Создатель крупнейшего в Европе зоологического парка вблизи Гамбурга, Карл Тагенбек, в последней трети прошлого столетия создает новые, антропо-зоологические экспозиции. И вскоре калмыки и индейцы, эскимосы и нубийцы, лапландцы и готентоты с домашней утварью и орудиями труда, разборными жилищами кочуют по столицам Европы, создавая своеобразные, временные музеи под открытым небом на их площадях.

Первым приближением этнографической экспозиции к музею под открытым небом следует признать выставку в Будапеште 1886 года, посвященную тысячелетию Венгрии. Тут экспонировалось целое село из 24 усадеб из различных регионов страны.

Окончательно экспозиция памятников деревянного зодчества, как форма, музейной деятельности, сложилась в конце XIX в. в странах Скандинавии. Этому способствовали значительное количество уникальных памятников деревянной архитектуры, многие из которых датировались XVI — XVII веками с одной стороны, а сäðóãîé — их расположение в труднодоступных регионах, вдали от культурных и туристических центров и маршрутов. В таких условиях памятники деревянной архитектуры были обречены. Однако в 70—90-е годы прошлого века в Швеции и Норвегии многие из них перевозились в частные архитектурные коллекции и музеи. Лингвист и этнограф Артур Хецелиус в 1873 году создает скандинавскую этнографическую коллекцию, а через семь лет на основе ее известный Северный музей. В нем имелась и коллекция памятников деревянного зодчества, которая начала реставрироваться на острове Дюгардэн в среде остатков форти­фикационных сооружений /остров окопов/. По-шведски это предместье называлось — Скансен. Через 11 лет, т. е. в 1091 году реставрация первой очереди была завершена и экспозиция предстала как самостоятельный, первый в мире музей под откры­тым небом, обретший всемирную известность и ставший символом своих многочисленных аналогов.

С конца XIX в. и до середины XX веков музеи-скансены триумфально шествовали по странам и континентам. Только таких музеев национального уровня в мире насчитываются свыше шестисот. Региональных, локальных и более мелкого масштаба скансенов лишь в Европе существует свыше двух с половиной тысяч. Если для Скандинавии музеи скансеновского типа были функционально оправданы, то их распространение, например, в Дании, Голландии, Германии, Франции, Англии, Польше, странах Прибалтики в начале — середине XX вв. можно рассматривать как проявление идей и культуры модерна, постмодернизма и авангардизма в музейном деле. Ибо в перечисленных странах имелись все условия для успешной музеефикации памятников на местах /in citu/. Зрелищность, свойственная модерну, подменяла муэейную функцию. Памятники архитектуры соседствуют с аттракционами, зоопарками, эстрадами и площадями для гуляний. Водяные мельницы ставятся среди цветущего луга, безбашенные кирхи надстраиваются, дабы обрести привычный образ. Музей-скансен выглядит сродни театру авангарда с определенной долей абсурда в сценарии и режиссуре. В последней присутствуют, в основном, только два научных принципа: этнографический /размещение памятников в соответствии с историко-этнографическим районированием страны/ и функционального соподчинения /размещение постройки в структуре двора, усадьбы, поселения/.

Изначально ясным и существенным изъяном скансеновской идеи являлось то, что памятник из раритета недвижимого превращался в движимый, т. е. отрывался от исторических и природных корней. Такой отрыв, по сути, сводит к нулю то огромное духовное, нравственное, эмоциональное значение, которое памятники имеют как объекты, неразрывно связанные с судьбами поколений людей в конкретной среде. Историческое чувство тяготения, любви к родным местам, "Малой Родине», словно аура исходит из памятников. В них образ Родины и святость отчизны. Памятник из чужой земли пробуждает чувства эстетические, ощущения общечеловеческих идеалов, но не волнует в сердце кровных чувств отчего порога, родной стороны.

Особенно это характерно для восприятия монументальных сооружений: сакральных, мемориальных. Подмена исторической среды превращает их в пасынков, наносит непоправимый ущерб ландшафту, застройке, которые формировались с их участием. Видимо по этому, теоретики строительства скансенов уже изначально одним из условий предусматривали наличие для создания музея под открытым небом среды, богатой историческими и природными памятниками, чтобы в какой-то мере компенсировать вышеобозначенный изъян. Так, видный исследователь деревянного зодчества В. Ушаков рекомендовал строить музеи под открытым небом на основе исторических поселений. Этого же принципа придерживались и на Западе, создавая музеи-фактории, музеи-ранчо, музеи-фермы и т. д.

