Брэйтуэйт, составивший два тома с описанием первых пятидесяти лет квакерского движения в Британии, мудро подмечает:

«Мистические движения с их акцентом на внутренний опыт редко имеют достаточно стабильную организационную структуру. Не было бы ничего удивительного, если бы квакерство, руководство и органи­зационная структура которого были ослаблены гонениями, утратило бы свою силу и пришло в упадок. Однако безмолвные собрания, на­стойчиво поддерживаемые квакерами по всей стране, остались цен­трами квакерской жизни и оказали гонителям несгибаемое сопротив­ление. Они не вынашивали идею бунта, которого так боялись власти, однако несомненно существовала часть местных общин, сила и жиз­нестойкость которых постоянно обновлялись, и под гнетом страданий эти группы Друзей чувствовали, что их затронула жизнь Бога. Здесь великолепно оправдала себя квакерская твердость в вопросах свободы совести. Эта твердость иногда доходила до преувеличения пустяков или поощрения крайностей. Подвергаясь жестоким гонениям, с непо­колебимым упорством проводя свои собрания, открытые для всех, Друзья не только обеспечили дальнейшее существование своего со­бственного Общества, но и в значительной мере способствовали сохра­нению нонконформизма в целом».

Он продолжает:

«Сопротивление внешним силам могло поддерживаться только об­щинным свидетельством об Истине, которое обогащало индивидуаль­ные свидетельства. Было необходимо также ограничить общим свиде­тельством и озарением те центробежные тенденции, которые могли проявиться тогда, когда существовало различие между индивидуаль­ными внутренними озарениями. Для того, чтобы Общество Друзей не распалось на части, следовало поддерживать общинное свидетельство, дабы контролировать индивидуальные заблуждения».

Попытки Перро и Уилкинсона — Стори расколоть движение кваке­ров, предпринятые в период Реставрации, в самый разгар гонений и тяжких страданий, также делают очевидным необходимость общинного свидетельства. «Как показали события, позиция Перро вела к отка­зу от всех установлений со стороны человека, даже к отказу от собра­ний в установленное время и в установленных местах, и если бы она была принята, это привело бы к быстрому распаду движения». Кроме удовлетворения личных амбиций, раскол Уилкинсона — Стори еще больше отвергал любую организационную структуру и, в особенности, внутриобщинную дисциплину, которая противостояла бы нажиму пре­следований и обязывала Друзей к безоговорочной верности основным квакерским свидетельствам.

Жесточайшие гонения Реставрации к 1667 году со всей ясностью показали Фоксу, что ответственность за все обязанности и решения, которые проистекали из опасного положения квакеров, не следует возлагать на одного Бога или какую-либо небольшую группу квакерс­ких лидеров, но необходимо равномерно распределить в рамках широ­кой сети местных собраний. В структуру этих местных собраний, на которые люди сходились для молитвы один или два раза в неделю, Фокс предложил включить еще и ежемесячные деловые собрания для решения вопросов, связанных с заключением браков, заботой об узни­ках и их семьях, поддержкой старых и немощных, а также для решения вопросов дисциплины и правонарушений. Спустя несколько меся­цев после выхода в 1966 году из тюрьмы, где он находился в долгом и изнурительном заточении, Фокс и несколько его последователей нача­ли и продолжали в течение целого года странствия по всей Британии, в ходе которых утверждали практику Ежемесячных Собраний.

Женщины всегда имели возможность проповедовать вслух на мо­литвенных собраниях, но Фокс считал, что они будут гораздо свобод­нее говорить о делах на своих собственных собраниях. Поэтому были установлены как женские, так и мужские собрания с совместной кон­сультацией в случае необходимости. В эту структуру были включены Ежеквартальные Собрания, которые объединяли четыре раза в год Ежемесячные Собрания, соседствующие в определенной местности. Од­нако высшим авторитетом обладали все-таки местные Ежемесячные Собрания, и такое положение в принципе сохранилось и по сей день.

Позднее возникли Ежегодные Собрания, на которые съезжались Друзья со всей Британии; таким образом, установилась структура Еже­месячных, Ежеквартальных и Ежегодных Собраний. В такой большой стране, как Соединенные Штаты, существует несколько Ежегодных Собраний, и они географически разбросаны по всей стране, но общая модель Ежемесячных, Ежеквартальных и Ежегодных Собраний, как правило, сохраняется.

Общинные молитвенные собрания, которые охватывают практичес­ки все стороны квакерской деятельности, являются неотъемлемой частью квакерской духовной жизни. Заключение брака происходит на специально созванном молитвенном собрании, во время которого жених и невеста поднимаются и без постороннего содействия дают обет друг другу: «В присутствии Бога и наших друзей...» Молитва и служение следуют как обычно. Квакерская панихида происходит ана­логично на специально созванном собрании, где во время служения особо поминается ушедший Друг и часто подчеркивается тайна пере­хода из этой жизни в мир иной. Это хорошо описано Уиттиером в следующих строках:

Я не знаю блаженных Его островов,

Кроны пальм возносящих вверх,

Знаю лишь, что по жизни идти не готов

Без заботы Его и любви.

Исходные посылки совместных молитвенных собраний со дня их основания оказывали сильное влияние на порядок принятия решений на квакерских деловых собраниях. Как на молитвенных, так и на деловых собраниях действует вера в Водителя. Есть и вера в непрекра­щающееся откровение, всегда доступное и способное дать новые от­крытия. Присутствуют также уважение и любовь друг к другу, на основе которых участвующие в собрании преодолевают все существую­щие различия и поддерживают пламя веры, которая вместе с терпени­ем и открытостью сердца может привести, как того ожидают собрав­шиеся, к ясному пониманию и разрешению стоящих перед ними проблем.

