На правах рукописи

ПРОБЛЕМА ФОРМИРОВАНИЯ ПЕРЕВОДЧЕСКИХ НОРМ В ЖАНРЕ БАЛЛАДЫ (НА МАТЕРИАЛЕ ПЕРЕВОДОВ В. А. ЖУКОВСКОГО

АНГЛО-ШОТЛАНДСКИХ БАЛЛАД)

Специальность 10.01.03 – литература народов стран зарубежья

(английская)

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени

кандидата филологических наук

Москва – 2011

Работа выполнена на кафедре теории и практики перевода Института филологии и истории Российского государственного гуманитарного университета

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор

Наталья Игоревна Рейнгольд

Научный консультант: доктор филологических наук, профессор

Юрий Владимирович Манн

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Татьяна Дмитриевна Венедиктова

кандидат филологических наук, доцент

Екатерина Евгеньевна Дмитриева

Ведущая организация: Московский государственный

педагогический университет

Защита диссертации состоится «27» октября 2011 г. на заседании совета по защите докторских и кандидатских диссертаций Д 212.198.04 при Российском государственном гуманитарном университете по адресу: ГСП-3, 125993 Москва, Миусская пл.,.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Российского государственного гуманитарного университета

Автореферат разослан: «24» сентября 2011 г.

Ученый секретарь совета,

кандидат филологических наук, доцент

Общая характеристика работы

В истории русской литературы XIX века творчество принадлежит к наиболее сложным и противоречивым явлениям. Об этом свидетельствуют не снижающийся интерес исследователей к творчеству поэта-переводчика, появление новых публикаций и монографий, авторы которых уточняют факты биографии поэта на основе архивных данных; открывают новые грани его творчества, стремясь более точно определить роль Жуковского в историко-литературном процессе. Знаменательными событиями стали выход фундаментальной монографии «В мире Жуковского» (2006) и публикация учеными Томского государственного университета Полного собрания сочинений и писем в 20 томах, начатого в 1999 году и сегодня насчитывающего 8 вышедших из печати томов. Первое комментированное издание сочинений поэта открывает «новое и наконец доведенное до полноты знание об его многостороннем творческом наследии»[1].

На первый взгляд, в «многостороннем творческом наследии» Жуковского баллады – едва ли не самый изученный пласт. Первооткрыватель жанра в русской поэзии, Жуковский выдвинул балладу в центр литературной системы, причем сделал это посредством преимущественно переводов и переложений немецких и английских авторов (из 39 баллад лишь 5 были оригинальными творениями поэта). Однако, если приглядеться, то оказывается, в работах обзорного характера облик поэта-переводчика как-то теряется на фоне обобщенных выводов о его наследии в жанре баллады, тогда как в частных исследованиях переводов образ Жуковского-переводчика порой подменяет собой изучение его баллад как единой системы, в которой переводы неразрывно связаны с оригинальными творческими поисками в данном жанре. Если переводы баллад из немецких авторов (прежде всего, Шиллера) изучены достаточно полно, то в исследовании переводов английских и шотландских баллад сохраняется много белых пятен; рецепция жанра баллады в творчестве Жуковского остается, по сути, открытым вопросом. Кроме того, переводы Жуковского часто оценивают в свете нормативных суждений о переводе как «вольной» или «точной» передаче подлинника, что заведомо сужает представление о многогранности переводческих решений и стратегии Жуковского в отношении переводимых им произведений. В этой связи автор данного исследования отмечает давно назревшую необходимость в целостном исследовании рецепции англо-шотландской баллады в творчестве , наряду с детальным и систематическим анализом переводов английских и шотландских баллад. Таким образом, актуальность настоящего диссертационного исследования обусловлена потребностью восполнить существующие пробелы в изучении жанра англо-шотландской баллады в поэтической системе Жуковского на основе недавних текстологических разысканий ученых Томского университета.

Выявить многообразие переводческих решений Жуковского-переводчика предлагается посредством использования так называемого дескриптивного подхода (Г. Тури) и его ключевой категории «переводческая норма», понимаемой как подвижная, исторически меняющаяся и социокультурно обусловленная система, которая формирует стратегию переводчика и его отношение к подлиннику. В отношении переводов баллад Жуковского такой подход представляется перспективным, поскольку позволяет не только представить систему переводческих норм как динамичную изменчивую систему, но и прояснить стратегию поэта-переводчика по освоению «чужого» материала и его перекодированию в соответствии со «своими» эстетическими воззрениями.

Таким образом, цель настоящего исследования – выявить и систематизировать переводческие нормы, разработанные , на материале его переводов англо-шотландских баллад; определить их роль в становлении и развитии переводческой мысли в России и жанра баллады в русской литературе первой трети XIX века. Научная новизна работы заключается в применении к вышеназванной теме дескриптивного подхода (Г. Тури) и теории литературной полисистемы (И. Зохар), которые, будучи признанными иностранным академическим сообществом, пока не получили освещения в отечественной науке.

Центральным объектом диссертационного исследования становится реконструкция процесса перевода и редактирования переводов англо-шотландских баллад , которая осуществляется посредством последовательного анализа целевых текстов в сравнении с оригиналами, а также определения там, где возможно, источников баллад и способа (прямого или опосредованного) перевода. В качестве предмета работы выступают переводы англо-шотландских баллад Жуковского, рассмотренные в трех аспектах. Во-первых, необходимо представить воззрения Жуковского на перевод и сопоставить их с практическим материалом переводов баллад. Во-вторых, следует выявить переводческие нормы, применяемые Жуковским в переводах английских и шотландских баллад. И, в-третьих, принципиально важное значение придается определению значимости переводческих норм Жуковского в становлении и развитии жанра баллады как в контексте творчества Жуковского, так и в истории русской литературы в целом.

