Говоря о военных итогах кампании, постсоветские историки показывают преобладающую роль небоевых факторов в гибели наполеоновской армии в России (изнурение, голод, болезни, холода), что совершенно отрицалось советской историографией 1940—1980-х гт. Сильно скорректированы данные о численности враждующих армий (по уточненным данным, в Русской кампании с французской стороны участвовало около 560 тыс. человек, а не 600—650 тыс. как считалось ранее, с русской — около 480 тыс. человек, реально участвовавших в боях).

Современные российские историки (, ) обращаются к истории российского общества военного времени. Фактически впервые историки стали показывают людей эпохи 1812 г. живыми людьми, со своими достоинствами и недостатками, а также свойственной всем людям противоречивостью. Специалисты подчёркивают огромную роль, которую играла Русская Православная церковь в 1812 г., фактически она являлась главной и единственной силой, цементировавшей тогдашнее российское общество (, ).

Постсоветская историография Отечественной войны 1812 г. также представлена группой историков-традиционалистов, придерживающихся основных пропагандистских положений советского и отчасти дореволюционного периода. Для этой группы характерны работы . Он отстаивает тезис об огромном превосходстве французской стороны при Бородино, обосновывает версию отступления наполеоновской армии на Киев осенью 1812 г., активно доказывает тезис об исключительной вине Александра I в неполном успехе Березинской операции. Его концепции опровергнуты современными исследователями (, , и др.). Можно констатировать, что уже к концу 1990-х гг. влияние традиционалистских традиций историографии резко ослабло.

4. Оценка движения декабристов в историографии

Официальная правительственная концепция толковала восстание декабристов как случайное явление, а самих декабристов — как скопище цареубийц, которые восприняли революционные идеи в Западной Европе, но потерпели неудачу в попытке привить их на русской почве. Официально стремились скрыть размеры и угрозу движения, старались показать бесперспективность движения. Ярким приверженцем этой концепции был барон М. Корф — «Историческое описание 14-го декабря [1825 гг.] и предшествовавших ему событий», «Четырнадцатое декабря 1825 г.», «Восшествие на престол императора Николая I». Он писал: «Горсть безумцев, чуждых святой Руси, без корней в прошлом и перспектив в будущем». Проекты преобразований декабристов им замалчивались.

Другой представитель дворянской историографии, правда, более позднего периода, — считал политику Александра I и его лично виновником восстания декабристов. Шильдер показал, что декабристы предвосхитили реформационные планы Александра II на 30 лет. Он подчеркнул благородную мотивацию их поступков, сочувствуя либеральной части восставших.

Первыми несогласными с официальной концепцией историками выступили сами декабристы. Особенно здесь проявил себя М. Лунин, чьи знаменитые «Письма из Сибири» были известны передовой общественности. Мемуары о событиях оставили Якушкин, Бестужев и целый ряд других.

Оформление революционной концепции принадлежит (1812—1870). Он осветил широкий круг вопросов истории декабризма — его истоки, развитие, деятельность тайных обществ, их программные установки, восстание 14 декабря, причины поражения, дает характеристику наиболее выдающимся деятелям декабризма, оценивает уроки и значение восстания и движения в целом. Герцен видел корни движения декабристов в условиях русской действительности и указал на важнейшие причины выступления декабристов. Вместе с тем Герцен подчеркнул слабость декабристского движения — «декабристам на Исаакиевской площади не хватало народа». считал возможной победу декабристов: «Кто первый овладеет местом, тому и повинуется безмолвная машина с тою же силою и с тем же верноподданическим усердием». Он указал также на серьезное значение восстания для России: «Фаланга героев, которая сознательно вышла на смерть, чтобы разбудить новое поколение», «с высоты своей виселицы они разбудили новое поколение». Но Герцен идеализировал декабристов, описывал их как рыцарей без страха и упрека, приписывал им социалистические взгляды.

