На правах рукописи

МЕСТЬ

КАК ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙ ПОВЕДЕНЧЕСКИЙ КОНЦЕПТ

(опыт когнитивно-коммуникативного описания в контексте русской лингвокультуры)

10.02.19 – теория языка

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

доктора филологических наук

Волгоград – 2009

Работа выполнена в Государственном образовательном

учреждении высшего профессионального образования

«Волгоградский государственный педагогический университет».

Научный консультант - доктор филологических наук,

профессор, заслуженный

деятель науки РФ

Виктор Иванович Шаховский.

Официальные оппоненты: доктор филологических наук,

профессор

Алексей Аркадьевич Романов

(ГОУ ВПО «Тверской

государственный университет»);

доктор филологических наук,

профессор

Сергей Григорьевич Воркачев

(ГОУ ВПО «Кубанский

государственный технологический

университет»);

доктор филологических наук,

доцент

Светлана Валентиновна Ионова

(ГОУ ВПО «Волгоградский

государственный университет»).

Ведущая организация - ГОУ ВПО «Саратовский

государственный университет

им. »

Защита состоится 16 апреля 2009 г. в 10 час. на заседании диссертационного совета Д 212.027.01 в Волгоградском государственном педагогическом университете г. Волгоград, пр. им. , 27.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Волгоградского государственного педагогического университета.

Текст автореферата размещён на официальном сайте Волгоградского государственного педагогического университета: http://www. ***** 13 января 2009 г.

Автореферат разослан 2009 г.

Ученый секретарь

диссертационного совета

кандидат филологических наук, доцент

Этноязыковой код – это «сформированная стереотипами этнокультурного сознания конфигуративная совокупность знаков и механизмов их применения с целью осуществления двух взаимосвязанных процессов: (а) образования и структурирования довербальных смыслов и (б) их вербализации в ходе обработки, преобразования, хранения и передачи внегенетической информации в рамках определенной коммуникативно-прагматической парадигмы» (Алефиренко 2002).

Диалектика генетического (эмоционального) и этноязыкового кодов освещается на материале номинативных, дескриптивных и экспрессивных единиц, представляющих ЭПК «месть» в русской лингвокультуре.

Номинативные и дескриптивные единицы – слова, свободные и устойчивые словосочетания, а также высказывания (тексты) – репрезентируют изучаемый концепт в русском этноязыковом сознании. Они, другими словами, являются тем, что обобщенный агент социального действия говорит о виндиктивной поведенческой реакции по имени «месть». (Прилагательное «виндиктивный-ая-ое» (от англ. vindictive – мстительный, карательный ) не является элементом русского этноязыкового кода и потому используется в работе для спецификации довербального эмоционально-когнитивного образования, которое предопределяет поведение индивида в конфликтной ситуации социального взаимодействия и которое при вступлении в знаковое инобытие обретает имена и, соответственно, аксиологические смыслы).

Экспрессивные единицы – высказывания (тексты) и сопровождающие их невербальные знаковые построения - выражают концепт в вербальном и паралингвистическом поведении носителей русского этноязыкового сознания. Они представляют собой то, что говорит виндиктивная поведенческая реакция по имени «месть» устами обобщенного агента социального действия в русской лингвокультуре.

Экспрессивные единицы являются продуктами порождаемой изучаемым концептом фрустрационно обусловленной осознанной и целенаправленной агрессивной знаковой деятельности, которая по прагматическим параметрам определяется в работе как виндиктивный дискурс (ВД).

Для проведения с выше названными единицами необходимых исследовательских процедур использовались толковые, фразеологические, этимологические и другие словари русского языка; Энциклопедический словарь русской цивизации; Старославянский словарь, Словарь славянской мифологии; Краткий словарь когнитивных терминов, Лингвистический энциклопедический словарь, психологические и философские словари; книги Ветхого и Нового заветов; Еврейская энциклопедия, Православная энциклопедия, Большая советская энциклопедия, Малая медицинская энциклопедия, Краткая энциклопедия славянской мифологии; русская художественная литература (как произведения классиков, так и работы современных писателей), публицистика, а также записи живой речи (далее – ЗЖР).

Целью настоящего исследования является построение теоретической модели эмоционального поведенческого концепта «месть» и ее верификация в контексте русской лингвокультуры. (Под моделью концепта подразумевается формализованный аналог изучаемой ментальной сущности, служащий инструментом ее познания и формой представления в общей теории языковой личности).

