Так оно и есть – но это при условии, что факты существуют и доступны независимо от того, рассматриваются альтернативы проверяемой теории или нет. Это предположение, от справедливости которого в решающей степени зависят предшествующие рассуждения, я буду называть “предположением об относительной автономности фактов”, или принципом автономии. Этот принцип не отрицает, что открытие и описание фактов зависят от каких‑либо теорий, но утверждает, что факты, принадлежащие эмпирическому содержанию некоторой теории, могут быть получены независимо от рассмотрения альтернатив этой теории. Я не знаю, было ли это очень важное предположение когда‑либо явно сформулировано в виде особого постулата эмпирического метода. Однако оно ясно просматривается почти во всех исследованиях, имеющих дело с вопросами подтверждения и проверки. Все эти исследования используют модель, в которой единственная теория сопоставляется с классом фактов (или предложений наблюдения), которые считаются “данными”.

Я думаю, что это слишком упрощенная картина действительного положения дел. Факты и теории связаны друг с другом гораздо более тесно, чем допускает принцип автономии. Не только описание каждого отдельного факта зависит от некоторой теории (которая, разумеется, может весьма отличаться от проверяемой), но существуют также такие факты, которые вообще нельзя обнаружить без помощи альтернатив проверяемой теории и которые сразу же оказываются недоступными, как только мы исключаем альтернативы из рассмотрения. Это приводит к мысли, что методологическая единица, на которую мы должны ссылаться при обсуждении вопросов проверки и эмпирического содержания, образуется всем множеством частично пересекающихся, фактуально адекватных, но взаимно несовместимых теорий. В настоящей главе будет дан лишь самый общий очерк такой модели проверки. Но сначала я хочу обсудить один пример, который очень наглядно показывает функцию альтернатив в открытии решающих фактов.

Теперь известно, что броуновская частица представляет собой вечный двигатель второго рода и что ее существование опровергает второй закон феноменологической термодинамики. Следовательно, броуновское движение принадлежит к области фактов, важных для этого закона. Теперь возникает вопрос: можно ли открыть это отношение междуброуновским движением и данным законом прямым путем, т. е. путем проверки наблюдаемых следствий феноменологической теории без использования альтернативной теории теплоты? Этот вопрос легко распадается на два других вопроса:

1) можно ли таким образом обнаружить значимость броуновской частицы для решения этого вопроса?

2) можно ли показать, что ею действительно опровергается второй закон?

Ответа на первый вопрос мы не знаем. Мы не знаем, что бы случилось, если было обсуждение, и не была вовлечена кинетическая теория. Однако я могу предположить, что в этом случае броуновская частица рассматривалась бы как некоторая странность…и что она не заняла бы того решающего места, которое ей приписывает современная теория. Ответ на второй вопрос прост: нельзя. Посмотрим, что требуется для открытия несовместимости между феноменом броуновского движения и вторым законом термодинамики. Для этого требуется: а) измерить точное движение частицы, с тем чтобы установить изменение ее кинетической энергии и энергии, потраченной на преодоление сопротивления жидкости, и б) точно измерить температуру и теплоту, переданную окружающей среде, для обоснования утверждения о том, что любая потеря: в данном случае действительно компенсируется ростом энергии движущейся частицы и работой, затраченной на преодоление сопротивления жидкости. Такие измерения превосходят наши экспериментальные возможности, ибо ни передача тепла, ни путь частицы не могут быть измерены с требуемой точностью. Поэтому “прямое” опровержение второго закона термодинамики, которое опиралось бы только на феноменологическую” теорию и “факт” броуновского движения, невозможно. Оно невозможно вследствие структуры мира, в котором мы живем, и в силу законов, справедливых в этом мире. И как хорошо известно, действительное опровержение этого закона было получено совершенно иным образом: оно было получено с помощью кинетической теории и благодаря ее использованию Эйнштейном при вычислении статистических свойств броуновского движения. При этом феноменологическая теория (Т′) была включена в более широкий контекст статистической физики (Т) таким образом, что условие совместимости было нарушено, и лишь после этого был поставлен решающий эксперимент (исследования Сведберга и Перрина).

Мне представляется, что данный пример является типичным примером отношения между общими теориями, или точками зрения, и “фактами”. Важность и опровергающий характер решающих фактов можно обосновать только с помощью других теорий, которые хотя и являются фактуально адекватными, но не coгласуются с проверяемой концепцией. Поэтому изобретение и разработка альтернатив предшествуют производству опровергающих фактов. Эмпиризм, по крайней мере, в некоторых его наиболее разработанных вариантах, требует, чтобы эмпирическое содержание всякого нашего знания по мере возможности возрастало. Следовательно, изобретение альтернатив обсуждаемых точек зрения составляет существенную часть эмпирического метода. И наоборот, тот факт, что условие совместимости устраняет альтернативы, показывает его расхождение не только с научной практикой, но и с эмпиризмом. Исключая важные проверки, оно уменьшает эмпирическое содержание сохраняемых теорий (как говорилось выше, обычно это теории, появившиеся первыми); в частности, это условие уменьшает число таких фактов, которые могли бы показать пределы этих теорий. Последний результат применения условия совместимости представляет особый интерес. Вполне возможно, что опровержение квантовомеханических неопределенностей предполагает как раз такое включение современной теории в более широкий контекст, который не согласуется с идеей дополнительности и, следовательно, приводит к новым и притом решающим экспериментам. И столь же возможно, что отстаивание некоторыми современными ведущими физиками условия совместимости в случае успеха приведет к защите неопределенностей от опровержения. Таким образом, данное условие, в конце концов, может привести к тому, что некоторая точка зрения превратится в догму, полностью ограждающую себя – якобы во имя опыта – от любой возможной критики.