Либеральная концепция декабристского движения представлена трудами , -Запольского и др. Нельзя не отмстить работу «Общественное движение в России при Александре I» (1870—1871), в которой автор обобщил весь многочисленный материал, накопленный за этот период, провёл подробный анализ источников. прослеживает взаимозависимость взглядов императора и прогрессивного общества того времени. Личность Александра I, по мнению , являлась мощной силой, поддерживающей общественные 64 настроения. в своей работе исследует не сами события декабря 1825 г., а их предысторию. Первопричиной автор считает «пробуждение национального чувства в эпоху 1812 г. как источник нового либерального движения... и сильное европейское влияние, действовавшее на русское общество в течение Наполеоновских войн».

Крупнейшим по значению трудом дореволюционной историографии о декабристах является книга «Политические и общественные идеи декабристов» (1909). В концепции Семевского имеются многие черты либеральной трактовки: планы декабристов он преемственно связывает с преобразовательными планами Александра I, Сперанского и других правительственных деятелей, не усматривая между ними никакой принципиальной разницы. Эта концепция выхолащивала революционное содержание движения, рассматривала декабристов как реформаторов, которые пошли на вооруженное выступление не по плану, а в качестве взрыва отчаяния. Впервые такого рода оценку декабристского движения дал декабрист, член Союза (1826), который во время восстания был за границей, вернуться отказался, но пытался оправдать действия декабристов перед российскими властями. Семевский, близкий к народникам и имевший возможность после революции 1905—1907 гг. свободнее высказывать свои мысли, давал высокую оценку Пестелю, но в целом все же придерживался либеральной концепции — трактовал движение декабристов как движение интеллигенции.

Под влиянием событий первой русской революции обратился к теме движения декабристов и (1870—1929). По его словам, движение декабристов «было колыбелью целого ряда позднее резче дифференцированных в жизни и общественном сознании, легко разошедшихся течений». Размышляя о причинах неспособности декабристов реализовать план действий и совершить государственный переворот, доказывал, что это движение было чуждо «подъему народной и солдатской массы». В среде декабристов было много революционной романтики и декламации «без подлинной решимости». Их революционность Пресняков считал «весьма относительной». Аграрные проекты декабристов он оценивал как «преждевременные» и «бесплодные» для того времени. А Николаю I, несмотря на всю шаткость его положения, помогла «более чем слабая подготовка восстания». На стороне власти оказался выигрыш во времени и дезорганизация революционного центра.

("5") Результаты исследования привели Преснякова к выводу о предрешенности итога восстания. Значение восстания историк увидел в том, что оно вскрыло «трещины» в самодержавно-крепостническом строе, а в день 14 декабря 1825 г. самодержавие впервые встретилось «с отрицанием своих притязаний на произвольное распоряжение Россией как вотчиной». Пресняков определил национальные основы движения декабристов, указав, что оно выросло на «русской почве», а не на «наносной» с Запада.

С конца XIX века в России появляется марксистская концепция движения. В 1900 году на вечере памяти декабристов, в год 75-летия восстания, произнес речь «14 декабря 1825 года», в которой поправил Герцена: декабристы — буржуазные революционеры, а не социалисты. говорил о предрешенности поражения восстания, опираясь на мнение некоторых декабристов.

Ленин в целой серии статей проследил социальный состав движения и на этой базе создал свою концепцию освободительного движения. Как известно, подразделял освободительное движение в России (до 1917 г.) на три этапа: дворянский, разночинский и пролетарский. В основу такой периодизации им был положен сословно-классовый критерий. По его мнению, преобладание на том или ином этапе определенного класса (или сословия) «налагало свою печать на движение», т. е. определяло его особенности — организационно-тактические принципы, характер программных требований. 1825—1861 гг. — период дворян-66 ской революционности. Ленин считал, что декабристы положили начало борьбе против самодержавия. Ленин, как и Герцен, подчеркивал, что «страшно далеки они от народа».