Деловое собрание квакеров открывается неспешным безмолвным ожиданием. Если собрание должным образом доходит до своего завер­шения, то возникает хорошо знакомое состояние открытости,— не по отношению к собственным желаниям, планам или сиюминутным при­хотям, но, скорее, по отношению к тем глубинам души, где действуют указания Наставника и где проблемы могут быть разрешены вовсе не так, как мы того могли ожидать. Один квакерский совет гласит:

«Мы надеемся на то, что на наших собраниях будет преобладать воля Божия, а не человеческие желания. Поэтому мы не придаем большого значения заумным и красноречивым аргументам. Мы нахо­дим, что победа в споре бесполезна и чужда нам».

Деловые собрания проходят под председательством одного из чле­нов, секретаря, который избирается на определенный срок. Роль сек­ретаря отличается от роли председателя собрания: последний, руковод­ствуясь «Правилами распорядка Робертса», лишь контролирует вы­ступления и замечания с мест, призывает к прекращению разногла­сий, подсчитывает голоса и объявляет результат.

В идеале квакерский секретарь избирается из наиболее опытных Друзей собрания. Он (или она) умеет хорошо слушать, обладает ясным умом и способен рассматривать различные вопросы, умеет вести про­токол, который в сжатом виде может передать суть собрания, а также верит в исходные посылки квакерского собрания, о которых говори­лось выше. Вместе с тем хороший секретарь никогда не торопится и умеет разбираться в разногласиях с терпением, основанном на уверен­ности, что выход всегда существует, хотя община может неоднократно возвращаться к спорному вопросу на последующих собраниях, прежде чем наступит ясность и будет достигнуто правильное решение.

На деловых собраниях квакеров не происходит голосования. В обя­занности секретаря входит либо отыскание во всем сплетении мнений верного решения, с которым будут в основном согласны собравшиеся Друзья, либо следование квакерскому принципу: «сомневаешься — жди». Совет Лондонского Ежегодного Собрания гласит: «Секретари должны быть готовы ожидать Бога вместе с собранием столько, сколь­ко будет необходимо для того, чтобы оформилось решение, правильность которого смогут ощутить собравшиеся как сердцем, так и умом». Часто для того, чтобы важное решение стало очевидным, бывает необ­ходимо вернуться к нему через месяц.

Деловое собрание квакеров не устраивает тех, кто требует принятия поспешных решений. Есть рассказ об одном человеке, который изучал продолжительность жизни людей различных вероисповеданий. Он рас­сказал своему приятелю, что недавно, посетив квакерское кладбище, был поражен, обнаружив по датам рождения и смерти на небольших могильных плитах, что эти квакеры, похоже, живут дольше, чем пред­ставители каких-либо других конфессий, которых ему приходилось встречать. Его друг ответил ему, что для него в этом не было бы ничего удивительного, если бы он знал что-нибудь о квакерах: ведь у них уходит больше времени, чем у кого-либо другого, на то, чтобы прийти к решению любого вопроса.

Случается, что в критические или напряженные моменты обсужде­ния секретарь или другой член собрания могут призвать присутствую­щих провести некоторое время в безмолвном ожидании. Иной раз я. наблюдал, как деловое собрание само погружается в молчание. В кон­це такого перерыва, когда секретарь приглашает собравшихся вер­нуться к спорному вопросу, часто наблюдается изменение самой ат­мосферы собрания и решение является само собой.

Я приведу два примера, иллюстрирующих силу молчания, когда оно высвечивает, а порой даже и изменяет результат решения делово­го собрания квакеров. Летом 1937 года я навещал квакеров в нацистс­кой Германии и был приглашен в довольно большой исполнительный комитет Немецкого Ежегодного Собрания. Нацистское правительство только что отдало приказ о мобилизации всех здоровых молодых лю­дей, исключающий возможность какой-либо альтернативной службы. Этот исполнительный комитет отчаянно пытался найти, что бы поре­комендовать Ежегодному Собранию в качестве совета молодым кваке­рам, стоящим перед лицом возможного смертного приговора в случае отказа от военной службы.

Бывший учитель немецкой школы, уволенный с работы за свои квакерские взгляды и в то время уже живший в Голландии, считал, что Собранию следует единодушно советовать молодым людям отказы­ваться от военной службы, чего бы это им ни стоило. Другой квакер был немецким офицером во время Первой мировой войны, он давно вышел в отставку и никогда более не собирался возвращаться в ар­мию, несмотря на возможные наказания. Его точка зрения сводилась к тому, что Ежегодное Квакерское Собрание, состоящее в основном из тех, кто уже не подлежал призыву по возрасту, должно оставить ре­шение на совести каждого молодого квакера.

В этот момент Альфонс Паке, один из редакторов «Франкфуртер Цайтунг», глубоко уважаемый и почетный Друг, попросил некоторое время помолчать. Минут десять мы сидели, охваченные волнением. Затем Альфонс Паке поднялся и коротко сказал о «Heiterkeit der Stille» (радости молчания). Всем показалось, что собранием овладело совер­шенно другое настроение. Когда он закончил, секретарь перешел к следующему вопросу. Минуту или две спустя один из тех двоих, кто уже выступил, как это бывает, начал повторять свои прежние рассуж­дения. Однако в новой обстановке его слова прозвучали пустыми и более не относящимися к делу. Без замечания со стороны секретаря он остановился на полуслове и просто сел на место. После закрытия со­брания те два оппонента, которые были настроены друг против друга, покинули зал со слезами на глазах, обнявшись. На этом Ежегодном Собрании не было принято каких-либо официальных рекомендаций, и вопрос о том, что делать молодым квакерам, остался на их совести.