К середине XX века в общественном сознании вызревает и формируется идея единства природной и культурной экологии, как высшей ценности пространства человеческого обитания. Главной идеей сбережения природно-исторической среды становится идея заповедности. Культурно-ландшафтная среда начинает пониматься как заповедники: экологический, антропологический, этнографический. Статичное созерцание памятника или музейного экспоната уступает место динамичному наблюдению исторического процесса эволюции традиции: как в обществе, так и в экологическом окружении. Реставрируются исторические поселения, кварталы городов и в их недрах возрождаются традиционные формы культуры: ремесла, промыслы. В бытие историко-экологической среды включаются духовные формы: обряды, ритуалы, традиционные театрализованные зрелища. Традиционные празднества и ярмарки становятся периодическими кульминационными проявлениями возрождаемых этнических чувств, и этнического самосознания. Заповедные историко-культурные территории превращаются в локальные экосистемы, главным содержанием бытия которых становится этнографизм, как основа для создания и развития условий существования и преемственности традиционных форм культуры.

Характеризованная система направлена на репродуцирование элементов традиционной культуры. Конкретные предметы /изделия ремесел, промыслов/ здесь не являются музейными экспонатами, хотя и имеют аутентичность, извлекаются из дедовских сундуков и кладовых. В этом принципиальное отличие от некоторых наших форм реализации идей "нового музееведения", когда предметы, ставшие фондовыми единицами музейных коллекций стремятся вовлечь в действующие сценарии или сделать «действующими» памятники /водяные, ветряные мельницы, кузницы и т. д./. Трудно с нравственной и научной точки зрения оправдать функциональное использование предмета, скажем, XVI — XVIII столетий. Но по отношению к предметам конца XIX — начала XX вв. многими считается приемлемым их применение для "наглядного показа в процессе работы".

Подобное явление объясняется тем, что многие из таких раритетов еще совсем недавно присутствовали в житейском обиходе. Более того, многим из них, например, традиционные ткацкие станки /кросны/; жернова, кузнечное оборудование обретают в некоторых регионах новую жизнь.

Создание белорусского скансена выпало на середину семидесятых годов, т. е. на начало последней четверти века. К этому времени в мировой практике идея перевозки памятников себя практически исчерпала. Но для Беларуси, как и для других стран восточной Европы, она оставалась актуальной по ряду причин.

Во-первых, существовала программа развития инфраструктуры сельского расселения, согласно которой из более чем двадцати тысяч сел, деревень и хуторов перспективными /сохраняющими право на бытие/ признавалась только треть, а в некоторых областях и менее.

Во-вторых, в соответствие с официальной аграрной политикой, а позднее, продовольственной программой сельские территории должны были развиваться как агропромышленные комплексы. Планомерно готовилась обширная реконструкция поселений на основе комплексных генеральных планов. Застройка обретала стандартность, модульность, технологичность, а вместе с ними полностью утрачивала традиционность, региональные и локальные черты, индивидуальность образа.

В-третьих, радикально менялся ландшафт, его лесные и водные пространства. Осушались болота, мелкие реки превращались в каналы. Среда обитания окончательно утрачивала вековой облик, естественные перспективы своей эволюции.

В-четвертых, культурно-просветительская инфраструктура опиралась на систему городов, крупных сельских поселений и связывающие их коммуникации, отдаленные уголки провинции становились недосягаемыми для культурно-туристических маршрутов. Ну, à в целом, становилось очевидным, что облик среды обитания менялся коренным образом, причем в сторону полной утраты историко-экологических черт и сохранить память о ней было возможно лишь средствами музеефикации, созданием резервата памятников народно-традиционного зодчества.

Постановление Правительства о создании Белорусского государственного музея народной архитектуры и быта было принято 9 декабря 1976 года. После длительных поисков был избран уникальный уголок окрестностей Минска. Это место, где сливаются воды легендарной Менки и игривой Птичи, богатое памятниками природы, истории и культуры. Главный из них, — городище IX-XIV вв. у слияния ручья Дуная и Менки близ деревни Городище. Созданная Министерством культуры Рабочая группа совместно с Академией наук приступили к разработке научных принципов и обоснований будущего музея, институт БелНИИградостроительства — к разработке ÒÝÎ. В результате, в основу был положен этнографический принцип, основывающийся на разработанном к этому моменту историко-этнографическом районировании, согласно которому в Беларуси выделялись регионы: Поозерье /Витебщина/, Поднепровье /Могилевщина и часть Гомельщины по лево­бережью Днепра/, Центральная Беларусь, Восточное и Западное Полесье, Понеманье. Регионы должны быть представлены в музее фрагментами характерных типов сельских поселений. Отдельно планировалось создание секторов «Местечко" и "Уникальные памятники».

