Государственно-конфессиональные отношения на Северном Кавказе в конце ХVIII – начале ХХ вв (стр. 4 )

Российским властям было спокойнее устраивать государственный присмотр за мусульманским духовенством «сверху» и сохранять духовное устройство мусульман Северного Кавказа, в том виде, в котором оно находилось, т. е. вне регламентации в законе, а само духовенство на уровне служителей магометанского культа.

Говоря о религиозном факторе в политике Российской империи можно сделать вывод, что религиозная политика правительства в ХIХ в. строилась на следующих аномальных принципах: непризнание прав личности на религиозное самоопределение, утилитарное использование религии для решения чисто политических задач, превращение церковной власти в орудие светской политики; вмешательство во внутрицерковную деятельность существовавших в России конфессий; стремление к ограничению “иностранных” и “иноверных” религий строго национальными рамками; распространение и поддержка только православной веры как духовной основы господствующей народности[166]. Несмотря на ярко выраженную тенденцию государственно-конфессиональной политики к признанию терпимых вероисповеданий, ни о каком реальном равноправии религиозных организаций в России в XIX в. говорить не приходится.

В Российской империи государственная политика носила ярко выраженный религиозный характер, закрепленный в известной формуле «православие, самодержавие, народность».

Охранительная политика российского правительства по отношению к Русской Православной церкви состояла в запрещении в пределах Империи любой другой религиозной пропаганды кроме православной. Полностью подчинив себе Русскую Православную церковь, самодержавное государство заботилось об укреплении её господствующего положения в духовной жизни общества. Государство и православие опасались миссионерской деятельности инославных священников и поэтому всячески противодействовали распространению западно-христианских и иных конфессий.

Главным направлением конфессиональной политики Российской империи в течение нескольких веков оставался принцип государственного контроля над всеми религиозными институтами Российской империи.

В третьей главе рассматриваются «Поиски механизмов взаимодействия и управления христианскими не православными конфессиями Северного Кавказа в конце ХVIII – нач. ХХ вв.». В первом параграфе отмечается, что немецкие переселенцы были неотъемлемым компонентом этнической структуры Северного Кавказа. Известная лояльность российского правительства к немцам обусловила их особую роль в колонизационной политике России. Царская власть возлагала на немецких колонистов задачу экономического освоения региона, передачи местному населению хозяйственно-культурного опыта. Протестантской идеологии, носителями которой были немцы, отводилась функция стабилизации социально-политической обстановки в регионе.

Социально-политическая ситуация в Российской империи была неразрывно связана с государственно-конфессиональными отношениями и различными мировоззренческими ориентациями ее граждан. И во многом от решения вопроса взаимоотношения между государственными органами и этими неправославными исповеданиями, от налаживания межрелигиозного диалога внутри страны зависела судьба многоконфессиональной страны.

Во втором параграфе рассматривается процесс формирования внутреннего управления католиками Северного Кавказа. Юг страны и Кавказ стали вторым крупнейшим объединением католических общин в России после Поволжья. Российское правительство опасаясь влияния католических орденов на государственную идеологию и высшие слои русского общества, а, также осознавая, что протестантское миссионерство может составить католическому серьёзную конкуренцию, выбирало «из двух зол меньшее». В результате, даже сохраняя в качестве стратегической цели возможную православизацию эстонцев, латышей, литовцев, немцев и других народов, правительство нередко было готово оказать поддержку лютеранству ради того, чтобы заблокировать деятельность более мощной конкурирующей церкви.

В третьем параграфе прослеживается процесс установления административного контроля за сектами, вышедшими из православия и протестантскими течениями на Северном Кавказе. На Северный Кавказ в рассматриваемый период устремились меннониты, сторонники «Движения Исхода», штундисты, баптисты и представители других деноминаций. За развитием сект Русская Православная Церковь всегда пристально наблюдала и соответствующим образом их оценивала, не скрывая неприятия вольнодумства, призывая к его искоренению. Число зарегистрированных сектантов на Кавминводах колебалось от 450 человек в 1895 г. до 581 чел. в 1914 г. Сюда входили хлысты, жидовствующие, баптисты, молокане и др. Но точное количество установить было крайне трудно, так как секты эти были тайными, а последователи их отличались «притворным и лукавым усердием к храму».