В советской исторической науке изучение движения было продолжено с марксистских позиций. Характерный для исторической науки советского времени догматизм превратил ленинские высказывания в незыблемую схему. На исходе 1923 г., с началом подготовки к 100-лстнему юбилею восстания декабристов, в советской исторической литературе вспыхнула дискуссия относительно сущности этого движения. Дискуссия началась после появления 16 декабря в газете «Рабочая Москва» статьи «Две годовщины». Автор с ультрареволюционных позиций характеризовал движение декабристов как «движение дворян-землевладельцев», которые обманом увлекли солдат на Сенатскую площадь, а затем предательски покинули их. В защиту декабристов выступили , -Сибиряков и некоторые другие. Покровский писал о них, особенно о членах Южного общества и Общества соединенных славян, как о «настоящих революционерах и революционных демократах», чуть ли не предшественниках большевиков.

В 1925 году с помпой было отмечено 100-летие восстания. Был издан 11-томный сборник документов «Восстание декабристов» (под руководством ). считал декабристов борцами против душащего торговый капитал крепостничества.

Бесспорным лидером уже с 1920-х годов была . Естественно, труды отличались марксистским подходом к освещению истории декабризма. Она наметила проблемы, которые стали предметом исследовательского внимания всех советских декабристоведов: декабристы и массовое революционное движение, формирование их идеологии, изучение процессов развития декабристских обществ, ход восстания 14 декабря, отношение к восставшим различных социальных слоев. В работах конца 20-х начала 30-х годов. вывела принципиальную идею революционного единства всего движения декабристов. В послевоенный период проблематика исследований расширяется. Декабристы рассматриваются не только как революционная организация, но и как явление идеологии, общественное течение, «окрасившее атмосферу социальной и культурной жизни своего времени».

В фундаментальных трудах «Грибоедов и декабристы» (1947) и «Восстание 14 декабря 1825 г.» (1951) старалась в конкретной форме воплотить ленинскую мысль о поисках в России правильной революционной теории. В 1955 г. вышла в свет ее двухтомная монография «Движение декабристов». Эта работа стала событием в советской исторической науке и в декабристоведении. Исследование интересно тем, что ленинская оценка восстания декабристов как первого революционного выступления, с присущей им классовой ограниченностью, впервые нашла свое наиболее полное воплощение в конкретном историческом материале. Движение декабристов органически связывала с проблемой смены общественно-экономических формаций, их лозунги — с объективным ходом исторического развития.

В, Нечкиной в исследовании истории русского революционного движения было практически монопольным. И оно закрепило в советской науке преувеличенное представление о масштабах и влиянии революционного движения в XIX веке, а также искусственную периодизацию исторического процесса XIX — начала XX века по революционным ситуациям.

В 1950—70-е годы наблюдается рост интереса к движению и расширение проблематики исследований.

Для современной историографии характерен пересмотр ряда устоявшихся в отечественной исторической науке выводов относительно декабристского движения.

Во-первых, отмечается, что движение декабристов нельзя сводить только к революционному. По своему со-68 держанию оно было гораздо шире. Здесь соединились различные взгляды, группы с разными идейными установками и интересами, по-разному понимавшие цели, задачи движения и пути их достижения. Бокова пишет, что «при желании — и без малейших натяжек — от декабристов можно провести маршруты куда угодно: к земскому движению 1860-х годов, к партии «Народной свободы», к «русскому социализму», к «аристократическому конституционализму», к правонационалистическим теориям, к российской религиозной философии, к социалистам-революционерам и т. д.».

Во-вторых, расширился спектр оценок закономерности восстания декабристов. Если раньше восстание декабристов представлялось как событие безусловно закономерное вследствие обострения классовых противоречий, то теперь высказывается мнение о том, что случайность и закономерность в событиях 14 декабря столь переплелись, что восстание могло и не состояться (). Но в то же время высказывается мысль о возможной победе восстания. , и считают, что поражение декабристов не было заранее предрешено. И все же мнение об обреченности восстания преобладает в трудах историков.