Поставленная цель исследования предопределяет необходимость решения следующих задач:

-  разработку релевантной проводимому исследованию дефиниции эмоционального поведенческого концепта;

-  описание структуры концепта «месть» с опорой на его номинативные и дескриптивные репрезентанты;

-  выявление иллокутивных свойств изучаемого концепта и идентификацию ВД как способа их социально значимого выражения;

-  освещение проблемы онтогенеза ВД, а также его ритуализации и косвенной презентации;

-  описание коммуникативно-прагматических параметров ритуализованных и косвенно-производных виндиктивных вербально-знаковых построений;

-  определение функций и структуры ВД.

Основным методом исследования является гипотетико-дедуктивный, связанный с излагаемым ниже предположением.

Концепт «месть» представляет собой универсальное (довербальное) эмоционально-когнитивное образование, которое меняет свой семантический облик в сознании, а также вербальном и паралингвистическом поведении под влиянием человеческой деятельности, предопределяющей формы культурно-исторического бытия и конкретные коммуникативно-прагматические ситуации.

Данное предположение, в свою очередь, опирается на опыт изучения человека, накопленный в философии, глубинной психологии, когнитологии, культурологии, а также эмпирические данные, которые верифицируются при анализе конкретного языкового материала. Последняя процедура является демонстрацией того, что конструируемая модель концепта в своих существенных свойствах соответствует изучаемой ментальной сущности, и модельная информация может быть экстаполирована на оригинал.

Кроме этого в работе используются методы индукции, интроспекции (или рефлексии над собой действующим), дискурс-анализа, компонентного (дефиниционного и контекстуального) анализа, интерпретации и лингвистического интервьюирования.

Методологической базой настоящего исследования послужили общетеоретические положения о диалектическом характере взаимодействия биологической и социальной компонент в развитии человека (Ф. Варела, М. Вартофский, , К. Клакхон, У. Матурана, , З. Фрейд и др.), эмоционального и рационального в мышлении и языке (Ш. Балли, , и др.), о роли языка в развитии человека и социальной роли общения (, В. Гумбольдт, М. Коул, , О. Розеншток-Хюсси, и др.). Кроме этого реферируемая работа опирается на разрабатываемые отечественными лингвистами концепции языковой личности (, , и др.), основные положения когнитивной лингвистики (, , М. Джонсон, , Дж. Лакофф, , и др.), эмотивной лингвистики (, С. В Ионова, , B. Volek и др.), психолингвистики (, , Ch. E. Osgood, T. A. Sebeok и др.), лингвокультурологии (А. Вежбицкая, , и др.), прагмалингвистики (, Д. Вандервекен, З. Вендлер, , Дж. Л. Остин, , Дж. Р. Серль и др.) и теории дискурса (, Э. Бенвенист, , П. Серио, и др.).

На защиту выносятся следующие положения:

1. Эмоциональный поведенческий концепт определяется как единица психического уровня организации знания, характеризующаяся биологической детерминированностью, социальной обработанностью и знаковой, в том числе и лингвистической, оформленностью; языковая семантика при этом рассматривается как арена диалектического взаимодействия бессознательного и ценностно-нормативных установок культуры.

2. Эмоциональный поведенческий концепт «месть» представляет собой ментальное образование, состоящее из эмоционального фона (гнев, ненависть, презрение, раздражение) и активирующихся на этом фоне скриптов, один из которых направляет агрессивную поведенческую реакцию индивида на источник фрустрации, а другой – на замещающий его объект.

3. Эмоциональный поведенческий концепт «месть» рассматривается нами как отраженная в сознании индивида модель поведения (деятельности), обеспечивающая его выживание во внутривидовой конкурентной борьбе, и описывается в терминах социального взаимодействия – с точки зрения мотива, цели, а также стратегий и тактик ее достижения. Целью предписываемой концептом деятельности является преобразование коммуникативного пространства и установление границы, отделяющей свое (безопасное) от чужого (враждебного) пространства. Достижение цели обеспечивается стратегиями устрашения и перверсии (лат. pervertere – губить, портить), т. е. нанесения угрожающему объекту физического и / или морального вреда.

