­рика и бывший Советский Союз - это сферы интересов не только для Европы, но для США и остального мира. Я полагаю, что необходим более широкий подход, и он должен опираться на бо­лее широкий альянс с центром в США.

США

США — единственная оставшаяся сверхдержава — должны снова взять на себя роль лидера свободного мира. Они не мо­гут действовать в одиночку. Хотя они обладают более значи­тельным технологическим превосходством, чем когда-либо раньше в истории, они не склонны платить цену в виде чело­веческих жизней, с которой была бы сопряжена роль всемир­ного полицейского. Да, мир не нуждается в полицейском. Об­щеизвестное нежелание общественности США получать тру­пы своих граждан значительно уменьшило страх перед США со стороны преступных режимов. Нельзя быть полицейским, не подвергаясь риску.

США вполне обоснованно отказываются быть единствен­ным полицейским: они не имеют таких преимуществ от своего положения в центре капиталистической системы, чтобы стре­миться в одиночку сохранять мир во всем мире. Мир выгоден и другим странам — как в центре, так и на периферии, — и им сле­довало бы объединить свои усилия. Это предполагает сотрудни­чество, — но именно в этом вопросе позиция США вызывает разочарование. Как это ни удивительно, но США превратились в наиболее отсталую страну в мире в смысле сохранения всех атрибутов своего суверенитета.

В мире существуют репрессивные режимы, которые обла­дают железной хваткой в отношении собственных подданных, но, когда они рассчитывают свои действия за рубежом, они хорошо сознают, что могут задеть дремлющего гиганта. США не проводят репрессий у себя дома, но они не стесняются бравировать силой в международном масштабе. Когда это не грозит трупами собственных граждан, они могут иногда дей­ствовать как агрессор — в качестве примера можно назвать бомбардировку фармацевтического завода в Судане. Харак­терно, что они агрессивно отказываются сотрудничать. Они отказываются платить причитающиеся с них взносы в ООН; они не склонны пополнять ресурсы МВФ; и они налагают санкции в одностороннем порядке и по малейшему поводу или, точнее, по требованию отдельных групп избирателей. США были в числе семи стран, которые проголосовали про­тив Международного суда справедливости, так как американ­ские военные возражали против того, чтобы их персонал под­падал под международную юрисдикцию. Другими странами были Китай, Ирак, Израиль, Ливия, Катар и Йемен. Не очень-то почетная компания! Пентагон зашел настолько далеко, что дал инструкции военным атташе при посольствах США во всем мире добиваться от военных лидеров правительств при­нимающих стран лоббирования против Международного уго­ловного суда. Эта тактика представляется особенно сомни­тельной в тех странах, где гражданские власти не достаточно надежно контролируют свои вооруженные силы.

США усвоили также привычку позволять соображениям внутреннего порядка диктовать внешнюю политику — вспом­ним торговое эмбарго в отношении Кубы, рассчитанное на то, чтобы угодить влиятельным избирателям — кубинцам во Флориде, или расширение НАТО, призванное понравиться из­бирателям — полякам в Чикаго во время выборов 1996 г. Дав­но в прошлое ушла двухпартийная внешняя политика, преоб­ладавшая на протяжении большей части холодной войны. Что­бы вновь стать лидером свободного мира, США придется ко­ренным образом изменить свою позицию.

Тем не менее я считаю, что у нас есть благоприятные усло­вия для изменения позиции. США исторически привержены идеалам открытого общества, начиная с Декларации незави­симости. Согласно опросам общественного мнения, ООН, не­смотря на нынешний паралич, все еще пользуется у общест­венности большей популярностью, чем Конгресс или Прези­дент. Необходимо лишь воспользоваться скрытой поддерж­кой открытому обществу.

