Кремль и Северный Кавказ:

новые политические решения

и новые вызовы федеральной власти

Аналитический доклад

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ.. 3

Республиканские лидеры: сходства и различия.. 3

Произошла ли консолидация элиты?. 8

Группы влияния: кавказский стиль.. 13

Недостижимый этнический баланс.. 15

Побеждена ли коррупция?. 17

Слабость парламентаризма.. 18

Управляемая многопартийность.. 20

Муниципальная вольница.. 23

Отношения с центром: выигравшие и проигравшие.. 25

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.. 27

Северный Кавказ был и остается одной из самых проблемных территорий России как с социально-экономической, так и с политической точки зрения, вызывая повышенное внимание федеральной власти и нуждаясь в использовании особых управленческих подходов, учитывающих местную специфику. Притом, хотя Северный Кавказ сильно отличается от других частей России своими культурно-историческими особенностями, многие проблемы российской политики, как таковой, проявляются здесь в концентрированном виде и в своих крайних формах.

В последние годы в республиках Северного Кавказа существенно меняется расстановка политических сил. Прежде всего, эти изменения связаны с уходом ряда опытных региональных лидеров, создавших достаточно устойчивые политические режимы в 1990-е гг. Среди них – М. Магомедов в Дагестане, А. Дзасохов в Северной Осетии, ныне покойный В. Коков в Кабардино-Балкарии. Значительно выросла активность федерального центра, который стремится лучше контролировать эти территории, и после перехода к назначению губернаторов стал гораздо сильнее влиять на местные элиты и проводить более инициативную кадровую политику. При этом и ранее республики Северного Кавказа не представляли собой единого целого. Сейчас между ними наметились новые существенные различия.

Республиканские лидеры: сходства и различия

В целом, для республик Северного Кавказа характерна высокая концентрация власти в руках региональных руководителей. Хотя у этой концентрации есть серьезные ограничения, связанные с полиэтническим составом населения и, соответственно, элиты, с делением правящего класса на субэтнические группы, кланы, землячества и т. п. Поэтому расстановка сил в этих регионах обычно сочетает стремление регионального руководителя к формированию наиболее мощной группы влияния на «своей» территории с наличием большого числа относительно автономных групп, некоторые из которых могут даже находиться в оппозиции к региональному руководству.

Неудивительно, что наметившаяся в последние годы тенденция к почти повсеместной замене руководителей северокавказских республик приводит к резким изменениям в отношениях между сложившимися элитами, к созданию новых групп влияния и новых политических альянсов. Другими словами, Северный Кавказ остается зоной политической турбулентности, где постоянно что-то меняется, причем инициатором многих изменений, иногда сознательным, а иногда невольным, выступает федеральная власть.

Ротация корпуса региональных глав на Северном Кавказе сочетается с отсутствием определенного управленческого типа, соответствующего новым реалиям и стратегическим перспективам. Эта общая для российских регионов и политики назначения губернаторов проблема на Северном Кавказе проявляется особенно рельефно. Уход «аксакалов» и некоторых «спорных» фигур был закономерным. Однако, семь нынешних руководителей республик, пришедших к власти за последние несколько лет, очень сильно и иногда полярно отличаются друг от друга, обладают очень разным политическим и профессиональным опытом, различным социальным происхождением, что не может не влиять на их управленческие практики. Например, между ними можно выделить следующие различия:

·  По социальному происхождению.

Руководители северокавказских республик прошли свою профессиональную карьеру в самых разных общественных сферах. Главы Дагестана и Северной Осетии – политики, сделавшие карьеру в советскую эпоху и преодолевшие множество ступеней номенклатурной партийно-хозяйственной работы. Алиев еще в советское время достиг высшей ступени, став первым секретарем республиканского комитета КПСС. Президент Кабардино- Каноков по происхождению – крупный московский бизнесмен. Глава Адыгеи А. Тхакушинов представляет статусную интеллигенцию своего региона. На протяжении многих лет он возглавлял в Майкопе государственный технологический институт (впоследствии – университет). Б. Эбзеев является выходцем из судейской корпорации, и на протяжении 17 лет, с 1991 г. работал судьей Конституционного суда. Прецедент назначения на пост регионального главы представителя судейской корпорации был первым в истории российских регионов. Ю. Евкурова и Р. Кадырова можно отнести к разряду силовиков, но только отметив разный характер их воинской службы. Президент Ингушетии – кадровый военный с богатым послужным списком. Президент Чечни руководил охраной своего отца А. Кадырова, который участвовал в сепаратистском движении. Таким образом, в маленьком списке из семи региональных руководителей представлены буквально все возможные социальные группы, которые участвуют сегодня в формировании российской региональной элиты.