Рассмотрим эту по видимости “эмпирическую” защиту догматической точки зрения более подробно. Допустим, что физики – сознательно или бессознательно – полностью согласились с идеей дополнительности, что они разрабатывают ортодоксальную точку зрения и отказываются рассматривать ее альтернативы. Вначале это может быть совершенно безвредным. В конце концов, один человек и даже целая влиятельная школа какое‑то время могут заниматься чем‑то одним и разрабатывать теорию, которая их интересует, а не ту, которую они находят скучной. Предположим далее, что разработка избранной теории привела к успеху и удовлетворительно объяснила обстоятельства, которые когда‑то были совершенно непонятными. Это дает эмпирическую поддержку идее, которая вначале обладала лишь одним преимуществом: она была интересной и увлекательной. Теперь обязательства по отношению к этой теории будут увеличиваться, а терпимость по отношению к альтернативам будет уменьшаться. Если верна мысль (высказанная в предыдущей главе) о том, что многие факты можно получить только с помощью альтернатив, то отказ от их рассмотрения будет иметь результатом устранение потенциально опровергающих фактов. В частности, не будут получены факты, открытие которых продемонстрировало бы общую и неустранимую неадекватность данной теории. Такие факты станут недостижимыми, теория покажется свободной от недостатков, и может создаться впечатление, будто все свидетельства с беспощадной определенностью указывают, что все процессы, включая неизвестные взаимодействия, согласуются с фундаментальным квантовым законом. Это приведет к дальнейшему росту уверенности в уникальности принятой теории и к убеждению в тщетности любых попыток работать в иных направлениях. Будучи глубоко убеждены в том, что существует только одна “хорошая” микрофизика, физики будут пытаться объяснить неблагоприятные факты в ее терминах и не станут ломать голову, если такие объяснения окажутся не вполне удовлетворительными. Затем это научное достижение становится известным широкой публике. Научно‑популярные книги (сюда относятся и многие книги по философии науки) увеличивают известность фундаментальных постулатов теории, область ее применения все более расширяется, а ученым‑ортодоксам отпускают средства, в которых отказывают их противникам. Эмпирическая поддержка теории кажется громадной. Теперь шансы на рассмотрение альтернативных теорий действительно чрезвычайно малы, а конечный успех фундаментальных предположений квантовой теории и идеи дополнительности представляется несомненным.

В то же время достаточно очевидно, что этот видимый успех никоим образом нельзя рассматривать как признак, истинности и соответствия с природой. Более того, возникает подозрение, что отсутствие значительных трудностей является результатом уменьшения эмпирического содержания, обусловленного устранением альтернатив и тех фактов, которые могли быть открыты с их помощью. Иными словами, возникает подозрение, что достигнутый успех обусловлен тем, что за время своего развития теория постепенно превратилась в жесткую идеологию. Такая идеология “успешна” не потому, что хорошо согласуется с фактами, – ее успех объясняется тем, что факты были подобраны так, чтобы их невозможно было проверить, а некоторые – вообще устранены. Такой “успех” является целиком искусственным. Раз принято решение во что бы то ни стало придерживаться некоторых идей, то вполне естественно, что эти идеи сохранились. Если теперь первоначальное решение забыто или перестало быть явным, например если оно превратилось в привычку, то выживание этих идей само становится их независимой поддержкой, оно укрепляет принятое решение или делает его явным. Таким образом, круг замыкается. Именно так эмпирическое “свидетельство” может быть создано некоторой процедурой, которая получает оправдание в том самом свидетельстве, которое сама же создает.

