Межвоенный период в истории Литвы в отражении литовской советской литературы1

  [286]МЕЖВОЕННЫЙ ПЕРИОД В ИСТОРИИ ЛИТВЫ

  В ОТРАЖЕНИИ ЛИТОВСКОЙ СОВЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ2

  (Москва)

Ключевые слова: Литва в межвоенный период, литовская советская литература, литовские советские писатели

Под межвоенным периодом я пониманию годы с 1918 по 1939-й. События этого периода всем хорошо известны, я корот­ко изложу их, чтобы была понятна моя трактовка этих событий. Восстановление независимости Литвы, восстановление литов­ской государственности происходило с 1918 по 1922 г., в 1922 г. была принята Конституция нового государства. Литва была де­мократическим государством, в котором присутствовало боль­шое количество политических идеологий, политических партий, причем отношения партий между собой строились по принципу политической состязательности, что способствовало развитию самих партий.

Крупнейшими партиями были христианские демократы и Народная партия (Liaudininkai), которая, на мой взгляд, отража­ла интересы большинства населения страны. В 1926 г. Народная партия победила на демократических выборах и сформировала правительство. Лидер этой партии Миколас Слежявичус стал гла­вой правительства. В период правления Народной партии даль­нейшее развитие получила земельная реформа, начавшаяся еще в 1922 г., когда безземельным и малоземельным крестьянам были выделены участки земли. Но в декабре 1926 г. в стране произошел антиконституционный государственный переворот, в результате которого власть захватила Национальная партия (Tautininkai). В стране установился авторитарный политический режим, все по­литические партии, кроме партии таутининков, были запрещены, за политическую деятельность социал-демократы, коммунисты и даже ляудининки рисковали оказаться в тюрьме –  именно за их принадлежность к «врагам государства», как их тогда называли.

В конце 30-х годов Антонас Сметона попытался создать так называемое «Правительство концентрации», т. е. ввести в состав правительства представителей запрещенных партий, не легализуя [287] деятельность самих этих партий. Режим Сметоны просущество­вал до лета 1940 г.

  В своем докладе я анализирую литовскую советскую худо­жественную литературу и прежде всего опубликованные воспо­минания литовских советских писателей – т. е. тех, кто жил на территории советской Литвы (Tarybш Lietuva). В основном были использованы произведения Антанаса Венцловы, Альгимантаса Балтакиса, Юстаса Палецкиса, поэта и писателя Юстинаса Марцинкявичюса, Владаса Даутартаса, поэта мирового значения Людаса Гиры, Казиса Инчюры, Алдоны Казанавичене, Софии Чюрленене-Кимантайте, Владаса Аудронаши-Сухоцкиса и Казиса Боруты. Это то, что мне удалась пока найти. Конечно, было бы интересно сравнить произведения этих писателей с теми, кто жил в эмиграции, кто покинул Литву после 1940 г., но, к сожалению, такой возможности у меня не было. Раньше произведения этих писателей были недоступны по идеологическим причинам, а те­перь они недоступны по причинам экономическим.

Какой представляется межвоенная Литва в произведениях этих писателей? Прежде всего – это Литва крестьянская, большинство населения которой составляют малоземельные и среднеземель­ные крестьяне, живущие нелегкой жизнью, но сохранившие свои лучшие человеческие качества. Большинство упомянутых мною писателей были крестьянского происхождения, «первым поко­лением от сохи», как написал в замечательном стихотворении с таким названием Альгимантас Балтакис. Писатели этого поколе­ния живут в городе, занимаются своими городскими делами, но на лето, или когда им становится плохо, они приезжают к себе домой, где их ждут. Связь с деревней и со своими родственника­ми не потеряна. С симпатией к этим деревенским родственникам автор стихотворения описывает быт крестьян.

О положении крестьян в деревне и о сильном расслоении в крестьянской среде пишет Ю. Палецкис. Конечно, его позицию можно объяснить тем, что это прокоммунистический писатель. Однако он опирается на источники, которые тогда были вполне доступны. Жили крестьяне, как пишет Палецкис, весьма ску­ченно, несколько человек спали на одной кровати. Все предметы утвари производили в этой же деревне. Обмен между городом и деревней был весьма слабым. А продажа продуктов крестьянско­го хозяйства на рынке не приносила большого дохода. Сами такие поездки в город, когда надо было еще и делать разные покупки, [288]часто были убыточными. Подобные сложности возникали и у бо­лее зажиточных крестьян3.

Земельная реформа, начавшаяся в 1922 г., частично решила проблему обеспечения крестьян землей. Но в то же время рефор­ма не лучшим образом воздействовала на крестьянское сознание, образ жизни, отношения с соседями. А. Венцлова, который был тогда чиновником министерства сельского хозяйства, проводив­шего аграрную реформу, пишет, что крестьяне, приезжали в мини­стерство с жалобами на своих соседей и с утра до позднего вечера сидели там, чтобы найти, как они полагали, правду. Почти все они имели свидетельства от ксендза, подтверждавшие, что они право­верные католики и потому имеют право на получение земли. И чаще всего землю давали именно таким крестьянам. «А какие там бывали истории! – пишет Венцлова. – Поджоги и убийства из-за земли, из-за денег, тяжбы из-за наследства, жадность, зависть, доносы на ближайших родственников, обвинения в том, что они враги ксендзам и коммунисты, у которых надо отобрать землю»4.