В-третьих, нет единства в оценке последствий возможной победы декабристов. , например, пишет: «Мятежники могли, конечно, взять власть... Вот тогда захваченный ими госаппарат (как в 1700-х гг. преображенцами, семёновцами) тут же приказал бы всей России разные свободы: конституцию (северяне настаивали на Земском соборе) и отмену крепостного права. И что бы после того ни случилось — смуты, монархическая контрреволюция, народное непонимание, борьба партий и группировок, — многое было бы абсолютно необратимо». считает: «Можно допустить, что при более активной, наступательной тактике декабристы могли бы одержать победу в Петербурге, затем на Украине и с помощью Ермолова на Кавказе, сформировать Временное правительство и приступить к осуществлению своей программы. ... Планы декабристов хотя бы частично могли воплотиться в жизнь». Но есть и совершенно противоположная точка зрения (): «Ни взять власть, ни тем более удержать ее декабристы бы не смогли, уровень народного сознания, царистские иллюзии, принципиальное отличие первого открытого революционного, организованного выступления от имевших место ранее многочисленных келейных дворцовых переворотов и победоносных заговоров были тому причиной».

В-четвертых, дискутируется вопрос о причинах появления движения. Так, , и в книге «Революционная традиция в России. 1783—1883 гг.» (1986) проанализировали движение декабристов в контексте мирового антифеодального процесса. Мнения указанных исследований в определении причин возникновения движения декабристов явно накренились (по сравнению с историографией советского времени) в сторону признания воздействия Запада как не менее, если не более важного фактора по сравнению с внутрироссийскими обстоятельствами, породившими это движение.

Обсуждается и вопрос, весьма односторонне освещавшийся раньше, — о последствиях и значении восстания декабристов.

Но одним из наиболее важных вопросов современного этапа исследований в области декабристоведения является историческая реконструкция состава участников движения декабристов. Он непосредственно связан с проблемой исторического содержания термина «декабристы» («кого считать декабристом?»). Согласно , ответ на вопрос, кого считать декабристом, заключается в установлении тех, кто был членом декабристских тайных обществ и участником восстаний 1825 г. на севере и юге. разделяет этот принцип, исходя из того, что декабристы — это члены ряда преемственно связанных друг 70 с другом конспиративных объединений, ставивших своей целью подготовку политических преобразований, а также участники организованных этими объединениями военных выступлений, знавшие о политической цели заговора. К этой формуле склоняются и другие исследователи. Другой важный вопрос терминологического характера: какие тайные общества считать декабристскими.

Открытым остается и вопрос о том, насколько сильны были элементы сознательности в позиции солдатской массы. Подсчеты количества декабристов историками иногда существенно расходятся между собой. Так, и полагают, что количество декабристов всех категорий может колебаться от 700 до 900 человек. считает эти цифры завышенными, но, в свою очередь, настаивает на включении в число декабристов хотя бы тех солдат, которые имели «какое-то представление о планах офицеров-заговорщиков и выполняли их «общественные» поручения».

5. Личность и правление Николая I в оценке отечественных историков

Официальная дворянская историография положительно отзывалась о правлении Николая I. В работах , , И. Ильина, К. Леонтьева, И. Солоневича идеализировалась как личность Николая, так и его внутренняя политика. Апологетом его правления считается (1842—1902), который высоко оценивал государственную деятельность Николая I. Он противопоставил космополитическому характеру политики Александра I национальную политику Николая I. Русский философ называл Николая I «истинным и великим легитимистом», который «был призван задержать на время... всеобщее разложение», то есть революцию.

Либеральная историография (, , ) говорила о «разрыве власти с обществом» при Николае I. В то же время считал, что «правительственная система Николая I была одной из самых последовательных попыток осуществления идей просвещенного абсолютизма».