·  По наличию политического опыта.

М. Алиев и Т. Мамсуров в наибольшей степени соответствуют определению профессионального политика. Большинство новых лидеров вопросами регионального управления не занимались или занимались мало. А. Каноков, будучи прежде всего бизнесменом, имел и определенные статусные позиции в системе управления: был заместителем полномочного представителя своей республики в Москве, являлся депутатом Госдумы. А. Тхакушинов занимался депутатской деятельностью на территории своего региона. Р. Кадыров формировался как политик в окружении своего отца, но затем сделал быструю политическую карьеру в правительстве Чечни, став вице-премьером, а затем премьером. Б. Эбзеев представляет третью ветвь власти – судебную. Наконец, Ю. Евкуров вообще никогда не занимался политикой до своего назначения.

·  По принадлежности к различным политическим поколениям.

Руководители республик сильно отличаются по своему возрасту и, соответственно, сформировались, как политики, в условиях различных политических режимов. С одной стороны, М. Алиев – это советский партийный деятель, сделавший карьеру в годы советской власти. Как уже сказано, советскую школу прошел и Т. Мамсуров, но только остановившись на более низких ступенях. На ролях статусной интеллигенции в советский период находились А. Тхакушинов и Б. Эбзеев. С другой стороны, возглавляющий соседнюю Кадыров является одним из самых молодых региональных руководителей в России. С советским прошлым никак не связана политическая карьера Ю. Евкурова и А. Канокова.

·  По включенности в социальную и политическую жизнь своего региона:

Главы Алиев, Кадыров, Северной Мамсуров и Тхакушинов родились и практически всю жизнь прожили в своих регионах. Напротив, глава Евкуров, Карачаево- Эбзеев, Кабардино- Каноков сделали карьеру за пределами своих республик и не проживали на их территории на протяжении многих лет, вплоть до назначения на пост главы. Очевидно, это роднит практику их назначения с назначением т. н. «варягов», поскольку, несомненно зная территорию, они все же не были непосредственно включены в сложившиеся там политические отношения.

Таким образом, главы республик Северного Кавказа – очень разные по своей политической карьере, по своему социальному происхождению. Назначение каждого из них на должность и формирование в этой связи новой расстановки сил в регионах можно считать в каждом случае своим экспериментом, своей попыткой найти статус-кво, более или менее приемлемый для региона и для федеральной власти, страны в целом. Некоторые итоги этого эксперимента можно подвести уже сейчас.

Конечно, общие характеристики российского политического режима, при всем разнообразии персон, определяют доминирование региональных руководителей и персонификацию региональной власти, в той или иной мере сконцентрированной в одних руках. Формальная лояльность политических и деловых элит верховной региональной власти, относительная стабильность политического режима, преимущественная непубличность политической борьбы, все эти характеристики применимы и к регионам Северного Кавказа. Основу власти региональных лидеров составляют прежде всего контроль над структурами исполнительной власти, фактическое управление органами законодательной власти и контроль над основной частью муниципальных образований. Однако, эти общие характеристики скрывают серьезные различия, от которых зависят дальнейшие перспективы политического развития регионов.

Прежде всего, серьезно различается тот ресурс политического влияния, которым обладают руководители республик Северного Кавказа. Следует понимать, что в условиях Кавказа с его доминированием патронажно-клиентельных отношений в политике особую важность имеет наличие разветвленной системы межличностных отношений в правящем классе, которой должен располагать любой дееспособный руководитель. Новые назначения, с одной стороны обновляя элиту, с другой стороны всегда содержат риск, поскольку новому региональному руководителю приходится достраивать на ходу систему своих личных связей.

Сейчас на Кавказе сложилась ситуация, когда большинство региональных глав, по разным причинам, имеют весьма ограниченный ресурс личного политического влияния в элитах и не в состоянии полностью консолидировать элиты. В наименьшей степени им обладает президент Евкуров. Несколько лучше положение Б. Эбзеева, который, работая в Москве, поддерживал определенные отношения с частью республиканских элит, но, конечно, не был плотно включен в их взаимодействие.

