Важно подчеркнуть, что «Континент» испытывал постоянный интерес к тому, что происходит на родине и что там публикуется. Виолетта Иверни, к примеру, подробно и сочувственно писала о творчестве Валентина Распутина и Булата Окуджавы, Фазиля Искандера и Варлама Шаламова. Наум Коржавин посвятил большую статью «Добро не может быть старо» поэзии Олега Чухонцева, а Наталья Артамонова – прозе Юрия Домбровского. Статьи Льва Лосева подробно знакомили читателя с эстетическим своеобразием поэзии Иосифа Бродского и Юрия Кублановского. Владимир Максимов рецензировал и при этом высоко оценивал книгу Игоря Волгина «Последний год Достоевского» (М., 1986) и статью Игоря Золотусского «Крушение абстракций», появившуюся в №1 «Нового мира» за 1989 год. «Континент» не раз писал (пусть и с известным скептицизмом) о творчестве Юрия Трифонова и братьев Стругацких.
Несмотря на многочисленные скандалы и ожесточенное выяснение отношений в эмигрантской среде, Владимир Максимов всякий раз, когда возникало новое издание «третьей волны» эмиграции, совершенно искренне его поддерживал. Так произошло с журналом В. Перельмана «Время и мы», с журналом В. Марамзина и А. Хвостенко «Эхо», с журналом А. Глезера «Стрелец», с газетой С. Довлатова «Новый американец». Редактор «Континента» считал, что чем больше появится таких изданий и чем разнообразнее они будут, тем лучше для общего дела, для русской культуры и литературы. На страницах «Континента» не раз анонсировались и подробно анализировались перечисленные издания. По-разному складывались в дальнейшем отношения В. Максимова с теми, чьи издания он приветствовал и поддержал в начале пути. Но факт остается фактом: такая поддержка была! И место для рекламы новых изданий «Континент» находил всегда, несмотря на дефицит журнальной площади. Возникнув самым первым в среде третьей эмиграции, «Континент» в дальнейшем знакомил читателя со всеми вновь появлявшимися изданиями – как в Европе, так и в Израиле, в США. Журналы «Время и мы», «22», «Эхо», альманахи «Стрелец», «Третья волна» по мере своего возникновения удостаивались подробного разбора. Добавим к этому, что массу полезной информации содержала постоянная рубрика «Континента» «По страницам журналов». «Континент» помещал обзоры свежих номеров «Граней» и «Нового журнала», «Вестника РХД» и сборника христианского чтения «Надежда», альманахов «Память» и «Минувшее». Учитывая, что советский читатель, с огромным трудом получивший доступ к «Континенту», не имел возможности раскрыть и самостоятельно изучить перечисленные издания, редколлегия предпочитала помещать их подробные и концептуальные обзоры. Набранные мелким шрифтом, в конце номера, разделы «Коротко о книгах», «По страницам журналов» и сегодня поражают своей продуманностью и информационной насыщенностью. Кроме того, журнал анонсировал и рецензировал наиболее заметные новинки, появлявшиеся в издательствах «YMKA - PRESS», «Ардис», «Посев», «Эрмитаж», «Третья волна». Таким образом, редколлегия «Континента» осознанно стремилась к созданию единого информационного поля, которое отражало бы жизнь русской диаспоры за рубежом, её издательскую и просветительскую деятельность, её культурную миссию.
Сегодня, тридцать пять лет спустя обращаясь к «Континенту» х годов, ясно осознаешь, что это был журнал очень высокого уровня. Думается, что «Континенту» - как ни одному другому изданию «третьей волны» эмиграции - удалось продолжить лучшие традиции русского «толстого» журнала. Сотрудники редакции «Континента», сам Владимир Максимов хорошо знали по своему прежнему, советскому опыту недостатки подцензурного издания. Но пользуясь преимуществами свободы, они издавали на Западе журнал «с направлением», твёрдо выдерживая избранную линию, выполняя важнейшую политическую и историко-культурную миссию. Философские, исторические, политические материалы, опубликованные «Континентом», ни при каких условиях не смогли бы появиться на страницах либерального «Нового мира» даже в самые лучшие его времена. Принципиальное отличие «Континента» от советских «толстых» литературно-художественных журналов состояло в том, что это было издание, рожденное и выходящее в условиях политической, мировоззренческой свободы.