Но крестьяне такими становились, когда речь шла о получе­нии или неполучении земли. В остальном крестьяне, по воспоми­наниям писателей, были добрыми людьми и хорошо относились к другим людям. К. Борута пишет, что в его деревне был такой обычай: если в деревне был очень старый или больной человек, то его по очереди, по неделе, принимала каждая семья. Его всю неделю кормили, а прежде чем отправить его дальше в другую семью (это происходило, как правило, в субботу вечером), ему должны были дать совершенно новую одежду. Считалось очень большим стыдом, если одежда была не очень новая: чистая, но заплатанная. Долго приходилось оправдываться тем хозяевам, ко­торые дали старому и больному человеку не все самое лучшее.

Венцлова пишет о своей поездке по южной Литве – Дзукии, где его поражали доброта и радушие людей: «Идешь по полю, спросишь дорогу у встречной женщины, а она, глядя на нас как на своих сыновей, непременно ответит:

– Цветочек ты мой... – и только потом начнет объяснять, куда сворачивать.

Зайдешь в избу с подслеповатыми окошками, в которых гудит тысяча мух и пахнет свежим сыром, сядешь на скамью, смахнешь пот с лица, – хозяйка дома уже несет горшок с молоком и горбуш­ку черного хлеба, – видно, другого нет.

[289]– Ешьте, гости дорогие.»5.

Иначе говоря, отношение к крестьянам у литовских советских писателей, которые жили в «проклятом тоталитарном прошлом», было очень дружелюбным.

Эта Литва была не только крестьянской, но и хранившей свои народные, национальные традиции. Про это не забывал никто из поэтов и писателей советской Литвы. Ю. Марцинкявичюс в ин­тервью газете «Literatыra ir menas» (2005) пишет, что он родился и вырос в деревне и первая его встреча с окружающей средой была как раз встречей с Литвой. «И было то пространство – двор родной усадьбы, на которое опирались и взгляд и мысль», и взор уже шел, как пишет Марцинкявичюс, «дальше за ворота, на тер­риторию, где разливался Неман и потом уже – дальше вглубь Литвы».

Все писатели получили прекрасное народное воспитание. Практически во всех их семьях знали литовские народные песни и литовский фольклор, потом, будучи уже взрослыми людьми, они приезжали в свои родные села, для того чтобы узнать от матери, от других своих родственников новые песни и записать их. У многих накапливались целые тетради таких песен. арцинкявичюс тоже пел – и пастуший фольклор, и довоен­ные солдатские песни. В межвоенной Литве сохранялась старин­ная литовская культура.

Это была также Литва, которая не только сохраняла свою на­циональную культуру, но и развивала ее дальше. Даже простое перечисление тех профессоров, которые читали лекции в Каунас­ском университете и даже преподавали в простых школах, свиде­тельствует о высоком уровне образования и культуры в межвоенной Литве.

Судя по доступным для меня воспоминаниям, наиболее лю­бимым профессором, был, пожалуй, Ю. Тумас-Важгантас - из­вестный писатель, доцент Каунасского университета и одновре­менно настоятель костела Святого Витаутаса. Этот человек был уважаем как ревностными католиками, так и теми, кто считал себя атеистом и безбожником - они даже ходили в костел и пред­почитали сочетаться браком именно у него. Этот человек очень хорошо относился к студентам, беседовал с ними, и они знали, что с ним можно поговорить на различные темы и поделиться своими бедами.

Многие левые писатели, которые были тогда студентами и участвовали в революционном движении, отмечали, что [290]Тумас-Вайжгантас помогал не только своими советами или материаль­но, он помогал также освободить многих смутьянов из тюрьмы. «К нему ходили семьи осужденных, прося ходатайствовать перед президентом о помиловании, и разные обиженные. Заступался он и за арестованных студентов-социалистов, а иногда суживал литом – другим бедняка, просившего на хлеб»6. Когда Венцлова обратился к нему с просьбой подписать прошение в пользу несо­вершеннолетнего тогда Корсакаса, который сидел в тюрьме и мог заболеть туберкулезом, Вайжгантас пошел хлопотать, чтобы его освободили. И действительно, в скором времени Корсакас был освобожден.

Преподавали в Каунасском университете также В. Креве-Мицкявичюс – он читал польскую и русскую литературу и М. Биржишка, читавший старую литовскую литературу. Извест­ный писатель Б. Сруога, который долгое время жил в Германии, вернулся в Литву, чтобы преподавать немецкую литературу. Вдо­ва художника С. Чюрленене-Кимантайте пре­подавала литовский язык и, по воспоминаниям студентов, в ее преподавании литовский язык казался им наиболее красивым.