4. Изучаемый концепт находит свое выражение не только в предметно-практической, но и возникшей на ее основе знаковой (невербальной и вербальной) деятельности, которая характеризуется фрустрационной обусловленностью, осознанностью, целенаправленностью, агрессивностью и по прагматическим параметрам определяется в работе как ВД.

5. Данный вид знаковой деятельности восходит к первым человеческим ритуалам и характеризуется сигнальной двунаправленностью: 1) устрашение, проклятие адресата-агрессора и 2) воодушевление на борьбу с врагом и сплочение субъекта речи и его сородичей в замкнутую группу. Развитие ВД связано с двумя уровнями противостояния субъекта (сообщества) угрожающему объекту: на первом уровне, связанном с угрозой нарушения / нарушением неким объектом границы, которой субъект (сообщество) отделяет свое (безопасное) от чужого (враждебного) пространства, вырабатывается стратегия устрашения, воплощающаяся в тактике угрозы; на втором уровне, после игнорирования сигнала угрозы противником (или нарушения клятвы членом данного сообщества), складывается стратегия проклятия и соответствующие ей тактики изгнания, поругания и злопожелания. Поскольку посредством ментально-знаковых презентаций первый и второй уровни относятся друг к другу как предшествующий и последующий опыты участия в ситуациях одного и того же конфликтного типа, то в виндиктивном высказывании очень часто стратегия устрашения реализуется вместе со стратегией проклятия.

6. Принципиально важную роль в развитии ВД играет совпадение / расхождение интересов индивида и общества в части права на реализацию себя в качестве карающей силы: первое (соответствующее ситуации военного типа) ведет к его ритуализации и стандартизации, второе (определяющее ситуацию иерархического типа) – к дестандартизации и латентности.

7. ВД присущи следующие функции:

эмотивно-регулятивная функция, которая признается доминантной и характеризуется амбивалентностью, связанной с деструктивным воздействием на оппонента и оптимизацией эмоционального состояния субъекта речи (и его соратников); названная функция воплощается в целом раде взаимосвязанных и противопоставленных по своей направленности и характеру воздействия на коммуникантов призводных функций: деморализующей и инспиративной, демобилизующей и мобилизующей, разобщающей и интегрирующей, патогенной и терапевтической, ноцицептивной и гедонистической; полагаем, что производными от эмотивно-регулятивной являются агональная (состязательная) и утешительная функции, а также функции социального контроля и дестабилизации общественных отношений;

онтологически присущая ВД сигнальная двунаправленность предопределяет возможность реализации данным видом речевой деятельности фатической (по Б. Малиновскому, направленной на создание уз общности между людьми) функции, которая заявляет о себе в тех случаях, когда агент социального действия устрашает и / или проклинает, как правило, отсутствующего в момент речи обидчика своего собеседника и, обозначая тем самым свою позицию в имевшем место конфликте, приближает себя к потерпевшему;

референтивная функция ВД сводится к представлению интенций говорящего в таких формах, которые через разные степени унижения адресата-агрессора и / или замещающего его объекта позволяют ему ощущать свою социальную значимость и заявлять об этом окружающим (в определенных ситуациях способствуя эвокации аналогичных ощущений у адресатов-наблюдателей, которых он считает своими); в результате реализации названной функции и создается карта ситуации социального взаимодействия, на которой адресат-агрессор и / или замещающий его объект оказываются на нижних, а говорящий (и его соратники) на верхних ступенях некой виртуальной или реальной системы иерархических отношений.

8. ВД, как и любой другой вид предметно-практической или речевой деятельности, имеет две стороны: внутреннюю (ментальную) и внешнюю (операциональную), в этой связи и описание структуры изучаемого феномена строится с учетом его внутренней организации, т. е. мотива, цели, стратегий и тактик ее достижения, и внешней, т. е. с точки зрения языковых форм воплощения последних.

Внутренняя структура ВД предопределяется его мотивом, целью, стратегиями и складывается из тактик угрозы, изгнания, поругания и злопожелания.

Внешняя структура ВД формируется из обслуживающих названные тактики коммуникативно-семантических полей. Ядро каждого коммуникативно-семантического поля занимают прямые - , околоядерное пространство - конвенциональные косвенные -, а периферию - неконвенциональные косвенные или транспонированные вербальные построения.