Уникальность судьбы «Континента» состоит ещё и в том, что это единственное издание русской эмиграции, которое после распада СССР переместилось с согласия главного редактора на родину и продолжает выходить до сих пор. С 1993 года (начиная с №73) журнал издается в Москве, его главным редактором вот уже семнадцать лет является Игорь Виноградов – кандидатура, избранная и утвержденная самим Владимиром Максимовым.
Примечания:
1. Жулькова критика парижского журнала «Современные записки». . М., 2001; Лебедева направления литературной полемики русского зарубежья первой волны и их отражение в журнале «Современные записки». М., 2007; От текста к тексту: символы и мифы «Современных записок». Волгоград, 2008.
2. Вокруг редакционного архива «Современных записок» (Париж, ): Сборник статей и материалов / Под ред. Олега Коростелева и Манфреда Шрубы. – М.: Новое литературное обозрение, 2010.
3. Жирков двух войн: журналистика русского зарубежья ( годы). / Учебное пособие. СПб.: 1998.
4. См. развернутое интервью, взятое нами у Н. Горбаневской: «Показать, каким был журнал на самом деле» // Вопросы литературы. 2007. № 2. С.298-307.
5. Из архива журнала «Континент». Скарлыгиной // Континент. 2006. № 000. С.285.
6. Там же. С. 286.
7. Там же. С. 284.
8. Исторический архив Forchungsstelle Osteuropa (г. Бремен, ФРГ): HA FSO Bremen. F.2 (/ Континент)
9. Там же. F.2 (/ Континент).
ГЛАВА 3. ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЖУРНАЛ В ЭМИГРАЦИИ: ПАРИЖСКОЕ «ЭХО»
«Эхо» - весьма необычное издание «третьей волны» русской эмиграции. Это именно литературный журнал, создатели которого взяли на себя в конце 1970-х годов обязательство публиковать за рубежом литературу самиздата, преимущественно ленинградского. Это парижское эхо тех процессов, которые происходили в неофициальной литературе и печати СССР. Журнал являлся частной инициативой и издавался Алексеем Хвостенко и Владимиром Марамзиным на личные средства последнего. Название издания было предложено Иосифом Бродским. На титульном листе каждого номера воспроизводилось стихотворение А. Пушкина «Эхо», написанное стилизованной вязью.
Не имея никаких дополнительных дотаций и сторонней материальной поддержки, журнал просуществовал недолго, но оставил след в истории русской литературной журналистики. В годах издательство Ивана Лимбаха в Санкт-Петербурге выпустило трехтомник «Коллекция: петербургская проза (ленинградский период)», охватывающий литературу ленинградского андеграунда х годов. Многие тексты, вошедшие в это представительное и ценное издание, были первоначально опубликованы в журнале «Эхо».
Открывая новое независимое издание, А. Хвостенко в №1(1978) подчеркивал: «В поле нашего зрения находится обширный материал, так и не сумевший просочиться в советскую печать. (А сколько современных русских и вовсе отказалось от сотрудничества с официальным издателем). Сейчас, на Западе, находясь в условиях пригодных для свободного издания, мы сочли своим долгом перед вольным русским искусством и перед нашими друзьями, не имеющими возможности или не желающими печататься в Советском Союзе, осуществить его своими средствами. Наше предприятие, мы хотим верить, вызовет соответствующее эхо. Возвысивший голос – услышит отклик»1. Владимир Марамзин здесь же декларировал эстетическую программу: «Никаких ограничений языку и сюжету. Только так можно реализовать свободу. Единственное руководство – вкус». При этом редакторы журнала готовы «радоваться любым проявлениям народного характера в литературе: фольклорность, смех, игра, грамматические вольности и преувеличения, сосуществование низкого и высокого»2 .