“Эмпирическая” теория описанного вида (следует постоянно помнить, что фундаментальные принципы современной квантовой теории, и в частности идея дополнительности, печально близки к тому, чтобы превратиться в такую теорию) на этой стадии становится почти неотличимой от второразрядного мифа. Чтобы увидеть это, нам нужно лишь рассмотреть один из мифов, например миф о ведьмах и демонической одержимости, который был разработан католическими идеологами и господствовал в течение XV, XVI и XVII вв. на всем Европейском континенте. Этот миф представляет собой сложную объяснительную систему, содержащую большое количество вспомогательных гипотез, призванных объяснять особые случаи, поэтому он легко получает высокую степень подтверждения на основе наблюдения. Его штудировали в течение длительного времени, его содержание усваивалось в силу страха, предрассудков и невежества, а также благодаря усилиям ревностного и фанатичного духовенства. Идеи этого мифа проникали в наиболее распространенные способы выражения, заражали все способы мышления и накладывали отпечаток на многие решения, играющие большую роль в человеческой жизни. Этот миф предоставлял модели для объяснения любых возможных событий – возможных для тех, кто принимал его. Основные термины мифа были четко зафиксированы, и мысль (которая в первую очередь приводит к такой фиксации) о том, что они являются копиями неизменных сущностей и что изменение их значений, если бы оно произошло, было бы обусловлено человеческим заблуждением, – эта мысль теперь становится весьма правдоподобной. Убежденность в ее справедливости подкрепляет все маневры, используемые для сохранения мифа (включая устранение оппонентов). Концептуальный аппарат теории и эмоции, связанные с его применением, пронизывая все средства коммуникации, все действия и всю жизнь общества, обеспечивают успех таких методов, как трансцендентальная дедукция, анализ употребления слов, феноменологический анализ, иначе говоря, методов, содействующих дальнейшему “окостенению” мифа. (Это свидетельствует, между прочим, о том, что все эти методы, использование которых было характерной особенностью различных – как старых, так и новых – философских школ, имеют одну общую черту: они стремятся сохранить status quo духовной жизни.) Результаты наблюдений также будут говорить в пользу данной теории, поскольку они формулируются в ее терминах. Создается впечатление, что истина наконец достигнута. Но в то же время ясно, что всякий контакт с миром был утрачен, а достигнутая под видом абсолютной истины стабильность есть не что иное, как результат абсолютного конформизма. Действительно, как можно проверить или улучшить теорию, если она построена таким образом, что любое мыслимое событие можно описать и объяснить в терминах ее принципов? Единственный способ исследования таких всеохватывающих принципов может состоять в сравнении их с иным множеством столь же общих принципов”, однако этот путь был исключен с самого начала. Следовательно, миф не имеет объективного значения, а продолжает существовать исключительно в результате усилий сообщества верящих в него и их лидеров – священников или нобелевских лауреатов. На мой взгляд, это самый решающий аргумент против любого метода, поддерживающего единообразие, – эмпирического или любого другого. Во всяком случае, любой такой метод есть метод обмана: он поддерживает невежественный конформизм, а говорит об истине; ведет к порче духовных способностей, к ослаблению силы воображения, а говорит о глубоком понимании; разрушает наиболее ценный дар молодости – громадную силу воображения, а говорит об обучении.

Итак, в единстве мнений нуждается церковь, испуганные или корыстные жертвы некоторых (древних или современных) мифов, либо слабовольные и добровольные последователи какого‑либо тирана. Для объективного познания необходимо разнообразие мнений. И метод, поощряющий такое разнообразие, является единственным, совместимым с гуманистической позицией. (В той степени, в которой условие совместимости ограничивает разнообразие, оно содержит теологический элемент, который, несомненно, заложен в культе “фактов”, столь характерном для всего нового эмпиризма.)

5.

Ни одна теория никогда не согласуется со всеми известными в своей области фактами, однако не всегда следует порицать ее за это. Факты формируются прежней идеологией, и столкновение теории с фактами может быть показателем прогресса и первой попыткой обнаружить принципы, неявно содержащиеся в привычных понятиях наблюдения.

Рассмотрение того, как создаются, разрабатываются и используются теории, несовместимые не только с другими теориями, но даже и с экспериментами, фактами и наблюдениями, мы можем начать с указания на то, что, ни одна теория, никогда не согласуется со всеми известными в своей области фактами. И это не слухи, и не результат небрежности. Такая несовместимость порождается экспериментами и измерениями самой высокой точности и надежности.

Здесь следует провести различие между двумя разными видами расхождения между теорией и фактами: количественным и качественным.

Случай расхождения первого вида хорошо известен: из теории делают некоторое количественное предсказание, и реально полученное значение отличается от предсказанного на величину, выходящую за пределы возможной ошибки. Обычно здесь используются точные инструменты. Наука изобилует количественными расхождениями. Они порождают тот “океан аномалий”, который окружает каждую отдельную теорию.

