Елена Владимировна Середкина, Сергей Алексеевич Ковальчук

Философия и методология науки XX века: от формальной логики к истории науки. Хрестоматия.

Философия и методология науки XX века: от формальной логики к истории науки

Предисловие

Хрестоматия, ориентированная на магистров, аспирантов и соискателей, изучающих историю и философию науки, методологию научного познания, включает в себя отрывки из работ известных философов и историков науки XX века Б. Рассела, Л. Витгенштейна, М. Шлика, Р. Карнапа, У. Куайна, Д. Дэвидсона, К. Поппера, Т. Куна, И. Лакатоса, М. Полани, П. Фейерабенда. В ней представлены наиболее репрезентативные материалы, отражающие основное проблемное содержание концепций XX века по методологии и истории науки и дающие представление об альтернативных подходах к решению основых проблем философии науки. Нет сомнения в том, что работа с первоисточниками будет способствовать углубленному пониманию истории науки, методологии научного познания.

Составители данной хрестоматии ставили своей целью ознакомление магистров, аспирантов и соискателей с рядом ключевых проблем современной философии и методологии науки в историко‑философской перспективе.

К основным задачам хрестоматии относятся следующие:

ознакомить магистров, аспирантов, соискателей с основными программами и концепциями науки в рамках неопозитивистской (аналитической) и постпозитивистской традиций;

показать позитивный вклад этих традиций в философию науки второй половины XX – начало XXI вв.;

провести философский анализ тех проблем, с которыми столкнулись неопозитивистская (аналитическая) и постпозитивисткая традиции мышления;

проследить эволюцию взглядов самых самых ярких представителей современных программ и концепций науки (программы логического атомизма, логического эмпиризма, аналитического анализа языка науки, фальсификационизма, методологического анархизма и т. д.).

Первый модуль «Неопозитивистская (аналитическая) философия и методология науки» составлен кандидатом философских наук, доцентом , второй модуль «Постпозитивистская философия и методология науки» – кандидатом философских наук, доцентом . Оба модуля хрестоматии составлены на основе дидактических единиц в соответствии с программой кандидатских экзаменов по философской части общенаучной дисциплины «История и философия науки» («Философия науки»), одобренной президиумом Высшей аттестационной комиссии Минобразования России и утвержденной приказом Минобразования России от 01.01.2001 № 697.

Хрестоматия поможет магистрам, аспирантам и соискателям закрепить лекционный материал, обратившись к чтению ключевых текстов философов и методологов современной науки, а также самостоятельно подготовиться к кандидатским экзаменам по философской части общенаучной дисциплины «История и философия науки». Здесь можно найти ссылки на всю основную литературу (источники, учебные пособия, монографии, статьи до 2008 года).

Хрестоматия начинается со вступительной статьи, посвященной философии науки XX века. В ней даются сведения об авторах, чьи работы представлены в хрестоматии, рассказывается о проблематике их работ, разъясняется основное содержание их концепций. Основная часть хрестоматии – это отрывки из первоисточников вышеупомянутых авторов.

С помощью контрольных вопросов в конце каждого раздела модуля магистры, аспиранты и соискатели могут провести самотестирование и проверить свою готовность к экзамену. Словарь терминов (глоссарий) также служит этой цели. Кроме того, глоссарий позволяет более четко структурировать изученный материал.

Философия и методология науки XX века

Суть развития философии и методологии науки XX века составляют программы, разработанные в рамках неопозитивизма и постпозитивизма. Следует сразу оговориться по поводу терминов «неопозитивизм» / «постпозитивизм», которые являются в значительной степени наследием советской философии[1]. Подобная классификация до сих пор встречается в современных учебных пособиях по философии науки[2]. Но в последнее время наметилась тенденция отказаться от нее, поскольку она не учитывает в должной мере опыт развития аналитической философии, пожалуй самой авторитетной ветви современной философии в англоязычном пространстве. Так, в работах ведущих российских ученых, специализирующихся по вопросам истории современной науки, а также новейших учебниках по аналитической философии не встречается термин «неопозитивизм» вообще, а представители неопозитивистского направления (Б. Рассел, Л. Витгенштейн, Р. Карнап и др.) рассматриваются в качестве предвестников «лингвистического поворота» в философии XX в[3]. (Впрочем, вопрос о соотношении «неопозитивизма» и аналитической философии гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд и требует специального исследования.) Мы рассматриваем аналитическую традицию как наследницу неопозитивизма.