Всего было издано 14 номеров «Эха»: из них первые двенадцать – в 1м годах, когда журнал выходил ежеквартально, а два последних - в 1984 и 1986-ом. В статье, опубликованной в «Континенте», критик Эмиль Коган отнес «Эхо» к типу тонких журналов и подчеркнул, что появление такого издания свидетельствует «не только о возникновении у нас (в эмиграции – Е. С.) культурной среды, но и о её чрезвычайной жизнестойкости. Выпускать тонкий журнал – сужу по его зарубежным кузенам – всегда добровольная нагрузка, всегда субботник литератора»3 , - писал Э. Коган, подчеркивая финансовую самостоятельность издания. «Эхо» - в отличие от «Континента», «Граней», «Синтаксиса», «Вестника РХД» и т. п.- было исключительно литературным изданием, ориентированным прежде всего на авангардную традицию русской литературы.
«Основное содержание, – анонсировала редакция – литературный процесс в России в течение последних десятилетий. Проза, стихи, литературная критика, публицистика. Более двух третей журнала составляют материалы разнообразного литературного самиздата «оттуда», из России. Многие имена годами работающих в литературе писателей появляются в печати впервые. Единственный в эмиграции журнал, регулярно печатающий библиографические материалы. Публикации, переводы, юмор. Современная лексика»4 . После смерти хорошо известного ленинградского литератора – Давида Дара, эмигрировавшего в 1977 году в Израиль, - редакторы «Эха» признались, что именно через него к ним пришло «не менее трети наиболее интересных рукописей из России», а его уход из жизни означает, что «оборвалась еще одна связь с домом»5 .
В разделе прозы журнал опубликовал отрывки из романов Юза Алешковского «Кенгуру» и «Карусель», комическую драму А. Волохонского и А. Хвостенко, повесть В. Высоцкого «Жизнь без сна», рассказы Рида Грачева, «Летний день» Олега Григорьева (с рисунками Доротеи Шемякиной), рассказы В. Марамзина и Юрия Милославского, «Вальс для К.» Д. Савицкого, разнообразную прозу Елены Шварц, Генриха Шефа, Сергея Юрьенена, Александра Кондратова. Следует заметить, что рукопись Высоцкого поступила в редакцию в незавершенном виде и без названия (рабочий авторский вариант заглавия - «Дельфины и психи» - был неизвестен). Именно редакторы «Эха» дали повести название «Жизнь без сна», под которым она печатается теперь и в России, и за рубежом.
В поэтическом разделе «Эха» представлены: Владимир Адмони, Дмитрий Бобышев, Иосиф Бродский, Анри Волохонский, Владимир Высоцкий, Глеб Горбовский, Михаил Еремин, Виктор Кривулин, Эдуард Лимонов, Алексей Лифшиц(его более поздний псевдоним – Лев Лосев), Олег Охапкин, Сергей Стратановский, Владимир Уфлянд, Алексей Хвостенко, Елена Шварц. В №14, 1986 опубликована представительная подборка стихотворений Генриха Сапгира и Игоря Холина.
В жанре эссе журнал познакомил читателя с работами Вадима Делоне, Иосифа Бродского («Меньше, чем единица», перевод Л. Лосева), Михаила Хейфеца. Среди архивных публикаций «Эха» - Александр Введенский («Некоторое количество разговоров, или Начисто переделанный темник», «Кругом возможно Бог») и Андрей Платонов – «Ювенильное море». Этот выбор также неслучаен, в нем отразился пристальный интерес издания к авангардной традиции в русской литературе.
Литературная критика «Эха» - это статьи П. Вайля и А. Гениса о Венедикте Ерофееве, М. Геллера – об Андрее Платонове, С. Довлатова о В. Уфлянде, А. Лосева – о И. Бродском и М. Еремине, В. Марамзина – о Владимире Максимове и Эдуарде Лимонове. Одной из важнейших заслуг издания стала публикация максимально подробной библиографии Андрея Платонова, включающей газетные материалы х годов (составители – А. Киселев, Т. Лангерак, В. Марамзин).
Журнал неоднократно вступался в защиту гонимых на родине литераторов: Георгия Владимова, Владимира Войновича, Виктора Кривулина, Михаила Мейлаха, Константина Азадовского. Как заявил В. Марамзин в первом номере издания, «Эхо» не занимается специально политикой, тем не менее никогда не забывает зловещей цифры 1917»6; здесь же он подчеркнул решимость журнала «не обольщаться никаким социализмом или коммунизмом, с лицом и без того. Хорошего социализма не бывает, это грамматическая нелепость».