Так, во времена Галилея коперниканское учение было настолько явно и очевидно несовместимо с фактами, что Галилей был вынужден назвать его несомненно ложным. “Нет пределов моему изумлению тому – пишет он в более поздней работе, – как мог разум Аристарха и Коперника произвести такое насилие над их чувствами, чтобы вопреки последним восторжествовать и убедить”. Ньютоновская теория гравитации с самого начала столкнулась с трудностями, достаточно серьезными для того, чтобы обеспечить материал для ее опровержения. Даже в наши дни в нерелятивистской области “существует огромное число расхождений между наблюдением и теорией”. Созданная Бором модель атома была введена и сохранена, несмотря на ясные и точные свидетельства, противоречившие ей. Специальная теория относительности была сохранена, несмотря на недвусмысленные экспериментальные результаты В. Кауфмана 1906 г. и опровержение (я говорю об опровержении потому, что с точки зрения свидетельств того времени этот эксперимент был выполнен, по крайней мере, столь же хорошо, как и более ранние эксперименты А. Майкельсона и ). Общая теория относительности, поразительно успешная в некоторых областях, не может объяснить 10" в движении узловых точек орбиты Венеры и более чем 5" в движении узловых точек орбиты Марса. Наряду с этим теперь вновь возникают сомнения относительно того, можно ли доверять новым вычислениям движения Меркурия, проведенным Диком и др. Все это количественные трудности, которые можно преодолеть посредством вывода новых числовых величин. Но они не заставят нас внести качественных улучшений.

Второй случай – качественные недостатки – менее известен, но представляет гораздо больший интерес. В этом случае теория несовместима не с каким‑то малопонятным фактом, который известен лишь специалистам и может быть обнаружен с помощью сложной техники, а с обстоятельствами, которые легко заметить и которые известны каждому.

Первый и, по моему мнению, наиболее важный пример несовместимости этого рода дала теория Парменида о едином и неизменном бытии, которая противоречила почти всему, что мы знаем и воспринимаем. В пользу этой теории говорит многое, и некоторую роль она играет даже в наши дни, например в общей теории относительности. Зачатки этой теории встречаются еще у Анаксимандра. Впоследствии она была возрождена В. Гейзенбергом в его теории элементарных частиц, согласно которой фундаментальная субстанция или фундаментальные элементы универсума не могут подчиняться тем же законам, которым подчиняются воспринимаемые элементы. Теория Парменида была подтверждена аргументами Зенона, который указал на трудности, присущие идее континуума, состоящего из изолированных элементов. Аристотель внимательно изучил эти аргументы и разработал собственную теорию континуума. Тем не менее, понятие континуума как совокупности элементов сохранялось и продолжало использоваться, несмотря на очевидные трудности, пока, наконец, эти трудности не были почти целиком преодолены в начале XX столетия…Порой просто невозможно рассмотреть все интересные следствия теории и благодаря этому обнаружить абсурдные результаты, к которым она приводит. Это может быть обусловлено несовершенством существующих математических методов, а также невежеством сторонников этой теории. При таких обстоятельствах наиболее распространенный способ действий заключается в том, чтобы до определенных пределов (которые часто оказываются совершенно произвольными) использовать старую теорию, а новой пользоваться для вычисления различных тонкостей. С точки зрения методологии такого рода деятельность представляется поистине кошмарной. Поясним ее на примере релятивистского вычисления движения Меркурия.

Перигелий Меркурия за столетие смещается приблизительно на 5600". Из этой величины 5025" представляют собой геометрическое смещение, связанное с движением системы отсчета, а 575" оказываются динамическим смещением, обусловленным возмущениями Солнечной системы. Все эти возмущения объясняются классической механикой, за исключением знаменитого числа 43". Таково обычное объяснение сложившейся ситуации.

Из этого объяснения следует, что посылки, из которых мы выводим 43", образуются не общей теорией относительности и соответствующими начальными условиями. Они включают в себя классическую физику, к которой добавляются требуемые релятивистские допущения. Кроме того, релятивистский расчет, так называемое “решение Шварцшильда”, вообще не имеет дела с реально существующей планетной системой (а значит, с нашей асимметричной Галактикой); он относится к совершенно нереальному случаю центрально‑симметричного универсума, содержащего сингулярность только в центре. На каком же основании используется столь странная совокупность посылок?

Распространенный ответ гласит, что причина заключается в том, что мы имеем дело с аппроксимациями. Нельзя отказаться от формул классической физики, так как теория относительности неполна. Приходится использовать случай центральной симметрии, ибо теория относительности не предлагает нам ничего лучшего. И первое, и второе вытекает из общей теории относительности при специальных обстоятельствах, реализуемых в нашей планетной системе при условии, что мы пренебрегаем некоторыми малыми величинами. Следовательно, мы всецело используем теорию относительности и делаем это адекватным образом.

Следует отметить, в какой степени эта идея аппроксимации незаконна. Обычно дело обстоит так: у нас имеется некоторая теория, и мы способны рассчитать интересующий нас частный случай; когда мы замечаем, что наш расчет приводит к величинам, отличным от тех, которые получались в эксперименте, мы опускаем такие величины и получаем чрезвычайно упрощенный формализм. В рассматриваемом же случае осуществление требуемых аппроксимаций означало бы полный релятивистский расчет проблемы п тел (включая долговременные резонансы между различными планетными орбитами), устранение величин, фиксация которых превосходит точность наблюдений, и доказательство того, что урезанная таким образом теория совпадает с классической небесной механикой, усовершенствованной Шварцшильдом. Эта процедура никем еще не была использована только потому, что релятивистская проблема п тел все еще не решена. Не существует даже аппроксимативных решений для такой, например, важной проблемы, как проблема стабильности (которая была одним из первых известных камней преткновения для теории Ньютона). Поэтому классическая часть эксплананса вводится не для удобства – она абсолютно необходима. И аппроксимации появляются не как результат релятивистских вычислений, а для того, чтобы сделать относительность применимой. Вполне справедливо назвать их аппроксимациями ad hoc.