Основная цель хрестоматии – показать главные тенденции философии и методологии науки XX в., суть которых заключается в постепенном повороте от формальной логики к истории науки, ослаблении жестких методологических стандартов и изменении отношения к метафизике (от полного неприятия – до полной ее реабилитации).

В рамках неопозитивистской (аналитической) философии науки мы выделяются три программы, представленные ключевыми фигурами:

логический атомизм (Б. Рассел, Л. Витгенштейн);

логический эмпиризм, или логический позитивизм (М. Шлик, Р. Карнап);

философия лингвистического анализа (У. Куайн, Д. Дэвидсон).

Неопозитивисты предложили особый подход к обоснованию фундаментальных понятий и принципов науки. Это было неслучайно, так как наука конца XIX – первой трети XX в. переживала своеобразную эпоху «бури и натиска». Революции в математике и физике этого периода актуализировали проблему обоснования научного языка. В этой связи неопозитивисты сосредоточили свое внимание на анализе языка и разработке логической техники такого анализа. При этом ставку они сделали на математическую логику, с помощью которой хотели решить проблемы методологи науки средствами самой науки. У истоков этой программы обновления стояли Б. Рассел (1872–1970) и Л. Витгенштейн (1889–1951).

Методологическая концепция логического позитивизма в целом сформировалась в результате отождествления структуры классической экстенсиональной логики (фундаментального раздела современной математической логики) со структурой всего научного знания и гносеологического истолкования элементов этой структуры. При этом получается такая модель научного знания, которая может быть объявлена стандартом и образцом для всех последующих научных теорий.

Обратимся к наиболее простой пропозициональной логике, в основе которой лежат «атомарные» предложения A, B, C… Этим предложениям приписывают две основные характеристики: 1) каждое атомарное предложение является либо истинным, либо ложным; 2) атомарные предложения независимы друг от друга, т. е. истинность или ложность одних никак не влияет на истинность или ложность других.

Из атомарных предложений с помощью специальных логических связок образуются сложные, «молекулярные» предложения. При этом истинность или ложность молекулярного предложения зависит полностью от истинности или ложности атомарных предложений, входящих в его состав.

Стройное аксиоматическое представление логики было дано в трехтомном труде Б. Рассела и «Principia Mathematica» (1910–1913). В этой книге Рассел развил применительно к обоснованию математики разработанные Г. Фреге первичные системы математической логики. В качестве средств логического анализа Рассел предлагает разработанные им теорию типов и теорию дескрипций (описаний). В последней английский математик‑философ различает два типа отношения знаков к обозначаемому объекту – имена и описания. Имена непосредственно указывают на объект (например, Лондон, Луна). Описания характеризуют предмет по некоторым выделенным признакам. Среди них Рассел различает определенные описания, относящиеся к индивидуальным предметам (Лондон – столица Англии, Луна – спутник Земли), и неопределенные описания, относящиеся к классу предметов (все четные числа делятся на два; все металлы электропроводны).

Рассел считает, что различение имен и описаний принципиально важно для прояснения логической структуры языка, которая не совпадает с его грамматической структурой. Такое несовпадение и является в большинстве случаев источником многих заблуждений, связанных с приписыванием любым смыслам языковых выражений статуса имен, обозначающих реальные объекты.

Уточняя концепцию различения смысла и значения известного логика Г. Фреге, Рассел развивает идею об обозначающих выражениях , функционирующих как имена предметов, которые в реальности не существуют. Такие выражения имеют смысл в некоторых языковых контекстах, но не имеют денотата (значения). Выражение «Пегас» имеет смысл лишь в контексте античных мифов. Абстракции этого типа являются вымышленными объектами (гипостазами), которым нельзя приписывать реального существования (традиция философского номинализма). Они соответствуют пустому классу.