Научная новизна работы связывается с психоаналитическим подходом к проблеме концептуализации и вербализации знаний, получаемых человеком от природы. Этот подход расширяет исследовательское поле включением в него фактора подсознательного и освещением его диалектики с ценностно-нормативными установки культуры. Иными словами, данный подход показывает, как заданная природой эмоциональная поведенческая реакция, вступая в знаковое инобытие, обретает аксиологические смыслы, которые, в свою очередь, регулируют ее проявление в коммуникативных процессах. В таком ракурсе концепт «месть», насколько нам известно, не изучался ни в отечественном, ни в зарубежном языкознании.

Теоретическая значимость исследования определяется тем, что в нем выявляются социально-психологические закономерности дискурсивной деятельности носителей русской лингвокультуры по объективации концепта «месть» в их языковом сознании и коммуникативном поведении; предлагается модель названного концепта как совокупного продукта эмоционального бессознатального, когнитивного сознания и языкового (дискурсивного) сознания.

Результаты и выводы работы могут оказаться полезными для дальнейшей разработки актуальных проблем лингвоконцептологии, эмотивной лингвистики, психолингвистики и теории дискурса: осмысления понятия «эмоциональный концепт» с точки зрения природы, структуры, речемыслительного и коммуникативно-прагматического потенциалов стоящего за ним феномена; освещения дискурсивной деятельности человека в эмотивном, прагматическом, социотворческом аспектах, а также изучения ее креативной и репродуктивной составляющих.

Практическая ценность исследования связывается с возможностью использования изученного в нем материала в лексикографии, лингводидактике, а также в работе аспирантских семинаров и научных студенческих обществ.

Апробация работы. Основные результаты исследования обсуждались на заседаниях кафедры языкознания ВГПУ и научно-исследовательских лабораторий ВГПУ «Язык и личность» и «Аксиологическая лингвистика». Основные положения исследования докладывались на региональных межвузовских конференциях: «Языковая личность: проблемы обозначения и понимания» (Волгоград, 1997), «Кирилло-Мефодиевские традиции на Нижней Волге» (2002, 2004), «Наследие академика и проблемы современной лингвистики» (), а также международных конференциях: «Reflexie aktualneho vyskumu ruskeho jazyka» (г. Нитра, Словакия, 1999), «Современные парадигмы лингвистики: традиции и инновации» (Волгоград, 2005), «Языковая личность в дискурсе: Полифония структур и культур» (Тверь, 2005), «Язык, культура, менталитет: проблемы изучения в иностранной аудитории» (Санкт-Петербург, 2005, 2006), «Язык. Культура. Коммуникация» (Волгоград, 2006), «Этнокультурная концептосфера: общее, специфическое, уникальное» (Элиста, 2006), конференции, посвященной 1900 – летию г. Силистра (г. Силистра, Болгария, 2006), «Русская словесность в контексте современных интеграционных процессов» (Волгоград, 2005, 2007), «Динамика и функционирование русского языка: факторы и векторы» (Волгоград, 2007), «Меняющаяся коммуникация в меняющемся мире» (Волгоград, 2008).

Основные положения диссертации изложены в 33 публикациях, в том числе в учебном пособии «Концепты основных инстинктов в русской лингвокультуре» (3, 5 п. л.) и монографии «Месть как эмоциональный поведенческий концепт (опыт когнитивно-коммуникативного описания в контексте русской лингвокультуры)» (16 п. л.).

Структура работы. Диссертация включает в себя введение, три главы, заключение, списки литературы, лексикографических и других источников и приложение.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Во введении определяется объект, предмет, цель и задачи исследования, обосновывается его актуальность, описываются материал и методы исследования, формулируются гипотеза и основные положения, выносимые на защиту, раскрываются научная новизна, теоретическая значимость и практическая ценность работы.

В первой главе «Человек в фокусе лингвистических исследований» 1) рассматривается становление человека как личности и роль в этом процессе языка, дается общая характеристика ЯЛ как центральной категории антропологического языкознания, 2) освещается диалектика концептосферы ЯЛ и культуры, а также 3) предлагается модель ЭПК и технология ее описания в лингвокультурном аспекте.

1. Опыт естественных и гуманитарных наук позволяет рассматривать человека как биологическую особь с некогда пробудившемся сознанием, которое вынесло его за пределы чисто природного существования и погрузило в мир символических форм.