На протяжении второй половины XIX – в начале XX в. царское правительство занимало по отношению к баптистам противоречивую позицию. С одной стороны, российское законодательство гарантировало «иностранцам» в рамках своих конфессий («иностранных исповеданий») свободу вероисповедания, с другой стороны, власти и особенно Православная Церковь опасались распространения их влияния на православное население. Поэтому драконовские законодательные меры и административные преследования чередовались с акциями, облегчающими их существование. В этом отношении наиболее примечательным был циркуляр от 01.01.01 г., утвержденный царем и подписанный министром внутренних дел, содержавший «мнение Государственного Совета о духовных делах баптистов». Циркуляр гласил: «Государственный Совет в Департаменте законов и общем собрании, рассмотрев представление Министерства внутренних дел о духовных делах баптистов, постановил: Баптисты на основании статьи 44 Основного государственного закона беспрепятственно исповедуют свое вероучение и исполняют обряды веры по существующим у них обычаям. Общественное богослужение они отправляют в устроенных ими или отведенных им для сего разрешения губернатора домах.

В четвертом параграфе рассматривается конфессиональная политика Российской империи по отношению к армянам и грекам, выходцам, преимущественно, из Турции и Ирана. Несмотря на массовый переход греков из турецкого подданства в российское, число иностранноподданных греков значительно сократилось на территории Кубанской области, хотя на 1 января 1904 г. греки еще проживали в 154 населенных пунктах[167].

Что касается армянских поселений на Тереке и Прикаспии, то их организация соответствовала интересам России. Поскольку главным образом, это были купцы и представители духовенства, переведенное сюда для налаживания религиозной жизни среди горских армян (черкесогаев), правительство страны устанавливало определенные льготы для переселенцев: освобождение от подушного оклада, рекрутской повинности, платы за землю под садами, право торговать и открывать свои предприятия в любой точке Российской империи. Постепенно создавались условия для развития и сохранения национальной культуры – строились храмы, часовни, при которых открывались школы, библиотеки. В результате демографических процессов – миграционного потока славянского населения на первых этапах колонизации Северного Кавказа, миграционного оттока горцев после Кавказской войны, а также разного уровня воспроизводства населения изменилась этническая и конфессиональная структура региона. Но при этом главный принцип конфессиональной политики Российской империи заключался в стремлении к полному контролю над всеми без исключения религиозными институтами.

В четвертой главе исследования «Ислам в государственно-религиозной политике Российской империи» отмечается, что ислам наряду с православием является традиционной религией для России, а мусульманское сообщество страны представлено коренными народами с многовековой историей. В первом параграфе автор, исследуя эволюцию государственной политики по отношению к исламу в XVI–XVIII вв. отмечает, что Российская империя на Северном Кавказе столкнулась со сложной задачей адаптации и включения новых территорий в имперское пространство. С 70-х годов XVIII в. по отношению к мусульманам осуществляется политика веротерпимости. В рамках министерства иностранных дел Российской империи в конце XVIII в. был образован департамент, специализировавшийся на решении вопросов, которые касались «азиатских народов». Основной принцип конфессиональной политики Российской империи заключался в стремлении к полному государственному контролю над всеми без исключения религиозными институтами на территории страны.