Таким образом, в концепции Рассела понятия рассматривались в качестве слов, обозначающих общие признаки некоторого набора единичных предметов. Они трактовались как «символические функции», а оперирование понятиями рассматривалось как «словесные операции».

Истинность неопределенных описаний, которые соответствовали общим понятиям, устанавливалась в расселовской теории дескрипций путем их редукции к определенным описаниям, которые соотносились с индивидуальными объектами. В результате возникала иерархия уровней. В рамках этого подхода открывались возможности различать высказывания об индивидах, о классах, о классах классов и т. д. [4] А это, в свою очередь, коррелирует с идеями теории типов.

Другой важной фигурой этого периода был Л. Витгенштейн. Его знаменитый «Логико‑философский трактат» (1921) произвел «завораживающее впечатление» на членов Венского кружка.

В этот период своего творчества Витгенштейн создает простую модель реальности, служащую зеркальным отображением структуры языка пропозициональной логики. Суть этой модели такова: действительность состоит не из вещей, предметов, явлений, а из атомарных фактов , которые могут объединяться в более сложные, молекулярные факты. Далее Витгенштейн констатирует сходство своей модели с основными установками пропозициональной логики. Его атомарные факты также независимы друг от друга, как и атомарные предложения логики.

В конечном счете, онтологизируя структуру языка пропозициональной логики, т. е. отождествляя ее со структурой реального мира, Витгенштейн предлагает рассматривать ее как общую базу для всего научного знания. Если действительность представляет собой лишь комбинацию элементов одного уровня – фактов, то наука должна быть комбинацией предложений, отображающих эти факты и их разнообразные сочетания. Все, что претендует на выход за пределы этого «одномерного» мира фактов, и все, что апеллирует к связям фактов или глубинным сущностям, должно быть изгнано из науки. В этой установке уже угадывается будущее метафизики. Метафизика – злейший враг философии науки, ибо затемняет смысл и пытается выйти за границы «одномерного» фактуального мира Витгенштейна.

Далее немецкий мыслитель делает еще один важный шаг в сторону «логизации» языка науки. Отныне приоритетной для него является не столько дихотомия истинное/ложное , сколько дихотомия истинное (осмысленное)/ бессмысленное . Таким образом, смысл и миссия философии – логический анализ языка науки с целью изгнания из нее бессмысленных предложений.

Идеи Витгенштейна были подхвачены и развиты в позитивистском духе членами Венского кружка с учетом идей и концепций Б. Рассела. Но если Витгенштейн «онтологизировал» структуру языка пропозициональной логики, то логические позитивисты «гносеологизировали» ее.

В 1925 г. профессор М. Шлик возглавил кафедру натуральной философии Венского университета. Вокруг него собралась группа молодых ученых, поставивших перед собой сложную задачу – реформировать науку и философию. Эта группа вошла в историю философии под именем «Венский кружок» ученых и философов. Среди именитых его участников были Р. Карнап, О. Нейрат, Г. Фейль, В. Дубислав и др. Постепенно они нашли единомышленников в Берлине, Варшаве, Лондоне.

Переняв и переосмыслив идеи своих предшественников (Б. Рассела, Л. Витгенштейна), участники Венского кружка разработали новую программу философии науки – программу логического эмпиризма (позитивизма).

Рассмотрим гносеологические предпосылки этой программы. А. Никифоров, один из ведущих отечественных специалистов аналитической философии, выделяет следующие: [5]

1. Всякое знание есть знание о том, что дано человеку в чувственном восприятии.

Атомарные факты Витгенштейна были отброшены, поскольку в них члены Венского кружка усмотрели рецидив метафизики: откуда мы можем знать, что мир устроен именно таким образом? Их нужно заменить чувственными переживаниями субъекта и комбинациями этих чувственных переживаний.

2. То, что дано нам в чувственном восприятии, мы можем знать с абсолютной достоверностью.

Логические позитивисты заменили атомарные предложения Витгенштейна «протокольными» предложениями, выражающими чувственные переживания субъекта.