Квакер из Швеции Пер Сюндберг, основатель Вигбюхольмской Шко­лы, общей школы-интерната около Стокгольма, в 1946 — 1947 годах совершил две поездки в разбитую и опустошенную Германию. Он уви­дел своими глазами, что многие смелые, переутомленные, недоедаю­щие, неустроенные новые немецкие служащие были почти на пределе своих сил, пытаясь восстановить школы, церкви, политическую струк­туру, молодежные программы. Он возымел квакерскую «заботу» и пригласил двадцать из них в Швецию на один месяц в гости к шведс­ким квакерам, с тем чтобы они могли отдохнуть и как следует поесть. Во время их пребывания он планировал также пригласить на одну неделю их коллег из западных стран: Скандинавии, Франции, Швей­царии, Британии и Соединенных Штатов, чтобы они подружились и побеседовали о планах на будущее. Он надеялся, что немецкие гости увидят, как тепло принимают их западные соседи, как они благодар­ны им за ту самоотверженную работу, которую немцы мужественно выполняют. Пер Сюндберг мечтал провести эту встречу в апреле 1948 года. В ноябре 1947 года он скончался от сердечного приступа.

В январе 1948 года на деловом собрании шведских Друзей, на кото­ром присутствовало около пятнадцати человек, люди вставали один за другим и выражали свою благодарность за жизнь Сюндберга и за столь характерное для него благородное намерение. Однако все выска­зывали единодушное мнение о том, что квакерам не следует брать на себя проекты, на осуществление которых не хватает сил. Сложные проблемы поиска необходимых средств, получения от американских, английских и французских властей выездных виз для немецких гос­тей, получения транзитных виз для проезда поездом через Данию, а также въездных виз и талонов на питание от шведского правительст­ва, расселение немецких гостей по домам и забота о них — со всем этим невозможно было справиться. Небольшая группа шведских Друзей была и так перегружена тяжелой, ответственной работой и домаш­ними обязанностями и не видела, к сожалению, иной альтернативы, кроме как отказ от проекта.

В этот момент собрание погрузилось в глубокое молчание, продол­жавшееся некоторое время. Молчание было нарушено словами Эми­лии Фогельклу Норлинд, которую все глубоко уважали и признавали за ней дар пророчества. Она сказала, что, как и большинство тех, кто высказывался до нее, она также чувствует, что это предприятие неосу­ществимо и превышает их возможности. Затем ее глаза заблестели, и она рассказала, что в этом длительном молчании к ней пришло ощу­щение, что они не должны изменять «заботе» Пера Сюндберга, кото­рую он оставил им почти как завещание. У нее возникло чувство, что они должны осуществить ее и им даны будут силы для этого. И Тогда остальные начали говорить, как вопреки житейской мудрости они почувствовали то же самое.

Прежде чем деловое собрание закончилось, старший сын Пера, Гуннар Сюндберг, предложил взять на себя всю секретарскую работу. Гер­ман Бакман, занимавший высокий пост в кооперативном движении, сказал, что добьется разрешения от военных властей на выезд из Гер­мании, позаботится о железнодорожном транспорте и поможет до­стать денежные средства. Эльза Седенгрен, племянница короля Густа­ва Пятого, согласилась обратиться в министерство иностранных дел Швеции за получением въездных виз и талонов на питание. Таким образом, житейская мудрость и поспешное решение, проявившиеся в первой половине собрания, отпали сами собой во время молчания на этом деловом собрании. Немцы, приехавшие в апреле 1948 года, ока­зались прекрасными людьми, и их коллеги из западных стран, при­бывшие для участия в конференции, удивительно легко сошлись с нами. Оглядываясь назад, можно сказать, что то немногое, что сдела­ли шведские Друзья, доставило им много радости, а те немцы, кото­рые еще живы сегодня, до сих пор говорят об этом с благоговением, думая о том значении, которое это событие имело для них в столь мрачный период их жизни.

Другой чрезвычайно важный вопрос при принятии решения, требу­ющий большой внутренней дисциплины и опыта со стороны собрав­шихся, — это вопрос о том, что такое единодушие. Совершенно очевид­но, что совсем не обязательно, чтобы все были в равной степени удов­летворены решением, которое в результате, после проникновения в «суть собрания», секретарь записывает как принятое решение. Важно понять, как достигается это так называемое квакерское единодушие. Для того, чтобы процесс принятия решения проходил эффективно, от собравшихся требуется то, что можно было бы назвать общим смире­нием всех участвующих. При этом мы начинаем сознавать, что то, что стоит за решением, которое мы готовы поддержать, было рассмотрено подробно и терпеливо. Мы участвовали в обсуждении на всех его стадиях и имели возможность на разных этапах обсуждения изло­жить свою точку зрения собранию, с тем чтобы ее серьезно рассмотре­ли и взвесили. Даже если решение, которое сообщество считает нуж­ным принять, противоречит тому, что мы предлагали первоначально, мы знаем, что наше участие помогло прояснить предмет спора, может быть, закалить его, и в ходе обсуждения, возможно, и мы сами нача­ли смотреть на него несколько иначе. Французский писатель Альфред де Виньи однажды заметил: «Я не всегда придерживаюсь своего со­бственного мнения», и этот проблеск смирения сопутствует как каждо­му лично, так и всему этому процессу.