Во втором параграфе автором отмечены специфика и особенности процессов исламизации и христианизации Северного Кавказа. Ислам проник на Северный Кавказ сравнительно поздно и по началу не слишком глубоко, т. к. имело место феодальная раздробленность, разный уровень социально-экономического развития народов, языческая вера у ряда народов. Царская власть в начале XIX в. опасаясь усиления влияния мусульманского духовенства на население, исповедующее ислам и пропаганды радикальных идей, усиливает свою политику по христианизации населения региона. И большую роль в этом сыграло образование в 40-х годах в Кизляре Осетинской духовной комиссии. Ее деятельность положила начало миссионерской деятельности среди северокавказских народов и представителей народов Закавказья. Автор отмечает, что конфессиональная политика царизма на Северном Кавказе, местные формы государственного регулирования ислама вырабатывались на протяжении достаточно долгого времени и в сложных условиях, затяжным конфликтом (Кавказская война).

В третьем параграфе рассматривается конфессиональная политика, ситуация на Кавказе, где с 1817 г. по 1864 г. продолжалась война с горскими народами и идеологической основой ее был ислам в виде одного из его крайних проявлений — мюридизма. Во время войны, а особенно после ее завершения, царское правительство заигрывало с мусульманским духовенством, чтобы привлечь его на свою сторону. В этих целях военным властям на Кавказе, в частности вменялось: «Начальник не должен вести себя открыто против духовенства: он должен избегать беседы с ним о религии…, но если обстоятельства поставят его в необходимость говорить с эфендиями и муллами о религии, то следует для успокоения их согласиться с ними во многом даже против собственного убеждения»[168]. Кавказская война сопровождалась сменой кодов цивилизационного развития, связанной с распространением ислама и вытеснением адатов, ставка была сделана на поддержку складывавшихся веками местных этнокультурных ценностей и той части населения края, которая вела борьбу с Шамилем за их сохранение. Действовал принцип «адат против шариата».

Также говорится о плане окончательного усмирения Кавказа, подготовленного
.

Несмотря на все препятствия и трудности, которые мусульманское вероучение встречало поначалу в среде горцев Северного Кавказа, оно все-таки утвердилось на значительной части территории региона. Большая часть местного населения восприняло суннитскую разновидность ислама, в которой почитался не только Коран, но и Сунна (представляющая собой собрание хадисов (рассказов) о деяниях и изречениях пророка Мухаммеда). В среде другой части мусульманского населения распространение получила суфийская форма суннизма – тарикаты[169] кадирийа и накшбандийа.

В пятой главе работы рассматривается «Государственная политика Российской империи в отношении старообрядцев на Северном Кавказе в конце XVIII – начале XX вв.». В первом параграфе рассматривается политика государства по отношению к старообрядчеству в ХVII – начале ХХ вв. в целом в Российской империи. Автор отмечает, что с момента возникновения раскола правительство Российской империи постоянно принимало меры против распространения старообрядчества и к присоединению старообрядцев к господствующей Церкви. Иными словами, законодательство носило репрессивный характер практически до начала XX в.

Во втором параграфе характеризуется политика властей по отношению к старообрядчеству. Сложившаяся в регионе ситуация способствовало появлению новых, важных особенностей в модели конфессиональной политики в отношении старообрядцев на Северном Кавказе. Ее идеологическую основу определяли взгляды и суждения кавказских наместников, наказных атаманов и войсковых старшин, считавших старообрядчество допустимым явлением в казачьих полках. Строгая регламентация образа жизни, трудности военного быта не давали повода местным властям рассматривать религиозные взгляды казачества как возможную угрозу внутриполитической стабильности. Напротив, твердые нравственные убеждения, жесткие правила староверческого домостроя, по мнению северокавказских чиновников, помогали населению выживать в условиях войны. А Русская Православная Церковь рассматривала староверие объектом миссионерской деятельности. Позиция православного духовенства, не совпадавшая с мнением светских властей, не оказала заметного влияния на идеологическую основу конфессиональной политики в данном регионе. Модель конфессиональной политики в отношении староверия второй четверти XIX в., в отличие от предыдущей, строилась на вполне определенной идеологической базе – теории официальной народности, разработанной графом . Согласно данной теории Православная церковь открыто провозглашалась защитницей монархического режима, а старообрядчество, отказывающееся принимать правила единоверия, соответственно, приобретало значение источника внутриполитической опасности.