В современной математической физике полно аппроксимаций ad hoc. Они играют весьма существенную роль в квантовой теории поля и являются важной составной частью принципа соответствия. Сейчас нас интересуют не причины этого факта, а только его следствия: аппроксимации ad hoc скрывают или даже вовсе устраняют качественные трудности. Они создают ложное впечатление превосходства нашей науки. Отсюда следует, что философ, стремящийся исследовать адекватность науки в качестве описания, мира или пытающийся создать реалистическую научную методологию, должен отнестись к современной науке с большой осторожностью. В большинстве случаев современная наука гораздо более глупа и обманчива, чем даже наука XVI–XVII вв.

Подведем итог этого краткого и весьма неполного перечня: если мы обладаем хотя бы небольшим терпением и без предубеждения относимся к свидетельствам, то мы увидим, что научные теории неспособны адекватно воспроизвести определенные количественные результаты и удивительно беспомощны качественно. Хотя наука дает нам теории поразительной красоты и сложности, а современная наука разработала математические структуры, которые по своей стройности и общности превосходят все созданное ранее, однако для достижения этого чуда все существующие трудности были оттеснены в область отношений между теорией и фактами и скрыты посредством аппроксимаций ad hoc и других аналогичных процедур.

В какой степени может помочь нам то методологическое требование, согласно которому теорию следует оценивать с точки зрения эксперимента и, если она противоречит принятым базисным высказываниям, она должна быть отвергнута? Какую позицию мы должны занять по отношению к различным теориям подтверждения и подкрепления, которые опираются на допущение, согласно которому можно добиться полного согласования теории с известными фактами и использовать степень этого согласования в качестве принципа оценки теории? Это требование и все эти теории подтверждения теперь представляются совершенно бесполезными. Они столь же бесполезны, как бесполезна медицина, которая берется лечить пациента лишь в том случае, если он здоров. На практике этим требованиям никто и никогда не подчиняется. Методологи могут указывать на важность фальсификаций – однако они спокойно пользуются опровергнутыми теориями. Они могут читать проповедь о том, как важно принимать во внимание все относящиеся к делу свидетельства, – и в то же время никогда не вспоминать о значительных и серьезных фактах, показывающих, что теории, которые приводят их в восхищение, подобно теории относительности или квантовой теории, столь же плохи, как и отвергнутые ими теории. На практике методологи рабски вторят последним решениям той клики, которая одержала верх в физике, хотя при этом они вынуждены нарушать фундаментальные правила своего ремесла. Можно ли действовать более разумно? Посмотрим!

Согласно мнению Д. Юма, теории не могут быть выведены из фактов. А поскольку требование принимать лишь такие теории, которые следуют из фактов, оставляет нас вообще без теорий, поскольку известная нам наука может существовать только в том случае, если мы отбросим это требование и пересмотрим нашу методологию.

Наши результаты говорят о том, что едва ли какая‑либо теория вполне совместима с фактами. Требование принимать лишь такие теории, которые совместимы с известными и признанными фактами, вновь лишает нас каких‑либо теорий. (Повторяю: лишает всяких теорий, так как нет ни одной теории, которая не испытывала бы тех или иных трудностей.) Следовательно, известная нам наука может существовать только в том случае, если мы отбрасываем и это требование и опять‑таки пересматриваем нашу методологию, разрешая контриндукцию наряду с необоснованными гипотезами. Правильный метод не должен включать в себя каких‑либо правил, вынуждающих нас осуществлять выбор теорий на основе фальсификации. Скорее его правила должны позволять нам осуществлять выбор теорий, которые были проверены и уже фальсифицированы.

Источник: Против метода. Очерк анархистской теории познания: пер. с англ. . М: ‑во АСТ», 2007. С.37−63, 69−71, 74−77.

Дополнительные источники

1.  Замечания на статью Лакатоса.// Структура научных революций./Сост. . М: ‑во АСТ», 2002. С.593−605.

2.  Логика открытия или психология исследования?// Структура научных революций./Сост. . М: ‑во АСТ», 2002. С.577−592.

3.  Наука в свободном обществе.// Избранные труды по методологии науки. М.: Прогресс, 1986. С.467−523.

4.  Объяснение, редукция и эмпиризм.// Избранные труды по методологии науки. М.: Прогресс, 1986. С.29−108.

5.  Ответ на критику. Комментарий к статьям Дж. Смарта, У. Селларса, Х. Патнэм. //Структура и развитие науки. М.: Прогресс, 1978. С.419−471.

6.  Утешение для специалиста.// Избранные труды по методологии науки. М.: Прогресс, 1986. С.109−124.