В соответствии с поставленной целью формулируются следующие задачи:

1. рассмотреть истоки и развитие жанра англо-шотландской баллады, восприятие его в русской литературной системе и влияние на становление балладного жанра в России (в том числе посредством переводов, переделок и заимствований);

2. выявить систему переводческих норм, сложившуюся к моменту первых переводов Жуковского, сопоставить ее с переводческими нормами поэта-переводчика, для того, чтобы определить степень преемственности и новаторства Жуковского-переводчика в контексте развития перевода в России;

3. провести сопоставительный анализ корпуса переводов англо-шотландских баллад Жуковского, выявить, описать и систематизировать переводческие нормы; попытаться установить источники, к которым обращался поэт в процессе перевода, а также способ перевода (прямой или опосредованный);

4. осмыслить место и значение англо-шотландских переводных баллад Жуковского в творчестве поэта, в развитии русского перевода и в эволюции жанра баллады.

Для решения поставленных задач используются следующие источники: тексты баллад и их редакции, представленные в Полном собрании сочинений и писем (Т.3. Баллады); прижизненные издания оригинальных английских и шотландских баллад Р. Саути, В. Скотта, Т. Кэмпбелла, О. Голдсмита и Д. Маллета; критические статьи и письма Жуковского и его современников, в которых упоминаются те или иные аспекты переводческой деятельности поэта-переводчика, прежде всего, в связи с жанром баллады. В качестве материалов исследования в работе выступают конспекты, наброски и черновики библиотеки Жуковского, собранные учеными Томского университета.

Методология исследования опирается на комплексный подход, сочетающий принципы историко-функционального, сравнительно-типологического и сравнительно-исторического методов, который применяется с целью сопоставления переводов с подлинником и рассмотрения их функционирования в историко-литературном контексте. Теоретической базой исследования служат труды ученых, изучающих творчество в жанре баллады (, , И. Виницкого, М. Каца и др.); дескриптивный, или историко-функциональный, подход в переводоведении (Г. Тури, И. Эвен-Зохара); типология способов поэтического перевода (А. Лефевра), а также труды виднейших ученых по истории литературы и литературоведению (, и др.).

На защиту выносятся следующие положения:

1)  Дескриптивный, или историко-функциональный, анализ корпуса переводов английских и шотландских баллад , в сочетании с типологией поэтического перевода, позволяет создать более полное и точное представление о переводах Жуковского как о динамичной системе переводческих стратегий.

2)  Анализ исторически подвижных и многосложных переводческих норм проливает свет на противоречивую концепцию перевода в осмыслении Жуковского, которая отражает как классицистическое понимание «приятного» перевода и мысль о «соперничестве» перевода с оригиналом по воссозданию объективного идеала, так и пришедшее в эпоху сентиментализма стремление передать индивидуальность переводимого автора и присущий данному произведению «дух».

3)  Переводческие нормы, сложившиеся к моменту дебюта Жуковского-переводчика, преломляются в субъективном восприятии поэта в качественно новый взгляд на перевод, когда исходный текст становится отправной точкой для создания собственной интерпретации, или версии, подлинника.

4)  Реконструкция процесса перевода английских и шотландских баллад позволяет уточнить представление о том, как именно Жуковский перерабатывает балладный канон и актуализирует сюжетообразующие элементы поэтики жанра (пространственно-временную организацию, композицию, динамизм, напряженность повествования, элементы чудесного и т. д.). Переводчик «перекраивает» оригинальные баллады, добавляя собственные лирические отступления, вставные новеллы, пейзажные зарисовки, сюжетные повороты, окрашивая исходный текст в тона собственной «интерпретации» (с помощью введения элегических мотивов, сгущения драматизма, ретуширования местного колорита, доместикации, усиления дидактизма и др.).

5)  Выявление и систематизация переводческих норм Жуковского в жанре англо-шотландской баллады показывают ограниченность дихотомичного представления о переводе с позиций «вольность» или «точность» как не отражающего всего многообразия переводческих решений поэта-переводчика.

6)  До Жуковского рецепция англо-шотландской баллады в русской литературе носит спорадический характер, а баллада (в силу преобладания опосредованного перевода и литературных обработок без указания подлинника) не осмысляется как отличный от других жанр. Именно баллады Жуковского задают вектор развитию нового жанра на русской почве, а сам переводчик становится «законодателем» переводческих норм по освоению этого жанра в русской полисистеме (например, перевод баллад трехсложниками).

7)  Переводческие нормы, вырабатываемые в процессе перевода англо-шотландских баллад, активно формируют ядро национальной литературы, о чем, в частности, свидетельствуют рецепция и бытование баллад Жуковского в литературной среде, а также использование мотивов баллад Жуковского в творчестве современников и поэтов последующих поколений.

Теоретическая значимость работы определяется выявлением и систематизацией переводческих норм Жуковского в контексте жанра баллады, уточнением типологии переводов Жуковского, рассмотрением вопроса рецепции англо-шотландской баллады в его творчестве и в русской литературной системе в целом. Практическая значимость исследования заключается в возможности использовать материалы и выводы работы в преподавании курсов по истории перевода и русской литературы XIX века, при разработке программ спецкурсов и спецсеминаров, посвященных изучению жанра баллады, русско-английских связей и творчества Жуковского.

Апробация диссертационного исследования осуществлена в 3 публикациях, излагающих основные положения работы; в докладах на заседаниях кафедры теории и практики перевода Российского государственного гуманитарного университета и выступлении на XXXVI Международной филологической конференции (СПбГУ, 2007).