("6") стал одним из первых историков называть этот период «апогеем самодержавия». Историк писал: «Время Николая I — эпоха крайнего самоутверждения русской самодержавной власти в ту самую пору, как во всех государствах Западной Европы монархический абсолютизм, разбитый рядом революционных потрясений, переживал свои последние кризисы». подчеркивал цельность фигуры Николая I: «Нет сложности в этом мировоззрении, нет колебаний в этой прямолинейности».

Советская историография (, , ) критически относилась к правлению Николая, подчеркивалось возросшее значение Третьего Отделения и чиновничьей бюрократии в годы его царствования. Вся его деятельность представлялась как подготовительный этап Крымской катастрофы, а все попытки николаевского правительства решить крестьянский вопрос назывались «пустыми хлопотами». Так, многолетнее обсуждение вопроса об освобождении крепостных крестьян в «секретных» комитетах Николая I сравнивает с «танцем кота вокруг котла с горячей кашей». Главную причину этого советские историки видели в боязни правительства недовольства со стороны дворянства и в надежде Николая I, что русские помещики сами «созреют» и предложат провести реформу.

В современной историографии произошло определенное переосмысление эпохи правления Николая I: историческая наука отошла от однозначно негативной оценки его царствования, эпоха Николая I рассматривается как этап общего поступательного движения России, этап тем более важный, что он предварял реформы 1860-х гг. В 1997 г. редакция журнала «Родина» провела специальный круглый 72 стол об эпохе правления Николая. В нем приняли участие ведущие специалисты по истории России первой половины XIX в. , , . Современные историки по-разному оценивают результаты деятельности Николая I.

Имеется немало исследователей, придерживающихся традиционных взглядов на Николая I и эпоху его правления. пишет: «Вряд ли найдется в российской истории более одиозная фигура, чем Николай I. Историки единодушно считают его царствование периодом самой мрачной реакции». правление Николая I по-прежнему называет «апогеем самодержавия»: император, по его словам, «выжал из феодализма практически все, что мог». Согласно этому взгляду на эпоху правления Николая I, для нее было характерно отрицательное отношение к демократии, всемерное укрепление основ самодержавного строя. По словам , «выражая интересы господствующего класса дворян-крепостников, Николай I вместе с тем сводил государственную власть к личному произволу на манер военного командования. Россия представлялась ему воинским соединением, в котором царит воля его командира, то бишь государя».

В современной литературе присутствует и другая точка зрения на время правления Николая I. Она отрицает многое из того, что писала о Николае I советская историография. Ряд современных историков полагает, что к началу правления Николая I Россия вновь нуждалась в реформах. По мнению либеральных исследователей, после того как Александр I не решился, а декабристы не сумели провести преобразования в стране, Николай I некоторое время пытался взять на себя роль «революционера сверху». , подчеркивают, что Николай I являлся прямым преемником Петра I.

указывает, что было бы неверным «представлять Николая как тупого солдафона, бесчувственного и жестокого гонителя и реакционера». Историк проводит параллели в судьбах Николая I и его старшего брата императора Александра I: и тот и другой пытались провести необходимые обществу реформы, но натолкнулись на непреодолимые трудности, связанные с консервативным общественным мнением, отсутствием в обществе тех политических сил, которые могли бы поддержать реформаторские усилия императоров. Поэтому, по словам Каменского, главным вопросом в правление Николая I стал вопрос «о сохранении политического режима и государственной безопасности».

Профессор полагает, что Николай I «отчетливо осознавал необходимость преобразований»: уже Комитет 6 декабря 1826 года поставил задачу не только охранять порядок, но именно ради его сохранения провести преобразования. В первую очередь преобразования, доказывает Федоров, коснулись экономики (значительный импульс получили промышленность и торговля, было положено начало техническому и сельскохозяйственному образованию). По мнению Федорова, Николай I принимал в преобразованиях живейшее участие и искренне хотел отменить крепостное право, однако ему мешали обстоятельства, преодолеть которые в то время было не под силу даже самодержавному монарху.