3. Все функции знания сводятся к описанию.

Если мир представляет собой комбинацию чувственных впечатлений и возможно лишь знание об этих чувственных впечатлениях, то оно сводится к фиксации этих самых впечатлений. А при такой эпистемологической установке из научного исследования исчезают объяснение и предсказание. Нет в науке вопроса «почему?», есть только вопрос «как?».

Какова конечная цель логических позитивистов? Построить здание новой единой науки. А для этого необходимо разработать единый унифицированный язык науки – протокольный . Идея редукционизма теоретических высказываний к эмпирическим стала основой неопозитивистского подхода к проблеме единства науки с помощью языка протокольных предложений. Протокольным предложениям первоначально приписывали следующие особенности: а) они выражают «чистый» субъективный опыт субъекта; б) они абсолютно достоверны; в) протокольные предложения нейтральны по отношению ко всему остальному знанию; г) они гносеологически первичны.

Таким образом, деятельность ученого сводится, по существу, к двум процедурам: 1) установлению новых протокольных предложений; 2) изобретению способов объединения и обобщения этих предложений.

В рамках логического позитивизма был разработан специальный ме‑тод – верификация («проверка», от лат. verus – истинный и facio – делаю). С его помощью можно было установить, имеет ли предложение смысл (старая дихотомия истина – ложь была заменена трихотомией истинное высказывание – ложное высказывание – бессмысленное высказывание ). Он же является критерием демаркации между научным и ненаучным знанием.

В чем его суть? Предложение научно только в том случае, если оно верифицируемо, другими словами, если его истинность может быть установлена наблюдением; в противном случае оно ненаучно и должно быть отброшено.

Таким образом, процесс верификации предполагает выявление чувственного содержания научных предложений.

Следовательно, необходимо проверять каждое суждение. С этой целью сложный текст надо разложить на элементарные (протокольные) предложения), которые, в свою очередь, должны пройти «тест» на соответствие фактам.

В результате возникает образ единой унифицированной науки, в которой нет никаких потерь и отступлений (примитивно‑кумулятивная модель роста научного знания, бесконечно далекая от реальной науки).

Обратимся еще раз к особенностям протокольных предложений. Можно заметить, что пункты «б», «в», «г» логически обусловлены пунктом «а». И если нам удастся показать несостоятельность пункта «а», рассыпается вся цепочка. Так оно и случилось.

В качестве примера рассмотрим следующее протокольное предложение: «Я вижу сейчас круглое и красное». На первый взгляд кажется, что это предложение действительно выражает мое «чистое» чувственное переживание в определенный момент времени (здесь и сейчас). Но на деле это не так. Экспериментальная психология и аналитическая философия сознания XX в., а также современная когнитивная наука убедительно показали, что невозможно выделить «чистое» опытное содержание знания, независимое от определенных схем, эталонов, матриц, категорий (врожденных или приобретенных). Воспринять что‑то – значит сконструировать образ, например, помидора, который является «красным» и «круглым». А конструирование предполагает рациональную деятельность. Но даже отдельные ощущения помидора как «красного» и «круглого» мы можем выделить в составе нашего опыта не только как нечто уникальное и неповторимое, но одновременно и как нечто обобщенное. В нас уже изначально присутствует восприятие «красного» и «круглого» как такового или даже представление о нем.

Другими словами, существует тесная связь между работой органов чувств и мышлением человека. А это полностью опровергает главную установку логических позитивистов, согласно которой наука опирается на твердый эмпирический базис, в основе которого лежат абсолютно истинные протокольные предложения, выражающие чувственные переживания познающего субъекта. Нет никакого «чистого» чувственного опыта, как нет и языка, на котором этот опыт можно зафиксировать.

Острой критике также можно подвергнуть и критерий верификации. Его чрезвычайная узость отсекала не только философию, особенно ее метафизическую ветвь, но и наиболее плодотворную часть самой науки. Научные термины и предложения, относящиеся к идеализированным или просто чувственно невоспринимаемым объектам, в контексте этого критерия оказывались бессмысленными.