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы, включающего 267 наименований на русском и иностранных языках.

Основное содержание работы

Во Введении обосновывается тема диссертации, определяются ее актуальность и новизна, формулируются цель и задачи проводимого исследования. Здесь же рассматривается существующая научная литература, посвященная изучению переводческой деятельности и его наследия в жанре баллады; дана оценка степени ее изученности. Определяются методологические позиции и практическая значимость работы, упоминаются апробация положений диссертации, ее структура и используемые источники.

В первой главе «Переводы : к вопросу о переосмыслении наследия Жуковского-переводчика», состоящей из трех параграфов, на фоне обзора литературы о Жуковском-переводчике предпринята попытка переосмыслить его переводческое наследие, обозначить те актуальные вопросы и проблемы, которые остаются не проясненными в рамках исследования переводов Жуковского. Здесь же предлагаются новые методологические способы решения обозначенных проблем: дескриптивный, или историко-функциональный, подход и типология способов поэтического перевода; обосновывается их научная перспективность.

Первый параграф «Восприятие переводов в отечественной и зарубежной науке» представляет собой анализ научной литературы, посвященной изучению наследия поэта-переводчика. Подчеркнуто стремление большинства исследователей (включая современников поэта) уловить единую сущность переводов Жуковского, обозначить тот переводческий оселок, которому поэт следовал всю жизнь; отмечено, что такой подход часто порождает противоречивые трактовки. В результате, представление о личности Жуковского-переводчика словно «балансирует» между двумя полюсами: с одной стороны, восхищением критиков перед умением поэта принимать чуть ли не любые «лики» и «прятаться» за переводимыми авторами (), а с другой, – признанием способности Жуковского создавать такие переводы, в которых его мастерство переводчика затмевает потенциал оригинального произведения (, К. и У. Обер). Особо подчеркнута значимость эволюционного подхода в исследованиях и – ученых, которые стремились определить место переводов Жуковского в истории русско-европейских литературных связей и истории русского поэтического перевода. Вместе с тем, стремление синхронизировать развитие принципов перевода у Жуковского и общую историческую эволюцию взглядов на перевод приводит к тому, что переводы Жуковского предстают как линейное движение от «вольного» перевода к более «точному» воспроизведению оригинала (); последнее, по нашему мнению, придает некую «заданность» толкованию переводческих принципов поэта, обусловленную принадлежностью целевого текста к тому или иному периоду творчества поэта-переводчика. Точку зрения о поступательном движении Жуковского к более «точному» переводу разделяют и исследователи балладного наследия поэта-переводчика, которые объясняют эту особенность исключительно эволюцией жанра баллады. Так, , полагают, что в ходе развития баллада претерпевает изменения – лиризм и психологизация уступают место эпическим элементам. В то же время, даже самые поздние переводы баллад Жуковского исследователи определяют как «вольные», что вносит диссонанс в стройную концепцию эволюции переводческих принципов .

Остается непроясненным главный вопрос: к каким переводческим принципам прибегал переводчик в каждом конкретном случае? чем обусловлены его переводческие решения и как они складывались на протяжении всей переводческой деятельности Жуковского? В этой связи отмечается перспективность дескриптивного, или историко-функционального, подхода Г. Тури, а также теории литературных полисистем И. Зохара, которые подробно обсуждаются во втором параграфе исследования «Анализ перевода с использованием дескриптивного (историко-функционального) подхода в переводоведении». Сторонники дескриптивного подхода рассматривают перевод как часть комплексной и динамичной литературной «полисистемы»; по их мнению, в определенный исторический период перевод способен выступить в роли важного источника нововведений и изменений и даже формировать ядро национальной литературы. Будучи подвижной, литературная система меняется с течением времени, а вместе с этим пересмотру подвергаются и статус переводов, и доминирующие переводческие принципы. Характерно, что последователи дескриптивного подхода особо подчеркивают приоритетность текста перевода: в противовес лингвистическим теориям перевода, ориентированным на исходный текст и требующим эквивалентности перевода, здесь используется понятие переводческой нормы, понимаемой как решения, регулярно принимаемые переводчиком в данном историко-культурном контексте, которые балансируют между объективными правилами и субъективным пониманием перевода («идиосинкразиями»). Решения эти подразделяются на «первичную» норму, обусловливающую ориентацию переводчика на нормы исходного текста (адекватный перевод), либо на нормы принимающей культуры (приемлемый перевод); «предварительные» нормы, определяющие стратегию переводчика при выборе оригинала (автор, жанр, конкретный текст) и способа перевода (прямой или опосредованный), и «операционные» нормы, влияющие на принятие переводческих решений в ходе непосредственно процесса перевода (в частности, «матричные» нормы отвечают за распределение языкового материала в переводе и обусловливают степень его полноты, а «текстуально-лингвистические» нормы воздействуют на отбор языковых средств при переводе и формируют его содержание).

По нашему мнению, дескриптивный анализ переводов позволяет выявить и описать переводческие нормы , установить степень преемственности и новаторства переводчика относительно существовавших «объективных норм», а также меру воздействия его переводческой деятельности на последующие поколения переводчиков. При этом принципиальная установка на множественность переводческих решений, очевидно, снимает привычную дихотомию «точный/вольный» перевод и дает возможность продемонстрировать переводческие нормы Жуковского во всем их динамичном многообразии. В работе обосновывается генетическая и типологическая связь дескриптивного переводоведения и теории литературной полисистемы с отечественной литературоведческой традицией – с теорией литературной эволюции , динамизмом культурной системы и эволюционным подходом применительно к истории перевода ().