Если я — опытный Друг, я более не противлюсь решению. Я даю свое согласие и покидаю собрание не как представитель обойденного и отвергнутого меньшинства, но скорее как тот, кто участвовал в принятии решения и намерен придерживаться его, даже если сам по-иному расставил бы акценты.

Такой опыт общего смирения всех участвующих и способность сек­ретаря выявлять «суть собрания» благоприятствовали тому, что Общес­тво Друзей сохраняло целостность в критические моменты его жизни. Такой духовный процесс нам дорого стоит. Когда же он не осущес­твляется и не поддерживается, тогда-то и может произойти такой рас­кол, как разделение Хикситов и Ортодоксов в XIX веке, на преодоле­ние которого потребовалось 125 лет.

Весь вопрос «забот» и процесс их распознавания был изложен выше, но требуется рассмотреть его более подробно, с тем чтобы понять его центральное место в квакерской практике. Новозаветные Деяния апос­толов дают блистательные примеры отчетливо воспринимаемых забот и следования Божественному руководству любой ценой. Веруя в то, что апостольская эпоха не закончилась и что в своих делах люди не одиноки, квакеры испытывали на совместных молитвенных собрани­ях и в личной молитве воздействие, которое они старались восприни­мать с большим вниманием. Можно быстро откликнуться на незначи­тельные внутренние толчки-побуждения (если что-либо бывает незна­чительным), но к «заботам», которые могут повлечь за собой измене­ние карьеры или вовлечь других людей в их осуществление, следует относиться более обдуманно. Вопрос о том, как рассматривать такое наставничество и как ему следовать, поднимает проблему распознава­ния в целом. Каким образом помочь каждому из Друзей оценить под­линность своей заботы и как направить ее к распознаванию собствен­ных способностей в связи с тем, что может потребоваться от них при исполнении этой заботы?

Сила общинной жизни квакеров, так плохо понимаемая теми, кто не принадлежит к Обществу Друзей, оказывала и продолжает оказы­вать неоценимую духовную поддержку тем, кто стремится следовать внутреннему Учителю.

Традиционная процедура заключается в созыве небольшого коми­тета «ясности». Этот комитет встречается с человеком и выслушивает его заботу-откровение-призыв, затем тщательно расспрашивает о при­роде заботы, о способности человека осуществить ее, а в случае необ­ходимости финансовой поддержки выясняет, какие финансовые обя­зательства могут стоять перед собранием. Задавая вопросы и пребывая в молитвенном молчании, они должны вместе испросить Божествен­ного вразумления. При этом могут выявиться новые стороны заботы, которые помогут этому человеку лучше воспринять то наставничество, которое он почувствовал. Деловое собрание квакеров является также тем местом, куда человек может прийти со своим откровением-призы­вом, особенно если само собрание может оказать ему материальную поддержку, как, например, в случае призыва отправиться в путешест­вие с миссионерскими целями и необходимости получить протокол собрания, рекомендующий его или ее для выполнения данной миссии.

То, как квакеры относятся к полученному зову, уместно проиллюс­трировать на двух примерах. Английский квакер Джозеф Стёрдж жил в Бирмингеме в середине XIX века. Он владел мельницами и пользо­вался большим уважением в обществе. Когда он увидел, что его страна все больше и больше склоняется к войне с Россией за Крым, он почув­ствовал внутренний призыв сделать что-нибудь, чтобы предотвратить катастрофу. В декабре 1853 года он обсудил со своими друзьями пра­вомерность полученного им побуждения к тому, чтобы послать депута­цию квакеров к царю. В конце концов он представил свою заботу на обсуждение Собрания в помощь Страждущим в Лондоне, и, ознако­мившись с ней, Собрание благословило его следовать этому зову. На этом собрании ему назначили двух спутников: Роберта Чарлтона и Генри Пиза. Они покинули Лондон в январе 1854 года без какой-либо уверенности, что будут приняты царем Николаем I. Суровой зимой они проехали поездом по Европе до Кенигсберга, затем в экипаже до Риги. Последний переезд в 400 миль от Риги до Санкт-Петербурга они совершили за трое суток в том же экипаже, привязанном к саням, которые теперь тянули семь лошадей.

10 февраля 1854 года царь принял их и был глубоко тронут слова­ми Джозефа Стёрджа. В отчете спутника Стёрджа Роберта Чарлтона говорится, что их сразу же после этого приняла императрица, которая сказала: «Я только что видела императора, и в его глазах стояли слезы». Вскоре стало известно о новом провокационном выступлении премьер-министра Пальмерстона в Палате общин, жребий был брошен, и война стала неизбежной.

Джозеф Стёрдж с бесчестием возвратился в Англию, опозоренный среди своих сограждан тем, что беседовал с «коварным» царем. В то время, в атмосфере войны, это рассматривалось почти как государ­ственная измена. В начале войны английский флот, безуспешно пыта­ясь разбить русский флот у военно-морской базы близ Санкт-Петербур­га, высадил на берег десантные отряды и разрушил несколько рыбац­ких деревень на финском побережье. В то время Финляндия была Великим Княжеством Российским, но она пострадала гораздо больше от русских, чем могла бы пострадать от англичан, и финские гражда­не относились к Британии с большим уважением. Этот бессмысленный разгром широко освещался в британской прессе, и в Палате общин задавались вопросы по поводу этого бессердечного акта. Но все они быстро были отброшены в сторону в связи с соображением о том, стоит ли в ситуации войны начинать с осуждения британского флота. Одна­ко Джордж Стёрдж не оставил этого вопроса. Он чувствовал себя обя­занным что-то предпринять, чтобы исправить зло, причиненное финс­ким рыбакам.