Научная концепция музея была принята без каких-либо возражений, а вот проектная вызвала дискуссию, затянувшуюся более чем на десять лет. Суть споров крылась в определении отношения собственно музея к ландшафту, поселениям и местным памятникам. Проекты БелНИИПградостроительства, Минскпроекта и самой Рабочей группы придерживались чисто скансеновских идей. Окружающей среде отводилась подчиненная роль: предлагался снос деревни Строчицы /поселение, непосредственно контактирующее с экспозицией/, подсыпки поймы Птичи, создание искусственных холмов, ликвидация естественной растительности и т. д. Проекты Белорусского реставрационно-проектного института опирались на идеи создания ландшфтно-этнографического заповедника и в конечном итоге были приняты к осуществлению /1988 г./ Â 1993 году была закончена разработка научного обоснования Государственного ландшафтно-этнографического заповедника "Менка", в котором принципы развития музея на основе сохранения ландшафтно-культурной среды была окончательно закреплены. /Экологическая комиссия АН Беларуси, Белгосуниверситет, институтом "Белгипролес", "Белгипроводхоз», БелНВЦзем и др./. В результате проектных разработок собственно экспозиционная территория музея определилась в размере около 750 га, заповедная и охранных зон /проект разработан Белорусским реставрационно-проектным институтом в 1992 году/ — около 3 тысяч га.

Частично отстроенный сектор «Центральная Беларусь" был в 1987 году открыт для посетителей. К настоящему времени фрагментарно воссозданы сектора "Поозерье", "Поднепровье", всего в эксплуатации и в различных стадиях реставрации находятся 40 памятников народного зодчества /церкви, народная школа, общинный амбар, корчма, ветряные мельницы, сельские усадьбы, гумна, кузница и др./. Это приблизительно шестая часть того, что предусмотрено научным проектом экспозиции вцелом. Отведенная по государственному Акту территория составляет 154 га. плодородных земель по левому берегу Птичи. Начата реализация проекта озеленения /Белорусский технологический институт, 1990/. Прогнозами ТЭО и Постановлениями Правительства весь музейный комплекс из более чем 250 памятников и около 50 тыс. этнографических экспонатов в 1995 году должен был быть окончательно завершен. Но перемены нынешнего бытия и некоторые иные причины отодвинули этот срок...

Уже изначально было очевидно, что реставрация запланированного количества памятников и объемы реставрационно-фондовых работ требовали первоочередного создания производственно-реставрационного сектора и инженерного обеспечения территории. Но ситуация сложилась так, что в 1982 году началась перевозка первых памятников, их реставрация и строительство временных производственных помещений, которые впоследствии /пилорама, столярный цех/ несколько складских и пара служебно-бытовых сооружений/ и стали тем, что составляет нынешнюю производственно-реставрационную базу музея. Необходимый же производственный, научно-реставрационный комплекс в 1991 году был спроектирован Белпроектом под названием: социально-культурный центр с коммунальной зоной. Он включает блоки административно-научных, реставрационно-фондовых и производственно-технологических блоков, пожарное депо, склады и т. д. Об объеме комплекса можно судить хотя бы по тому, что его главный фасад вдоль дороги Озерцо — Городище, имеет протяженность около 300 метров. Ныне совершенно очевидно, что у государства или спонсоров на скорую реализацию данного проекта средства вряд ли когда-нибудь найдутся. Тем не менее, в музеях в Киеве и Риге аналогичные комплексы существуют, правда, значительно меньших масштабах. Ныне расположенные производственные сооружения музея не имеют перспектив развития, т. к. про­тиворечат идее заповедности природно-ландшафтной среды.