В третьем параграфе говорится о процессах либерального отношения властей к старообрядческим общинам Северного Кавказа во второй половине ХIХ – начале ХХ вв. Например, в 1864 г. был учрежден Комитет по «раскольническим делам». Выработанные им и утвержденные в 1875 г. «Правила» легализовали значительную часть старообрядческих толков, которым предоставлялось право отправлять свое богослужение, а также выезжать за границу. Старообрядцам дозволялось заниматься иконописанием (для своих нужд), учреждать свои школы грамотности, занимать некоторые общественные (но не государственные) должности.

Как и в других регионах Российской империи, старообрядчество на Северном Кавказе объективно выступило формой религиозной оппозиции официальной церкви, хотя сами казаки, понимая невыгодность своего политического положения, всячески старались не доводить дело до открытого конфликта, внешне демонстрировали уступчивость, умело использовали силу государственной власти, которая шла на уступки и даже защищала их от нападок православного духовенства.

В шестой главе рассматривается «Роль и место религиозного фактора в геополитике России и Турции на Северном Кавказе в XIX – начале XX вв.». В первом параграфе автор отмечает, что на протяжении XVII- нач. XX веков многочисленные народы Северного Кавказа оказались в едином треугольнике – на перекрестье сфер влияния России, Персии и Турции. Действовать совместно против Российской империи они (Персия и Турция) не могли: на пути их сотрудничества лежали конфессиональные разногласия и взаимные территориальные претензии, лишним доказательством которых стала ирано-турецкая война 1821 – 1823 годов.

В результате войн с Турцией и Ираном к 1830-му году во владение Российской империи формально переходит весь Северный Кавказ, а присоединение Ахалкалаки и Ахалцихе еще больше изолирует от османского влияния Чечню, Дагестан, Кабарду. Кроме того, присоединение закавказских пашалыков Порты позволяет Петербургу создать полосу безопасности между Грузией и Портой.

Российская империя научилась умело и терпеливо маневрировать на закавказской «шахматной доске», завоевывая и разобщая своих союзников. Россия путем умелого балансирования на противоречиях своих «врагов» и лавирования между интересами своих «друзей» попросту переиграла и тех, и других. Осознание Турцией и Ираном этого факта вылилось в реваншистские войны первой трети XIX в., приведшие к полному вытеснению их из региона.

Во втором параграфе отмечается русско-турецкое противоборство в области конфессионального влияния на Северном Кавказе в XIX – начале XX вв. В частности, в начале XIX в., в ходе русско-иранской ( гг.) и русско-турецкой ( гг.) войн, заметно активизировали свое участие в антироссийской пропаганде на Северном Кавказе религиозные деятели, имевшие идейную и финансовую поддержку султана и шаха, которые призывали местное население выступить против России[170]. Учитывая сложившуюся ситуацию главнокомандующий Кавказом в 1822 году принимает решение запретить мусульманам Кавказа совершать паломничество в Мекку и другие святые места на Ближнем Востоке. Главком при этом говорил, что они «…по большей части служат для персиян и турок тайными шпионами»[171]. В середине XIX в., во время Крымской войны, Османская империя и ее союзники делали ставку на мюридисткое движение на Северном Кавказе и надеялись с помощью Шамиля взорвать Кавказский фронт изнутри и отбросить русские войска за Терек и Кубань.

Во второй половине XIX в. после практического краха идеи мюридизма Османская империя предложила кавказским народам новую идеологию, которая бы могла объединить их против России. Такой идеологией первоначально стал пантюркизм. Идеи пантюркизма и панисламизма смогли достаточно точно связать Османскую империю, а впоследствии и Турцию с Северным Кавказом. Совмещение политики национализма и религиозного воздействия позволило Стамбулу прочнее закрепиться в регионе. Если в середине XIX в. только лишь религиозная пропаганда не могла постоянно поддерживать связь Порты с Кавказом, а также контролировать события в регионе, то новые политические и идеологические идеи, наложенные в купе на политическую неразбериху начала XX в., смогли принести больший результат. Благодаря поддержке местного населения уже республиканская Турция в дальнейшем продолжала развитие своего политического вектора в регионе.