Когда Крымская война закончилась, Джозеф Стёрдж опять обра­тился к Собранию, сообщив о своем желании посетить эти финские деревни, чтобы посмотреть, не нужна ли там какая-нибудь помощь, которую он мог бы организовать. Ему опять дали спутника, и они вдвоем направились к берегам Балтийского моря, на корабле пересек­ли залив и приплыли в Финляндию. Посещая эти деревни, они обнару­жили, что у рыбаков не только не было хороших сетей, но что их поля разорены, не хватает семян и самого необходимого. Джозеф Стёрдж вернулся в Бирмингем, вложил 5000 фунтов из своих личных сбереже­ний и вместе с остальными пожертвованиями собрал достаточную сум­му, чтобы снарядить и послать в Финляндию три небольших корабля с рыболовными снастями, семенами и продовольствием. Стёрдж более не возвращался туда, чтобы посмотреть, что из этого вышло. Однако путешественники, побывавшие там в последующие годы, рассказыва­ли, что рыбаки восприняли тот английский военный налет скорее как ошибку, поскольку англичане приложили столько усилий, чтобы уз­нать об их нуждах, что они чувствовали себя связанными с ними особыми узами.

Мог ли Джозеф Стёрдж предвидеть, когда к нему впервые пришло побуждение посетить царя, то унижение и непонимание, которого бу­дет стоить ему его путешествие в Россию в течение месяцев и лет британского патриотического рвения, вызванного Крымской войной? Мог ли он также предвидеть, что за этим унижением и укорами совес­ти последует призвание отправиться в Финляндию и протянуть руку примирения, которое все еще не утратило своей силы? Немногие забо­ты сразу раскрывают все то, что они могут повлечь за собой, и те, кто пытается их осуществить, должны чувствовать свою уязвимость. Английский религиозный лидер прошлого поколения Малти Бэбкок лю­бил повторять, что Иисус обещал только три вещи тем, кто последует за ним: они будут беспредельно счастливы, совершенно бесстрашны и им всегда будет попадать за их старание.

Эмма Нобл была женой мастера паровозостроительного завода не­далеко от Оксфорда в Британии. В начале 1920 года безработица и нищета на угольных шахтах в Южном Уэльсе была ужасающей. На собрании квакеров она почувствовала, что должна поехать туда и посмотреть, что могут сделать квакеры, чтобы улучшить положение. Бе муж согласился с ней, и небольшой комитет «ясности» нашел ее заботу подлинной и поддержал Эмму в осуществлении этой заботы. В первой долине Южного Уэльса, которую она посетила, казалось, не было никакой возможности для организации той помощи, которую могли бы оказать квакеры. Однако она не чувствовала себя свободной и не смогла вернуться домой, а, продолжая свое путешествие, добра­лась до долины Рондда. В течение нескольких дней, проведенных там, ей начали открываться различные возможности и стала прояв­ляться истинная цель ее путешествия. В результате этой поездки был найден способ освободить семью Ноблов для служения, которое потре­бовало, как потом оказалось, нескольких лет. Была развернута до­лгосрочная программа, в которую в итоге были вовлечены преподава­тели университетов и члены парламента, состоялся приезд короля и, наконец, была разработана законодательная программа для того, что­бы помочь справиться с этим недопустимым положением. Первый небольшой шаг, сделанный Эммой Нобл, вначале не совсем верный, при­вел к следующим шагам и, в конечном счете, — к постоянному расши­рению круга людей, участвовавших в решении этого вопроса.

Эти примеры дают очень неполное представление о том, как появляются и осуществляются такие заботы о процессе, в котором ошибки перемежаются с непредсказуемыми успехами. В некоторой степени заботы, описанные выше, не являются показательными, так как в обоих случаях они были сразу же поддержаны членами Собрания, которое рассмотрело их изначальную ценность, и по крайней мере две из трех забот привели к очевидно положительным результатам. Боль­шинство забот, когда они приходят, напоминают не растения, достиг­шие своего цветения, а скорее зерна, для которых необходимо взрых­лить почву, чтобы они проросли. И дело не только в том, что зерно заботы требует тщательного ухода, чтобы дать всходы, но и в том, что те, к кому пришла эта забота, часто, возможно, недостаточно подго­товлены, чтобы исполнить ее, и им необходимо измениться, перестро­иться так, чтобы стать более гибкими и открытыми. Даже само сооб­щество, которое должно одобрить и поддержать эту заботу, часто вы­нуждено претерпеть болезненные изменения, прежде чем его члены будут готовы воспринять полученный зов. Трудно преувеличить то терпение, смирение, очищение и глубокое преображение, которые мо­гут потребоваться не только прежде чем будет достигнута ясность от­носительно формы, в которой предполагается реализовать заботу, но и произойдут изменения в человеке и в общине, перед тем как они станут подходящими инструментами для ее осуществления.