В «Эхе» по преимуществу представлена так называемая «ленинградская проза», ориентированная на традиции Платонова, Зощенко и обэриутов. Для этой прозы характерна авторефлексия, идея внутреннего саморазвития и самоанализа личности, ощущение приватности человеческого существования. Ленинградских авторов «молодой прозы» 1960-х годов отличали повышенное внимание к эстетической стороне текста и погруженность в книжную культуру. Кроме того, в этой прозе вновь воскресал «маленький человек» - традиционный герой петербургского периода русской литературы. Таким образом, у журнала «Эхо», генетически связанного с ленинградской неподцензурной культурой, сразу обнаруживался общий эстетический знаменатель, и это заметно отличало его от других периодических изданий «третьей волны» эмиграции. В статье «Выговор «Эха», опубликованной в «Русской мысли», Кира Сапгир (критик и прозаик именно этой «волны») писала: «Эхо» издают ленинградцы. Отбор произведений для журнала носит отпечаток странновидения. В выговоре авторов есть нечто неуловимое, тот акцент, который всегда выдает жителей этого стройного, странного города. Города, где среди самого большого шума присутствует молчание. Мандельштам, с его точными, точечными касаниями самой сути, соединил дугой две точки: город – и страданье «детских припухлых желёз». И вот этот-то выговор – сквозь непохожую гортань, дает ломкость – словно отражение улицы в треснувшем зеркале. Такова ленинградская «городская проза», чудесно проросшая в 60-х годах, как бы на пустом месте, как бы начавшаяся от нуля»7.
Прежде чем характеризовать отдельные публикации журнала, следует более подробно рассказать о двух его редакторах и издателях.
Владимир Марамзин с 1964 года вместе с Б. Вахтиным, В. Губиным и И. Ефимовым входил в неофициальную ленинградскую группу «Горожане», выступавшую за обновление литературного языка, за отказ от казенных штампов и конъюнктуры. Участвовал в одноименном машинописном сборнике и в устных выступлениях группы; распространял самиздат, в том числе и собственные произведения. В середине 1960-х он увлекся творчеством А. Платонова, испытал сильнейшее воздействия стиля этого автора. В. Марамзин был знаком с вдовой писателя, распространял машинописные копии запрещенного романа «Чевенгур» и на протяжении нескольких лет работал над подробной библиографией А. Платонова, которого неофициальная культура в СССР безоговорочно считала непризнанным гением. В годах с согласия И. Марамзин составил машинописное пятитомное собрание его стихотворений. Нельзя не признать, что для русского читателя оно было в то время уникальным.
В 1974 году В. Марамзин и М. Хейфец (написавший предисловие к самиздатскому пятитомнику И. Бродского) были арестованы по обвинению в «изготовлении, хранении и распространении антисоветской литературы». Михаил Хейфец был приговорен к четырем годам лагеря и двум годам ссылки по статье 70 уголовного кодекса. Владимир Марамзин, после вынужденного признания своей вины и покаянного письма в парижскую газету «Le Monde», получил пять лет заключения условно. Как раз во время процесса в журнале «Континент» была опубликована повесть В. Марамзина «История женитьбы Ивана Петровича», ранее включенная в самиздатский сборник «Горожане». В июле 1975 года будущий редактор «Эха» эмигрировал и оказался первоначально в Риме, куда за ним приехал редактор журнала «Континент» Владимир Максимов. Именно он помог В. Марамзину обосноваться в Париже.
Алексей Хвостенко начинал как поэт в неофициальном обществе «Верпы» (вместе с Анри Волохонским), входил в литературную группу Хеленукты. В конце 1960-х – начале 70-х активно участвовал в самиздате и неофициальной культурной жизни Ленинграда, был широко известен в этой среде как автор и исполнитель собственных песен, а также художник, создававший картины в стиле авангардной живописи. В поэзии А. Хвостенко заметно влияние В. Хлебникова и обэриутов. Под общим псевдонимом А. Х.В. им были написаны вместе с А. Волохонским более 100 песен и несколько пьес. После эмиграции в 1977 году А. Хвостенко выпустил ряд книг, записал несколько кассет и дисков своих песен. Занимался живописью и графикой, создавал полуабстрактные картины и работы в духе поп-арта, а также скульптуры из дерева. В 1991, 1994 и 2004 годах приезжал в Россию (в отличие от Марамзина, который ни разу не побывал на родине), выступал с концертами в Петербурге и в Москве. Более подробную информацию о В. Марамзине и А. Хвостенко - заметных фигурах неподцензурной русской культуры - можно получить в литературной энциклопедии «Самиздат Ленинграда» (М., 2003).