Список литературы по теме

1. , Садовский структуры и развитие науки в «Бостонских исследованиях по философии науки».//Структура и развитие науки. М.: Прогресс, 1978. С.5−42.

2. Лекторский к русскому изданию книги М. Полани «Личностное знание»// Личностное знание: На пути к посткритической философии. /Под общ. ред. . М: Изд‑во «Прогресс», 1985. С. 5−15.

3. Липкин .//Философия науки./Под ред. М.:Эксмо, 2007. С.161−231.

4.  и кризис «постпозитивистской» методологии.// Избранные труды по методологии науки. М.: Прогресс, 1986. С.5−28.

5. Никифоров с кумулятивизмом: Т. Кун.//Никифоров науки: история и методология. М.: Дом интеллектуальной книги, 1998. С.84−101.

6. Никифоров анархизм П. Фейерабенда.// Никифоров науки: история и методология. М.: Дом интеллектуальной книги, 1998. С.102−130.

7.  О философских аспектах проблемы «несоизмеримости» научных теорий//Вопросы философии. 1986. № 12.

8. Смирнова ‑познавательная концепция М. Полани.//Вопросы философии. 1986. № 2. С.136−144.

9. Шемякинский постпозитивистской методологии.//Шемякинский и наука. Пермь: Изд‑во Пермского государственного технического университета, 2006.

Контрольные вопросы

1. Каково содержание понятий «нормальная наука» и «парадигма»?

2. Как влияет парадигма на деятельность научного сообщества?

3. В чем заключается научное исследование до появления парадигмы?

4. Какова роль аномалий в научном открытии?

5. Какие причины порождают кризис нормальной науки?

6. Что означает «несоизмеримость» парадигм?

7. Каково содержание понятия самоотдача у М. Полани?

8. Насколько существенно влияет на научное исследование убежденность и вовлеченность ученого в процесс поиска истины?

9. Как оценивает П. Фейерабенд методологию современной науки?

10. Какие преимущества плюралистической методологии П. Фейерабенда?

11. Что означают контриндуктивные действия ученых? Какова их роль в процессе познания?

Глоссарий

Аналитическое высказывание – высказывание, истинность значения которого устанавливается посредством определения, а не из опыта.

Априори (лат. a priori – из предшествующего) – независимо от опыта, до опыта.

Атомарные предложения – предложения, с помощью которых описываются «атомарные факты» (понятие Б. Рассела). Им приписывают две основные характеристики: 1) каждое атомарное предложение является либо истинным, либо ложным; 2) атомарные предложения независимы друг от друга.

Бихевиоризм (от англ. behavior – поведение) − ведущее направление в американской психологии XX в., сводящее психику к различным формам поведения.

Вербализация (от лат. verbalis− устный, словесный) − отражение опыта в языке, речи.

Верификация (от лат. verificare‑ доказать истину) − один из исходных методов логического позитивизма, согласно которому истинность любого утверждения о действительности должна быть установлена в его сопоставлении с чувственными данными.

Верификационная теория значения – концепция логического эмпиризма (позитивизма), согласно которой смыслом обладают только те предложения, которые сводимы к протокольным предложениям.

Гипотеза (от греч. hipo – под, thesis – тезис) − высказывание или система высказываний, представляющих собой предположение о существовании объекта, связи или причины явлений.

Гипотеза ad hoc – гипотеза, которая не имеет никаких новых следствий по сравнению с предшествующей гипотезой, или ни одно из ее следствий не подтверждается, эксперимент не может быть проведен или дает негативный результат, или она получена из предшествующей гипотезы путем ее видоизменения.

Гипотетико‑дедуктивный метод – система методологических приемов, состоящая в выдвижении гипотез и проверке этих гипотез путем вывода из них следствий и сопоставления их с фактами.

Демаркация – разграничение, критерий разграничения научного знания и ненаучного, эмпирических наук и математики, логики, метафизики.

Дескрипций теория – исходный пункт логического анализа языка науки, согласно Б. Расселу.

Джастификационизм (от англ. justification – обоснование) − позиция в методологии науки, которая состоит в том, что научное знание можно обосновать сведя его к базисным высказываниям, которые представляют собой базисные фактуальные предложения и аксиомы. Джастификационизм противоположен фальсификационизму, который утверждает гипотетичность научного знания, невозможность его конечного обоснования.

Дисциплинарная матрица – понятие, введенное Т. Куном для уточнения понятия «парадигма». «Дисциплинарная матрица» научного исследования включает в себя: 1) обобщения, имеющие характер физических законов, допускаемых «дисциплинарной матрицей», и предписаний вытекающих из этих законов; 2) метафизическую часть парадигмы, которая представлена концептуальной моделью мира; 3) ценностные установки ученых; 4) образцы решения конкретных проблем, усваиваемые учеными практическим путем, через решение стандартных задач, использование инструментов и специальной техники.