Академик приводит такой пример: «… в современных изложениях классической электродинамики ключевое понятие «вектор‑потенциал» отдельно, вне связи с другими понятиями, не редуцируется к эмпирическим данным. Согласно требованиям верификации, эта абстракция должна быть исключена как ненаучная. Но тогда разрушилась бы и теория, обладающая предсказательной силой»[6]. И действительно, многие законы науки в силу своей универсальности и обобщенности не могут быть верифицируемы. Теоретические абстракции образуют иерархически выстроенную «сеть отношений». Проверка этой связной сети опытом состоит в проверке следствий теории как целостной системы с ее эмерджентными свойствами.

Логические позитивисты попытались найти выход из создавшегося критического положения и реформировать свою систему. Особенно следует выделить работу в этом направлении Р. Карнапа, возглавившего после смерти М. Шлика Венский кружок.

В частности, логическим позитивистам пришлось существенно ослабить критерий демаркации и заменить его критерием частичной верифицируемости. В работе «Testability and Meaning» Р. Карнап строит иерархию языков, выражающих ослабление демаркационного критерия в программе логического позитивизма. Позже он отказывается и от экстенсиональности научного языка. В конечном счете демаркационный критерий, базирующийся на принципе верификации становится настолько расплывчатым и неопределенным, что перестает выполнять свое изначальное предназначение.

Логические позитивисты были вынуждены перейти от языка феноменологии к языку физикализма, а позже к языку «вещному», опиравшемуся на понятие наблюдаемости. В результате эмпирические (протокольные) предложения уже не объявлялись абсолютно достоверными, их истинность обосновывалась наблюдением. В силу субъективизма, верификации истины положений науки оказались зависимыми от оценки каждого субъекта, производящего верификацию, поэтому было предложено считать предложение верифицированным, если несколько авторитетных исследователей согласны считать его таковым. Другими словами, критерием истины стало выступать согласие исследователей (конвенционализм).

Логические позитивисты попытались спасти и критерий верификации. В частности, они предложили его новую формулировку: предложение верифицируемо, если существует логическая возможность его проверки. Таким образом они хотели избежать проблем с предложениями о прошлых или будущих событиях («Завтра в Лондоне пройдет дождь», «Вчера в Москве было солнечно» ). Однако и эти попытки оказались неубедительными.

Логико‑позитивистская доктрина анализа научного знания чем дальше, тем больше обнаруживала свое несоответствие реальной научной практике, философским осмыслением которой она себя представляла. В итоге среди аналитических философов общепризнанным стало мнение о том, что эта концепция, претендовавшая на точность, строгость и доказательность утверждений, на превращение философии в вид специализированной деятельности, сама является лишь несостоятельным вариантом «метафизики».

История развития логического позитивизма показала, что, во‑первых, осмысленность не тождественна научности; во‑вторых, нет абсолютной непроницаемой границы между наукой и другими видами интеллектуальной деятельности; в‑третьих, нельзя теоретическое знание полностью выводить из эмпирического; наконец, не существует «чистого» чувственного опыта.

В этом и заключается, на наш взгляд, положительный результат противоречивых исследований логических позитивистов. Как известно, для продвижения философской мысли важны не только правильные ответы, но и в не меньшей степени интеллектуальные тупики. Именно в таких поворотных критических точках («точках бифуркации») человеческая мысль способна выйти на новый уровень, к новым горизонтам знания.

После Второй мировой войны логический позитивизм постепенно утрачивает свой авторитет как ведущее направление западной философии науки. Мыслителей и ученых все менее привлекала идея выработки некой идеальной методологии, обеспечивающей набор жестких норм и стандартов и единого унифицированного языка науки. Все большую симпатию вызывали идеи историзма науки, ее вписанность в общекультурный контекст. В проблематике философии науки на передний план выходят исследования исторической динамики науки с учетом влияния на нее социокультурных факторов.