Возвращаясь к журналу «Эхо», следует признать, что одним из его самых существенных достижений в области прозы стала публикация произведений Бориса Вахтина. Это рассказы «Сержант и фрау», «У пивного ларька», повести «Летчик Тютчев – испытатель» и «Одна абсолютно счастливая деревня», а также философская работа писателя «О чем пророчествовала русская культура?» (№14, 1986). В момент появления в журнале с этими текстами были знакомы, разумеется, только читатели самиздата. Созданная в традициях модернистской поэтики, проза Б. Вахтина сознательно нарушает обычную для реализма иллюзию жизнеподобия. Так, например, повесть «Одна абсолютно счастливая деревня», по замечанию Э. Когана, «лишена временного измерения. Былое и завтрашнее, жизнь и смерть не признают хронологического порядка. Молодые колхозники, «дремучий дед», заставший ещё нашествие французов, а также погибший в последнюю войну Михеев – всё спрессовано в едином экзистенциальном комплексе»8 .
О Борисе Вахтине (, Ленинград) – рано ушедшем из жизни замечательном писателе – стоит сказать подробнее, ибо на родине существует до сих пор единственный, далеко не полный, сборник его повестей и рассказов 9 . Сын писательницы Веры Пановой, он окончил китайское отделение восточного факультета ЛГУ и аспирантуру. Автор ряда трудов по литературе Древнего Китая и Кореи. Как переводчик китайской поэзии был принят в Союз писателей, возглавлял секцию художественного перевода в ленинградском отделении СП. С начала 1950-х годов писал прозу, которая распространялась преимущественно в самиздате. В официальной печати при жизни опубликовал только три рассказа (в альманахе «Молодой Ленинград» и журнале «Аврора»).
Вахтина «Дубленка» (1978), посвященная дельцам советского «черного рынка», увидела свет в знаменитом неподцензурном альманахе «МетрОполь».
Во время суда над А. Синявским и Ю. Даниэлем (1966) Борис Вахтин вел записи, которые затем использовались в выпусках «Хроники текущих событий». Летом 1974 года привлекался в качестве свидетеля по делам В. Марамзина и М. Хейфеца. Отказался от дачи показаний, что в дальнейшем (как утверждают составители энциклопедии «Самиздат Ленинграда») помешало ему защитить докторскую диссертацию. С 1977 печатался на Западе - в журналах «Время и мы», «Эхо» и «Третья волна», а с 1988 его произведения печатаются и в России. В 2000 году спектакль по повести «Одна абсолютно счастливая деревня» был поставлен Московским театром-студией П. Фоменко, год спустя он удостоился премии «Золотая маска», так что знаменитое произведение Б. Вахтина включено в современный культурный контекст.
Сопровождая послесловием рассказы Рида Грачёва – еще одного лидера ленинградской неподцензурной литературы – Владимир Марамзин писал: «В начале 1960-х я не мог себе даже представить, что мне придется готовить в набор, вычитывать и править «Адамчика». Этот рассказ Р. Грачева вместе с рассказами раннего Голявкина, вместе с «Летчиком Тютчевым» Б. Вахтина, «Митиной оглядкой» Г. Шефа, «Дверью» А. Битова, стихами Горбовского, Уфлянда и Бродского были для меня той корзинкой, которую набираешь и несешь потом до конца»10.
Эту самиздатскую прозу отличает повышенный интерес к детали, почти документально-этнографическая точность в описании российской повседневности. Но было бы неверным назвать произведения Б. Вахтина или Р. Грачева гиперреализмом. «Перемещаясь из бокового зрения в фокусный центр и стыкуясь с трагическим, - подчеркивает критик Э. Коган, - деталь становится выражением возвышенного, поводом заглянуть в самые проклятые и неотвязные вопросы жизни. Сгущённый реализм обнаруживает черты реализма метафизического, унаследованного от обэриутов и Платонова»11 .
