ГЛАВА 2
МАНИПУЛЯЦИЯ И ПОЛИТИЧЕСКАЯ РИТОРИКА
"Бюрократический индивидуализм" определяет сферу манипулятивных отношений в современном обществе. Менеджер выступает в маске демиурга социальной жизни. Потребители и Терапевты созерцают его действия и заворожены умениями. Бюрократические структуры существуют в виде частных, национальных, транснациональных корпораций и правительственных агентств. Они устанавливают задачи абсолютного большинства членов современного общества и охватывают социальную жизнь в целом. Любая организация вовлечена в борьбу за средства достижения сверху установленных целей. Руководство занято управлением материальными, финансовыми и человеческими ресурсами. Все организации руководствуются официальной и неофициальной (явной и скрытой) дефиницией расходов и прибылей. Из нее вытекают критерии "рационального" и "успешного" отбора средств для достижения любых целей.
Эти положения были первоначально сформулированы М. Вебером. В настоящее время они широко используются в различных социологических, политологических и организационно-управленческих концепциях.
А. Макинтайр предлагает отвергнуть веберовскую теорию целиком. Прежде всего по той причине, что она легитимирует сферу манипулятивных отношений независимо от специфики социальных и политических систем. Концепция Вебера — частный случай тотального эмотивизма и произвола. Она не может использоваться для анализа современного общества.
Цели бюрократических организаций порождают конфликты ценностей. Эти конфликты не могут быть разрешены рационально. Выбор всегда связан с предпочтением одной иерархии ценностей всем другим. Этот выбор укорен также в существовании классов, групп, наций, партий, аргументов, политических и мировоззренческих систем. Следовательно, конфликт ценностей в концепции Вебера играет ту же роль, которая характерна для выбора классовой позиции в философии Маркса и Сартра и партийной позиции в политике Ленина и Троцкого.
С мировоззренческой стороны все эти выборы вытекают из ницшеанской концепции "переоценки всех ценностей". Во всех случаях обоснование выбора остается чисто субъективным, хотя используемые аргументы претендуют на "объективное" отражение происходящих процессов. В этом контексте веберовская концепция ценностей и теория бюрократии не является рациональной, а марксистской, экзистенциалистской и эмотивистской.
Индивидуальный выбор любой ценности, обязанности и поведения не может быть более рационален, чем выбор любого другого индивида. Отсюда следует, что все оценки, символы веры и мировоззренческие системы в равной степени нерациональны. Это — чисто субъективные ориентации, вытекающие из чувств и тела индивидов. А стратегия внешнего воздействия на тело является универсальной. Поэтому никаких различий между религиозной, либеральной и социалистической репрессивной политикой не существует. Легальное господство с присущим ему бюрократическим способом управления ничуть не более "рационально", нежели традиционное и харизматическое. Веберовская концепция власти и авторитета не дает возможности адекватно отразить специфику организаций, функционирующих в европейской культуре. Она затушевывает различие между манипулятивными и неманипулятивными отношениями.
Согласно Веберу, цели бюрократии являются лишь средствами поведения и не могут избежать обслуживания материальных интересов и идеалов власти. Кроме бюрократии никто не может апеллировать к "рациональности" и "успешности". Само использование таких аргументов означает, что только бюрократический авторитет может обладать властью. Однако в современной социологии организацией доказано, что всякий начальник влияет на мотивы и реальное поведение индивидов путем создания ситуаций, при которых подчиненные начинают мыслить и вести себя в соответствии с "логикой" начальства. Отношение такой "логики" к рациональным критериям было и останется проблематичным. Надо учитывать и тот факт, что большинство индивидов занято в организациях, которые тоже были созданы по произволу. И чем больше организаций существует в обществе, тем больше сфера институционализованного произвола. Значит, поле рационального поведения общества последовательно сужается, а не расширяется. О какой же свободе и суверенности индивидов может идти речь?
Короче говоря, концепция "рациональной бюрократии" и "открытого общества" должны быть обращены против любых случаев их использования в качестве "теоретической основы" для обоснования приоритета одних обществ и систем управления перед другими. А. Макинтайр обобщает главные направления критики концепций М. Вебера и К. Поппера. В итоге обобщения он формулирует принципиальное положение: стремление к "консенсусу " и устранению конфликтов не является основанием легитимной власти политического руководства всех стран и начальства всех организаций.
Дело в том, что бюрократический индивидуализм и представление о "рациональности" систем управления — следствия либерализма на практике и в теории. В либеральном обществе люди ощущают себя автономными и суверенными субъектами. Одновременно они не противодействуют потребительским и бюрократическим видам практики. Рынок и бюрократия втянули людей в систему манипулятивных отношений. Она отражена в социальных фигурах Потребителя и Менеджера, постоянно развивается и совершенствуется. Каждый индивиде большей или меньшей степени является ее представителем и носителем.