В настоящее время между рыночными фундаменталистами и религиозными фундаменталистами в политике преобладает неловкий альянс. Их позиции едины по отношению к актив­ной роли государства, но при этом они руководствуются со­вершенно различными соображениями. Рыночные фундаменталисты возражают против вмешательства государства в эко­номику; религиозные фундаменталисты выступают против ли­беральных взглядов, пропагандируемых государством. Рыноч­ные фундаменталисты выступают против международного со­трудничества по той же причине, почему им не нравится ак­тивное государство: они хотят полной свободы для бизнеса. Религиозные фундаменталисты исходят из совершенно иных соображений: они опасаются угрозы в отношении религиоз­ных ценностей со стороны мировых рынков. Поразительно, как столь разным группам удалось сгладить свои расхожде­ния. Я считаю, что по мере того как они достигают своих це­лей, делать это будет все труднее и труднее. Я могу себе пред­ставить перестановки на политической сцене США на основе двухпартийной поддержки мирового открытого общества, но это потребует от рыночных фундаменталистов признания оши­бочности своих взглядов.

ООН

Программу более скоординированной внешней политики необходимо обосновать также более подробно. Необходим все­мирный альянс демократических стран, сотрудничающих в со­действии принципам открытого общества. Они могли бы уста­новить нормы взаимоотношений между государством и об­ществом, которые охватывали бы такие области, как свобода информации, свобода объединения, надлежащие правовые процедуры, прозрачность государственных закупок и т. п. Чле­ны альянса обязались бы придерживаться этих норм. Альянс мог бы включать кандидатов в члены, которые пока еще не соответствуют этим требованиям в полной мере, но поддер­живают их в качестве желательной цели. Можно надеяться, что члены и кандидаты в члены коалиции открытого общест­ва составят в ООН большинство. А если так, то ООН можно было бы реформировать, так как именно в ней могло бы гос­подствовать право большинства. ООН могла бы функциони­ровать скорее как парламент и стать значительно более эф­фективной, чем в настоящее время[41].

Важно понять, что ООН может и чего она не может сде­лать. Ей присущи принципиальные изъяны, как и любой че­ловеческой конструкции, но, поскольку речь идет о междуна­родных институтах, она фактически обладает значительным потенциалом. Она располагает четырьмя основными элемен­тами: Советом Безопасности, Генеральной Ассамблеей, Сек­ретариатом и рядом специализированных учреждений — Про­граммой развития ООН, Организацией промышленного раз­вития ООН, Организацией Объединенных Наций по вопро­сам образования, науки и культуры и т. д. - но лишь немногие из них функционируют достаточно эффективно. Назначения производятся по настоянию государств, а не по заслугам пред­ставителей. Уволить должностное лицо трудно, но еще труд­нее закрыть организацию, когда ее миссия исчерпана. Эти особенности и принесли ООН дурную славу

Бюрократические структуры неизменно в большей степе­ни заинтересованы в самосохранении, чем в выполнении своей задачи. Когда же бюрократический аппарата подотче­тен не одному хозяину, а всем членам ООН, он не поддается контролю в принципе. Следует признать, что ассоциация го­сударств, каждое из которых руководствуется собственными интересами, плохо подходит для осуществления исполнитель­ных функций, связанных с достижением всеобщего блага. В той мере, в какой существуют подлежащие отправлению исполнительные функции, их необходимо поручать назначен­ным должностным лицам, отвечающим за свои действия. Они могут быть подотчетны, в зависимости от функции, перед Ге­неральным секретарем или Советом директоров, назначаемым Генеральной Ассамблеей, или, как это было в Бреттон-Вудсских институтах, — перед теми, кто предоставляет средства.

Совет Безопасности — это удачно задуманный орган, и он мог бы быть эффективным в деле сохранения мира, если бы между его постоянными членами существовало согласие. Окончание холодной войны давало Совету Безопасности воз­можность функционировать так, как это было первоначально задумано, но в ситуации с Боснией, как мы видели, не могли договориться между собой три западных постоянных члена — США, Великобритания и Франция. Образование коалиции стран открытого общества призвано предупредить повторе­ние такой прискорбной ситуации. Непостоянные члены так­же могли бы проявить больше сплоченности, если бы отбор ограничился приверженцами коалиции открытого общества.