Проза Владимира Марамзина стилистически разнообразна, но чаще всего это сатирические, сюрреалистические тексты с примесью фантастики и абсурда (например, повести «Блондин обеего цвета», «Тяни-толкай»). В построении фразы нередко заметно влияние А. Платонова, а также Д. Хармса. В цикле рассказов «Смешнее чем прежде», опубликованном в журнале «Эхо» (№4, 1978), В. Марамзина интересует некое массовидное существо, наделенное зощенковской речью и повадками капитана Лебядкина. Писатель как бы находится в гуще многоликой толпы, но всегда видит и её атомарные единицы – затравленного жизнью и замороченного идеологическими клише маленького человека.
В архивах радио «Свобода» сохранилось интервью с писателем, взятое Дмитрием Савицким – также эмигрантом «третьей волны» и автором «Эха». «Деформированная лексика и деформированный синтаксис, язык некоего спятившего бухгалтера – откуда он появляется в твоих рассказах? – спрашивает Д. Савицкий. – Почему слова занимают не свои места, для чего они это делают?» Владимир Марамзин отвечает: «Во-первых, в русской литературе такая традиция всегда была. И, может быть, я её несколько сгустил. Во-вторых, мне кажется, что такой язык больше привлекает внимания к смыслу, к тексту. Это пришло ко мне как-то совершенно неожиданно, через моих учителей»12. Среди близких авторов В. Марамзин называет в этом интервью Юза Алешковского.
Эстетические и стилевые пристрастия редакторов «Эха» были непривычны для русской эмиграции и нуждались в разъясняющем критическом комментарии. Его мы находим, в частности, на страницах «Граней» (№ 000\112, 1979), в заметках Р. Петрова «О журнале «Эхо».
«Нимало не сомневаясь во вкусе Марамзина и Хвостенко, - пишет критик - я могу с большой степенью вероятности предсказать, что многим русским читателям в эмиграции он покажется плохим. У всех в памяти приём, оказанный альманаху «Аполлон-77». Здесь тот же случай. Материал, которым заполнены три уже вышедших номера журнала – произведения русского литературного авангарда. Мне хочется выступить в защиту вкуса издателей «Эха»13 .
Далее автор статьи рассуждает об общей кризисности культуры и о том, что господствующей категорией авангардистской эстетики стала категория безобразного. Масскульт – удешевленное искусство эпохи массовых коммуникаций – становится все более распространенным явлением. Последняя новинка в этой сфере – так называемый попарт - занимается стилизацией, эстетическим обыгрыванием средств и приемов массовой культуры. «Эти выделенные здесь три черты (может быть, их и больше, замечает Р. Петров) – дегуманизация, творчество под категорией безобразного и стилизация масскульта – сделались неотъемлемыми чертами всякого эстетического авангарда. В том числе нашего, русского. Под таким углом зрения и следует рассматривать работу авторов журнала «Эхо»14.
Важным достоинством журнала рецензенту представляется впечатление слитности, потока, ощущение единой школы. «Не только единый материал, но и единый стиль. Только в таких формах можно воспроизвести эту жизнь. Никакая эстетическая гладкость здесь немыслима», - подчеркивает критик. Наиболее характерным примером ему представляется все та же повесть Бориса Вахтина «Одна абсолютно счастливая деревня». «Этот писатель – единственный из авторов «Эха» - ищет альтернативу современной городской отчуждающей культуре, ищет следы благостности, органики. Конечно, Б. Вахтин говорит не о реальной, советской колхозной деревне, - это у него скорее этическая категория, антитеза городской разлагающей культуре, «идеальная» деревня».
В стихах Вл. Уфлянда, продолжает автор статьи, «речь идёт о деревне реальной, и не его вина, что она предстает как реальность гротескная, с приставкой «сюр». Стихи Уфлянда – не фантазия, а хроника, не сатира, а лирика. Речь идёт о том же упадке органического бытия как знаке эпохи. И если мы заговорим о сюрреализме авторов «Эха» - а мы имеем на это право, - то подразумевать мы будем самый настоящий реализм, верность бытовой, повседневной правде. Сюрреальна сама социалистическая действительность. Можно сказать, что настоящий стиль современной русской литературы – социалистический сюрреализм» 15 .