В третьем параграфе «Типология способов поэтического перевода: к вопросу об анализе стихотворных переводов» отмечается давно назревшая необходимость в типологии поэтического перевода, который не вписывается в узкие рамки «вольного» или «точного» перевода. За основу взята типология поэтического перевода, предложенная переводоведом Андре Лефевром в работе «Перевод поэзии: семь стратегий и один замысел»[2]. Ученый исходит из того, что каждое стихотворение суть уникальное творение, которое по-своему формулирует поэтическую тему, творчески перерабатывая традицию, а потому перевод поэзии есть, по сути, «пере-перевод». Лефевр выделяет семь способов перевода поэзии – «фонемный», «буквальный», «метрический», «прозаический», «рифмованный» и «перевод белым стихом», которые отличаются стремлением переводчика передать один компонент подлинника при общем соблюдении его «темы». Седьмым способом перевода является «интерпретация» и две ее разновидности – «вариация на тему», изменяющая структуру и форму подлинника, и «подражание», которому оригинал служит отправной точкой для создания оригинальной трактовки темы и мотивов. А. Лефевр предлагает методологию анализа поэтического перевода, в которой учитываются не только лингвистическое наполнение оригинала и его коммуникативная функция, но и целостная структура целевого текста, состоящая как из формальных элементов (метр, ритмика, строфика и т. д.), так и из культурно-обусловленных элементов «времени, места, традиции».

В заключении раздела главы отмечено, что более нюансная типология Лефевра, в соединении с дескриптивным подходом Тури, представляется перспективной методологией при анализе переводных баллад Жуковского, поскольку позволяет по возможности полно изучить корпус переводных баллад вне узких рамок оценки переводческого наследия поэта как «вольного» или «точного» перевода.

Во второй главе диссертации «Жанр баллады в творчестве » рассматриваются вопросы поэтики и жанрового своеобразия англо-шотландской баллады, ее становления и развития, а также исследуется рецепция жанра в поэтической системе Жуковского и в литературной системе в целом. В первом параграфе «Поэтика и жанровое своеобразие баллады» освещаются различные определения жанра баллады, принятые в отечественном литературоведении (, , ); рассматриваются жанрообразующие признаки баллады. Баллада понимается как синтетический жанр, сочетающий в себе эпические, лирические и драматические элементы. Эпические элементы баллады прослеживаются в ярко выраженном событийно-повествовательном сюжете, который характеризуется одноконфликтностью и однособытийностью. Лирическое начало баллады связано с обилием эмоционально-напряженных моментов и общей атмосферой балладного повествования, отражающими «лирическое самосознание поэта»[3]. Драматическое начало баллады обеспечивает напряженность действия, остроту конфликта и зачастую трагическую развязку, которая стремительно приближается по мере разворачивания балладного действия. Отдельно рассматривается сюжетообразующая категория «чудесного» (): фантастические события в балладе протекают в строго определенное время (ночное время суток) и на фоне устойчивых балладных топосов (). Благодаря тому, что авторская позиция проецируется на «наивную» точку зрения героя, балладе присуща специфическая атмосфера таинственности и недосказанности. Для жанра характерны повторяющиеся, или «окаменевшие» эпитеты, устойчивые выражения-формулы (рефрены) и традиционные образы.

Второй параграф «Особенности развития англо-шотландской баллады (взаимосвязь народной и литературной баллады)» посвящен развитию жанра англо-шотландской народной баллады и его преобразованию в балладу литературную. Появившись в XIII—XIV веках, народная баллада корнями восходит к хороводу (У. Кер), танцу (У. Энтуистл), обрядовому действу, «героической песне» эпического типа (Ф. Гаммер, А. Фридман). Она считается продуктом коллективного (У. Энтуистл, Ф. Гаммер) или, напротив, индивидуального творчества (Л. Паунд, О. Джерулд). Короткие повествовательные произведения с ярко выраженной лирической окраской стали называться балладами лишь в XVIII веке. Отмечается, что с момента зарождения баллада существует в устной форме – записывание и, что особенно важно, собирание баллад и подражание им проходятся на XVIII век, ознаменовавший «возрождение» балладного жанра, но уже в обновленной – литературной – форме. Стимулом для создания литературных баллад в Англии послужил выход в свет «Памятников древней английской поэзии» Томаса Перси, «Смеси для чайного стола» Аллана Рэмзи и последовавшие за ними собрания, в том числе «Песни шотландской границы» Вальтера Скотта. Подчеркивается, что, в отличие от народной, литературная баллада предлагает интерпретацию события, а не просто его изложение: с введением в балладу авторского отношения к происходящему интерес вызывают личности, их переживания и чувства, а не сам конфликт. Особое внимание уделяется виднейшим представителям балладного жанра в Англии и Шотландии в XVIII-XIX веках – Р. Бернсу, В. Скотту, а также представителям «озерной» школы – У. Вордсворту, и Р. Саути, которые по-разному, в соответствии со своими эстетическими взглядами, преломляли традиции народной баллады в своем творчестве, что нашло отражение в многообразии типов литературной баллады (лирическая, историко-эпическая, бытовая, юмористическая, фантастическая и т. д.).