Сегодня Генеральная Ассамблея представляет собой гово­рильню. Она могла бы превратиться в законодательный орган, разрабатывающий законы для нашего мирового сообщества. Ассамблея суверенных государств, возможно, плохо подходит для осуществления исполнительных функций, но она превос­ходно удовлетворяет требованиям, предъявляемым к междуна­родному законодательному органу. Законы будут действитель­ны лишь в тех странах, которые их ратифицировали, но члены коалиции открытого общества обязались бы автоматически ра­тифицировать законы в случае, если бы их добровольно рати­фицировало квалифицированное большинство. Потребуется четко определить, что считать квалифицированным большин­ством. Возможен тройной критерий, а именно — две трети стран, две трети населения и две трети бюджета ООН[42]. Страны, которые не придерживаются обязательства соглашаться с ре­шением квалифицированного большинства, подлежали бы ис­ключению из коалиции открытого общества. Таким путем мож­но было бы создать совокупность международных правовых норм без того, чтобы был нарушен принцип национального су­веренитета. Генеральная Ассамблея могла бы решать, какие законы необходимы и как их проводить в жизнь. Международ­ный уголовный суд — это шаг в нужном направлении. Тот факт, что США — главный противник суда, показывает, насколько радикально должна измениться позиция США, чтобы можно было обеспечить верховенство закона на международной арене.

Генерального секретаря могла бы назначать коалиция от­крытого общества. Он ведал бы Секретариатом, который на­правлял бы законотворческую деятельность Генеральной Ас­самблеи. Его положение примерно соответствовало бы вы­борному лидеру демократической партии. Учитывая резко воз­росшие полномочия, было бы желательно, чтобы его можно было сместить в любое время, когда он лишается доверия ко­алиции открытого общества.

Имеется много исследований и предложений по реформи­рованию ООН, но ни одно из них пока не принято. Един­ственный путь осуществить перемены заключается в созда­нии давления со стороны общественного мнения, особенно в США. Идея открытого общества представляется реалисти­ческой именно потому, что демократические правительства ре­агируют на требования своих граждан. Но сначала люди дол­жны проникнуться идеей открытого общества. Надеюсь, что моя книга будет способствовать достижению этой цели.

Программы для США

Я завершаю свою книгу кратким обзором задач своего Фон­да в США. При этом я намерен показать, что абстрактную концепцию открытого общества можно трансформировать в конкретные действия.

Четыре года назад я понял, что революционный момент, воз­никший в результате краха советской империи, закончился, и больше нет смысла концентрировать свою филантропическую деятельность в ранее или по-прежнему закрытых обществах. Задача моего Фонда, как я ее сформулировал в 1979 г., состояла в том, чтобы помочь открыть закрытые общества, сделать от­крытые общества более жизнеспособными и способствовать распространению критического образа мышления. Пришло время переходить к другому — третьему пункту повестки дня. В качестве парадигмы открытого общества США присущи свои недостатки. Что мог бы сделать мой Фонд в этой связи? В тече­ние нескольких лет сформировалась стройная политика.

Программы моего Фонда применительно к США можно в основном свести к трем группам вопросов, относящихся к концепции открытого общества: противодействие проникно­вению рыночных ценностей в неподходящие сферы; преду­преждение нежелательных и непредвиденных последствий в общем-то удачно задуманной политики; преодоление неспра­ведливости в распределении богатства и социальных благ, воз­никшей в результате рыночного фундаментализма.

Первая группа вопросов связана с тем, что мотив прибыли проник в сферы, где ему нет и не должно быть места. В част­ности, меня беспокоит, что рыночные ценности подрывают ценности профессиональные. Оказалось, что этические нор­мы, которые некогда считались незыблемыми, неспособны устоять под напором рыночных сил. Я предусмотрел такие программы для права и медицины, которые в последние годы все больше напоминают бизнес, а не исследования специали­стов. Мне было приятно и доставляло удовлетворение под­держивать — во имя интересов общества — наилучшие тради­ции и нормы в области права и медицины. Для фонда, кото­рый находится вне этих профессий (хотя он и пользуется со­ветами многих его представителей), оказалось труднее повли­ять на основные силы в этих профессиях. В этом смысле Фонд все еще пытается найти подходящие способы повлиять на ход событий, и мы начинаем добиваться некоторых успехов. Дав­ление рынка испытывают журналистика, издательское дело, а также профессиональная этика в финансовом деле, но мы пока еще не нашли нужных подходов к этим сферам.