обращает внимание на тот факт, что вопреки распространенному мнению «раскол» между властью и обществом в России произошел не в эпоху Николая I, а при его преемниках. Несмотря на дискредитацию личности императора и его системы управления страной, репутация самодержавной власти не пострадала. Более того, «школа» бюрократической выучки Николая I дала его преемнику государственных деятелей со своей программой (типа братьев Милютиных), а также беспрекословных исполнителей царской воли (типа Виктора Панина).

По оценке некоторых современных исследователей, правление Николая I сопровождалось прямым продолжением консервативного курса конца александровского царствования. пишет: «Именно Александр I начал реакционный курс, а Николай I лишь продолжил начатое старшим братом». подчеркивает, что Николай твердо верил во всесилие государства, и что все проблемы можно решить при помощи одного лишь государства, увеличением числа чиновников, созданием новых министерств, ведомств, секретных комитетов. «Пытаясь во всем подражать Петру, он смотрел на государство как на инструмент, который способен изменять мир. Однако в отличие от своего великого предка Николай на самом деле вовсе не стремился к изменению окружающего мира. Ему было достаточно того, что бюрократический аппарат позволяет регулировать и держать под контролем жизнь общества». По мнению историка, Николай I верил, что государство само, без участия общества, способно организовать жизнь страны.

По словам , «трагедия императора Николая I в том, что на его царствование пришелся крупнейший разлом новой истории, как бы его ни называли: сменой феодально-крепостнического строя капиталистическим или традиционного общества индустриальным. Или промышленной революцией, или эпохой раскрепощения сословий».

По мнению же , государственный строй продолжал эволюционировать в сторону «правомерной монархии» благодаря тому, что самодержавие самоограничивалось законом и делало все возможное для развития правомерного бюрократического управления, действующего на основании закона. При Николае I сложилась правомерная бюрократическая монархия. Миронов подчеркивает и тот важный новый момент в политической жизни России первой половины XIX в., который состоял в ослаблении зависимости государя от дворянства. Этому способствовало восстание декабристов в 1825 г. Эта попытка переворота хотя и провалилась, но глубоко уязвила императора и способствовала тому, что он утратил к дворянству доверие и в своей политике старался опираться преимущественно на бюрократию. Понижение политического статуса дворянства, как считает Миронов, проявилось в том, что при Николае I были приняты меры по ограничению власти помещиков над крепостными, государство стало вмешиваться в отношения между ними в невиданном прежде масштабе. Вследствие освобождения императора от дворянской опеки и зависимости дворянство перестало быть правящим сословием, хотя осталось привилегированным сословием. В итоге Миронов делает вывод о трансформации сословной монархии в бюрократическую монархию.

6. Оценка крестьянской реформы 1861 г. в исторической науке

Официальные дворянские историки ( «Падение крепостного права в России», 1882; «Эпоха Великих реформ», 20 переизданий с 1883 по 1907 г.) рассматривали реформу как «великий освободительный акт», как результат распространения гуманистических идей. Основное внимание уделялось подготовке реформы, а не ее реализации. Кроме того, в работах дворянских историков господствующей была точка зрения о «классовом мире» в период подготовки и проведения реформы. По словам этих исследователей, помещики провели реформу вопреки своим выгодам. Крестьяне же были им благодарны. Так, увидел в Манифесте осуществление дум и чаяний народа. исходил из идеалистических представлений об определяющей роли «гуманно-прогрессивных идей» и государственной власти, вооруженной этими идеями, опирающейся на просвещенное, либеральное дворянство — бескорыстного защитника интересов крестьян. Крестьянство не учитывалось им как сила, влияющая на разработку реформы. А в 1891 году Ходский в работе «Земля и земледелец» сформулировал: реформа — это великий освободительный акт благородного и просвещенного российского дворянства во главе с Царем-Освободителем.

В конце XIX — начале XX века складывается и либеральная концепция. (1841—1911), (1860—1933) и другие приветствовали как отмену крепостного права, так и последующие реформы. Поражение в Крымской войне, считали они, выявило техническое отставание России от Запада и подорвало международный престиж страны.