Создавая второй, символический, мир для фиксации приобретенного опыта и передачи его последующим поколениям, человек преодолевает конечность своего в сущности случайного существования и восходит к надиндивидуальному бытию. В этом процессе с филогенетической точки зрения он и начинается как личность, поскольку создает средства своего познания или когнитивные артефакты, которые не только идут дальше биологически развившихся и генетически унаследованных форм перцептивной и познавательной деятельности, но и кардинальным образом меняют саму природу научения и проводят демаркационную линию между человеческим знанием и интеллектом животных (Вартовский 1988). С этого, собственно, и начинается культура «в качестве совокупности предметов материального и духовного творчества людей» (Пигалев 1999), а ее трансляция «представляет собой «содержание» процесса социализации» (Красных 2003). С онтогенетической точки зрения формирование личности связано с овладением знаниями и формами деятельности, которые были выработаны и закреплены в артефактах предшествующими поколениями и которые составляют культурный фонд данного сообщества, определяющий в конечном счете ритм его жизни. Этот процесс требует от ребенка определенной активности, поскольку объективно действия и операции, необходимые для того, чтобы он научился правильно пользоваться предметом, воплощены, даны в предмете, но для него, субъективно, они только заданы (Леонтьев 1972). Поэтому важнейшую роль в развитии его как личности играют старшие поколения, учителя-прфессионалы, а также вся система принятых в обществе юридических и моральных норм поведения. «Врастание» индивида в культуру осуществляется в процессе его общения с ее носителями, лишь в этом случае опыт, добытый одними людьми, становится достоянием других, лишь в этом случае формируется групповой или, более общно, родовой субъект деятельности (Розеншток-Хюсси 2000). Именно благодаря общению достигается организованность, согласованность и единство действий людей, составляющих данное культурное сообщество, обеспечивается их взаимопонимание и сплоченность, общность чувств, мыслей, побуждений.

Основным средством общения и, соответственно, проводником культурной информации является естественный человеческий язык. Особая роль языка в ряду других семиотических средств, обслуживающих культуру (Петров 1991), обусловливается тем, что он включает в значения своих единиц все, что связано с коллективным осмыслением мира его носителями, и транслирует эту информацию из поколения в поколение. Вместе с этим, язык – это «не отражение сложившегося миросозерцания, а слагающая его деятельность», он не только создает мысль, но и преобразует ее в высшие формы, подготавливая почву для невыразимого словом творческого мышления, в процессе которого развивается и сам человек как личность (Потебня 1976).

Вполне закономерным в этой связи следует считать появление в отечественной лингвистике термина «языковая личность», которая, по мнению автора соответствующего понятия, призвана стать сквозной идеей, пронизывающей все аспекты изучения языка и разрушающей границы между дисциплинами, изучающими человека (Караулов 1987).

Языковая личность как «совокупность способностей и характеристик человека, обусловливающих создание и восприятие им речевых произведений (текстов)» обнаруживает в себе следующие уровни: когнитивный (набор систематизированных идей, понятий, концептов), прагматический (цели, мотивы, установки коммуникантов) и вербально-семантический (нормальное владение языком) (Караулов 1989).

Последний уровень уже давно находится в центре внимания ученых и достаточно плодотворно ими описывается. Что же касается двух других уровней, то они начали активно изучаться лишь в последние десятилетия и прежде всего в связи с общей переориентацией исследовательского интереса ученых со значений, выражаемых средствами языка, к знаниям человека, а также мотивам и интенциям его социально значимой вербально-знаковой деятельности.

Активное изучение этих уровней, в свою очередь, подвело ученых к необходимости детализации понятия «языковая личность» и появлению ряда терминов, коррелирующих с его базовым номинантом и обозначающих то или иное проявление человеческого фактора в языке: «речевая личность» (Клобукова 1995), «коммуникативная личность» (Красных 1998, Карасик 1998), «человек говорящий» (Красных 2003), «эмотивная языковая личность» (Шаховский 2000) и др.

Концепция эмотивной языковой личности, привлекшая к себе внимание многих ученых, получает определенное развитие и в настоящем исследовании, поскольку в центре его внимания находится человек, переживающий фрустрацию и предпринимающий в ответ на это эмоционально детерминированные агрессивные действия.