Второй круг вопросов я именую «непредвиденными отри­цательными последствиями». Существует ряд неразрешимых проблем, когда отказ признать факт их неразрешимости еще больше усложняет проблему. Наиболее очевидная и зловещая из этих проблем — смерть. Американская культура характеризуется отрицанием смерти. Врачи, семьи и пациенты испыты­вают большие трудности, столкнувшись с этой проблемой, а избегая ее, они увеличивают связанные с ней боль, страда­ние и одиночество.

Меня проблема смерти занимала уже тогда, когда я был юношей. В молодости я нашел такой способ относиться к смерти, который меня тогда вполне удовлетворял, хотя, воз­можно, он не удовлетворит других людей. Я провожу разли­чие между идеей смерти и смертью как реальным событием. Смерть сама по себе это жизненный факт, но идея смерти глубоко противна моему сознанию. Я никогда не смогу сми­риться с перспективой смерти, но я, возможно, смирюсь с фактом умирания, особенно если он наступит в позднем воз­расте. Существует расхождение между мыслью и реальностью, поэтому идея смерти это совсем не то, что в действительно­сти должно неизбежно произойти. Я нахожу утешение в от­крытии, что мысль намного страшнее реальности.

Любовь — в связи с перспективой смерти — также может служить утешением, в чем я убедился, когда умирала моя мать. Ей почудилось, — а такое, очевидно, случается с людьми не­редко, — что она находится у ворот рая, а я сопровождаю ее, держа за руку и слушая ее рассказ. Она сказала мне, что обес­покоена, так как вполне реально может забрать меня с собой. Я успокоил ее, сказав, что твердо стою на этой земле и ей не­зачем беспокоиться. Ее смерть была для всех нас поистине воз­вышающим дух событием, учитывая, как вела себя она сама и как вела себя семья — не только я, но особенно мои дети — могли приобщиться к нему. Это событие послужило для меня дополнительным импульсом к осуществлению проекта «Смерть в Америке», в рамках которого оказывают паллиативную по­мощь и добиваются понимания проблемы смерти. Проект по­зволил существенно уменьшить как физические, так и психо­логические страдания, связанные со смертью.

Еще один пример, когда лекарство — хуже болезни, это война против наркотиков. Наркомания — серьезная социаль­ная проблема, которую можно облегчить, но не искоренить, если подходить к ней как к проблеме общественного здоровья.

Мы же воспринимаем наркоманию как преступление. В ре­зультате — на 30 июня 1995 г. за нарушение законодательства о наркотиках за тюремной решеткой находились 338 тыс. взрослых, по сравнению св конце 1980 г. Их содержа­ние там обходится ежегодно в 9 млрд. дол. США. Кроме того, миллиарды долларов расходуются на попытки, не очень-то успешные, помешать торговле наркотиков.

Война против наркотиков — это наихудшее проявление фундаменталистского мышления в США. Тех, кто возражает про­тив такого подхода, клеймят как сторонников легализации наркотиков. Это произошло даже со мной, когда я поддержал (с помощью долларов, оставшихся после уплаты налогов) лега­лизацию использования марихуаны в медицинских целях.

К счастью, я могу справиться с таким обвинением. На деле я не защищаю легализации наркотиков. Люди, которые при­страстились к наркотикам, уже не отвечают за свою судьбу, и их следует защищать от такого пристрастия. К марихуане при­страстие не вырабатывается, но она вредна для детей, посколь­ку пагубно влияет на краткосрочную память и затрудняет учеб­ный процесс. То, что я защищаю, это не легализация. Иными словами, необходимо прекратить ставить знак равенства между наркотиками и преступлением. Обращаться с наркоманами как с преступниками — это не лучший способ борьбы с на­ркоманией.