Такие побуждения приходят к нам посредством наших собствен­ных психологических механизмов и поэтому не свободны от недостат­ков. Опытный Друг не хочет оказаться в глупом положении и умеет подождать, чтобы посмотреть, как эта забота будет выглядеть на сле­дующий день или через неделю. Он знает достаточно для того, чтобы позволить себе изучить все стороны заботы, пытается посоветоваться по поводу ее с умудренными и вызывающими доверие людьми и уз­нать их мнение. Если забота выдержит такую тщательную проверку, тогда можно выносить ее на рассмотрение комитета ясности, который может быть избран самим Другом или, если потребуется, он может предложить свою заботу вниманию ежемесячного делового собрания. Девиз «Сомневаешься — жди», как бы болезненно его ни переживали, часто оказывался полезным в испытании гибкости и истинной сосре­доточенности духа того, кто испытывает заботу. Если это мучительное ожидание или его перспектива приводят к тому, что забота исчезает, то обнажается ее беспочвенность, она увядает и может быть похороне­на. Альберт Швейцер однажды высказал предположение, что, когда предлагается деяние милосердия, возможно, новаторское по своему ха­рактеру, мы не должны ожидать, что люди фазу же кинутся расчищать наш путь от камней. Скорее всего, они подкатят еще несколько валунов на наш путь, чтобы посмотреть, тверды ли мы в своих намерениях.

Говоря о зове заботы и о квакерском процессе ее распознавания, нельзя не упомянуть еще о двух моментах. Первый момент — это появ­ление на пути осуществления заботы удивительных и часто ошеломляю­щих обстоятельств: исчезновение препятствий, непредвиденная поддер­жка людей, финансовая помощь; чудесных и трогательных обстоятельств, которые вдруг обнаруживаются и дают нам подтверждение того, что мы действуем не в одиночку. В то же самое время действует второй момент. Квакеры слишком хорошо знают об опасности пасть жертвой «болезни результатов» и о соблазне отвергнуть водительство в тех случаях, когда результаты не гарантированы или кажутся весьма сомнительными. Как же относятся к неудачам и к отсутствию результатов те, кто следует за Учителем? Только как к своему Кресту. Если мы верим, что существует знакомое нам спасительное Присутствие, то, которое стремится прорваться к нам, и если мы убеждены в том, что следование нашему зову, отказ от него или неудача на этом пути — все это будет иметь космические последствия, тогда мы уже в истинном смысле понимаем, что независимо от того, победим мы или потерпим поражение в данной главе, книга еще не закрыта и, что бы ни случилось,— мы на победном пути. Мы сознаем также, что препятствия будут когда-нибудь преодолены и в этом будет не наша заслуга, а заслуга любви.

На доске объявлений небольшого молельного дома квакеров в Аде­лаиде, в Австралии, я увидел однажды высказывание ныне покойного квакерского педагога из Англии — Харолда Лукса. Оно гласило: «Неудавшееся дело любви в такой же степени принадлежит божественной жизни, как и то, которое имело успех. Ибо любовь измеряется своей полнотой, а не тем, как ее принимают». У Тагора в его «Светлячках» звезда говорит: «Позвольте мне светить, и никогда не спорьте, рассеется ли от этого тьма». Делать то, к чему мы призваны откровением, а остальное предоставить Главному Жнецу — вот тот путь, который квакеры считают начертанным для себя.

Нам кажется уместным завершить это описание квакерской духов­ности некоторыми общими замечаниями о том, как развивалось Об­щество Друзей на протяжении трехсот двадцати пяти лет своего су­ществования. В первые сорок лет готовность квакеров Переносить го­нения была несомненной. В 1670-х и 1680-х годах в Англии вce боль­ше и больше людей не могли не восхищаться мужеством и искрен­ностью квакеров, которые в отличие от многих других общин нонкон­формистов отказывались скрывать места своих собраний. Часто сосе­ди, не разделявшие религиозных взглядов квакеров, помогали им тем, что не принимали участия в распродаже с молотка конфискованных у них вещей. Когда произошла бескровная революция 1688 года и были введены новые законы во время царствования Вильгельма и Марии, эти гонения в основном прекратились. Говорят, что в истории никогда не было упоминания о столь длительном ненасильственном сопротив­лении государству, которое принесло бы такие видимые результаты.

Интересен и тот факт, что хотя квакеры полностью отвергали наси­лие, они не только с самого начала настаивали на всех своих законных правах, но и без колебаний посылали наиболее уважаемых членов своей общины «говорить правду властям», излагать свою точку зрения верхов­ной власти — будь то Оливер Кромвель, король Карл II или Они вели очень точные и постоянно обновляемые записи о числе своих собратьев, которые страдали в заключении или подверглись конфискации значительной части собственности, а также следили за тем, чтобы люди, стоящие во главе правительства, всегда были в курсе тех неспра­ведливостей, которые законодательная система допускала по отноше­нию к ним. В своем непоколебимом отрицании клятв, будь то в суде или при заключении договоров, квакеры целиком зависели от милости су­дебных властей, которые в любой момент могли потребовать от них принести присягу правящей власти, зная о том, что последует неизбежный отказ. Это же давало возможность вынести практически любой приговор или конфисковать их собственность в судебном порядке.

Немалую роль в этом процессе борьбы за отмену запретов на ква­керскую форму богослужения сыграл Уильям Пенн начиная со време­ни его присоединения к квакерам в 1667 году. Сын адмирала, пользо­вавшегося уважением как Карла II, так и Якова II, Уильям Пенн в 1668 — 1669 годах сидел в тюрьме по обвинению в богохульстве и был вновь арестован в 1670 году за проповедь на квакерском молитвенном собрании, проводившемся на открытом воздухе. На этом суде в 1670 году он был оправдан решением присяжных заседателей. Разъярен­ный судья пытался аннулировать решение, заключив присяжных под стражу без еды до тех пор, пока они не изменят решения. Когда присяжные не поддались, то судья вынужден был отступить, а дело Пенна — Мида стало вехой в истории британской юриспруденции, подтвердившей гражданские права простого человека на справедли­вый суд присяжных и исполнение их решения.