В 1893 г. вышла научная работа (1862—1925) «Крестьянская реформа 1864 года в Царстве Польском». Корнилов размышлял о путях проведения реформы, анализируя причины успеха или неудачи, расстановку сил и мотивов, движущих этими силами. Он поставил вопрос о «материальных факторах» как предпосылке отмены крепостного права. Однако, раскрывая это понятие, полностью опустил наличие товарно-денежных отношений, буржуазных тенденций в экономике, а в оценке реформы — ее буржуазное содержание, как и буржуазный характер развития пореформенного аграрного строя. Корнилов не отрицал роли классовой борьбы и значения крестьянского движения в истории реформы. Но стержень этой классовой борьбы видел в столкновениях либерального и реакционного дворянства в Губернских комитетах, причем решающее влияние на разработку реформы государственной властью оказывало, по его мнению, либеральное дворянство. Реформа рассматривалась Корниловым уже не как независимый акт самодержавной власти, воспринявшей гуманные идеи времени, а как государственная необходимость и вместе с тем забота о «благосостоянии крестьян».

В более поздней своей работе — «Крестьянская реформа 1861 года» (1905) отметил, что интересы помещиков и крестьян столкнулись в ходе реформы. Причины реформы он видел в экономической отсталости России, проигравшей Крымскую войну. Для Корнилова связь 1861 и 1905 гг. была несомненна. Реформа 1861 г. «укрепила крестьянское землевладение и расшатала помещичье, подготовляя неизбежную будущую его экспроприацию путем экономического разорения помещичьих хозяйств; но при этом обусловила и нищету крестьянских хозяйств. Она подготовила образование в будущем демократической структуры поземельных отношений в России; она обусловила трудный и горестный путь для осуществления этого результата».

В 1911 году, к 50-летию реформы, вышло многотомное юбилейное издание «Великая реформа». Его редакторы (, , ) указывали на необходимость исследования причин отмены крепостного права, развития крепостной деревни и истории государственных крестьян в предреформенный период, крестьянских волнений накануне реформы, хода се реализации. Однако все эти вопросы остались фактически неизученными. Цель издания ограничивалась содействием «прогрессивной России в выработке сознательного отношения» к реформе «при помощи данных, добытых до сих пор русской наукой».

Марксистская историография начиная с К. Маркса и Ф. Энгельса указывала на то, что причины реформы кроются в поражении России в Крымской войне. К. Маркс в своей работе «Заметки о крестьянской реформе» подчеркивал, что помещик потерял власть над личностью крестьянина, но крестьянин все равно оказался в зависимости от своего прежнего помещика.

в 1890-е гг. говорил, что с реформы начался капитализм в России. Но в 1905—1907 гг. он уже делал упор на половинчатость реформы. В 1907—1917 гг. он сформулировал учение о революционной ситуации (низы не могут жить по-старому, верхи не хотят жить по-новому, обострение выше обычного нужды и бедствий народных масс). Исходя из этого тезиса, он говорил о реформе как побочном продукте революционной борьбы; о том, что хотя она и была прогрессивной, но носила классово ограниченный характер.

, выдвинувший в своей работе «Русская история в самом сжатом очерке» утверждение о том, что капитализм в России утвердился в конце XVIII — начале XIX века, оценивал реформу 1861 года как реакционную меру. Он считал, что наделение крестьян землей затормозило их пролетаризацию и, как следствие, отодвинуло социальную революцию.

("7") В 1930-х годах, в условиях критики школы , утверждается мнение, что реформа 1861 года являлась буржуазной реформой, с которой и начался капитализм в России. Вообще, советская предвоенная историография этой проблемы характеризуется отсутствием четкости в изложении различных видов крестьянского протеста, не имела единого понятийного аппарата. Больший упор делался на пропаганде, нежели на науке.

В конце 1930-х годов молодые историки и (Ярославский пединститут) начали изучать реализацию реформы и, в частности, обратились к исследованию уставных грамот.