Участие Фонда в кампании за финансовую реформу отно­сится к обеим группам проблем. Политика — еще одна сфера, куда проникли рыночные ценности. Политики тратят много времени и усилий, чтобы добыть деньги, а обсуждение про­блем подменено оплачиваемыми политическими заявления­ми. В рамках своих усилий Фонд предоставил значительную сумму организации, которая пропагандирует «вариант чистых денег», особенно применительно к штатным и местным вы­борам. Эксперты полагают, что реформировать федеральные выборы будет намного труднее. Одновременно мы предоста­вили несколько меньшую сумму Центру Бреннана (Вrеппап Center) Нью-Йоркского университета для наблюдения за не­предвиденными последствиями всех усилий по реформирова­нию предвыборных кампаний, включая наши собственные. Правила всегда имеют непредвиденные последствия, а про­шлые попытки реформирования предвыборных кампаний фактически приводили к еще более серьезным злоупотребле­ниям в виде «мягких» денежных взносов и рекламы в пользу отдельных кандидатов.

Третья крупная группа вопросов связана с неравенством в распределении богатства. Это подводит нас к более традици­онным направлениям филантропии в США: социальная по­мощь, «ловушка» бедности, беременность среди девочек-под­ростков, неравенство в получении образования и т. п. Мы ищем нишу, куда другие фонды, возможно, заглядывают неохотно, или где наша поддержка могла бы служить стратегической за­даче воздействия на государственную политику. Например, когда в 1996 г. Конгресс лишил легальных эмигрантов неко­торых элементов социальной помощи, я предоставил 50 млн. дол. для создания (Emma Lazarus Fund) с целью помочь иммигрантам, пострадавшим от этой непро­думанной политики. Я сделал это с целью высветить непред­виденные отрицательные последствия реформы социального обеспечения в надежде, что мое обращение дойдет до поли­тиков, а также будет содействовать значительному числу жертв этой политики в вопросах натурализации, обучения англий­скому языку, получения юридической помощи и т. п. В мо­мент написания этой книги Конгресс восстановил ассигнова­ния на эти цели в размере 14 млрд. дол., но многое еще пред­стоит сделать.

На другом направлении я предоставил помощь с целью бро­сить своего рода «вызов» и побудить государственных и част­ных доноров обеспечить полезное занятие по окончании учеб­ных часов всем школьникам Нью-Йорка. Известно, что если дать детям какое-то полезное занятие с 3 до б часов дня, то это улучшит результаты учебы, поможет родителям и избавит их от беспокойства. Наша цель заключается в том, чтобы из­расходовать 1 тыс. дол. в расчете на каждого ребенка в год и посмотреть, что это даст. Реакция со стороны федеральных, штатных и местных органов власти воодушевляет.

Мой Фонд использовал аналогичный подход в Балтиморе, где такой грант-«вызов» помогает мэру разработать план созда­ния пунктов лечения наркоманов, желающих порвать со своей привычкой, но вынужденных ждать очереди длительное время из-за нехватки таких пунктов. В Балтиморе мы также пытаемся помочь в решении ряда городских проблем — от наркомании и преступности до нехватки школ и безработицы — иным мето­дом, по сравнению с другими фондами, а именно предоставляя местному органу полномочия принимать решения о получении грантов и приоритетных направлениях расходования средств, т. е. на основе модели, отчасти схожей с той, какую я применил в бывших коммунистических странах.

Программы фондов непосредственно не относятся и к по­литике, которую должны проводить США, поскольку суще­ствует много вещей, которые способен сделать фонд, и много вещей, которые способны сделать правительство, и эти вещи не совпадают. Тем не менее эти программы прямо относятся к концепции открытого общества. А концепция открытого об­щества непосредственно относится к нынешнему мировому экономическому кризису. В экономическом плане мы теперь купаемся в лучах ложной зари. Предстоит худшее. Но если мы сумеем осознать, что реально обещает открытое общест­во, заря может оказаться вовсе не ложной. Она могла бы зна­меновать собой новое начало и позитивный шаг в направле­нии не лишенного недостатков, но улучшающегося мира.