Эдуард Лимонов, по мнению Р. Петрова, самый яркий из поэтов, представленных в первых четырех номерах журнала. Один из его приемов (не единственный) – стилизация графоманства. Стихи цикла «Русское» написаны как бы изнутри «масскульта» - самим потребителем эстетической дешевки. Художественный эффект возникает из-за того, что современная трагическая проблематика выражена языком провинциального читателя советских газет. Советская жизнь представлена как гротескная фантасмагория. Значительно слабее, подчеркивает критик, проза этого автора – «Секретная тетрадь, или дневник неудачника»(№3, 1978). Перед нами пример искусства маски. Прием обнажен, Лимонов пытается дать подполье современного западного экстремизма, описывая душу бывшего советского гражданина».
Публикацию «дневника неудачника» можно с полным основанием считать скандальной. «Русская мысль» назвала приютившее Лимонова «Эхо» нужником16 . Эмиль Коган, рассматривая это определение как крайность, тем не менее весьма неприязненно писал об авторе-провокаторе: «Лимонов раскрывает нам американское дно. Он падает в него затяжным прыжком. Лимонов – мазохист и наслаждается падением в бездну. В полете он сбрасывает одну за другой все одежды и, когда ничего не остается, снимает с себя кожу. И здесь, как говорится, кончается искусство, но у Лимонова оно только начинается. Его плаксивые жалобы (не в «Эхо», так в других журналах и газетах) на Солженицына, Сахарова, Максимова, выманивших его, дескать, из Харькова в Нью-Йорк, так же смешны и нелепы, как и жалобы на покинувшую его жену Елену. Не было бы изменницы Елены – не было бы импульса для этого стриптиза с кровью, который, может быть, принесет нашему «неудачнику» славу и деньги (на Западе подобная литература в чести). И останься он в Советском Союзе, сидеть бы ему за порнографию и стонать под всем лагерем. Пришлось бы трем «искусителям» вытягивать из ямы «одного из лучших современных поэтов», а он потом бы оплевывал их в избытке благодарности»17 . Тем не менее саму публикаторскую стратегию «Эха» критик поддерживает, поскольку видит сознательную ориентацию журнала на эксперимент в области языка и формы.
Три года спустя, анализируя двенадцать номеров ежеквартальника, Э. Коган признает, что «Эхо» «уже утвердилось в списке основных литературных журналов русского зарубежья и приобрело определенный авторитет в кругах, следящих за развитием современной русской культуры. О том говорит хотя бы список его прямых подписчиков, частных и университетских, среди которых сегодня все основные страны, вплоть до отдаленной Австралии или Японии (кроме, разумеется, московских – хотя туда он тоже доходит, о чем редакторам известно)»18.
Факт проникновения журнала в Россию подтверждал и Юрий Кублановский (ныне сотрудник «Нового мира»), эмигрировавший в 1982 году, но в период перестройки вернувшийся в Россию. В марте 1984 года он писал в «Русской мысли»: «После более чем двухлетнего перерыва вышел
новый, 13-й номер журнала «Эхо». Предыдущий, 12-й (как и все остальные) я читал ещё в России, и все мы там были огорчены, когда издание вдруг прекратилось. «Эхо» в России знают и любят, многие авторы самиздата (например, отличные ленинградские поэты – Шварц, Стратановский, Миронов) впервые напечатаны здесь: в этом, как и обозначено на титульном листе, именно литературном журнале. «Эхо» едва ли не единственный на Западе русскоязычный журнал, обходящийся без политической публицистики и совершенно свободный в своих вкусах.
А выразительные фотографии, традиционно предваряющие материалы в журнале, нередко в России переснимаются; так, например, фото Бродского и Целкова на Венецианском Бьеннале («Эхо», №2) можно видеть на книжных полках и письменных столах и в Питере, и в Москве.
… Будем надеяться, что «Эхо» вновь станет выходить регулярно, его существование значительно обогащает «ландшафт» русских зарубежных журналов»19 .