В третьем параграфе «Русская литературная баллада и ее связи с англо-шотландской балладой: к вопросу о становлении и развитии жанра в русской литературной полисистеме и русско-английских литературных связях» анализируются рецепция англо-шотландской баллады в русской литературной полисистеме и ее взаимосвязь с жанром русской баллады. Особо отмечаются трудности, сопряженные с попытками установить влияние западноевропейской баллады: часто переводы баллад не содержали указаний на иноязычного автора и/или произведение, они выдавались за оригинальные творения, доходили до читателя в опосредованном виде, оказывались переложениями, подражаниями или вариациями на тему уже существующих баллад или попросту не содержали указания на жанровую принадлежность произведения. Среди «первопроходцев» балладного жанра в России исследователи называют и его «Баллад» на французском языке (), и его «Неверность» () или и его «Раису» (). Первые переводы баллад, появившиеся в России в конце XVIII столетия, опираются на собрания баллад Перси и Рэмзи и их переводы на немецкий язык, а также на отдельные авторские обработки популярных (народных) баллад (так, «Раиса» есть, по сути, свободная переделка баллады “Margaret’s Ghost” из сборника Перси). При этом многие переводы представляют собой прозаические переложения английских баллад («Вильям и Маргарита», «Эдвин и Анжелина»). Такая «завуалированность» англо-шотландской баллады в русской литературе объясняется господством опосредованного способа перевода и периферийным положением английского языка и литературы во второй половине XVIII века. Усвоение последней в более или менее широких масштабах начинается с 70-х годов XVIII столетия и ассоциируется с сентиментализмом (Э. Юнг, Т. Грей, Дж. Томсон, Оссиан). Сентименталистская поэзия имела огромное значение для усвоения балладного жанра (О. Голдсмит, Д. Маллет): предлагая поэтам и переводчикам новых героев, новые принципы изобразительности и сюжетные коллизии, она в то же время переосмыслялась в балладном событийном ключе.

Многообразные пути становления баллады c конца XVIII века составили благодатную почву для балладного творчества Жуковского, которое исследуется в четвертом параграфе второй главы диссертации «“Людмила” как важная веха в становлении жанра: полемика вокруг жанровых признаков баллады». Собственно практическому освоению жанра баллады в творчестве Жуковского, ознаменованному тремя балладными «взрывами» (; и ), предшествует и сопутствует теоретическое знакомство поэта с балладой и ее жанровым потенциалом. Работая над «Теорией поэзии» Эшенбурга, Жуковский осмысляет основные теоретические понятия и эстетические элементы балладного жанра, в особенности категорию «чудесного». Читая «Всеобщую историю культуры и литературы новой Европы» Эйхгорна, он раздумывает над художественными признаками баллады («что она есть») и возможностями ее творческой переработки в рамках собственной поэтической системы («что она может быть»), что, в свою очередь, задает направление первичной норме Жуковского-переводчика: свободное обращение с текстами оригинальных баллад. При составлении списка баллад для дальнейшей работы, Жуковский стремится представить жанр во всем его тематическом и национально-историческом разнообразии и в то же время продемонстрировать его универсализм. Такое двойственное восприятие жанра проявилось уже в «дебюте» Жуковского с балладой «Людмила», охарактеризованной им как «русская баллада, подражание Бергеровой Леоноре». Баллада, ознаменовавшая «начало романтизма» (), стала объектом острых журнальных баталий – особенно после выхода в свет полемичной «Ольги» П. Катенина. Подробно разбирая обмен репликами виднейших представителей русской литературы, автор исследования подчеркивает, что полемика происходит на материале именно переводов баллад: составляя ядро жанра, переводы активно участвовали в формировании национального балладного «канона». Показательно и то, как с течением времени смещались акценты в полемике о балладе: если раньше баллады Жуковского с характерной многозначностью поэтического слова почитались за эталон балладного слога, то позднее они становятся объектом резких выпадов критики – в этой связи в работе рассматривается драматичная судьба баллады Жуковского «Рыбак» (1818). В данном разделе диссертации, таким образом, намечена предварительная норма Жуковского-переводчика по овладению жанром баллады и подчеркнуто принципиальное значение переводов в формировании и переосмыслении поэтики баллады.

В третьей главе «Система переводческих норм Жуковского (на материале переводов англо-шотландских баллад»), посвященной анализу переводческих норм Жуковского, показано, как поэт-переводчик обращался с балладным материалом оригинала, насколько он сохранял и до какой степени видоизменял исходные элементы подлинника. В первом параграфе «Становление и эволюция переводческих норм в XVIII – начале XIX века», на основе высказываний переводчиков XVIII-начала XIX вв. по поводу своих переводов (Тредиаковский, Кантемир, Ломоносов, Сумароков, Лукин, Карамзин и др.), рассмотрены переводческие нормы, существовавшие до Жуковского. Проведенный анализ свидетельствует о том, что к началу дебюта Жуковского-переводчика в системе переводческих норм сосуществовали различные тенденции. С одной стороны, доминировала французская классицистическая эстетика, постулировавшая необходимость «приятного перевода» и передачи объективно существующего идеала оригинала. При этом убежденность в существовании идеального, абсолютного перевода позволяла переводчикам «перекраивать» подлинник и соперничать друг с другом в его достижении, что, в свою очередь, объединяло столь разнонаправленные переводческие приемы, как забвение национального колорита и «склонение на наши нравы», заимствования, кальки и русификацию. С распространением сентиментализма меняется отношение к понятиям творческой индивидуальности и авторского стиля: еще недавно не приемлемые, с точки зрения классицизма, они теперь становятся обязательным условием передачи оригинала. Для того, чтобы проследить, следовал ли Жуковский уже сложившимся традициям («объективным правилам») или же предлагал новое видение задач переводчика («идиосинкразии»), во втором параграфе главы («Концепция перевода в осмыслении Жуковского как источник формирования переводческих норм») предпринят анализ концепции перевода Жуковского, изложенной в программных статьях («О басне и баснях Крылова», «Радамист и Зенобия»), письмах и высказываниях переводчика. Сделан вывод о том, что переводческая концепция Жуковского отражает разнонаправленные переводческие нормы – классицизма («приятность» перевода, стремление к воплощению поэтической гармонии и идеала) и сентиментализма (требование воссоздать индивидуальный облик поэта). Вместе с тем, Жуковский творчески перерабатывал эти нормы и предлагал свое, подчас противоречивое, понимание перевода: его требование быть внимательным к материалу, к природе изображаемого явления соседствует с переводческими нормами переработки оригинала и внесения в подлинник «собственных красот». В результате, он сформулировал такое видение перевода, в котором стерта грань между подлинником и переводом, между автором оригинальным и переводчиком, но при этом сохраняется классицистический элемент соперничества («переводчик в прозе есть раб, переводчик в стихах – соперник»).