ОБ АВТОРЕ

Джордж Сорос родился в Будапеште в 1930 г. В 1947 г. он иммигриро­вал в Великобританию, где позднее закончил Лондонскую школу эконо­мики. Будучи студентом, Дж. Сорос познакомился с работами философа Карла Поппера, оказавшими глубокое влияние на его способ мышления, которые позднее определили направление его собственных философских изысканий. В 1956 г. Сорос переехал в США, где начал активно занимать­ся созданием огромного состояния, основав и самостоятельно управляя международным инвестиционным фондом.

В настоящее время Сорос является председателем Soros Fund Manage­ment L.L.C. - фирмы, управляющей частными инвестициями и выступа­ющей в качестве консультанта по инвестициям Quantum Group of Funds. The Quantum Fund N. V. — является старейшим и самым крупным фондом в Quantum Group — за ним прочно закрепилась слава самого успешного инвестиционного фонда в мире за последние 29 лет.

В 1979 г. в Нью-Йорке Дж. Сорос основал свой первый фонд - Open Society Fund— фонд «Открытое общество», а свой первый восточноевро­пейский фонд — в Венгрии в 1984 г. Сейчас — у него сеть таких фондов, они размещаются в 31 стране по всему миру — от Центральной и Восточ­ной Европы, в бывшем Советском Союзе, в Южной Африке, на Гаити, в Гватемале, в Монголии — до США. Эти фонды призваны создавать и под­держивать инфраструктуры и институты открытого общества. Дж. Сорос является основателем также и других общественных образований - на­пример, Центральноевропейского университета и Международного на­учного фонда. В 1994 г. фонды его сети затратили около 300 млн. дол., в 1995 гмлн. дол., а в 1996гмлн. дол., а в 1997 г. - уже 428 млн. дол. Ассигнования на деятельность этих фондов в 1998 г. должны были оставаться примерно на таком же уровне.

Дж. Сорос - автор многочисленных статей о политических и эконо­мических переменах в странах Восточной Европы и бывшем Советском Союзе, кроме того, он автор книг «Алхимия финансов» (М.: ИНФРА-М, 1996, 1998), Opening the Soviet System, Underwriting Democracy, «Copoc oCoросе: обгоняя кривую роста» (М.: ИНФРА-М, 1997).

Дж. Сорос является почетным доктором наук в New School for Social Research, the University of Oxford, the Budapest University of Economics, Yale University. В 1995 г. он был удостоен самого почетного научного титула — Университет в Болонье присудил ему степень Laurea Honoris Causa — как признание его усилий по поддержанию открытых обществ по всему миру

[1] Существование материального мира, независимо от наблюдений человека, было предметом жарких споров философов со времен Беркли.

[2] Эту идею донес до меня Курт Гедель (Kurt Godel). Он доказал математиче­ски, что в математике всегда существует больше законов, чем те, которые могут быть доказаны математически. Использованная им методика состояла в присво­ении законам математики так называемых номеров Геделя. Добавляя законы к генеральной совокупности, с которой они соотносятся, а именно к законам мате­матики, Гедель смог доказать, что не только число законов является бесконеч­ным, но и то, что это число превышает число законов, которые могут быть изве­стны, поскольку существуют законы о законах о законах и так до бесконечности, и то, что можно знать, увеличивается пропорционально нашему знанию. (Про­должение на след. стр.)

[3] Страховые фонды занимаются самыми разнообразными видами инвестици­онной деятельности. Они работают с умудренными опытом инвесторами, и на них не распространяются законы, регулирующие деятельность взаимных фондов. Оплата труда менеджеров зависит от результатов их деятельности, а не состав­ляет фиксированный процент активов. Более точным названием для таких фон­дов было бы «производительные фонды».

[4] Теория рациональных ожиданий утверждает, что на эффективном рынке отдельные догадки об изменении цен отклоняются от реального движения цен произвольно.

[5] Необходимо заметить, что обобщение, которое я только что сделал, будет действенным бесконечно долго, но оно не может быть использовано для объяс­нения и предсказания рефлексивных событий детерминистически. Поэтому оно является внутренне последовательным.