Знаменитые литовские писатели преподавали и в школе. К. Инчура вспоминал, что в средней школе в Паневежисе, где он учился, литературу преподавала писательница Г. Петкявичяйте-Бите. Она не просто рассказывала о своих встречах с литовскими писателями, но и пригласила к ним в класс писательницу Жямайте, когда та вернулась из Америки.

Кстати, в трудах литераторов встречается очень уважительное отношение к представителям русской интеллигенции, жившим в 20-30-х годах XX в. в Литве, например к профессору Каунасско­го университета, историку и философу Льву Карсавину, которого называют «дельным человеком».

Эта Литва в изображении литовских советских писателей, конечно, не без проблем: там существовали идеологические про­тиворечия, идеологические разногласия между студентами, в ос­новном таутининками, чья партия тогда представляла большин­ство в правительстве, и левыми студентами, социал-демократами; разногласия иногда доходили до драки. Что касается тюремного заключения, то в тюрьмах были какие-то очень странные поряд­ки. А. Венцлова пишет, что когда после какого-то студенческо­го собрания нескольких студентов исключили из университета, а некоторых даже посадили в тюрьму, он решил навестить их в тюрьме. «Я считал их героями, пострадавшими от реакции. Мне казалось, что узники в темных душных камерах страшно несчастны...»7 – писал он. А когда он пришел туда, оказалось, что там не так уж и страшно, и самое страшное – это железные двери, за которыми они находились. Его там встретил друг, К. Борута, с ко­торым вместе он учился. В прекрасном настроении «он рассказал мне, – продолжает Венцлова, – что в тюрьме очень интересно – жаль, что меня нет с ним»8.

Далеко не все писатели упоминают о государственном пере­вороте 1926 г. Может быть, потому, что многие писатели роди­лись уже после него – в 30-е годы. Кто это пережил, замечают, что ситуация в стране изменилась, и далеко не в лучшую сторону. Как это было принято в советской историографии, правитель­ство Сметоны с конца 1926 г. называется фашистским. И только Л. Гира, кажется, называет это правительство не фашистским, а профашистским, не националистическим, а пронационалистическим.

К сожалению, мне не удалось выяснить, как сиделось в тюрьме в годы правления Сметоны. Все писатели отмечают, что туда отправляли за малейшую провинность, хотя сами они туда не попадали. Многим известным писателям пришлось покинуть Литву и жить за границей - сначала в Риге, где был более мягкий политический режим, а потом вообще уехать в Австрию или во Францию. Палецкис был осужден на год пребывания в лагере принудительных работ за то, что устроил демонстрацию перед президентским дворцом Сметоны и громко кричал: «Долой фа­шистское правительство!» Причем он отмечал, что с ним в тюрь­ме обращались очень хорошо, даже не угрожали, а уговаривали вести себя прилично, не заниматься коммунистической пропаган­дой среди заключенных.

Многие писатели пишут о культурных связях между Литов­ской республикой и Советским Союзом. В основном они пишут о поездах. Так, в 1936 г. состоялась поездка литовских писателей и художников в Москву и Ленинград. В основном эти города им по­нравились, и прежде всего их поразило то, что все люди в СССР учатся. Конечно, они отметили страшную запущенность улиц: с октябрьских событий 1917 г. дома вообще не красились, и вид, видимо, у них был соответствующий, но зато - все студенты. В 1937 г. была ответная поездка писателей из СССР в Литву. Суще­ствовали и культурные связи между русскими и литовскими пи­сателями. Хорошее отношение к Владимиру Маяковскому было не потому, что он воспевал Октябрьскую революцию, а потому, [291]что он был создателем новой поэзии, которая тогда всех привле­кала. Большой популярностью в межвоенной Литве пользовался Велимир Хлебников. Константин Бальмонт был в Литве, специ­ально приехал в Каунас, выучил литовский язык, для того чтобы переводить на русский литовскую поэзию, но такого впечатления, как Маяковский и Хлебников, он не произвел, поскольку такая поэзия в это время в Литве уже большой популярностью не поль­зовалась.

Итак, Литовские советские писатели основное внимание уделяли не политическим событиям межвоенной Литвы, а куль­турным. И какая бы ни была страна, какое бы ни было у нее пра­вительство, отмечают многие из них – это прежде всего Родина. Литовские советские писатели не смешивали правительство, в данный момент находящееся у власти, – будь то Сметона или со­ветское правительство – и свою родную землю.

1 Доклад, зачитанный на заседании российско-литовской комиссии истори­ков 1-2 ноября 2007 г.

2 Доклад, зачитанный на заседании российско-литовской комиссии истори­ков 1-2 ноября 2007 г.

3 двух мирах. М., 1974. С. 303. Палецкис ссылается на дан­ные доктора К. Гринюса, собранные им при обследовании 150 крестьянских семей, и статью в газете «Vairas».

4 поисках молодости. М., 1969. С. 15.

5 Там же. С. 148.

6каз. соч. С. 88.

7 каз. соч. С. 20.

8Там же.