В третьем параграфе «Анализ корпуса переводов англо-шотландских баллад Жуковского» развернуто сравнение переводов английских и шотландских баллад с их оригиналами[4], с целью описания и систематизации переводческих норм Жуковского. Освещена эдиционная практика поэта-переводчика; сделан вывод о противоречивом отношении поэта к своему переводческому наследию, которое, с одной стороны, мыслилось им как творчество оригинальное, а с другой – осознавалось как заимствование «из» или «подражание» иноязычному поэту (например, «из Саути», «подражание» Маллету и т. д.). Здесь же затронуты проблема установления источников переводимых Жуковским англо-шотландских баллад и связанный с нею вопрос о степени владения поэта английским языком и возможности использования им языков-посредников при переводе. Отмечено отсутствие работ, посвященных данной проблематике, и приведены доказательства того, что Жуковский владел английским языком: об этом свидетельствуют авторские пометы в большинстве переводов баллад («С англинского»), письма Жуковского, в которых он цитирует английских авторов (в переписке с ) или просит друзей предоставить ему книги английских авторов[5], а также высказывания его современников (так, называет Жуковского поэтом, «знающим язык англичан»[6]). Наконец, обилие английских книг в библиотеке Жуковского[7] также говорит в пользу того, что Жуковскому был известен английский язык. Факт наличия книг в библиотеке поэта поднимает и важную источниковедческую проблему переводческой деятельности Жуковского, которая до сих пор остается мало изученной. К сожалению, в большинстве изданий, в том числе, в Полном собрании сочинений , приведены крайне скудные сведения об источниках переводных баллад – за небольшим исключением, на них либо вовсе не ссылаются, либо предоставляют неверные сведения.

В ходе сопоставительного анализа была выявлена единая система операционных норм, которые влияют на принятие переводческих решений в ходе самого процесса перевода, т. е. отбор и распределение лингвистического материала в тексте. Матричные нормы, отвечающие за распределение материала в переводе и его сегментацию, свидетельствуют о варьировании Жуковским полноты подлинника: неравное соотношение строф в оригинале и в переводе создается за счет пропусков, добавлений или объединений строф и обусловливается стремлением переводчика предложить собственное прочтение описанной в балладе ситуации. Матричные нормы находятся, в свою очередь, в тесной связи с другими операционными нормами – текстуально-лингвистическими. Некоторые изменения производятся Жуковским в интересах рифмы или ритма (так, отличные от оригиналов имена собственные и топосы вводятся, порой, в интересах рифмы: «стан – Адельстан», «печален – Аллен», «стон – Авон», «Ирлингфор – взор («Адельстан»); «Эдвина – судьбина, Эльвины – долины», «Эльвина – Эдвина («Эльвина и Эдвин»); «барон – Бротерстон», «сам – Кольдингам» («Замок Смальгольм») и др.

Текстуально-лингвистические нормы Жуковского прослеживаются также в систематических изменениях подлинника на синтаксическом, лексическом, стилистическом и семантическом уровнях. Так, к синтаксическим трансформациям отнесены изменения пунктуации предложения: практически все баллады Жуковского пестрят многоточиями в самых напряженных и драматических эпизодах. Например, в финале баллады «Эльвина и Эдвин» Жуковский использует многоточие, чтобы передать возбужденное состояние героини, которой, чтобы рассказать о случившемся, нужно отдышаться:

‘I feel, I feel this breaking heart «Благослови… зовут… иду к Эдвину…

‘Beat high against my side - ’ Но для тебя мне жаль покинуть свет».

From her white arm down sunk her head; Умолкла… мать зовет Эльвину...

She shiv’ring sigh’d, and died. Эльвины больше нет.

(Ср. «Я чувствую, я чувствую, как это надломленное сердце//Сильно бьется у меня в груди,// Голова склонилась на белую руку;//Она судорожно вздохнула и умерла).

Напряженности способствует и типичное для баллады обращение к читателям-слушателям – for lo! (when lo!), которое в большинстве случаев передается Жуковским с помощью фразы «и вдруг». Усиливает Жуковский и эмоциональность оригинала посредством восклицательных предложений, междометий и риторических вопросов, отсутствующих в оригинале, – этот прием также придает особую мелодичность балладам поэта. Жуковскому свойственно передавать кульминационные моменты баллад с помощью глаголов настоящего времени (в отличие от простого прошедшего времени в оригинале), которые, разбивая эпическое повествование, обнажают эмоциональные переживания героев и словно затормаживают ход события, изображают его изнутри:

Cold horror crept through Margaret’s blood, Сердце Лоры замирает;

Her heart is paused with fear, Смотрит робко на утес.

When Rudiger approached the cave, Звучно к бездне восклицает

And cried, “Lo, I am here!” Паладин: «Я дань принес!»