Как повествуют духовные заметки Уильяма Пенна, он ощутил за­боту о борьбе за права человека не только исходя из политических мотивов, но и следуя своему глубокому квакерскому опыту, о котором он мог бы сказать вместе с Джоном Вулмэном: «Мое сердце было чутким и часто сокрушенным, и в нем возрастала всеобъемлющая любовь к моим собратьям». Для него политическая структура, подобно человеческому телу, была тем, за что он нес ответственность. Уже в 1670 году Пенн вместе с Олджерноном Сиднеем, Джоном Локком и др. был озабочен теми изменениями репрессивных законов, которые пот­рясли квакерскую семейную и общественную жизнь и вынудили дру­гие неконформистские течения уйти в подполье. Однако они опережа­ли свое время, и плоды их труда начали ощущаться лишь десятилетие спустя. Несмотря на это, Пенн способствовал разработке конституции для американской колонии в Западном Джерси, которая предусматри­вала полную религиозную свободу, существенное смягчение наказа­ний и обеспечение всех прав свободного человека.

В 1681 году, в период обострения гонений в Британии, Пенн услы­шал призыв проложить путь для массовой эмиграции квакеров и дру­гих британцев в Америку и предпринять то, что он назвал «Святым экспериментом». Он сумел обменять большую денежную сумму, долг Карла II за имение его отца, на обширный земельный участок в Аме­рике, который по имени его отца стал называться Пенсильванией.

Теперь Пенн приступил к составлению для этой новой колонии конституции, которая соответствовала бы его убеждениям. Он настаи­вал на том, чтобы в этой колонии люди получили бы то, что они требовали и в чем им было отказано в Британии. Конституция, на основе которой должен был проводиться «Святой эксперимент» Пен­на, гарантировала религиозную свободу, и жизнь колонии должна была строиться без милиции с содержанием лишь скромного полицей­ского формирования. Однако продолжавших испытывать гонения ан­глийских квакеров уговаривали исследовать мотивы эмиграции и тща­тельно взвесить вопрос о том, должны ли они твердо придерживаться своих позиций и продолжать свидетельствовать там, где они уже ук­репились, или же им следует обрубить свои корни и последовать при­зыву исполнить свое квакерское свидетельство на новом континенте в соответствии с условиями этого «Святого эксперимента».

С согласия Уильяма Пенна его конституция 1682 года была дважды переработана (в 1683 и 1701 гг.), но при этом бережно сохранялись ее основные принципы соблюдения прав человека. Именно по этой консти­туции квакеры управляли Пенсильванией до 1756 года, а Пенсильвания стала ко времени Американской революции одной из наиболее сильных и процветающих колоний. Вся эта конституция отмечена особым взгля­дом на человека. Будучи квакером, Уильям Пенн рассматривал челове­ка не как порочного грешника, а как дитя Божие, в котором заронен­ное Семя Духа требует ухода и взращивания. Этот взгляд на человека можно назвать «атлантическим». Он резко контрастирует с массачусетстким кальвинистским представлением о так называемом «пуританском человеке». Значительная часть американской мечты, которая изложена в преамбуле к конституции Соединенных Штатов, составленной в 1787 году в собственной столице Пенна — Филадельфии, имеет непосред­ственное отношение к той Пенсильванской конституции, которая роди­лась в душе Пенна и вышла из-под его пера.

В XVIII веке квакеры примерно поровну разделились между Брита­нией и американскими колониями. На обоих берегах Атлантического океана каждое последующее поколение квакеров старалось объеди­ниться в тесно взаимосвязанные группы. Их форма обращения друг к другу на «ты» (ставшая впоследствии архаичной), простая одежда, отказ снимать шляпу перед властями, строгое отношение к тому, что­бы вступать в брак только с квакерами, форма безмолвной молитвы, отказ от любого участия в войне или обороне, а в Америке — нежное отношение к индейцам и позднее свидетельства против рабства,— все это привело к тому, что квакеров стали считать «странными» людьми. К этому времени охладел пыл, с которым/ квакеры приглашали других разделить свой опыт и который стремительно умножал ряды квакеров в XVII веке. Хотя служение странствующих квакеров было широко распространено и часто привлекало людей со стороны, в деле продолжения своего движения квакеры сильно зависели от потомства и верности своих детей. В таких американских колониях, как Пен­сильвания, Нью-Джерси, Род-Айленд и Каролина, квакеров, несмотря на их клановость) глубоко уважали и они играли выдающуюся роль в первых правительственных учреждениях.

По обе стороны Атлантического океана в XVIII веке наблюдались консолидация квакеров и обращение вовнутрь, что прекрасно описано в дневниках, появившихся в то время. Наиболее удачное описание такой консолидации дано в «Дневнике» Джона Вулмэна. Несмотря на то, что этот период квакерства не без основания называют обычно эрой «квие­тизма», дневник Вулмэна отражает то духовное и социальное единение и богатство, которые, при всех ограничениях, была способна вызвать предельно сосредоточенная духовная жизнь квакеров того столетия.