Промежуточную категорию представляют М. Алиев, Т. Мамсуров и А. Тхакушинов. Их политическая деятельность связана с республиками, но у каждого была весьма узкая сфера влияния. Алиева в том, что он, хотя и был некоторое время партийным руководителем республики, но не располагал поддержкой какого-либо мощного клана, не являлся клановым лидером. В постсоветский период его сфера влияния ограничивалась депутатским корпусом Народного Собрания, которое он возглавлял. Т. Мамсуров в Северной Осетии опирался скорее на локальную поддержку (его родной Правобережный район с центром в Беслане), а на республиканском уровне, занимая важные посты (глава правительства, затем – парламента), находился в тени А. Дзасохова и был зависимым членом его клиентелы. Президент Адыгеи представлял приближенную к власти интеллигенцию. Всем этим пяти региональным лидерам крайне сложно справиться с полицентризмом элит в своих регионах, и расстановка сил остается достаточно сложной и запутанной.

Принципиально иная ситуация сложилась лишь в двух республиках – Чечне и Кабардино-Балкарии, где Р. Кадыров и А. Каноков смогли консолидировать основную часть элиты, хотя они и являются относительно новыми фигурами. В Чечне это произошло по той причине, что в процессе ее возвращения в российское политико-правовое пространство под контролем Кадыровых формировалась новая элита. В Кабардино- Каноков, поддерживая и ранее отношения с элитами республики, смог переориентировать их на себя после прихода к власти. Свою роль, конечно, сыграли жесткий управленческий стиль и активность этих двух лидеров, умело использовавших свой прежний опыт и проявивших незаурядные личностные качества на новом месте работы.

В целом же недостаточные возможности республиканских лидеров в деле консолидации элит сочетаются с определенным ограничением их публичного авторитета. Эти ограничения во многом обусловлены межэтническими противоречиями, когда лидер может опереться прежде всего на «свою» группу, и то далеко не полностью. Личный авторитет, столь важный на Кавказе, сильно зависит от биографии, от опыта статусной деятельности. Например, подобным авторитетом, несомненно, обладает М. Алиев, главнейший представитель традиционной аварской управленческой элиты. Авторитет, связанный с уважаемыми профессиональными корпорациями, есть в той или иной мере у «военного» Ю. Евкурова и «судьи» Б. Эбзеева. Бурная личная активность способствовала появлению авторитета у Р. Кадырова. Слабее с этой точки зрения выглядят Т. Мамсуров и, возможно, А. Тхакушинов. Однако, в столь сложно устроенных обществах данный авторитет не стоит преувеличивать. Зачастую он представляет собой временный кредит доверия, во многом связанный с пока еще высоким авторитетом центральной власти, назначающей региональных глав, с поддержкой со стороны прежних лидеров (Т. Мамсуров как «преемник» А. Дзасохова). О полной и безоговорочной поддержке в обществе говорить можно лишь в редких случаях.

Следует напомнить, что А. Тхакушинов крайне неудачно участвовал в выборах президента республики 2002 г., набрав 2,6% голосов. Б. Эбзеев тоже выдвигался на пост президента своей республики и не прошел во второй тур. Опыт участия в конкурентных выборах полностью отсутствует у Ю. Евкурова, а также у Р. Кадырова (впрочем, в последнем случае исход был бы легко предсказуемым).

Таким образом, общественная поддержка и личный авторитет республиканских лидеров существенно ограничены. В связи с отменой выборов это может казаться не столь значимым фактором, и центр не считался с ним, назначая, например, того же А. Тхакушинова. Однако, личная популярность остается важным фактором, от которого зависит управленческая эффективность.

Серьезной проблемой многих региональных лидеров является подбор профессиональной команды. Управление регионом означает ответственность за его социально-экономическое развитие и требует определенного опыта в сфере экономического менеджмента. С этой точки зрения только президент Кабардино- Каноков, как бизнесмен, может считаться профессионалом. Во всех остальных регионах принципиальное значение приобрело формирование дееспособного правительства, состоящего из опытных людей. В условиях кадрового голода и в целом низкого управленческого профессионализма в республиках Северного Кавказа эта проблема является одной из ключевых для региональных лидеров персонально и для политического развития территорий.