Различные мусульманские и национальные организации типа «Мусульманское благотворительное общество», «Бухарское благотворительное общество», «Союз крымских студентов» содействовали в организации учебы тюрко-исламской молодежи России по османским учебным пособиям, способствовали в строительстве мечетей, медресе и мектебе, налаживали связи русских мусульман с Портой. Перед Первой мировой войной количество новых мечетей и школ на Кавказе доходила до двух тысяч.

Однако, мусульманское духовенство, в преобладающей степени старалось всячески формировать настрой на единство с Россией. Это проявилось, например, в ноябре 1914 г. в Петровске, во время поездки Николая II на Кавказский фронт. По прибытии монарха в Дербент с приветствием к нему, в присутствии делегации от Дагестанской области, состоявшей из мулл, старшин и почетных лиц всех округов, обратился один из видных религиозных авторитетов . В своей речи он особо выделил следующую фразу: «Любовь к Царю и любовь к Отечеству есть неразрывные части мусульманской веры»[172].

В заключении диссертации подведены итоги исследования, сформулированы основные выводы и перспективы дальнейших исследований.

Ι. В рассматриваемый период, т. е. в конце XVIII - начале XX вв., в Российской империи сложилась система государственно – религиозных (конфессиональных) отношений, отличавшаяся своей сложностью, многообразием и спецификой. Эта система, при всей ее критики, решала важнейшие государственные, духовно-идеологические и социально-политические задачи.

Отношения с религиозными объединениями в российском государстве представляли собой совокупность исторически складывающихся и изменяющихся форм взаимоотношений между институтами государства и религиозными образованиями. В их основе лежало законодательно закрепленные политические, национальные духовно-нравственные представления о месте конфессий в жизни, об их функциях, о сферах деятельности всех участников этих отношений.

В Российской империи постепенно сформировалась особая интегративная модель отношений российского государства и вероисповеданий.

ΙΙ. Российская империя во второй половине XVIII - начале XX в., исходя из внутриполитических и внешнеполитических задач, проводило религиозную политику, руководствуясь следующими принципами: поддержка и распространение православной веры как «первенствующей» государственной религии; превращение церковной власти в орудие светской политики; имперский православный патернализм; веротерпимость; признание в каждом подданном империи человека религиозного; признание полноправными, с точки зрения конфессиональной принадлежности, только лиц, исповедующих православие; запрет на переход из одного исповедания в другое, за исключением перехода в православие; равенство признанных религиозных обществ перед законом; лояльность власти в обмен на лояльность населения; не признание религиозной свободы; не признание прав личности на религиозное самоопределение; вмешательство во внутреннюю жизнь религиозных объединений, во внутри церковную деятельность существовавших в России конфессий; правовая иерархия конфессий и их неравенство в правах, привилегиях и ограничениях; выполнение вероисповедным законодательством роли регулятора национального вопроса. И лишь только, в начале ХХ в. провозглашается принцип свободы совести.

ΙΙΙ. В Российской империи особый статус имело православие как - государствообразующая религия. Православие олицетворяло национальные традиции и специфику народа, выступало одной из основ русского национального самосознания, оно было идеологическим символом власти.

ΙV. В государственно-конфессиональной политике Российской империи особое, центральное место занимала Русская Православная Церковь. Самодержавная власть обеспечивала неприкосновенность ее привилегий и защиту ее интересов. Правовые нормы, охранявшие религию и Церковь, занимали особое место в Своде законов Российской империи. Господствующая Церковь была частью государственного аппарата империи. Привилегии РПЦ состояли в обязательной принадлежности к ней императора, в ее преимущественном праве на публичное осуществление и проповедь своей веры, недопущении выходов из нее, уголовно-правовой охране ее интересов и др. 