Увы, эти надежды не оправдались. В 1986 году был издан последний, четырнадцатый номер «Эха». Остается сказать в заключение, что с полным комплектом журнала можно ознакомиться в Российской государственной библиотеке.
Примечания:
1. Эхо. Париж. 1978. №1. С.6.
2. Там же. С.5.
3. Коган Эмиль. Тонкий журнал «Эхо» // Континент. №20 (1979). С.426.
4. Эхо. 1978. №2. С.154.
5. Эхо. 1980. №2. С.34.
6. Эхо. 1978. №1. С.5.
7. Русская мысль. Париж. 15.
8. Коган Эмиль. Указ. соч. С.427.
9. Вахтин Борис. Так сложилась жизнь моя… Повести и рассказы. Л. 1990.
10. Эхо. 1980. №2. С.28.
11.Коган Эмиль. Указ. соч. С.426
12. Архив радио «Свобода». Экслибрис. Косое слово Владимира Марамзина // Интернет-ресурс. file://C:\Maramzin\Марамзин. htm
13. Грани. Франкфурт-на Майне. 1979. № 000\112. С.533.
14. Там же.
15. Там же. С.534.
16. Периодика // Русская мысль.
17. Коган Эмиль. Указ. соч. С.426
18. Коган Эмиль. Встреча с «Эхом» // Русская мысль. 26.03.1981
19. Кублановский Юрий. «Эхо», №13 // Русская мысль. 15.03.1984
Глава 4. Газета «Русская мысль» и третья русская эмиграция
Старейшая русская газета в Европе - «Русская мысль», издающаяся в Париже с 1947 года, была теснейшим образом связана с жизнью русской эмиграции всех трёх «волн» и представляет собой настоящую сокровищницу русской культуры.
До 1978 года еженедельник редактировала Зинаида Шаховская – очень влиятельный и авторитетный представитель первой волны русской эмиграции, журналист и литератор, автор книг «Отражения» и «В поисках Набокова». При ней газета уже начала самым подробным образом отражать события из жизни новой эмиграции: судьбу А. Солженицына и рождение книги века - «Архипелаг ГУЛАГ»; создание в 1974 году В. Максимовым журнала «Континент»; лишение Г. Вишневской и М. Ростроповича советского гражданства и т. п. Начиная с №3, Зинаида Шаховская стала так называемым почётным директором газеты «Русская мысль», а главным редактором издания (с № 000) была утверждена Ирина Иловайская-Альберти – человек, близкий Александру Солженицыну и его семье. С этого времени «Русская мысль» стала уделять всё больше внимания общественно-политическим и культурным вопросам, связанным с положением инакомыслящих в СССР, с развитием в советской России неподцензурной культуры (самиздата и тамиздата), а также с жизнью заметно набирающей вес «третьей волны» русской эмиграции. Поскольку первая волна воспринимала вновь прибывших как чуждых по культуре, советских по происхождению и жизненному опыту, а вторая (послевоенная) видела в них прямых конкурентов (готовых советологов и преподавателей западных университетов), то «Русской мысли» пришлось напрямую заняться налаживанием диалога и взаимопонимания между тремя разными поколениями русской эмиграции. И мы видим постоянные усилия, предпринимаемые газетой в этом направлении. «Русская Мысль» в е годы - с одной стороны, в каждом номере рассказывает о высших достижениях культуры первой русской эмиграции, помещает статьи и интервью, связанные с творчеством И. Бунина, В. Ходасевича, Г. Иванова, М. Цветаевой, русских религиозных философов и великих русских музыкантов; с другой - знакомит читателя с главами из новых романов В. Максимова «Ковчег для незваных» и «Заглянуть в бездну», на протяжении четырех месяцев (с марта до начала июля 1976 года) публикует дискуссионные материалы о «Прогулках с Пушкиным» А. Терца-Синявского, высоко оценивает его книги «Голос из хора» и «В тени Гоголя». В газете появляются развёрнутые интервью с И. Бродским, А. Гладилиным, А. Зиновьевым, В. Аксёновым, Ю. Кублановским, А. Глезером, В. Войновичем, Г. Владимовым (то есть с каждым значительным художником, писателем, поэтом и режиссером, оказавшимся в эти годы в вынужденной или добровольной эмиграции).
|
Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах:
1 2 3 4 5 6 |