После кризиса программы логического позитивизма на протяжении XX в. было разработано в рамках философии науки и аналитической философии несколько альтернативных программ: 1) программа анализа языка науки; 2) программа критического рационализма («линия Поппера»); 3) программа прагматизации и социализации науки («линия Куна»). Все три программы подвергли жесткой критике основные концепции и постулаты логических позитивистов, но если первую и отчасти вторую можно в какой‑то мере считать попытками реформирования и обновления неопозитивистской парадигмы (хотя уже Поппер вышел за пределы этой парадигмы), то третья программа является принципиально новым вектором развития философии и методологии науки XX в. Происходит коренной поворот от формально‑логической науки к социологии знания. Следует также отметить, что в современной философии науки приоритет получила «линия Куна».

В недрах аналитической философии XX в. возникают альтернативные программы «спасения» и реабилитации логического позитивизма. По крайней мере, философам аналитического толка была дорога такая идея, как представление знания в виде формальной системы, опирающейся на данные наблюдения и опыта. Однако этот процесс сопровождался жесткой критикой логического позитивизма.

Напомним, что в узком смысле слова под аналитической философией понимается доминирующее направление в англоязычной философии ХХ в. В широком смысле слова аналитическую философию можно трактовать как определенный стиль философского мышления. Он характеризуется такими качествами, как строгость, ясность, структурированность, системность, точность используемой терминологии, недоверчивое отношение к широким философским обобщениям и спекулятивным рассуждениям. Для философов аналитической ориентации важен не только результат, но и процесс аргументации. Главную тенденцию аналитической философии в 60‑х годах точно выразил Г. Бергман – «лингвистический поворот» («Linguistic Turn»).

Новая «лингвистическая» (или «семантическая», по определению У. Куайна) стратегия состояла в переводе философского разговора об объектах в разговор о словах . Суть новой программы заключалась в повороте от наивно‑реалистических представлениий о том, что философия может исследовать мир в его субстанциалистском и эссенциалистском смысле, к исследованию того, как мы говорим о мире и как рассуждаем о самом рассуждении. Другими словами, на первый план выходят проблемы языка.

В настоящей хрестоматии философия лингвистического анализа представлена работами У. Куайна и Д. Дэвидсона.

Интеллектуальное наследие выдающегося американского философа Уилларда Ван Ормана Куайна тесно связано с работами Р. Карнапа. Недаром именно ему и посвящает Куайн одну из своих основных книг «Слово и объект». По сути, вся программа американского философа представляет собой критическую оппозицию к учению Карнапа, главной фигуры Венского кружка. Он критикует последнего прежде всего за непоследовательный релятивизм.

Центральным пунктом критики для Куайна является концепция языковых каркасов Карнапа[7]. Скажем несколько слов о главных постулатах этой концепции. Карнаповская концепция языковых каркасов помогала более строго определить трактовку идеи существования и исключить или хотя бы проконтролировать «метафизику» (типа утверждений о существовании абсолютного пространства, объективной реальности, перводвигателя и т. д.). При этом важно подчеркнуть, что языковые каркасы предполагают «ступенчатую», «слоистую» концепцию существования. Надстраиваясь один над другим, языковые каркасы позволяют выразить существование объектов все более высоких уровней (которые могут быть определены как классы объектов первого уровня, как классы классов и т. д.).

В связи с языковыми каркасами Карнап различает внутренние и внешние вопросы существования. В первом случае речь идет о таких вопросах, которые задаются в терминах языкового каркаса и предполагают ответ, также вписывающийся в рамки правил именно этого языкового каркаса. Внешние же вопросы существования ставятся вне языкового каркаса этого уровня. Это вопросы о самом языковом каркасе, об его уместности в данном случае. В отличие от внутренних вопросов, где изначально даны критерии истинности – ложности, заложенные в языковом каркасе, внешние вопросы решаются исходя из прагматических соображений и определяются гласными или негласными установками конвенционалистского толка.

Карнап особенно выделяет вопросы онтологического характера, т. е. вопросы о родах сущего (существующего), предполагаемых в языковых каркасах. Эти вопросы – важный случай внутренних вопросов существования, и ответы на них можно получить путем выяснения внутренних концептуальных ресурсов того или иного языкового каркаса. Что значит принять новый языковой каркас? Это значит принять новый способ выражения, что, в свою очередь, допускает некую новую предметную область, составляющую содержание этого нового способа выражения.