(Ср. Холодный ужас протекал по крови Маргарет,// Ее сердце останавливается от страха,// Когда Рудигер подошел к пещере,// И закричал: «Послушай, я здесь!»). («Адельстан»)

При переводе реплик героев переводчик придает большую окрашенность нейтральным глаголам (ср. «восклицает» вместо “cried”, «возопила» вместо “said” в «Балладе о старушке»). Более того, семантические изменения привносятся не только в речевую характеристику героев, но и в любые лексические единицы, которые передают эмоции и чувства героев. При этом Жуковский часто усиливает элегическую тональность и насыщает свой перевод меланхолическими мотивами в духе «Сельского кладбища», тем самым углубляя лирическое начало оригинальных баллад («Эльвина и Эдвин», «Замок Смальгольм»).

Жуковскому-переводчику свойственно сгущать драматизм с помощью введения параллелизма или, наоборот, контраста между чувствами героев и окружающей их природой, которая порой персонифицируется и становится активным участником драматических событий («Адельстан», «Доника», «Уллин и его дочь»). Описания природы у Жуковского изобилуют эпитетами, придающими оригиналу таинственно-мистический колорит. Более того, посредством пейзажных зарисовок подготавливаются ключевые моменты баллады и сюжетные сдвиги в повествовании, которые сопряжены с возникновением «чудесного». Соблюдая пространственно-временную организацию англо-шотландской баллады, Жуковский обозначает временную границу, в пределах которой должно произойти фантастическое событие – это сумеречное время суток, когда контуры реального времени размываются. Жуковский нагромождает образы ночи и мрака, тем самым рисуя более яркую, чем в оригинале, картину ужаса и фантастики. Сюжетообразующая роль пространства в «чудесном» сюжете также сохраняется в переводах (герои, пересекающие водное пространство – Адельстан, Варвик, Мальвина, дочь Уллина, – в финале баллады погибают).

Многие трансформации в переводах Жуковского – с точки зрения как матричных, так текстуально-лингвистических норм – обусловлены тем, что поэт-переводчик привносит в сюжет иные, по сравнению с оригиналом, элементы, призванные накалить драматизм до предела («Уллин и его дочь», «Эльвина и Эдвин»), добавляет эпизоды от себя («Пустынник») или, наоборот, опускает детали, которые кажутся ему лишними, тормозящими действие («Варвик»). Так, в балладе «Уллин и его дочь», в которой описывается, как возлюбленные спасаются бегством от разъяренного отца героини, Жуковский вводит отличный от подлинника сюжетный поворот: вместо лодочника, охотно соглашающегося переправить героев на другой берег, переводчик изображает рыбака, который, ссылаясь на непогоду, отказывается помочь беглецам. Ср.:

«Ты видишь ли, как зла вода?

“So though the waves are raging white Ты слышишь ли, как волны громки?

I'll row you o'er the ferry.” Пускаться плыть теперь беда:

Мой челн не крепок, весла ломки»-

(Ср. «Поэтому, несмотря на то, что неистовствуют волны,//Я переправлю вас на тот берег».)

В работе подробно анализируется подход Жуковского-переводчика к культурно-обусловленным реалиям. Жуковскому свойственно «приглушать» местный колорит, в результате чего в переводе опускаются или минимизируются элементы локализации – не только названия конкретной местности, но и присущие ей черты. Помимо топонимических подробностей, изменениям подвергаются детали, создающие исторический колорит в средневековых балладах («Замок Смальгольм», «Покаяние»). Снижение числа локальных деталей позволяет Жуковскому добиться более универсального звучания баллады и в то же время сделать ее «приемлемой» для русского читателя. Наряду с «ретушированием» местного колорита, в балладах Жуковского наблюдаются элементы доместикации, созданные как бытовыми деталями, окрашенными в духе простонародных сказок («печурка», «терема зубчаты стена», «красны девы»), так и архаичной лексикой («шелом», «брег», «ланита», «очи», «притаяся», «пришлец» и т. д.). Стремление к приемлемости перевода особенно наглядно демонстрируют баллады, в которых затронута религиозная тематика. Жуковский не только минимизирует элементы католицизма, предлагая более обобщенные эквиваленты («Королева Урака и пять мучеников», «Покаяние»), но и перекраивает огромный пласт лексико-семантических единиц в соответствии с православным ритуалом («Баллада о старушке»). Это свидетельствует о том, что Жуковский подбирал такие аналоги, которые могли бы апеллировать к религиозному сознанию русского читателя и усиливали бы тем самым нравственно-дидактический пафос баллад. Характерно, что дидактизм Жуковского часто лишает англо-шотландские баллады и их литературные обработки типичных для них элементов недосказанности. Так, если в оригиналах баллад преступления или проступки героев редко мотивируются и называются своими именами, то Жуковский прибегает к экспликации и нравственной оценке поступков героев (Адельстан – «преступник перед казнью»; Варвик и Гатон – убийцы, Старушка – грешница; показателен и финал-мораль «Замка Смальгольм»). Из соображений нравственности и эстетического чувства читателей исходит Жуковский при ретушировании натуралистических подробностей в описании смерти героя («Замок Смальгольм», «Королева Урака», «Суд Божий над епископом»).

Проведенный анализ позволяет сделать вывод о том, что категории «вольного» и «точного» перевода мало применимы для характеристики особенностей переводческого мастерства Жуковского – многогранного и гибкого. Соблюдая в общем и целом «верность» оригиналу, переводчик, тем не менее, заново разрабатывает нравственно-психологическую схему изображаемого явления, корректируя или укрупняя те или иные его стороны (сгущение драматизма и фантастики, усиление эмоциональности и нравственной оценки, введение элегических мотивов и новых сюжетных деталей). В этом смысле все без исключения переводы англо-шотландских баллад представляют собой обработку, или интерпретацию оригинала, в которой, сохраняя общую тональность, Жуковский усиливает необходимые – с точки зрения его эстетико-поэтической системы – элементы.