Не лучшим образом выглядит и ситуация с инженерным обеспечением территории. Уже несколько лет институтом Белпроект разрабатывается сводный проект инженерных сетей, ныне замороженный из-за отсутствия средств. Перспективы на его реализации из-за чрезвычайно - высокой стоимости и вовсе выглядят непредсказуемыми. А это значит, что невозможно вести речь о строительстве первостепенных объектов, таких, как пождепо, решать приспособление памятников /под пункт питания /действующая корчма/, под выставочные и служебные нужды и т. д./.

Правительственными Постановлениями 1976 и 1977 годов для строящегося музея, как объекта государственного, был определен и постоянный государственный подрядчик: НПО «Белреставрация». И справедливости ради, необходимо отметить, что именно "Белреставрация" с 1982 по 1989 годы перевезла и в какой-то степени реставрировала 37 памятников. С ликвидацией этого объединения и созданием главка по реставрации при Министерстве культуры реставрационные работы на территории музея практически прекратились. Последние семь лет здесь выполняются лишь ремонтные и доводочные работы /по крышам, столярке, внутреннему оборудованию/. А ведь речь идет о музее, где реставрационные работы, — важнейшая и неотъемлемая часть его существования. Музей-скансен — это лаборатория выявления, изучения и реализации глубоких исторических черт и приемов зодчества, как искусства. Материалы, конструкции, пропорции, формы, выполненные в памятнике — это летопись строительно-художественной культуры и ее эволю­ции. Облик памятника деревянного зодчества формируется множественными деталями, нюансами, тонкостями. Здесь важно всё: и размеры, и способ обработки бревна, и ширина доски, и естественная, натуральная пластика конструкций, их неровности, фактура, и живописность разновеликих остатков бревен в угловых сопряжениях /врубках/, и способ привязки кулей соломы в крыше и многое другое, благодаря чему две, на первый взгляд, одинаковые хаты все-таки, по-своему индивидуальны и неповторимы. Архитектурно-конструктивные особенности памятника должны быть тщательно изучены в ходе комплексных научных изысканий /стадия проекта/, заложены в проекте и неукоснительно выполнены в натуре профессиональными реставраторами под надзором научного руководителя объекта. С роспуском «Белреставрации" эта сторона деятельности музея практически остановилась, прекратилось и научное руководство /авторский надзор/ производством работ.

Острой проблемой на нынешнем этапе является и проблема создания заповедника в границах экспозиционной и охранных зон музея. Ценный ландшафт, привлекательность пригородной территории вблизи Волковического водохранилища — причина несговорчивости местных властей, руководителей хозяйств, земельных собственников, которые видят в заповеднике посягательство на свои меркантильные интересы. В силуэт исторических ландшафтов внедряются фасады стальных ангаров, трубы местных полукустарных предприятий, котеджей, особняков. Все это сопровождается захламлением и засорением пойм, тальвегов и балок, опушек редколесья. И законных рычагов воспрепятствовать всему этому нет, ибо ни охранные зоны, ни научное обоснование заповедника так и не были представлены в соответствующем порядке на утверждение Правительства и подготовку соответствующего Постановления. Между тем очевидно, что реализация для белорусского скансена идеи ландшафтно-этнографического заповедника, -- это путь в XXI век. Это путь к реанимации пригородной инфраструктуры, её ландщафтно-гидрологических, почвенно-дендрологических объектов, поселений /Строчица, Городище, Озерцо, Волчковичи/, дорог, культурно-соци­альной сферы /сакральных объектов, церквей, объектов воспитания и образования, зон отдыха и т. д. С дистанции в двадцать лет по-иному воспринимаются и некоторые положения научной концепции белорусского скансена. Мы не зря отметили, что принятие её прошло как-то незаметно, как бы само собой. А между тем решение научной проблемы историко-этнографического районирования Беларуси имеет длительную историю и неоднозначные ответы. Сектора-регионы, отраженные в структурах аналогичных музеев, это, как правило, исторические провинции конкретных стран: Дзукия, Аукштайтия, Судов, Жемойтия в Литве; Латгале, Земгале, Видземе, Курземе — в Латвии, Слобожанщина, Подолье, Полесье, Карпаты на Украине, и т. д. Если взять историю Беларуси за последнее тысячелетие, то мы найдем известия о таких регионах, как Гуровская земля, Полоцкая земля, Берестейская земля, Случчина, Пинщина /XII — XVI вв./. Полесье, Белая Русь /Подвинье и Верхнее Поднепровье/, Черная Русь, Литва / XVIII —XVI вв./. В XIX — начале XX веков известны были Полесье, в том числе Мозырьское и Туровское, Пинское, Случчина, Виленщина, Могилевщина. С научной точки зрения очевидно, что исторически культурно-этнографическое пространство Беларуси делится на восточную, западную, южную и северную провинции. Но научные параметры не отражаются в самосознании, в ощущении принадлежности к краю, земле, местности. Полешуки, например, осознают принадлежность к природно - ландшафтному региону Полесья, для жителей Поозерья или Поднепровья это половчина, витебщина, могилевщина. Здесь первостепенную роль играет фактор, определяющий исторический процесс развития культурно-бытовых особенностей и те исторические центры, вокруг которого шло формирование провинций и земель. А такими центрами являлись древние города. В свете высказанного деление Беларуси на Поозерье, Поднепровье, Центральную Беларусь является чисто научным изыском. Тем более, что большинство лингвистических и историко-этнографичсских приз­наков не вписываются в данную схему, а имеют свои регионы и ареалы /три основных языковых диалекта, основные типы дворовой застройки, многочисленные локальные вариации народного костюма, ритуалы, обряды, поверья и т. д./. Дискуссионность обозначенной проблемы подтверждается и тем, что на протяжении 60-х — 80-х годов выдвигались четыре версии историко-этнографического районирования Беларуси: три региона /северный, южный, и западный/ по Л. Молчановой и З. Соболенко/, вышеназванных шесть по В. Титову, четыре /Подвинье, Поднепровье, Поприпятье, Понеманье/ по М. Пилипенко.

