«…На протяжении существования современного российского корпоративного законодательства государственные арбитражные суды, как правило, отказывались признавать действительность третейского разбирательства корпоративных споров, ссылаясь на то, что исключительная подведомственность по данной категории споров закреплена за государственными арбитражными судами. Можно предположить, что одной из главных причин появления такой практики стало неправильное толкование категории "подведомственность", используемой в российском законодательстве для разграничения сфер деятельности между системами государственных судов, осуществляющими в стране судебную власть.

Так, в Постановлении Пленума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 9 декабря 2002 г. N 11 "О некоторых вопросах, связанных с введением в действие Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации" было указано, что "арбитражным судам подведомственны споры между участником хозяйственного товарищества и общества и хозяйственным товариществом и обществом, вытекающие из деятельности хозяйственных товариществ и обществ и связанные с осуществлением прав и выполнением обязанностей участниками хозяйственных товариществ и обществ".

Несмотря на то что термин "подведомственность" не должен применяться к определению предметной сферы юрисдикции негосударственных (альтернативных) судебных органов, каковым является третейский суд (международный коммерческий арбитраж), некоторые государственные арбитражные суды без достаточных для этого оснований использовали его при анализе вопроса, связанного с допустимостью третейского разбирательства корпоративных споров.

Так, в одном случае судебный акт кассационной инстанции оставил в силе определение арбитражного суда, которым было отказано в удовлетворении заявления о приведении в исполнение решения третейского суда (Постановление ФАС Московского округа от 11 октября 2006 г. N КГ-А40/8672-06). Суд указал при этом, что рассмотренный третейским судом спор является спором между участниками общества с ограниченной ответственностью и данный спор относится к специальной подведомственности арбитражных судов, поэтому спор не может быть предметом третейского разбирательства, что является основанием для отказа в выдаче исполнительного листа.

Однако обращает на себя внимание, что несогласие с такой правовой квалификацией обоснования недопустимости третейского разбирательства корпоративных споров (т. е. отсутствия арбитрабельности) нашло также место в судебной практике. В частности, это обнаружилось в позиции, занятой вскоре после указанного выше решения той же судебной инстанцией в аналогичной правовой ситуации. В этом случае было отказано в удовлетворении требования об отмене решения третейского суда, со ссылкой, помимо прочего, на то, что закрепленная в п. 4 ст. 33 Арбитражного процессуального кодекса РФ специальная подведомственность арбитражным судам корпоративных споров не исключает возможности рассмотрения третейскими судами данной категории дел с учетом существа спора, характера правоотношений сторон и последствий принятия решения третейским судом.

Говоря о допустимости (арбитрабельности) разрешения третейским судом споров, которые по тем или иным признакам могут быть отнесены к категории корпоративных, необходимо напомнить, что действующее российское законодательство, регулирующее третейское разбирательство, в частности Закон о третейских судах и Закон о международном коммерческом арбитраже, имеет специальный характер по отношению к АПК РФ. Вместе с тем специальное законодательство не содержит норм, устанавливающих правила о допустимости тех или иных споров, и отсылает по этому вопросу к другим нормативным актам.

Однако следует подчеркнуть, что отсылка к другим законам в данном случае означает, что в них могут устанавливаться в негативной форме соответствующие ситуации, т. е. случаи, когда третейское разбирательство не допускается. Иными словами, следует исходить из того, что в российском законодательстве действует правило, что допустимыми для третейского разбирательства являются любые (имущественные) споры, если иное не установлено в законе. Закон может устанавливать те или иные виды споров, которые не могут быть предметом третейского разбирательства. Отсутствие в законе упоминания о возможности использования третейского суда в связи с рассмотрением определенных видов споров не должно толковаться как установление недопустимости третейского разбирательства таких споров: только прямой запрет в законе будет исключать юрисдикцию третейского суда. Такой подход вполне отвечает и норме, закрепленной в ст. 11 ГК РФ, которая уравнивает третейский суд с государственными судами как средство защиты нарушенных или оспоренных гражданских прав.

В настоящее время в Российской Федерации ни специальное, ни общее законодательство, регулирующее порядок создания и деятельности хозяйственных организаций корпоративного типа, а также процессуальное законодательство, применяемое при разрешении споров с участием этих субъектов права, не содержат прямых запретов на применение третейского суда при разрешении споров, связанных с их деятельностью. Таким образом, можно констатировать, что действующее российское право в принципе исходит из общей допустимости третейского разбирательства споров, которые могут возникать в процессе применения российского гражданского законодательства, относящегося к организационно-правовым формам предпринимательской деятельности, если иное прямо не предписано законом. Безусловно, вопросы о допустимости третейского разбирательства могут также рассматриваться в свете действия общих начал гражданского и процессуального законодательства.