С одной стороны, люди стремятся сохранить автономию и суверенность, приписывая им ценность. В ней отражено несогласие индивидов с тем, чтобы их трактовали как объекты манипуляции. С другой стороны, люди преследуют свои частные интересы и связанные с ними вкусы. Такое поведение возможно только в рамках манипулятивных отношений, которых индивиды стремятся избежать. Поэтому поведение абсолютного большинства индивидов в современном обществе не может быть последовательным.
Непоследовательность выражается в том, что индивиды не ставят перед собой задачу отвергнуть рынок и бюрократию одновременно и вынуждены определяться в отношении последних. Об этом свидетельствуют бесконечные дискуссии о роли рынка в обществе и не менее навязчивая, но не имеющая пока никаких последствий, критика бюрократии: "Неовеберовские теоретики организации и наследники Франкфуртской школы объединяются в театральном хоре современности"' Иначе говоря, понятия "рынка" и "бюрократии", а также связанные с ними концепции "гражданского общества" и "государства" утратили теоретическое содержание и превратились в элемент манипуляции Более того, вся структура наиболее популярных понятий современного общества стала разменной монетой политической риторики правительств и других политических сил.
А Макинтайр аргументирует этот вывод посредством тщательного лингвистического и теоретического анализа основного содержания понятий "права человека", "оппозиция", "польза" и "рациональность"
Понятие "естественных прав человека" возникло в политической философии XVII-XVIII вв. Сегодня оно используется для обоснования банальной истины индивидам не следует мешать в их стремлении к реализации жизненных целей, свободы и счастья Однако в период появления и обоснования данное понятие содержало негативный смысл для обозначения свободы человека поступать независимо от любых внешних обстоятельств В XX в смысл "прав человека" изменился Под ними начали понимать некие позитивные права (на труд, образование, отдых, социальную защиту и т п), якобы присущие человеку от рождения Однако ни в одном языке (древнееврейском, греческом, латыни, арабском, староанглийском, японском) нет слова для выражения того, что указанные права принадлежат человеку на основании факта его рождения и принадлежности к особому роду существ
Существование таких прав (т е их онтологический статус) еще не удалось доказать ни одному религиозному и светскому мыслителю "Рональд Дворкин, последний защитник прав такого типа, признает, что существование таких прав доказать невозможно, но утверждает, что из факта невозможности доказательства какого-либо утверждения не вытекает, что оно не является истинным Это правда, — саркастически замечает А Макинтайр,— но такой аргумент можно не менее успешно применять для защиты утверждений о существовании единорогов и ведьм"2
В "Декларации прав человека ООН" тоже не приведено ни одного аргумента для доказательства А со времени ее принятия отсутствие доказательств стало общепринятой практикой международных отношений В рамках этой практики просто существует и функционирует множество международных бюрократических организаций, фабрикующих многочисленные документы. Если таких доказательств нет, то нет и оснований отказываться от классической мысли Гегеля: вся сфера отношений между государствами была и остается воплощенным произволом.
То же самое относится и к внутренней политике государств. Речь идет об оппозиции и других формах социального и политического протеста. Слово "протестовать" в латыни и французском языке первоначально означало свидетельство в пользу человека или констатацию существующего положения вещей. Оно содержало позитивный смысл. В настоящее время смысл слова и связанной с ним "оппозиции" изменился. Она начинает протестовать, когда нанесен вред человеку (состоянию вещей), связанный с нарушением его прав (как было сказано, не существующих). Люди, высказывающие протест на улице или в парламенте, не в состоянии привести ни одного доказательства для обоснования истинности своих взглядов. Смысл протеста стал чисто эмоциональным. Поэтому в любых странах оппозиция обычно обращается не ко всем гражданам, а только к тем, кто уже согласен с ее посылками.
Следовательно, риторика оппозиции тоже каприз произвола. А успех оппозиционных движений или партий не может служить доказательством их рациональности. В частности, З. Фрейд показал, что обнаружение скрытых мотивов произвола других людей всегда служит для маскировки собственного произвола. В современном обществе "оппозиция" выполняет именно эту функцию.
И. Бентам ввел в социальную философию понятия "пользы" и "успеха". Но эти понятия внутренне противоречивы. Они не дают возможности суммировать опыт и действия по достижению пользы как "суммы удовольствий" и не имеют конкретного смысла в жизни индивидов. Абстрактность данных понятий еще более увеличивается в политической и управленческой сферах.