[6] Lionel Bobbins. An Essay on the Nature and Significance of Economic Science. London: Macmillan. 1969.

[7] Daniel Kahneman and Amos Tversky. «Prospect theory: An analysis of decision under risk.. Econometrica. Vol.pp. 263-291.

[8] Это - важный момент. Я руководствовался абсолютными показателями и был вознагражден, в отличие от руководителей других фондов, которые опираются на относительные показатели. Такой ориентир как раз и является источником нестабильности на финансовых рынках, что, однако, отказывается признать эко­номическая теория.

[9] Сорос Дж. Алхимия финансов. - М.: ИНФРА-М, 1998.

[10] Рекурсивными являются модели, в которых неправильные конфигурации повторяются при любых масштабах.

[11] Сокращенное изложение главы 4 книги Soros G. Opening the Soviet System («Открывая советскую систему»); London, Weidenfeld & Nicolson. 1990.

[12] Я натолкнулся на похожий случай в Швеции в 1960 г., - мне досталась почетная роль Прекрасного Принца, который должен был разбудить Спящую Кра­савицу. Шведский фондовый рынок был полностью изолирован от остального мира; надо было продать шведские акции, находящиеся за границей, чтобы ку­пить шведские акции в Швеции. Компаниям было разрешено удерживать свою прибыль без выплаты налогов путем создания различных резервов, но они не могли использовать эти резервы для увеличения своих дивидендов. Акции оцени­вались на основании дивидендного дохода. В результате существовали огромные расхождения в коэффициентах доходности, выражающих отношение рыночной цены акций к доходам по ним, акции лучших компаний продавались по значи­тельно заниженной цене до тех пор, пока не пришел Прекрасный Принц. Швед­ские акции, продаваемые за границей, стали приносить высокие премии по сроч­ным сделкам, но в силу ограничений на торговлю интерес, который я пробудил, не мог быть удовлетворен, и в конце концов рынок опять вернулся в состояние сна, пока регулирующие его законы не были изменены.

[13] Открытое и закрытое общества являются идеальными типами. Моделирова­ние идеальных типов является законным методом изучения общества. Этот метод стал законным благодаря Максу Веберу, позже он был использован такими прак­тиками наших дней, как Эрнст Гелнер. Он имеет преимущество, или недостаток, который заключается в том, что он может играть не только информативную, но и нормативную роль. Совершенная конкуренция, которая была постулирована эко­номической теорией, также является таким идеальным типом.

[14] Stephen Holmes. «What Russia Teaches Us Now: How Weak States Threaten Freedom». («Чему Россия учит нас сейчас: как слабые государства угрожают сво­боде»). “Thе American Prospect" (July - August 1997), pp. 30-39.

[15] Anatol Rappaport and Albert M. Chammah, with the collaboration of Carol J. Orwant. Prisoner's Dilemma. 1965.

[16]Stephen Holmes. «What Russia Teaches Us Now: How Weak States Threaten Freedom». («Чему Россия учит нас сейчас: как слабые государства угрожают сво­боде»). “Thе American Prospect" (July - August 1997), pp. 30-39.

[17] В этом контексте преследование Президента Билла Клинтона и возможное решение о привлечении его к ответственности являются жесткими реакциями противоположного лагеря. Я полагаю, что и Клинтон, и независимый прокурор Кеннет Старр неправы, но поведение Старра представляет собой более серьез­ную угрозу Конституции, чем поведение Клинтона.

[18] Roger Scruton. Kant. Oxford University Press. 1989.

[19] Rappaport and Chammah, with Orwant. Prisoner's Dilemma. 1965.

[20] Трудность анализа цикла подъем - спад деловой активности состоит в том, что этот цикл представляет собой динамичную систему. Как отмечалось в предис­ловии, эта книга явилась продолжением моей статьи в февральском номере жур­нала Atlantic Monthly за 1997 г., озаглавленной «Угроза капитализму». Первый ва­риант этой главы был написан весной 1998 г. В последующих главах описаны более поздние события. Когда кризис в России уже вступил в завершающую фазу, я проводил эксперимент в реальном времени и вел дневник с 9 по 31 августа. Остальную часть анализа я завершил уже в сентябре. Поэтому в последующих главах приводятся более точные прогнозы.