Государственная я власть доминировала над Православной Церковью и одновременно патронировала ее, способствовала борьбе Церкви с иноверцами и еретиками, возвышалось над другими конфессиями и религиями, но сама Православная Церковь оставалось зависимым. Лишь в начале ХХΙ в. ситуация постепенно начала меняться, поставив как перед Церковью, так и перед властью вопрос о новых подходах в регулировании их отношений.

V. Государственная политика носила ярко выраженный религиозный характер, закрепленный в известной формуле «православие, самодержавие, народность».

VΙ. В Российском государстве все три явления - политика, государственная власть и император - отождествлялись. Политику российской государственной власти по отношению к Церкви, конфессиям определял, прежде всего, император, который исходил при этом из внутри - и внешне-политических обстоятельств. На принятие решений в религиозной сфере сказывались, конечно, и личные симпатии и антипатии императора.

Проводимая государством религиозная политика свидетельствовала о том, что оно не создало единый, стройный механизм регулирования отношений, как с Православной Церковью, так и с другими вероисповедными объединениями, которые действовали на территории Российской империи. Не были сформулированы четкие установления в отношении различных вероисповеданий в Российской империи. Можно утверждать, что российская государственная вероисповедная политика носила некий «синусоидный» характер.

VΙΙ. Государственно-конфессиональная политика в России, как впрочем, и в других странах, сопровождалась определенными религиозными пристрастиями (симпатиями и антипатиями) властных групп и, в конечном счете, довольно часто заканчивалась вмешательством во внутренние дела религиозных объединений, в жизнь верующих граждан. Одним исповеданиям государство в силу традиционности покровительствовало. Другие исповедания находились под жестким контролем государственной власти.

Нужно признать, что любая модель вероисповедной политики государства, оказывающего избирательную поддержку отдельным конфессиям, не свободна от издержек, от недостатков. Оценивать эту модель нужно только в контексте исторического времени; переносить нынешние требования к государственной вероисповедной политике на «историческую площадку» давно прошедших лет не корректно.

VΙΙΙ. Конфессиональная политика Российской империи в указанный период строилась в соответствии с историческими реалиями, многообразными внутриполитическими и внешнеполитическими факторами. Приходится констатировать, что российская государственная власть, представители РПЦ и некоторые группы общественности усматривали в распространении нетрадиционных для России конфессий и новых религиозных движений угрозу духовной и этнокультурной самобытности народов России, и требовали от государственных органов принятия энергичных охранительных мер.

Одним из главных задач правительства после завершения Кавказской войны было не допустить распространения в мусульманской среде идей неподчинения имперским властям. В связи с этим правительство пыталось создать систему контроля над мусульманским духовенством, не допустив при этом объединения мусульман Кавказа и России в рамках единого Духовного правления. Религиозная жизнь последователей ислама в данном регионе по-прежнему основывалась на традициях горцев и корректировалась распоряжениями местного начальства с учетом общероссийского законодательства.

ΙХ. Государственно-конфессиональную политику российского государства нельзя представлять как политику последовательного ущемления инославных и иноверных исповеданий в правах и принуждения их к слиянию с православным населением и отказа от своей веры. Российское государство реально обеспечивало иноверцам возможность исповедовать свою веру и исполнять культовые обряды (например, в воинских частях создавались институты штатных имамов, лютеранских пасторов, католических капелланов, иудейских раввинов для обеспечения возможности отправления религиозных культов военнослужащими-иноверцами, к присяге иноверцы приводились по правилам своего вероучения и др.).

Государство учитывало и по возможности охраняло законом религиозные интересы иноверцев. Как проявление политики толерантности следует рассматривать процесс узаконения отдельных норм шариата и канонического права католиков (этими нормами регулировались брачно-семейные и наследственные отношения).

Общий вектор развития вероисповедной политики Российской империи составляла тенденция к расширению веротерпимости, служившей средством интеграции в состав империи новых наций и народностей. Веротерпимость, вместе с тем, не означала правового равенства конфессий. У каждой конфессии имелся свой объем прав, привилегий и ограничений.