На судьбу третейского разбирательства корпоративных споров в Российской Федерации заметное негативное влияние оказала существовавшая до 2009 г. практика государственных арбитражных судов по непризнанию соглашений между участниками акционерных обществ, касавшихся их прав и обязанностей, вытекающих из членства в корпоративных организациях ("акционерных соглашений"). Данные проблемы возникали в основном при создании предприятий в допускаемых российским законом организационно-правовых формах, когда в этом принимал участие иностранный партнер.

Регулирование отношений между участниками обществ объективно диктовалось желанием российских и иностранных партнеров более детально решить вопросы своих взаимоотношений в связи с недостаточностью российского законодательного регулирования, не учитывавшего в необходимой мере особенности динамично развивавшейся практики создания корпоративных форм предпринимательской деятельности. Кроме того, такая ситуация, наряду с другими причинами, способствовала также "бегству" предприятий с участием российских и иностранных партнеров в офшорные зоны, законодательство которых признавало корпоративные (акционерные) соглашения и возможность рассмотрения возникавших из них споров в международном арбитраже (третейском суде).

К сожалению, практика непризнания действительности указанных соглашений не была основана на конкретных нормах российского законодательства об организационно-правовых формах предпринимательской деятельности. Представляется, что в основном она стала результатом недооценки преимущественно диспозитивного характера корпоративного законодательства, в частности в предоставлении участникам корпоративных объединений полномочий в определенных границах распоряжаться предоставленными им правами. Кроме того, известную роль в этом процессе сыграла также неготовность отечественной правовой системы воспринять в полной мере идеи и внутренний смысл корпоративного законодательства, чему во многом способствовали незрелость предпринимательских отношений в стихийно формируемом деловом сообществе, а также отсутствие у правоохранительных и административных органов предшествующего опыта применения частноправового регулирования.

В качестве правового обоснования недопустимости "акционерных соглашений" в отсутствие их прямого запрета в законе нормы, определяющие порядок деятельности соответствующих корпоративных организаций, как правило, трактовались как императивные и не допускающие отступления от них по соглашению сторон. Их несоблюдение рассматривалось как основание для применения общего положения о недействительности сделок, нарушающих закон (ст. 168 ГК РФ). В иных случаях для признания недействительным соглашения между акционерами использовалась также ссылка на нарушение таким соглашением фундаментальных начал гражданского законодательства, в частности недопустимость отказа от прав (ст. 9 ГК РФ).

Признание недействительности "акционерных соглашений" в российской судебной практике, естественно, повлекло за собой и непризнание включавшихся в них третейских (арбитражных) оговорок. Однако в этой связи заслуживает внимания то, что в соответствии с действующим российским законодательством, регулирующим третейский суд и международный коммерческий арбитраж и отражающим общепринятые в международном сообществе правовые стандарты, юридическая судьба арбитражной (третейской) оговорки в таком случае должна определяться независимо (автономно) от основного соглашения. Это означает, что вопрос о собственной компетенции вправе был решать сам арбитражный трибунал.

Как было уже отмечено, сложившаяся практика привела к тому, что соглашения, заключаемые между российскими и иностранными инвесторами о деятельности учреждавшихся на территории России предприятий и отражавшие их согласованные взаимные интересы в управлении соответствующими корпоративными формами, подчинялись не российскому, а иностранному праву. Кроме того, как правило, также предусматривалось, что споры, возникавшие из них, должны рассматриваться в международном арбитраже, находящемся за рубежом. Естественно, что такое положение также не способствовало прозрачности и определенности правового статуса российских юридических лиц и предсказуемости в части урегулирования возможных конфликтов между российскими и иностранными партнерами. Это, в свою очередь, создавало не вполне позитивное представление о благоприятности инвестиционного климата в России.

Признание действительности арбитражного соглашения по праву места проведения арбитражного разбирательства (lex arbitri), как это предусмотрено, в частности, Конвенцией ООН о признании и приведении в исполнение иностранных решений (Нью-Йорк, 1958 г.), в таких случаях также не создавало необходимых гарантий принудительного исполнения в России вынесенного за рубежом арбитражного решения по корпоративному спору. Это следовало из того, что существовала высокая вероятность, что российский государственный арбитражный суд, который должен рассматривать такое ходатайство, откажет в его признании и приведении в исполнение по мотивам противоречия императивному российскому регулированию, относящемуся к корпоративным спорам.

Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах:
1 2 3 4 5