Учитывая, что многие региональные лидеры являются политическими «одиночками», подбор профессиональной команды необходим им и как способ решения задачи по расширению поддержки в элитах с целью создания более устойчивой политической опоры. Отсюда проведение политики по созданию тактических альянсов и серьезная проблема устойчивости этих альянсов. Причем смена команды зачастую осуществляется по принципам политического баланса, а не подбора профессионалов. У такой политики есть как очевидные плюсы, так и не менее понятные минусы. Нередко новым главой республики к власти привлекаются противники предыдущего, а нередко и готовые присягнуть на верность кому угодно сторонники. В итоге вместо новой команды формируется сложная и потенциально конфликтная бюрократическая среда.

В частности, новый президент Евкуров привлек в команду многих выходцев из окружения первого президента республики Р. Аушева. Среди них – премьер-министр республики Р. Гайсанов, вице-премьер М.-С. Аушев, глава администрации президента И. Точиев. С другой стороны, во власти остались и некоторые выходцы из структур предыдущего президента М. Зязикова. Кроме того, значимый пост представителя Ингушетии в Северной Осетии, с которой, как известно, существует конфликт, связанный с ситуацией в Пригородном районе, получил Мухарбек Аушев, бывший депутат Госдумы и крупный бизнесмен, одно время игравший важную роль в ингушской политике. Таким образом, новый президент выстраивает систему тактических альянсов, стремясь учесть интересы сложившихся элит и сформировать таким способом более устойчивую власть.

Аналогично в Карачаево- Эбзеев для достижения политического баланса сохранил во власти ряд ключевых фигур «эпохи Батдыева», таких как М. Каракетов (глава администрации президента) и Б. Гочияев (министр сельского хозяйства, при М. Батдыеве – первый вице-премьер). Но при этом во власть пришли и совершенно новые фигуры, в т. ч. до сих пор работавшие в Москве (см. ниже).

В Дагестане президент М. Алиев, являясь прежде всего фигурой политической и, по мнению большинства экспертов, не будучи профессионалом в экономике, также пытается маневрировать, привлекая на свою сторону и, соответственно, во властные структуры представителей различных групп влияния. В основном это очень известные, но в последнее время ослабленные группы, которые лишены собственной перспективы (ранее их лидеры считались претендентами на пост главы республики). В частности, это группа мэра Амирова, связанные с которой люди есть в окружении президента, в правительстве, в руководстве Народного Собрания. Также на стороне М. Алиева играют две влиятельные аварские группы – мэра Умаханова и бывшего депутата Махачева (последний является сейчас представителем Дагестана в Москве).

По-прежнему большую роль в формировании властных органов играют и клановые отношения. Мотивы личного доверия, основанного на знакомстве и определенных взаимных обязательствах, по-прежнему крайне важные в кавказской политике, определяют формирование наиболее устойчивых групп. Родственные и земляческие отношения сохраняют очень большое значение, поскольку на них основаны и наиболее устойчивые политические и деловые связи.

В то же время особенностью республик стал приход к власти людей, не располагающих мощными кланами. В наибольшей степени это относится к Ю. Евкурову. Весьма невелик личный клан Б. Эбзеева (брат М. Эбзеев является вице-мэром Черкесска, родственники занимают посты в руководстве таких значимых предприятий, как «Кавказцемент» и «Черкесск горгаз»). Как ни парадоксально, не является «клановой» фигурой и М. Алиев (статусные позиции занимают его сын Г. Алиев – заместитель главы управления ФНС по республике и двоюродный брат – первый заместитель министра сельского хозяйства).

Очевидно, что новые руководители республик, не располагая кланами, сложившимися на протяжении многих лет и уходящими корнями в советскую эпоху (как это было у прежних руководителей республик), должны использовать другие принципы при формировании своей команды. Многие из них, например, Б. Эбзеев сами говорят о необходимости отказа от клановых принципов и от модели этнического баланса - с переходом к рекрутированию профессиональных управленцев. Однако, для республик характерен острый дефицит управленцев. Во многих из них крайне слабы необходимые образовательные учреждения. Многие перспективные кадры обычно получали образование за пределами своих республик и в них не возвращались. Адыгея и Карачаево-Черкесия имели в советское время более низкий статус, входя в состав Краснодарского и Ставропольского краев соответственно, и поэтому их собственный управленческий и образовательный потенциал был ограниченным. Ингушетия вовсе является новым субъектом федерации, ранее представляя собой периферию Чечено-Ингушетии.

В результате полноценная реализация принципа опоры на профессионалов остается невозможной. Рекрутирование команд и групп влияния действующими главами республик осуществляется по трех схемам – создание политического (в т. ч. этнополитического) баланса с привлечением во власть союзных групп и нейтрализацией потенциальной оппозиции, использование личных знакомств и родственных связей, продвижение кадров из центра федеральными группами влияния.