После Великой Отечественной войны, в 1949 году, член-корреспондент АН СССР призвал начать усиленную разработку уставных грамот — по уездам и губерниям. В итоге в период с середины 1950-х до середины 1980-х гг. — появилось 216 работ. Начинается настоящий бум такого рода исследований в регионах.

в работах «Проведение в жизнь крестьянской реформы», «Отмена крепостного права в России» попытался комплексно проанализировать предпосылки, подготовку реформы, ее содержание, реализацию в различных районах страны и последствия реформы. Он обнаружил, что анализ уставных грамот проводился советскими исследователями по разным методикам, что приводило к несопоставимости результатов. В начале 1960-х гт. защитил кандидатскую диссертацию «Уставные грамоты как исторический источник», где предложил методику обработки этого вида источников с помощью ЭВМ. А в 1974 г. он же опубликовал докторскую диссертацию-монографию «Русская деревня в реформе 1861 года. Центрально-черноземный район».

Целый ряд работ по реализации реформы издал академик : «Московское дворянство и реформа 1861 года», «Сенаторские ревизии 1860—1870-х гг.» и главный труд — «Русская деревня на переломе (1861—1881)». Исследуя позицию дворянства и его влияние на подготовку реформы, пришел к заключению: «План, который с различными вариантами чертило поместное дворянство, оживает перед нами в законодательном тексте 19 февраля 1861 г.». Реформа рассматривалась историком как выражение интересов различных групп дворянства. В более поздней статье о ликвидации феодальной системы Дружинин так определяет соотношение феодальных и буржуазных принципов законодательства об отмене крепостного права: «Как известно, Положения 19 февраля 1861 г. были компромиссным сочетанием двух проектов реформы, отражавших основные борющиеся тенденции в недрах землевладельческого класса». Этот вывод подтверждается и в последующих работах ученого. В них отмечается также влияние отмены крепостного права на реформы государственных и удельных крестьян. Дружинин также подчеркивал глубокий социальный кризис, который вызвала реформа.

Несколько с других позиции оценивал реформу другой советский исследователь . Он считал, что товарно-денежные отношения в период кризиса феодально-крепостнической системы оказывали большое воздействие на положение не только помещичьих, но и крестьянских хозяйств: «Едва ли не самой важной особенностью социально-экономического развития деревни в эпоху разложения и кризиса феодально-крепостнической систе-80 мы в России являлось то, что основным производителем сельскохозяйственной продукции, носителем поступательно-прогрессивных сдвигов и наиболее рациональной в общественном масштабе формой организации сельскохозяйственного производства было крестьянское хозяйство». Это характерное для русской дореформенной деревни явление имело своим следствием, по мнению автора, ряд важных особенностей в историческом развитии нашей страны, которые проявились в крестьянской реформе, — оно делало невозможным безземельное освобождение крестьян. «По своей социально-экономической сущности, — пишет Ковальченко, — реформа 1861 г. представляла собой промежуточный вариант аграрных преобразований, с одной стороны, она сохраняла и расширяла основы для буржуазно-помещичьего («прусского») пути буржуазной аграрной эволюции, а с другой — сохранила крестьянское хозяйство как самостоятельную форму общественного производства, т. е. не устраняла основ для буржуазно-крестьянского («американского») пути аграрного развития, хотя и резко ограничила возможности такого развития. Короче говоря, реформа 1861 г. в целом была историческим компромиссом, отразившим собой особенности социально-экономического строя деревни предреформенной эпохи».

В годы перестройки начинается процесс переосмысления многих вопросов реформы. К 1990-м годам отечественная наука пришла со многими наработками. Был создан единый понятийный аппарат, плодотворно разрабатывались проблемы периодизации крестьянского движения, его социального состава. Было отметено понятие «вторая социальная революция» применительно к пореформенной деревне, поскольку был сделан вывод о том, что классовый антагонизм там только зарождался. В научный оборот был введен широкий пласт источников.

Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах:
1 2 3