В заключительном параграфе «Переводы англо-шотландских баллад в литературной полисистеме первой трети XIX века: к вопросу об эволюции восприятия переводов Жуковского» рассмотрены история восприятия переводов Жуковского из англо-шотландских баллад и их «бытование» в литературной среде; подчеркнуто, что прозвища арзамассцев, многочисленные подражания и пародии на переводы свидетельствуют о том, что баллады Жуковского заняли прочное место в полисистеме русской литературы. В разделе исследуется взаимосвязь переводов с остальными балладами поэта (на примере «слов – хамелеонов» (), мотивов и сюжетов, кочующих из одной баллады в другую). Подчеркнуто, что переводы баллад Жуковского немало способствовали упрочению английской литературы в России. Рассматриваются в данном разделе диссертации и переводы англо-шотландских баллад, осуществленные предшественниками и последователями Жуковского,– это сделано для того, чтобы точнее определить нормы перевода, введенные поэтом в стихотворную практику. Сделан вывод о том, что переводчик, опираясь во многом на созданные до него традиции, пропускает через свое «я» уже существующие нормы («склонение на наши нравы»; смягчение грубых мест подлинника) и придает им «субъективный» статус. Как первопроходец в жанре англо-шотландской баллады, Жуковский создает субъективные нормы для передачи «духа» оригинала (перевод баллад трехсложными размерами; суггестивность, эмоциональность поэтического слога), которые, благодаря высочайшему мастерству Жуковского-переводчика, становятся образцом для подражания, возводятся до уровня правил перевода. Однако, как отмечено в конце раздела, новые темы, язык для их выражения (о чем свидетельствует недовольство критиков «засильем» переводов в творчестве Жуковского) ставят переводчика перед необходимостью решать уже другие задачи, посредством создания новых переводческих норм.

В Заключении подводятся итоги наблюдений над переводческими нормами Жуковского, определяется их значение в творческой эволюции поэта и в ходе развития жанра баллады и переводческой культуры в России первой трети XIX века. Опыт Жуковского-переводчика интересен тем, что нормы, созданные им на материале баллад, повлияли не только на систему переводческих норм, но и на нормы принимающей культуры и литературную полисистему в целом. Стиль Жуковского, сформировавшийся во многом в процессе перевода баллад, стал своеобразным эталоном не только для поэтов эпохи романтизма, но и для последующих поколений переводчиков.

Основные положения диссертации изложены в следующих публикациях:

1.  Еще раз о феномене Жуковского-переводчика // Вопросы гуманитарных наук. – 2006. – №5. – С. 142–155.

2.  Переводческие нормы в свете дескриптивного переводоведения на материале переводов английских баллад // Материалы XXXVI Международной филологической конференции 12-17 марта 2007 г. – Вып. 3: Актуальные проблемы переводоведения / Под ред. . – СПб.: Филолог. фак-т СПбГУ. – 2007. – С. 32–40.

3.  Современные подходы к изучению переводческого наследия : анализ баллады «Уллин и его дочь» // Вестник МГОУ. Серия «Русская филология». – №2. – 2011. – С. 131–137.

[1] , в исследованиях и изданиях Томской филологической школы // Русская литература. Вып. 1. М., 2008. С. 265—266.

[2] Lefevere André. Translating Poetry: Seven Strategies and a Blueprint. Assen/Amsterdam, 1975.

[3] М. О жанровой структуре русской баллады. Проблема литературных жанров. Материалы научной межвузовской конференции, посвященной 50-летию образования СССР. Томск: Изд-во Томского ун-та, 1972.С. 155.

[4] Англо-шотландские баллады представлены в творчестве поэта 13 переводами, к которым относятся переводы баллад Вальтера Скотта «Замок Смальгольм, или Иванов вечер» (The Eve of Saint John) и «Покаяние» (The Gray Brother); баллады Роберта Бернса «Исповедь батистового платка» (John Barleycorn); восьми баллад Роберта Саути – «Адельстан» (Rudiger), «Баллада, в которой описывается, как одна старушка ехала на черном коне вдвоем и кто сидел впереди»[4] (A Ballad, Showing how an Old Woman Rode Double, and Who Rode before Her), «Варвик» (Lord William), «Доника» (Donica), «Суд божий над епископом» (God’s Judgement on a Bishop), «Королева Урака и пять мучеников» (Queen Orraca, and the Five Martyrs of Morocco), «Две были и еще одна» (Mary the Maid of the Inn, Jaspar); баллада Томаса Кэмпбелла «Уллин и его дочь» (Lord Ullin’s Daughter); переводы баллады Оливера Голдсмита «Пустынник» (Edwin and Angelina from The Hermit) и Дэвида Маллета «Эльвина и Эдвин» (Edwin and Emma).

[5] Письма к Александру Ивановичу Тургеневу. М.: Изд. «Русского архива» по подлинникам, хранящимся в Имп. Публ. б-ке, 1895. С. 110; Полное собрание сочинений: В 12 т. / Под ред., с биограф. очерком и прим. проф. . СПб: Изд-во , 1902. Т. 12. С. 97.

[6] Цит. по: Компаративистика и/или поэтика: Английские сюжеты глазами исторической поэтики. М.: РГГУ, 2010. С. 504—505.

[7] См. Библиотека в Томске: Описание. Сост. . Томск, 1981.