Но как только это случится, партнерство власти и работни­ков тут же разрушится. Хозяева согласятся платить большую зар­плату лишь тем работникам, ко­торые способны работать много и качественно. Остальных будут увольнять. Власть же к этому моменту будет добиваться от хо­зяев повышенного роста произ­водства повышенными темпами. Интересы двух сторон опять ско­рее всего совпадут. И профбос­сы опять возьмутся за дело. Они обязательно приведут власть и хозяев к партнерству. К партнер­ству против работников.

ВИКТОР ХАМРАЕВ

Право на прогул

(«Время МН» 11.10.1999)

Первые стихийные забастовки начались в 60-е годы XV111 века, когда приписанные к уральским заводам крестьяне бросали ра­боту и портили оборудование, опередив таким образом британ­ских «луддитов». Екатерина II, отдавая приказ о жестоком по­давлении «бунтовщиков», одновременно распорядилась и об об­легчении быта «работных людей».

С развитием капитализма в России резко увеличилось и чис­ло рабочих, наниматели которых не слишком заботились об условиях труда. Как правило, протест против низкой заработ­ной платы выливался в избиение ненавистных мастеров, изво­дивших рабочих еще и штрафами. Число участников стачек не превышало 500 человек, однако во время крупнейших — на Невском механическом и Путиловском заводах, фабрике Кон­шина в Серпухове — бастовали до пяти тысяч.

Первая же крупная стачка, имевшая общественный резонанс, состоялась в январе 1885 года на ткацкой мануфактуре Моро­зова, где забастовщики не только вынудили администрацию уда­литься, но и отправили петицию царю с изложением своих тре­бований: повышение расценок, сокращение рабочего дня и уменьшение штрафов, улучшение медицинского обслужива­ния и жилищных условий. Руководители забастовки были со­сланы на небольшие сроки в отдаленные местности (обычно — в родные деревни), однако выводы комиссии, расследовавшей обстоятельства стачки, заставили власти принять закон «О над­зоре за заведениями фабричной промышленности и о взаим­ных отношениях фабрикантов и рабочих». Он запрещал ночной труд подростков и женщин и сокращал его продолжительность для взрослых.

Несмотря на то что забастовки с экономическими и полити­ческими требованиями были запрещены, число их участников в начале XX века непрерывно росло. В 1905 году в Российской империи бастовали около 2 миллионов человек. Тогда же царь издал манифест, одним из положений которого была свобода; проведения собраний и шествий. Этот документ открыл воз­можность для легальных забастовок. Однако после пика поли­тических стачек в 1905-1906 годах число их участников сокра­щалось, чему способствовали экономический подъем России и повышение уровня жизни. Но накануне первой мировой оно вновь резко возросло: с 50 тысяч в 1910 году до более чем миллиона в 1914 году.

Февральская революция разрешила забастовки, запрещенные с началом первой мировой, и дала возможность разгуляться про­летариям. Бастовали по любому поводу: задержка заработной платы, нежелательный министр в очередном правительстве и т. д.

Партия победившего пролетариата довольно быстро уничто­жила его недавние завоевания. Жестокими расправами было отмечено подавление стачек в Петрограде и Москве в 1918 и 1921 годах, в Туле весной 1919 года. А попытка разогнать рабо­чих Ижевского и Боткинского оружейных заводов закончилась свержением советской власти в Удмуртии в августе 1918 года. G упорствовавшими в своих заблуждениях рабочими разговор был коротким: их отправляли на фронт или в концлагерь.

В первые годы нэпа забастовки были разрешены, но терпимо власти относились к таким явлениям только на частных пред­приятиях.

В более поздние годы забастовка считалась «контрреволю­цией» и «антисоветчиной». Поэтому выступления рабочих в Темиртау летом 1959 года и в Новочеркасске в июне 1962 года подавлялись очень жестоко — войсками.

ПАВЕЛ АПТЕКАРЬ

Однажды в Poccии

(«Время МН» 11.10.199)

Когда в октябре 1989 года советским рабочим впервые за много десятилетий разрешили бастовать, никто не думал, что уже спустя десятилетие в России появятся свои Рафферти. В те романтические времена, когда шахтеры и завлабы в едином строю шли митинговать против шестой статьи Конституции, казалось, что мы скорее пойдем, по польскому, а не по американскому пути. Что у нас появится своя «Солидарность», которая объединит передовой пролетариат и интеллигенцию в борьбе за новую Россию, которая станет политической силой, способной и оттеснить КПСС, и дать стране новую идеологию. Однако сегодня мы видим в профсоюзном движении не столько политическую силу, сколько инструмент, умело используемый хоть властями, которым нужно накануне 7 ноября чужими руками перехватить инициативу у коммунистов, хоть бандитами, которые с помощью «стихийных» забастовок получают пакеты акций, места в советах директоров.