Вместе с этим, следует подчеркнуть, что дифференциация ЯЛ на составляющие имеет ориентационно-методический смысл, позволяющий исследователям сфокусировать внимание на том или ином ее проявлении. Сам же изучаемый феномен, ЯЛ, остается при этом единой ментально-лингвальной (по ) или когнитивно-дискурсивной (по ) субстанцией, реализующей свои интенции в познавательной деятельности и коммуникативных процессах, оперируя при этом языковыми (и экстралингвальными) средствами.

Единство (не тождество) когнитивного и дискурсивного в ЯЛ в конечном счете и предопределяет необходимость изучения того, как внеязыковые знания превращаются в языковые значения, а последние, реализуясь в коммуникативных процессах, оказывают регулирующее воздействие на психику и социальную активность людей. Осуществление данной аналитической процедуры не может обойтись без обращения к таким категориям, как концептосфера, концепт, культура и этнокультурное сознание.

2. Термин «концептосфера» обязан своим рождением академику , который создал его по типу терминов «ноосфера», «биосфера» и пр. и ввел в отечественную науку для обозначения области знаний, связанной с культурой и языком (1993). Концептосфера как средоточие человеческих знаний о мире характеризуется изменчивостью и во временном, и в социальном измерениях, что связано с познавательной деятельностью людей и аксиологической интерпретацией приобретаемого опыта. Вместе с этим концептосфере свойственна определенная упорядоченность, которая объясняется тем, что «мышление предполагает категоризацию предметов мысли, а категоризация предполагает упорядоченность ее объектов» (Попова, Стернин 2001). Проникновение в концептосферу позволяет лучше осмысливать миропонимание и поведение людей, раскрывает универсальные черты, присущие концептосферам всех народов, а также специфичность этнических, социальных и индивидуальных концептосфер (Гришаева). Описание концептосферы этноса, социума или индивида предполагает анализ концепта, психического образования, по ряду параметров отличающегося от понятия.

Понятие традиционно относят к категориям логики. Концепт же помимо логического наполнен также эмпирическим и аксиологическим содержанием и аккумулирует в себе знания, связанные с различными источниками информации о действительности: эмоциями, аналитическим мышлением, памятью, воображением и т. п. (Алефиренко 2002, Степанов 1997, Шаховский 2002). Другими словами, в отличие от понятия как продукта логического мышления концепт включает в себя знания, опирающиеся на «самые разнообразные способы и средства освоения окружающего мира: наглядно-конкретное и абстрактное, теоретическое и непроизвольно-обыденное, направленное на предметы действительности – объектное, и обращённое на самоё себя – рефлексивное, отчётливо и смутно осознаваемое» (Алефиренко 2002). При такой постановке вопроса концепт представляется более объёмным по сравнению с понятием психическим образованием, состоящим, по мнению , из образного, понятийного и ценностного компонентов (1996).

Такая теоретическая модель концепта коррелирует с семантической структурой слова, разработанной в семасиологических исследованиях и включающей в себя образный, денотативный и оценочный компоненты (см. Арнольд 1981, Стернин 1979, 1985 и др.). Последнее обстоятельство «делает принципиально возможным в процессе вербализации концептов выражение любых признаков концепта в соответствующих семах и их сочетаниях в качестве ядерных и периферийных сем» (Стернин 1999), что, в свою очередь, позволяет рассматривать значение языкового знака в качестве источника концептуальной информации. Но так как языковой знак представляет концепт не полностью, а передаёт лишь часть релевантных для сообщения признаков (Попова, Стернин 2001), наиболее полное описание концепта предполагает изучение совокупности репрезентирующих его средств языка, организованных на основе синтагматических и парадигматических связей ключевого слова (или его лексико-семантического варианта) и представляющих собой некое функционально-семантическое единство. При этом необходимо подчеркнуть, что в отличие от исследований, ориентированных на понимание содержательной стороны языка и её динамики в коммуникативном процессе, изучение концепта обращено к человеческой ментальности, в чём, собственно, и заключается основное (векторное) различие семасиологических и концептологических лингвистических изысканий. Последние, при всём своём многообразии, в основных своих подходах к изучению концепта подразделяются на лингвокогнитивные и лингвокультурологические. Данные подходы не являются взаимоисключающими. Напротив, различия в напралении исследовательских процедур (лингвокогнитивный – от персонального сознания к культуре, а лингвокультурологический – от культуры к персональному сознанию) создают базу для их комплексного использования в описании ментальных структур, имея в виду диалектику части и целого применительно к индивидуальному и коллективному человеческому опыту. Более того, обнаружив наряду с универсальными и специфические когнитивные процессы и не считая возможным констатировать языковую обусловленность последних (Dasen 1977), ученые все чаще обращают свои взоры в сторону культуры, которая рассматривается при этом в деятельностном, в том числе и коммуникативно-прагматическом аспекте (Лотман 2000, Тульвисте 1998).