В трактовке Куайна карнаповский принцип существования выглядит так: «Существовать – значит быть значением квантифицированной переменной». И с таким определением существования он согласен. Но Куайн категорически не согласен с иерархическим принципом языковых каркасов. Напротив, он акцентирует внимание на равноправии альтернативных теоретических конструкций, каждая из которых запрещает то, что разрешено в другой (в качестве примера можно привести корпускулярно‑волновые представления в современной физике). Разные теоретические конструкции и языки формируют разные онтологии.

Отметим среди мыслей Куайна также следующие: 1) он не принимал карнаповского разграничения вопросов существования на внутренние и внешние; 2) существенно ослабил критику метафизики; 3) выступал против подразделения предложений на аналитические и синтетические.

Ограничительный тезис Дюгейма – Куайна связан с критикой процедуры верификации и выражает холистскую позицию. (Холизм здесь проявляется в том, что наши суждения о внешнем мире подлежат суду чувственного опыта не по отдельности, а все вместе.) В то же время теория для Куайна лишь частично затронута опытом и в большей мере является продуктом свободного творчества. Ученый может жертвовать целыми теориями или их фрагментами для укрепления других, т. е. теории принципиально и радикально взаимозаменяемы.

В основе концептуальной схемы Куайна лежит принцип онтологической относительности . В статье «Онтологическая относительность» Куайн снова обращается к критике Карнапа через образ «мифа о музее». Принять карнаповские языковые каркасы значит принять такой музей, в котором экспонаты – значения слов, а вывески – сами слова.

Тезис онтологической относительности направлен против некритического принятия онтологии теории в качестве чего‑то, существующего абсолютно независимо от языка теории. Согласно Куйану, онтология дважды относительна. Во‑первых, она относительна той теории, интерпретацией которой она является (интерпретировать теорию – значит приписать значения ее связанным переменным). Во‑вторых, она относительна некоторой предпосылочной теории, в роли которой выступает обычно некоторая исходная система представлений. Тогда онтологические утверждения некоторой новой теории делаются с помощью предпосылочной теории. Первая теория интерпретируется второй, т. е. термины второй теории используются в качестве значений связанных переменных первой. С такой точки зрения, согласно Куайну, физические объекты и гомеровские боги не имеют родовых отличий и различаются только в степени интерпретированности.

Наконец, скажем о куайновском тезисе о неопределенности радикального перевода: при всякой попытке перевести какое‑либо слово с одного языка на другой возникает неопределенность, связанная с невозможностью познания референций (денотатов, обозначаемых предметов) этих слов. Эту проблему Куайн иллюстрирует выражением «гавагаи» в устах туземца с характерным жестом в направлении кролика.

Завершает первый модуль работа американского философа‑аналитика Д. Дэвидсона. Дэвидсон унаследовал от Куайна холистическую концепцию лингвистического понимания и сосредоточил свое внимание на развитии такого подхода к теории значения, который был бы адекватен естественному языку. Он, как и большинство философов аналитического толка, считает, что значения конвенциональны. Теория значения Дэвидсона объясняет значения выражений холистически через взаимосвязь в пределах структуры языка в целом.

В рамках постпозитивистской философии науки выделяются две программы, представленные ключевыми фигурами:

критический рационализм (К. Поппер, И. Лакатос);

прагматизация и социализация науки (Т. Кун, М. Полани, П. Фейерабенд).

В хрестоматии представлена ранняя работа британского философа, логика и социолога Карла Раймунда Поппера (1902−1994) «Логика научного исследования» (1935). Первоначально областью интересов Поппера были физика и математика, позднее − философия. С 1946 г. До середины 70‑х гг. он был профессором Лондонской школы экономики и политической науки. Поппер разработал собственную методологию, которую он назвал критическим рационализмом.