Х. Отношения государственной власти со всеми существовавшими на территории Северного Кавказа вероисповеданиями строились на основе принятого в Российской империи законодательства. Общероссийская система вероисповедной политики в полной мере преломлялась на губернском и областном уровне. Вместе с тем, губернские и уездные органы власти подходили довольно гибко к исполнению предписанных центральной государственной властью обязывающих норм в отношении всех конфессий вообще, в отношении различных сектантских организаций и старообрядчества, в частности.

Несмотря на то, что на территории Северного Кавказа религиозная политика строилась на основе общероссийских законов, она имела ряд особенностей обусловленных завершением Кавказской войны, военно-административным управлением, активным заселением региона. Здесь в течение изучаемого периода создавались православные приходы, решались вопросы финансирования и наделения землей духовенства и причтов, действовали православные общественные организации, епархиальное духовенство разрабатывало методы миссионерской деятельности и т. д. Все эти процессы находились под контролем Св. Синода, имперских, региональных властей.

ХΙ. Политика царской власти в отношении протестантских Церквей и РКЦ также проводилась в рамках центральной религиозной политики, но поскольку значительная часть католиков, меннонитов, приверженцев Евангелическо-лютеранской и реформаторской Церквей являлись колонистами, их вероисповедные права практически не подвергались ограничениям вплоть до 1914 г.

На протяжении второй половины XIX – начале XX вв. в отношении представителей старообрядчества и сектантства был принят ряд законов изменивших их правовой статус. Последователи старообрядчества и религиозных сект были разделены на более и менее вредные, а последние были легализованы и получили ряд гражданских и религиозных свобод. Однако был подтвержден запрет действий, которые могли, по мнению властей, преследовать цель совращения в раскол. А деятельность вредных, для существования государственного строя и российского общества, религиозных групп продолжала ограничиваться. Особенностью реализации государственно-религиозной политики на Северном Кавказе в отношении старообрядчества и сектантов, являлось то, что в данном регионе особое положение занимало казачество, в среде которого была велика доля представителей указанных конфессий. Однако, принимая во внимание верность войскового населения властям, отношение имперской и региональной администрации к представителям старообрядчества и сектантства в регионе являлось более терпимым, чем было обозначено в действовавших законах.

Обобщая материал, раскрывающий общероссийскую конфессиональную политику и политику светских властей на территории Северного Кавказа, можно сделать вывод о богатом (как положительном, так и негативном) опыте межконфессионального диалога и взаимодействия. Признавая непоследовательность конфессиональной политики российской государственной власти, ее ошибки и просчеты (в условиях неограниченной власти самодержавия, отсутствия прав и свобод, когда о свободе совести не могло быть и речи вплоть до начала ХХ в.), все же нельзя отрицать, что эта политика давала возможность жить в мире и согласии последователям всех мировых религий, приверженцам множества традиционных национальных религий. В нашей стране никогда не было «религиозных войн» и это заслуга как российского правительства, так и народов страны и руководства основных религиозных конфессий.

Введение в научный оборот публикуемых малоизвестных документов и материалов в сочетании с уже известными позволило по-новому осмыслить важные проблемы рассматриваемого периода нашей истории, создать реальную картину государственно-конфессиональной политики Российской империи на Северном Кавказе в рассматриваемый период. Представленные результаты данного исследования, по мнению автора, позволяют по-новому оценить многие, казалось бы, установившиеся и ставшие общепринятыми, положения и выводы:

1.  На рубеже XX-XXI в. Российская Федерация вынуждена была решать новые сложные проблемы. Но новые ли они? В частности, социально-политическая ситуация на Северном Кавказе. На наш взгляд, многих негативных последствий сегодня можно было бы избежать, если бы государственные деятели лучше знали историю Кавказа и его народов, чаще обращались бы к ее урокам и историческому опыту. Нельзя не соглашаться с академиком , который пишет: «…роль Северного Кавказа в истории России явно недооценивалась… Северный Кавказ – один из столпов Российской Федерации. Невозможно представить Россию без Северного Кавказа и Северный Кавказ вне России»[173]. Однако необходимо отметить, что кардинальные изменения геополитики, распад СССР, включение ряда бывших республик СССР в орбиту «жизненных интересов США» и НАТО и т. д., привели к включению Северного Кавказа в процесс глобализации. Данный регион притягивает внимание не только соперничающих с Россией Ирана и Турцию, но и западных держав, и, конечно же, в первую очередь США, объявивших этот регион устами своего «архитектора внешней политики» Зб. Бжезинского «зоной жизненных интересов США»[174]. Как справедливо заметил : зарубежные геополитические сценарии будущего Кавказа … недостаточно учитывают исторический контекст и связанное с ним тяготение региона к России. С другой стороны, российская геополитика как на Южном, так и на Северном Кавказе «является пассивной, тогда как США, НАТО и Европейский Союз целенаправленно реализуют здесь свои политические интересы»[175].

2.  Все вышесказанное подтверждает, что тема, рассматриваемая в данной диссертации, имеет актуальное значение как с точки зрения научной, так и политической, особенно с учетом того, что современные аспекты кавказской политики соперничающих сторон, уходящие корнями в глубь веков, возрождаются в системе нынешних международных отношений, крайне осложненных стремлением внутренних и внешних антироссийских сил вытеснить Российскую Федерацию с этого важнейшего геополитического региона.

На основании сделанных выводов и обобщений сформулированы некоторые механизмы формирования и реализации государственно-конфессиональных отношений:

Первый. Обеспечить в многонациональной и многоконфессиональной стране мирное сожительство и согласие ее жителей может только такая государственная конфессиональная политика, которая направлена на интеграцию различных конфессий, культур и традиций в сочетании с уважительным отношением к самобытности народов.

Второй. Государственно-конфессиональная политика вполне допускает использование религии в политических целях. Но в этом случае существует реальная опасность того, что религия может превратиться в идеологию. Это обстоятельство не должна забывать, исходя из исторического опыта, нынешняя российская государственная власть.

Третий. Приоритетность (тем более, если она активно и агрессивно демонстрируется) в отношении одного из вероисповеданий (даже государственно-образующих) ведет к ассиметричности в государственно-конфессиональной политике.

Четвертый. Формирование государственно-конфессиональных отношений на современном этапе развития российского государства и общества возможно только с учетом исторического опыта взаимодействия государства и конфессий. Процесс создания современной модели государственно-конфессиональных отношений, механизма повседневного решения проблем, возникающих в религиозной сфере жизни общества на всех уровнях власти, пойдет тем успешнее, чем полнее и объективнее будет учтен исторический опыт.

Пятый. Становление и развитие государственно-конфессиональных отношений в современной России возможно только на законодательной основе, когда государство берет на себя ответственность за формирование указанных отношений и исключает случаи не правового решения вопросов вероисповедной политики.

Шестой. На наш взгляд, также, необходимо создание соответствующих структур органов власти, осуществляющих практическую реализацию государственно-конфессиональной политики. В целях обеспечения координации и управления отношениями государства с религиозными объединениями, реализации единой вероисповедной политики было бы целесообразнее создать федеральный государственный орган по делам религиозных объединений.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

Рецензируемые издания, рекомендованные ВАК

1.  Формирование системы управления христианскими неправославными конфессиями в XIX в. на Северном Кавказе // Вестник Челябинского государственного университета. Научный журнал. История. Выпуск 34. 28/2009 г. Челябинск, 2009. С. 126-134.(1 п. л.).

2. М. Деятельность христианских сект на Северном Кавказе в XIX-начале XX вв. // Вестник Челябинского государственного университета. Научный журнал. История. Выпуск 40. №15(196)/2010 г. Челябинск, 2010. С. 48-55. (0,6 п. л.).

Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах: 1 2 3 4 5