Большинство практиков и теоретиков управления считают, что властно-управленческие аппараты могут сохранять нейтральность и обладают знанием для успешного достижения поставленных целей. Критерий "успеха" служит основанием социального авторитета данных аппаратов. Однако этот критерий крайне сомнителен: "Саму концепцию успеха невозможно отделить от определенного способа человеческого существования, при котором отбор средств для достижения целей есть главный элемент манипуляции людьми"3. Данная концепция способствовала появлению ряда дополнительных критериев — "эффективность", "экономичность", "оптимальность" и т. д. Они господствуют во властно-бюрократическом жаргоне и большинстве книг по управлению.
Однако указанные критерии крайне абстрактны и могут быть связаны с любой деятельностью в корпорациях, правительственных агентствах, профсоюзах, политических партиях. Практика показывает, что между любыми общими концепциями и другими критериями всегда существует зазор, неизбежно развивающийся в конфликт. Поэтому критерий и концепция "успеха" не могут использоваться для анализа и оценки деятельности властно-управленческих аппаратов. Речь идет не только о веберовском варианте концепции, но и о всех подходах (бихевиористском, структурно-функциональном, системном), объединенных общей идеей о возможности "научного" или "рационального" управления обществом.
Вебер считал, что главным основанием легитимности бюрократии служит ее успешность, эффективность и рациональность. Но никаких конкретных указаний относительно возможности использования данных критериев его теория не содержит. По сути дела, весь реестр свойств бюрократии может быть связан с успехом. Однако долговременные социальные и политические цели не могут служить критерием успеха ни отдельного чиновника, ни властно-управленческого аппарата в целом. Влияние случайных факторов увеличивается по мере роста периода времени. Тогда как оперативные цели постоянно меняются и тоже не могут служить критерием успеха. При таких обстоятельствах чиновник может манипулировать целями для доказательства собственной необходимости и профессиональной пригодности. Поэтому успех ею действий всегда обманчив: "Понятие успеха служит для того, чтобы поддерживать авторитет и власть управленцев"4. Следовательно, никаких оснований легитимности бюрократии не существует.
Таким образом, вся структура главных понятий современного общества есть множество юридических и политических фикций. Их цель заключается в обеспечении индивидов и социальных институтов "объективными и безличными" критериями. Но эта цель недостижима. Фикции "гражданского общества", "государства", "рынка", "бюрократии" и т. д. — следствие изобретения идеи о "свободном и автономном человеческом индивиде". Однако не существует рационального решения вопроса: какой тип утверждений /об индивиде и обществе/ следует признать приоритетным и как в его контексте оценивать другие утверждения?
Несоизмеримость системы фикций и реальной практики определяет суть политики современного общества:
— индивидуализм формулирует свои требования в языке фиктивных "прав";
— бюрократические организации формулируют те же самые требования в языке фиктивной "пользы" и "успеха".
В итоге юридический и политический язык маскирует реальное положение дел: "Фиктивная, мнимая рациональность политических дебатов образует прикрытие произвола власти. Именно такой произвол есть решающий фактор современного общества"5. В данных дебатах теория и практика оценки полагается воплощением "объективных и безличных" норм, образующих легитимизацию власти, поли гики и управления. Но никаких универсальных правил рационального обоснования данных оценок и норм не существует. Поэтому сами постулаты "объективности и безличности", на которых Вебер строил теорию бюрократии, являются иллюзией.
Представление о "рациональности" власти и управления широко распространено. В современном обществе оно функционирует таким же образом, как функционировало понятие Бога в средневековье. В обоих случаях речь идет о названии фиктивного объекта, который полагается существующим. На деле это представление выражает лишь произвол (чувства и убеждения) индивидов. Если рационального доказательства бытия Бога не существует, то все попытки доказательства "рациональности" властно-управленческим систем можно признать тенью Фомы Аквинского над современным социальным знанием. Правда, большинство управленцев полагают, что они занимаются делом, а не валяют дурака. К Веберу восходит аргумент о "специализации" (профессионализме) управленческого труда. А в современном обществе пиетет перед профессионализмом стал неписаным правилом социальной жизни. Широкое распространение получил институт советников-экспертов. Представление о социальной значимости управленческого труда базируется на убеждении: властно-управленческие аппараты обладают знанием, позволяющим создавать и управлять организационными и социальными структурами. Но насколько обоснован критерий "специализации"?
Макинтайра однозначен: никакого профессионального управленческого знания не существует, хотя контроль бюрократии над обществом стал реальностью. Веберовское понятие "специализации" (т. е. профессионализма) управленческого труда служит для идеологического маскарада такого контроля.
Первая часть данного вывода радикально отличается от представлений, широко распространенных в общественном мнении, управленческих сферах и социальных науках. Для обоснования указанного положения А. Макинтайр приводит эмпирические и теоретические аргументы. Я попытаюсь их кратко суммировать.