Ныне проекты ликвидации бесперспективных поселений и укрупнения сохраняемых, равно как и агротехническая перекройка ландшафта в масштабах республики отошли в прошлое. Неактуальными становятся и идеи централизации культурно-образовательной инфраструктуры. Наоборот, возрождение духовности в общественном сознании оживляет культурную жизнь провинции и её уголков. Здесь и церковь, и местные краеведческие и школьные музеи и т. д. Основа такого возрождения в восстанов­лении ценности труда на земле, отчего дома, усадьбы, собственности. В такой ситуации перевозка сакральных /культовых/, монументальных и мемориальных /усадьбы, часовни и др./ памятников неактуальна. Необходимо способствовать их реставрации на местах и таким образом, созданию заповедных территорий в провинции. Неактуальна ныне и перевозка объектов исторической застройки, сел, местечек и предместий городов. Ныне специалистами разрабатывается концепция сохранения исторических сельских поселений Беларуси. И, наоборот, актуальными для музея могли бы стать реконструкции памятников деревянного зодчества, утраченных, но известных по научным источникам /церкви, часовни, фальварки, фрагменты усадеб/.

Такой же принцип необходимо применить и к воссозданию некоторых характеристик типов усадеб /крытый двор, двор-курень и др./. Использование метода исторических реконструкций оправ­дано и потому, что памятники традиционных усадеб, жилища XIX — начала XX вв. имеют значительные искажения первоначального облика: нарушены соотношения объемов, искажены пропорции проемов /окно, двери/ и т. д. Наиболее сильно такие искажения наблюдаются в жилых постройках, где планировочные габариты, высота стен, потолка, уклоны крыши, конструкции в большинстве не адекватны тем, что имели место сто лет назад. Ó÷èòûâàÿ, что к настоящему времени застройка экспозиции составляет 20% от окончательной, высказанные замечания можно бы было учесть и внести определенные коррективы.

В отношении научно-фондовой работы музея логично предполагать, что основным направлением здесь должна быть работа по выявлению, фиксации и систематизации памятников народного зодчества. Здесь должна создаваться образцовая научная атрибуция, сводный учетный банк данных, каталоги и т. д. Историко-этнографических и краеведческих музеев насчитывается в республики около двухсот. А музей народной архитектуры — один. И изучение памятников, их популяризация должны быть основным приоритетом деятельности.