В работе «Логика научного исследования» Поппер дал критическую оценку методологии логического позитивизма и выдвинул собственные принципы относительно логики и методологии научного исследования, в частности сформулировал известный принцип фальсифицируемости.

По мнению Поппера, общепринято, что для опытных, эмпирических наук целесообразно применение индуктивных методов. Это объясняется тем, что логика научного исследования со времен Дж. С. Милля отождествляется только с индуктивной логикой. С точки зрения сторонников индукции, истинные высказывания выводятся из опыта и по причине повторяемости опыта могут быть универсальными. Поппер же считал, что опытное знание может быть представлено только частными высказываниями, которые утверждают что‑то только об единичных опытах. По своей сути все универсальные высказывания, полученные с помощью индукции, являются не аналитическими, а синтетическими; их истинность не выводится с логической необходимостью, и их опровержение возможно в случае обнаружения опровергающего их факта, а потому вероятностный характер всех подобных высказываний Поппер определял как проблему индукции.

К. Поппер высказал также сомнения в положении неопозитивистов, что все научные высказывания или понятия должны выводиться из опыта или сводиться к чувственным данным, ощущениям, восприятиям и т. п. Поппер считал, что высказывания не могут быть логически выведены непосредственно из восприятия. К примеру, эмпирическое высказывание «Здесь сейчас красное» выражено на языке пространства и времени, с помощью этих категорий строится высказывание, и они логически предваряют восприятие, но не выводятся из него. Вследствие этого базисные высказывания позитивистов, такие как «атомарные высказывания» Б. Рассела, «суждения восприятия», «протокольные предложения» К. Нейрата, Р. Карнапа, выводимые непосредственно из чувственных данных, невозможны по определению. Вера логических позитивистов в индуктивную логику, по Попперу, возникла в результате смешения психологической и эпистемологической проблемы. Объективность знания не следует из того, что чувственные данные опыта непосредственно связывают нас с действительностью. Логическая сторона этой проблемы затрагивает вопрос об обоснованности знания, а не о том, откуда пришло наше знание.

К. Поппер, стремясь устранить психологизм, разделял в деятельности ученого момент выдвижения гипотезы и процедуру ее проверки. Замысел в создании гипотезы неподвластен логической процедуре, он исключал его из своего анализа, относил его к психологии познания. Другое дело вопрос об обосновании гипотезы, здесь возможна рациональная реконструкция и проверка.

Как уже было сказано выше, Поппер не видел возможности индуктивного способа построения знания. Процедура проверки гипотезы, с его точки зрения, должна быть дедуктивной. Из сформулированной, но непроверенной гипотезы (под гипотезой понимается высказывание, истинность которого только предполагается) или теории выводятся следствия. При этом исследуется внутренняя непротиворечивость теории путем логического сравнения полученных следствий, исследуется логическая форма теории, т. е. имеет ли она характер эмпирической теории или является тавтологичной (теория, которая не несет никакого знания о мире). Далее теория проверяется при помощи опыта. Если следствие, выводимое из гипотезы или теории, верифицировано, т. е. прошло опытную проверку, то теория в настоящее время выдержала проверку, и нет необходимости от нее отказываться. Одновременно не допускается, что на основании проверенных следствий может быть установлена истинность, неопровержимость теории или хотя бы ее вероятность. Положительное решение, согласно Попперу, временное, так как теория впоследствии может быть опровергнута.

Исходя из собственной методологии, Поппер считал, что наука связана только с областью рационального, а рациональность соответствует критичности. Он признает теорию научной, если имеется возможность ее опытной проверки, но не верифицируемость, а фальсифицируемость теории следует рассматривать в качестве критерия ее проверки на достоверность. В связи с этим научные теории должны проверяться методом, названным им фальсификацией. Принцип фальсификации заключается в том, что научную теорию надо не подтверждать, а опровергать. Когда речь идет о научной теории, то подразумеваются не только опытные данные, подтверждающие ее, но, прежде всего, и совокупность фальсификаторов (опытных данных, противоречащих этой научной теории). Теория должна не выводиться, а испытываться, фальсифицироваться опытом, в процессе дедуктивной процедуры проверки теории.

Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20