Индукция (от лат. inductio – наведение) − процесс логического вывода, основанного на переходе от частных посылок эмпирического характера, т. е. выводимых из опыта или сводимых к чувственным данным (ощущениям, восприятиям), к общим заключениям.

Индуктивное умозаключение – умозаключение, имеющее вероятностный характер, в котором связь посылок и заключения опирается не на логические законы, а на фактическое или психологическое основание.

Интроспекция – метод самонаблюдения.

Конвенция (от лат. conventio − соглашение) − в философии науки под конвенцией понимается соглашение между учеными по выбору теории, принятое не на основании истинности теории, а по причине полезности теории, простоты, удобства в использовании.

Корреспондентная теория истины – «классическая» теория истины как соответствия высказывания действительности.

Кумулятивизм (от лат. cumulatio – увеличение, скопление) − методологическая установка философии науки, согласно которой развитие знания происходит путем постепенного и непрерывного добавления новых знаний к накопленной сумме знаний, при этом сам процесс сопровождается расширением эмпирического содержания науки, а новые теории касаются исключительно фактов, которые ранее не были известны.

Личностное знание – термин, используемый М. Полани, для обозначения такого вида знания, которое формируется на операциональном уровне, в процесс исследовательской практики, приобретения мастерства, сноровки и навыка: сюда же относятся ценности, которыми ученый руководствуется в процессе познания, к примеру, простота теории, ее математическая красота, которая не может вытекать из эмпирического исследования науки, а связана с личностным предпочтением ученого.

Логический атомизм – первая неопозитивистская (аналитическая) программа философии науки, сформулированная Б. Расселом в его работах «Наше познание внешнего мира» (1914), «Философия логического атомизма» (1918) и др. В соответствии с логическим атомизмом весь мир представляет собой совокупность не связанных друг с другом атомарных фактов. На его формирование сильное воздействие оказала логическая модель знания о мире, изложенная в «Логико‑философском трактате» Л. Витгенштейна, согласно которой всякое знание понимается как совокупность «атомарных» предложений, связанных логическими операциями, а структура мира выводится по аналогии с логическим строением знания.

Логический эмпиризм (позитивизм) – вторая неопозитивистская (аналитическая) программа философии науки, разработанная Венским кружком в 1920−1930 годы XX в. Логический позитивизм: 1) обосновывает в качестве основного метода познания методологический анализ; 2) использует для подтверждения высказываний эмпирические процедуры, принцип верификации.

Логическое высказывание – грамматически правильное предложение, взятое вместе с выраженным им смыслом.

Метафизика – философское учение о предельных, сверхопытных принципах и началах бытия, знания и культуры.

Методология (от греч. metodos – путь к чему‑либо) − 1) совокупность познавательных средств, методов, приемов, используемых в науке; 2) учение о методе; среди проблем, изучаемых методологией, выделяются анализ этапов научного исследования, исследование научного языка, выявление области применения определенных методов исследования, анализ исследовательских подходов и концепций.

«Миф о музее» – мысленныйобразУ. Куайна, с помощью которого он критиковал концепцию «языковых каркасов» Р. Карнапа. Языковые каркасы сравниваются с мифологическим музеем, в котором экспонаты – значения слов, а вывески – сами слова.

Научное сообщество – совокупность исследователей со специализированной и сходной научной подготовкой, объединенных общностью целей научного исследования.

Научно‑исследовательская программа – термин в философии науки И. Лакатоса, под которым он понимает совокупность теорий, связанных между собой общностью принципов исследования.

Онтологической относительности принцип – выдвинутый У. Куайном тезис, согласно которому наше знание об объектах, описываемых на языке одной теории, следует рассматривать лишь на языке другой теории, в свою очередь, «второй язык» рассматривается с помощью языка следующей теории, и так далее до бесконечности.

Онтологические высказывания – утверждения о существовании объектов.

«Онтологический критерий» У. Куайна («существовать – значит быть значением квантифицируемой переменной») − инверсия семантического критерия, поскольку связывает онтологию со способом ее описания и освобождает подобную связь от каузального детерминизма.

Остенсия – способ определения путем прямого указания (например, пальцем).

Парадигма (от греч. paradeigma – пример, образец) − термин в философии науки Т. Куна, под которым он понимает фундаментальное знание, связанную с этим знанием методологию, а также ценностные установки, принятые научным сообществом и делающие возможным существование научной традиции.

Перцептивный (от лат. perceptio – восприятие) − имеющий отношение к чувственному восприятию (через органы чувств).

Пропозициональная логика – классическая логика высказываний. При выявлении логических форм контекстов современного языка в этой теории происходит абстрагирование от содержаний простых высказываний, от их внутренней структуры, а учитывается лишь то, с помощью каких союзов и в каком порядке простые высказывания сочленяются в сложные.

«Протокольные предложения» – эмпирический базис науки в контексте методологической концепции логического эмпиризма (позитивизма). С их помощью возможно эмпирическое обоснование теоретического знания путем редукции теоретических предложений к эмпирическим.