В успешной реализации любых начинаний и идей конкретную и решающую роль играют кадры, специалисты, в данном случае — музейщики. Сложность кадровой проблемы музея-скансена в том, что в его недрах должны со временем сформироваться специалисты, глубоко владеющие знаниями традиционной материальной культуры и этнографии, архитекторы, специализированные в области изучения и реставрации памятников, дендрологи-ландшафтники, владеющие вопросами эаповедного содержания среды. И сформироваться такие специалисты должны именно в музейной среде, в среде его ландшафта и памятников. Отсюда необходимость создания условий, стимулирующих сохранение специалистов и сводящих до минимума текучесть кадров. Штатная структура музея должна отвечать его структуре экспозиционной. В музеях такого профиля во главе экспозиционных отделов и секторов находятся архитекторы. И это оправдано, ибо не любая историческая постройка, имеющая научную и этнографическую ценность, может быть объектом архитектурной экспозиции. Помимо этнографических, она должна иметь и ряд художественно-эстетических ценностей, позволяющих с музейным ландшафтом и объектами создавать сгармонизированный ансамбль, композиционно целостную структуру. Мартин Хайдеггер говорил: «красота — есть бытие истины в несокрытой форме». Проблемы истины в экспозиции памятников, эстетики должен решать архитектор, и музее народной архитек­туры и быта Украины заведовавшие экспозиционными секторами архитекторы, спустя двадцать лет работы стали крупнейшими специалистами в республике по Полесью, Карпатам, Подолью. То же характерно и для музеев Прибалтики.

К сожалению, в год двадцатилетия скансена Беларуси в его коллективе нет ни одного специалиста, который стоял бы у истоков его создания. Ныне это сотрудники со стажем 5—8, максимум 10 лет. Самый низкий показатель в контингенте научных работников, максимальный — у администрации. Тем не менее, за двадцатилетие через музей прошло так и не закрепившись в нем корнями девятнадцать аспирантов академических и ведомственных институтов, восемь из которых обрели ученые степени.

Оче­видно, что ныне музей не может развиваться, опираясь на концепции двадцатилетней давности, которые, в свою очередь, строились на теориях конца XIX — середины XX веков. Уже сейчас требуется их обновление по ходу дальнейшего строительства экспозиции. Все чаще перевозятся памятники, не предусмотренные научным проектом экспозиции /темпланом/. Так, ждут своей реставрации перевезенные сюда фрагменты застройки XI — ХIII стст. с Минского замчища, железнодорожная станция 1872 г. Создается новый экспозиционный сектор из памятников традиционно-исторической деревянной застройки Минска /перевезено пять объектов/. Между тем, сохранение памятников деревянной архитектуры Минска, — всецело проблемы города. Ибо деревянные постройки являют ценность только в комплексе, ансамбле, как историчес­кое предместье, среда. Выдернутые поодиночке, они не только утрачивают архитектурную ценность, но и способствуют окончательной утрате среды.

Над проектными разработками музея в разное время трудились архитекторы: Ю. Шпит, В. Парсаданов, Н. Прокалей, С. Сергачев /ТЭО/; Л. Левин, В.Градов /Генеральный план/; В. Калнин /обоснование научно-проектных решений/, автор этих строк /архитектурно-планировочное решение/, А. Сардаров /музейные дороги/, Ю. Чантурия /памятники деревянной городской застройки/; А. Гавриков /социально-культурный центр/; В. Зеленкевич, Т. Судзиловская /проекты отдельных памятников/ и другие. В рецензировании и обсуждении проектов участвовали С. Богласов, А. Аникин, А. Гречин, Я. Линевич, О. Лодыгина, Б. Трацевский, В. Бугаенко, В. Некрашевич. Разработкой научной концепции руководили член-корреспонденты АН Бондарчик и С. Марцелов. Под руководством доктора биологических наук, профессора В. Антипова выполнен проект озеленения музея. Памятники истории и культуры территории музея исследовали ученые Л.Поболь, В.Штыхов, В.Заяц. Научное обоснование создания ландшафтно-этнографического заповедника «Менка» рецензировалось Экологической Комиссией АН Беларуси под руководством академиков И. Лиштвана и И.Парфенова. В обсуждении музейных проблем принимали участие известный исследователь скансенов В.Шмелев, архитектор З. Гудченко из Украины, знакомились с муэеем В. Ушаков, специалисты из Санкт-Петербурга, Москвы, Архангельска, Новгорода, Львова, Румшишкеса, Риги, Тобольска, Новосибирска, Варшавы, Кракова, Стокгольма, Нью-Йорка. Декларативные возгласы о святости наследия не в состоянии спасти это наследие от обветшания и разрушения, а заповедную землю от запустения и заброшенности. Пристальный взгляд на скансен Беларуси со сторони государства и общества может стать побуждающим сигналом, призывом идти дальше, в грядущий век, в будущее.

Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах:
1 2 3 4 5 6 7