На сегодняшний день рабочего дви­жения как реальной политической силы просто не существует. Проф­союзы, в преддверии выборов раз­махивающие многотысячными спис­ками контролируемых ими избира­телей-рабочих, представляют в основном са­мих себя. У них есть организационные струк­туры, недвижимость, коммерческие предпри­ятия, кое-какие деньги, но уровень влияния на рабочих крайне низок. Самая крупная ак­ция последних лет — прошлогодняя «рельсо­вая война» шахтеров с правительством — убе­дительно это показала. Среди рабочих лиде­ров, организовавших «сидения на рельсах», практически не было профсоюзных активис­тов. Зачинщиками выступали совсем другие люди. Профсоюзы же, сохраняя хорошую мину при плохой игре, пытались выступить в качестве посредников между правительством и шахтерами, но без особого успеха. Прави­тельство Сергея Кириенко предпочло общать­ся с пролетариатом без посредников.

Самое крупное рабочее выступление июля прошлого года, похоже, стало лебединой пес­ней. Начавшееся с забастовок шахтеров в 1989 году, рабочее движение закончилось шахтерс­кими же выступлениями в 1998-м. В Кемерове и Шахтах сидящие на рельсах еще поговарива­ли о том, что «мы Ельцина породили, мы его и снимем», но реальной силы уже не было. А бес­сменная вахта на Горбатом мосту в Москве выглядела уже как политическая оперетта — с любовью, водкой и приходом графа Люксем­бурга ­цова. После того как правительство возглавил Евгений Примаков, не случилось ни осеннего, ни весеннего наступления пролетариата. Да и нынешней осенью большинству активистов не до поддержания народного гнева — время вы­бираться в Государственную думу.

Впрочем, в нашей экономике «трудовые кол­лективы» все еще играют определенную роль. Память о ведущей роли пролетариата по сей день стучится в сердца многих начальников, и некоторые умело этим пользуются. Рабочие коллективы постепенно превращаются в ору­дие передела собственности — такое же, ска­жем, как арбитражный суд, пластиковая бом­ба и контрольный выстрел в голову. Схема использования недовольных масс в собствен­нических интересах в течение последнего года была отработана во многих регионах страны. На Выборгском целлюлозном комбинате ра­бочие не допустили собственников к управле­нию. В Оренбурге на химическом предприя­тии «НАСТА» ведомые директором, отстра­ненным акционерами от руководства, проле­тарии блокировали здание заводоуправления и вступили в сражение с милиционерами, при­бывшим исполнять решение арбитражного суда. Некоторые якобы трудовые конфликты остаются незамеченными, однако при жела­нии гнев пролетариата можно усилить, излив его на телеэкраны и газетные страницы. Так, например, совсем недавно и было на Ачинском глиноземном комбинате, рабочие которо­го заступились за своего директора, на кото­рого покусился Александр Лебедь.

Использование данного законом права на забастовку также стало весьма популярным методом борьбы за собственность. В услови­ях неустойчивой экономики остановка пред­приятия на неделю-другую может привести к его полному краху. Что, кстати, и случилось на одном из заводов Свердловской области, где рабочие бастовали до тех пор, пока не были сорваны все контракты и завод стал окончательно неплатежеспособен. Зато по соседству с банкротом образовалось малое предприятие, куда были переведены основные фонды и наиболее отличившиеся в ходе заба­стовки специалисты.

Наиболее мобильные профессиональные союзы сегодня сближаются с бандитами. У преступных сообществ Урала имеются серь­езные интересы в металлургических профсо­юзах, объединения докеров Находки и Ново­российска контролируются местными банди­тами, не прекращается борьба за контроль над объединениями водителей-дальнобойщиков. Но искать здесь политическую подоплеку тоже не стоит. Порты и международные перевозки — золотое дно для преступного бизнеса, и куда проще взять «под крышу» целый профсо­юз, чем загонять под нее отдельных водите­лей или грузчиков.

Впрочем, опыт развитых стран показыва­ет, что и профсоюзные фонды, и контроль над голосами для криминала также весьма при­влекательны. Но если наши профсоюзы, или во всяком случае их лидеры, к этому качествен­но новому состоянию пролетарского движе­ния готовы, то наши бандиты — не слишком. У них есть пока много других, менее хлопот­ных способов заработать деньги.

ВЛАДИМИР ШПАК

Призрак профсоюза в банках

Во Внешэкономбанке около 77, а в Конверсбанке - 500 членов профсоюза

(«Ведомости» 11.10.1999)

Призрак профсоюзов, еще нечетко выра­женный, но вес же различаемый, ходит по российским банкам. Начиная с августа про­шлого года "старая гвардия" банковской от­расли, в свое время вышедшая из экс-совет­ских профсоюзов, устремилась обратно. Молодые специалисты тоже забеспокои­лись: они наводят справки г. тех же старых профсоюзах и даже пытаются создавать альтернативные объединения. Об учрежде­нии банковского профсоюза заявило Объе­динение профсоюзов России СОЦПРОФ. Правда, входят чуда всего 750 человек, и но­вый профсоюз еще чувствует себя слишком юным для реальных действий.

Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах:
1 2 3 4