Реализм – термин, используемый в двух смыслах: в первом случае реализм противостоит номинализму в вопросе соотношения общего и единичного и допускает существование общего в виде «реалий»; в другом случае реализм противоположен инструментализму и феноменологизму и предполагает позицию, согласно которой научные теории соотносятся с объективной реальностью.

Релятивизм (от лат. relativus − относительный) – в широком смысле это принцип относительности; в узком смысле обозначает относительность, условность и ситуативность научного знания, которое во многом зависит от исторического и социокультурного контекста, вплоть до социально‑психологических особенностей ученого.

Синтетическое высказывание – высказывание, истинность значения которого определяется посредством данных опыта.

Солипсизм (от лат. solus – единственный, ipse – сам) − философская позиция, согласно которой несомненно данным является только собственный субъективный опыт, данные индивидуального сознания.

Тавтология – теория, которая не несет никакого содержательного знания о мире.

Умозаключение – логическая операция, в результате которой из одного или нескольких принятых утверждений (посылок) получается новое утверждение (заключение).

Фальсификация (от лат. falsus – ложный, facio – делаю) − методологическая процедура, позволяющая установить ложность гипотезы или теории на основании несовпадения теоретических предсказаний с результатами экспериментов или несовместимости с фундаментальными научными теориями.

Фаллибилизм (от англ. fallible – подверженный ошибкам, погрешимый) − направление постпозитивизма, согласно которому любое научное знание принципиально не является окончательным, а есть лишь промежуточная интерпретация истины, подразумевающая последующую замену лучшей интерпретацией.

Холизм – представление, согласно которому верификация возможна лишь в составе всей концептуальной системы (противоположность атомизма‑партикуляризма).

Эвристика (от греч. heuresko – открываю, отыскиваю) − понятие, используемое в философии науки И. Лакатосом, для обозначения поиска новых решений проблемы в условиях нестандартных проблемных ситуаций. К примеру, «положительная эвристика» у И. Лакатоса включает предположения, допускающие ограниченные варианты изменения вспомогательных гипотез с целью расширения области применения научно‑исследовательских программ.

Эмпирический – опытный.

Эпистемология (греч. episteme – знание) − теория познания. Термин употребляется в англо‑американской литературе.

«Языковой каркас» – некая языковая система, подчиненная определенным правилам, в рамках которой можно говорить об абстрактных сущностях определенного рода (понятие Р. Карнапа). Задать языковый каркас – значит задать способы выражения, подчиняющиеся определенным правилам.

Языковых каркасов теория – карнаповская теория, показывающая правомерность высказываний об абстрактных сущностях в современной науке, несмотря на то, что они противоречат принципу эмпирической редукции и не могут быть сведены к протокольным предложениям, выражающим данные непосредственного наблюдения.

[1] Согласно советской классификации в истории науки выделялись следующие этапы: 1) первый позитивизм (О. Конт, Г. Спенсер, Дж. С. Милль); 2) второй позитивизм, или эмпириокритицизм (Э. Мах, Р. Авенариус); 3) третий позитивизм, или неопозитивизм (Б. Рассел, Л. Витгенштейн, члены Венского кружка); 4) постпозитивизм (К. Поппер, И. Лакатос, Т. Кун, М. Полани, П. Фейерабенд).

[2] См., например: Философия науки: история и теория (учебное пособие). – М.: Идея‑Пресс, 2006; Степин науки. Общие проблемы: учеб. для аспирантов и соискателей ученой степени канд. филос. наук. – М.: Гардарики, 2007; . Философия и наука: учеб. пособие. – Пермь: Изд‑во Перм. гос. техн. ун‑та, 2006.

[3] В качестве примеров можно сослаться на следующие работы: Аналитическя философия: учеб. пособие / под ред. , . – М.: Изд‑во РУДН, 2006; Современная философия науки: знание, рациональность, ценности в трудах мыслителей Запада: учебная хрестоматия / Сост., пер., вступ. ст., вводн. зам. и коммент. . – М.: Логос, 1996.

[4] Напомним, что в 1901 и 1902 гг. Рассел спровоцировал кризис в логике классов и тем самым нанес удар по основным положениям арифметики, которые Фреге доказал именно с помощью логики классов. Это произошло вследствие обнаружения антиномии, показавшей, как определенное утверждение, правомерное с точки зрения арифметики у Фреге, является тем не менее противоречивым («парадокс Рассела»).

[5] Философия науки: история и теория (учебное пособие). – М.: Идея‑Пресс, 2006. – С. 20 – 23.

[6] Степин науки. Общие проблемы: учеб. для аспирантов и соискателей ученой степени канд. филос. наук. – М.: Гардарики, 2007. – С. 54.

[7] Подр. см.: Современная философия науки: знание, рациональность, ценности в трудах мыслителей Запада: учебная хрестоматия / Сост., пер., вступ. ст., вводн. зам. и коммент. . – М.: Логос, 1996. – С. 23 – 37.

Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20