[21] Dani Rodrik, «Has Globalization Gone Too Far?» // Institute of International Eco­nomics. Washington, DC. 1992.

[22] Форма предупреждения неожиданных и чрезмерных колебаний цен акций компании. - Примеч. перев.

[23] Мы заключили контракты на поставку в будущем таиландского бата и мала­зийского ринггита, которых в тот момент у нас не было

[24] Многие авторы утверждали, что банковские ссуды - это ключевой механизм контроля над компаниями в Азии. Joseph E. Stiglitz, «Credit Markets and the Control of Capital», Journal of Money, Credit and Banking, vol. 17, No. 2 (May 1985), Ohio State University Press, p. 150.

[25] Валютный курс до отмены привязки к доллару 2 июля 1997 г. составлял 24,35 таиландских бата за один доллар США; к концу года он составлял 45,9 бата.

[26] Такой своп возникает, когда один банк прибегает к «свитчу» («переброске») ссуды для своего клиента с фиксированной ставкой на переменную ставку, а зарубежный банк-корреспондент осуществляет противоположный «свитч».

[27] Сорос Дж. Сорос о Соросе. Опережая кривую роста. - М.: ИНФРА-М, 1996.

[28] Подразумеваемая процентная ставка по месячным форвардным контрактам в рублях, продаваемых в долларах.

[29] Доход от деноминированных в рублях государственных казначей­ских обязательств.

[30] Доход от деноминированных в долларах государственных обли­гаций России.

[31] С тех пор Long-Term Capital Management потерпел крах с катастрофически­ми последствиями.

[32] Эти моменты фигурировали в моем заявлении Конгрессу США 15 сентября 1998 г.

[33] Моя позиция по этому вопросу изложена в главе 1.

[34] «Avoiding a breakdown: Asia's crisis demands a rethink of international regula­tion», Financial Times (London), December 31, 1997 («Как избежать краха: Азиат­ский кризис требует переосмысления международного регулирования»).

[35] Специальные права заимствования целесообразно рассматривать в каче­стве искусственных денег, предоставленных в распоряжение МВФ его членами.

[36] Приведенные мною доводы не так уж новы. Первоначально основатели Бреттон-Вудсских институтов предусмотрели роль Всемирного банка в качестве «га­ранта» ценных бумаг, выпущенных развивающимися странами или для эмитентов развивающейся страны. См. Edward S. Mason and Robert E. Asher, The World Bank since Bretton Woods. Washington, DC: The Brooking Institution, 1973.

[37] Главная проблема при валютном управлении - как выйти из режима, когда он перестанет работать. Чтобы закрепить его статус, валютное управление обыч­но вводят законодательным путем, а законы меняются медленно. Что же проис­ходит во время обсуждения закона? Возможен «набег» на валюту. Разумеется, и здесь существует решение: отменить валютное управление со следующего дня в нарушение закона. Но после этого все режимы валютного управления лишаются былого доверия.

[38] Мое положение изменилось, когда я стал общественной фигурой. Внезапно я получил возможность влиять на рынки, В результате возникли моральные про­блемы, которые ранее мне были чужды, но я не хочу их здесь обсуждать, чтобы не отвлекать внимание от основной аргументации.

[39] В настоящее время, когда он втянут в антитрестовскую тяжбу, филантропия, видимо, станет частью его деловой стратегии.

[40] Henry Kissinger. Diplomacy. New York, Simon and Schuster. 1995.

[41] Крайне необходимо, чтобы не все государства, обратившиеся в организа­цию, были в нее приняты, а те, кто не выполняет взятые на себя обязательства, были из нее исключены. Неразборчивость в приеме членов обесценила в осталь­ном достойные образования, как Совет Европы и Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОВСЕ).

[42] «Обязательная триада» предложена Ричардом Хадсоном (Richard Hudson), директором Центра исследований вопросов войны и мира в Нью-Йорке.

Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11