Всё чаще в исследование вопроса о том, насколько язык детерминирует образ мышления, предлагается включать такую важную составляющую, как формирующееся в свойственных для данной культуры видах деятельности этнокультурное сознание и способы его семиотизации. Достаточно определённо на этот счёт высказывается , считая, что «различного рода иллюзии об абсолютном господстве одного из базовых элементов речемыслительной деятельности – языка или мышления – порождаются неразличением когнитивной значимости языковой и культурологической семиотики в познании и отражении мира» (2002). Именно культурологический акцент в языковом моделировании квантов структурированного знания приобретает в последнее время всё большую популярность, так как позволяет рассматривать концепт в широком социально-историческом контексте, чем углубляет научное понимание данной ментальной сущности. При таком подходе концепты – это важнейшие элементы соответствующей концептосферы языка и этнокультуры. А взаимопроникновение последних феноменов позволяет определять концепты как «сгустки культурной среды в сознании человека», «то, в виде чего культура входит в ментальный мир человека» ( 1997). Поэтому языковая личность как носитель этнокультурного сознания выдвигается на передний план лингвокультурологических исследований и закономерно оказывается в центре внимания данного исследования.

3. Этнокультурное сознание «как исторический опыт, упорядоченный с помощью определенной ценностно-смысловой структуры» (Алефиренко 2000) включает в себя знания не только об окружающей человека действительности, но и результаты самопознания. Это означает, что концептуализации подвергаются не только предметы и явления внешнего мира, но и психоэмоциональные процессы, наиболее значимые из которых объективируются знаковыми системами, языком и культурой, и потому также могут изучаться лингвокультурологически.

Выдвижение эмоционального концепта (ЭК) в центр внимания отечественной лингвокультурологии связано прежде всего и исследованиями и его последователей (антологию трудов ученых см. в сб. «Язык и эмоции: личностные смыслы и доминанты в речевой деятельности». Волгоград, 2004). считает: «Поскольку чувственный этап процесса когниции мира человеком и себя в нём соотносится с деятельностью его эмоционального мышления,…языковая система (рациональное мышление) выполняет по отношению к непрерывно конструируемому целому функцию кодирования внеязыковых концептов (в т. ч. и эмоциональных переживаний) и функцию манипулирования ими через манипулирование вербальными смыслами» (2002).

Развивая данный тезис, необходимо подчеркнуть, что концептуализация эмоционального опыта – процесс когнитивно-дискурсивный, затрагивающий фундаментальные основы познания мира и самопознания и опирающийся на языковые знаки, значения которых обусловливают наше отношение к предмету мысли. Поэтому, приступая к лингвокультурологическому описанию эмоциональных концептов, необходимо попытаться «разорвать» языковой круг и, опираясь на данные других наук, определить, какой фрагмент глубинной психической жизни человека подвергся концептуализации и каково его ближайшее окружение, «соседство» с другими, релевантными для его понимания, психическими явлениями. Для этого представляется целесообразным обратиться к опыту изучения человека, накопленному в области психоаналитических исследований.

Конечно, психоаналитический опыт не является последней инстанцией, определяющей человеческую сущность. Во-первых, его содержание подвержено воздействию тех сдвигов, которые происходят и будут происходить в области наук, так или иначе ориентированных на человека. Во-вторых, наши знания о человеке черпаются не только из научных источников. Многое мы узнаём из религии, изобразительного искусства, художественной литературы и просто повседневной жизни, а эти знания, в свою очередь, влияют на восприятие обществом научной информации. Более того, социально-культурные факторы не только опосредуют передачу обществу научной продукции, но и сами в значительной степени определяют те направления научных изысканий, которые соответствуют умонастроениям и интересам людей в данный исторический период. Последним обстоятельством (в частности – умонастроением венских буржуа конца XIX-ого – начала XX-ого века) объясняется зарождение фрейдизма, положившего начало глубинным психологическим исследованиям.

Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах: 1 2 3