С самого начала квакерское свидетельство неукоснительной чес­тности, цельности; и простоты приводило к непредусмотренным побоч­ным последствиям. Завоевав в конце концов доверие тех, с кем они имели деловые отношения, и тех, кого они обслуживали в силу своей профессии, квакеры стали преуспевать. В американских колониях с их быстро развивающейся экономикой, так же как и в процветающей Британии, расширяющей свою империю и уверенно указывающей путь в промышленной революции, это преуспевание распространилось на многие квакерские семьи. Вслед за богатством пришли привычные недуги ослабления приверженности вере среди молодых и охранитель­ные нотки осмотрительности, которая часто вкрадывалась в речи и мысли многих преуспевающих и почтенных Друзей. Книга Фреда Толлеса «Молитвенный дом и бухгалтерия» отражает эту тенденцию.

Перед квакерами всегда стоял вопрос о том, как жить в миру — поскольку квакеры считают это необходимым, и не быть им погло­щенным. Это правда, что среди квакеров процветала щедрая благотво­рительность, но у нас: в ушах непрестанно звучат слова современника, когда он говорит об этом: «Мы не смеем ограничиваться благодеяния­ми, когда Бог требует от нас проявления любви». Чуткая совесть за­ставляла квакеров различных поколений отвечать зову заботы об ум­ственно отсталых (Уильям Тюк), заключенных (Элизабет Фрай), рабах, освобожденных после Гражданской войны в Америке (Леви Коффин), о человечном обращении с индейцами того времени (Лори Тамон); предпринимать скромные, но искренние попытки залечить раны, нане­сенные войной и насилием (после Франко-Прусской войны 1870 года и обеих мировых войн). Однако вопросы Джона Вулмэна, поставлен­ные им в очерке «Слово напоминания и предостережения богатым», до сих пор удивительно актуальны даже по отношению к тем, к кому не относится последнее слово в заглавии. Он говорит: «Посмотрим на наши сокровища, на домашнюю утварь и одежду и проверим, не явля­ется ли наше имущество питательной средой для семян войны. Накоп­ление богатств ради самоудовлетворения — вот мощное растение, плод которого быстро созревает. Грядет день зримых страданий, и Божес­твенная Любовь призывает нас готовиться к нему». Вопросы накопле­ния и распределения денег и имущества, а также ощущение обеспеченности, которое они дают, до сих пор не решены и так же тревожат умы, как и в XVIII столетии, когда Вулмэн ставил их перед своим поколением. Но эти вопросы не теряют своей актуальности и редко надолго остаются без внимания квакеров. В каждом поколении не­сколько сильных душ задевают Общество за живое простотой своей жизни и готовностью откликнуться на призыв о помощи, который они слышат и не оставляют без ответа.

В течение нашего столетия исчезло большинство крупных квакерс­ких состояний в Англии и в Америке. Внимательный взгляд на кваке­ров, которые продолжают молиться на своих собраниях, проводимых, как и в прежние времена, в молчании и послушании, обнаруживает, что большинство из них — профессионалы: доктора, учителя, работни­ки службы социального обеспечения, адвокаты, инженеры, юристы; встречаются также люди творческого труда и всякого рода деловые люди. В основном это люди выше среднего уровня, из той неопределенной категории, которую мы называем «средним классом». Они час­то выражают пожелание, чтобы к ним присоединялись рабочие и пред­ставители этнических меньшинств, и не могут понять, почему послед­них так мало среди них.

В XVIII и XIX столетиях, вплоть до 1859 года, в Британии и даже позднее в Америке большое затруднение испытывали те, кто хотел «заключить брак на стороне», то есть не с квакерами. Они имели шанс быть изгнанными из Общества, если продолжали упорствовать в своем желании. Эта практика серьезно уменьшила ряды наиболее смелых людей, не говоря уже о том барьере, который эта генеалогическая строгость воздвигла перед потенциальными членами, которые могли бы значительно укрепить жизнь Общества.

Когда же наконец было принято решение не препятствовать заключению браков вне квакерского Сообщества, то замкнутое и дружное Общество Друзей вновь открылось для тех, кто не вырос в квакерских семьях. В целом же попытки обратить других в свою веру были очень незначительными. И сейчас, вместо того, чтобы представлять наследственный клуб с уменьшающейся рождаемостью, квакеры приглаша­ет к себе всех, кто обретает в их способе молитвы и образе жизни то, к чему они давно стремились. Говорят, что человека нельзя обратить в квакера. Либо вы открываете квакеров, либо они открывают вас.

Сегодня существует много путей присоединения к Обществу Дру­зей: через богослужение, приверженность к простоте в каждодневной жизни, через акцент на религиозный опыт, а не на религиозные убеж­дения, через свидетельство о мире, а также путем совместных забот о неспокойных точках земного шара, которым пытаются оказать по­мощь квакерские комитеты. Интересно отметить, что хотя многие квакерские дети в конечном счете продолжают свою изначальную связь с общиной как Друзья «по праву рождения», в плане своего состава и руководства Общество Друзей становится все более зависимым от тех, кто вступил в него «по убеждению», обычно в зрелом возрасте. Оно почти подошло к той точке, когда его можно сравнить с религиозны­ми орденами, которые в каждом поколении обновляются людьми, чув­ствующими призыв присоединиться к ним. Это значит, что духовная жизнь квакеров должна быть достаточно энергичной и понятной не только для того, чтобы привлекать на собрания людей, которым суж­дено быть членами Общества, но и для того, чтобы, когда они уже присоединились к Друзьям, расширить тот путь, по которому они первоначально пришли, за счет воспитания и развития внутренней жизни, из которой должно исходить все остальное, что является под­линным.

* Относительно католиков и протестантов (прим. перев.).

Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах:
1 2 3