Даже в условиях ограниченности собственной клановой базы она зачастую используется «по полной программе», поскольку позволяет, по мнению руководителей, создать более устойчивую и зависимую, надежную власть. Например, в Адыгее в самое последнее время усилилась роль выходцев из аула Уляп Красногвардейского района, уроженцем которого является президент А. Тхакушинов. Уроженец этого аула М. Кумпилов стал главой правительства республики, его брат Т. Кумпилов работает заместителем министра финансов (сам министр финансов Д. Долев происходит из того же аула). Таким образом, очевидно стремление А. Тхакушинова создать основу экономического блока своего правительства из лично знакомых и преданных людей, используя принципы землячества и родственных связей. Причем данная тенденция проявилась не сразу, а по мере укрепления А. Тхакушинова у власти.

Произошла ли консолидация элиты?

Среди наиболее важных особенностей расстановки политических сил в республиках Северного Кавказа можно назвать следующие.

Во-первых, это достаточно слабая и зачастую преувеличенная роль «макроструктур», таких как этносы, тейпы и пр. Эти структуры и отношения между ними определяют политику лишь в самом первом приближении, не раскрывая все ее нюансы и всю ее реальную структурную сложность.

Во-вторых, политика имеет ярко выраженный персоналистский характер. Все органы власти регионального и местного уровня, все группы влияния персонифицированы своими лидерами. Это определяет огромную роль межличностных отношений, персонифицированные группы влияния являются основными политическими субъектами, в отличие от обезличенных этносов и субэтнических образований. Подобные компактные группы включают в себя, наряду с явным лидером, его влиятельных родственников и клиентов, зависимых партнеров в политике и бизнесе. Они располагают определенными властными, финансовыми и нередко – силовыми ресурсами, позволяющими продвигать свои интересы.

В-третьих, межгрупповые отношения характеризуются низкой устойчивостью. Характерна политика тактических альянсов, которые на время объединяют сплоченные лидерские группы и нередко имеют полиэтнический состав (особенно в Дагестане). Политика имеет ярко выраженный коалиционный характер и редко соответствует стереотипам авторитарной консолидации элиты. Умелое сочетание искусства создания коалиций и авторитарного принуждения ведет к появлению более успешных лидеров. Однако, практически невозможным, за редкими исключениями, становится недопущение публичной оппозиции.

На данном этапе уровень консолидации элит является наиболее низким в трех республиках – Дагестане, Карачаево-Черкесии и Ингушетии. Соответственно, именно там особенно велика структурная сложность элиты, и можно говорить об олигополии, а не монополии, характерной для политического режима.

Наиболее высокая консолидация элиты и монополизация власти отличают Чечню и Кабардино-Балкария, которые с этой точки зрения больше соответствуют стереотипам «обычных» республик.

В промежуточном положении находятся Северная Осетия и Адыгея.

Самые типичные процессы структурирования элиты и формирования персонифицированных групп влияния связаны с фигурами, занимающими статусные позиции в региональной и муниципальной власти, а также в федеральных структурах на территории региона, с депутатами Госдумы и членами Совета Федерации, с политически активными бизнесменами. Глава региона, как правило, стремится занять все эти статусные позиции «своими» людьми или же союзниками, но его ресурс влияния обычно ограничен, в результате чего в политическом поле возникают «лакуны», заполняемые другими акторами.

Наименьшая степень консолидации элиты отличает сейчас Дагестан, где действует большое число автономных и полуавтономных групп, вступающих друг с другом в тактические альянсы. Размежеванию способствует этнический фактор, поскольку в условиях многонационального Дагестана этнические группы ведут традиционную борьбу за определенные статусные позиции во власти и в экономике, включая не только республику в целом, но и очень разнообразный местный уровень. При этом этносы слабо консолидированы, и в их рамках возникает множество персонифицированных групп, которые, в свою очередь, постоянно нуждаются в союзниках, в т. ч. из других этносов. Отсюда постоянная борьба персоналистских субэтнических групп, заключающих полиэтнические альянсы.

На данный момент, как и прежде, наиболее сложная внутренняя структура характеризует аварскую элиту, представляющую самый многочисленный этнос Дагестана. Алиев тоже является аварцем, но не играет роль национального лидера, способного подчинить своей власти все аварские группы. В текущей политической конъюнктуре союзными ему считаются группы мэра Умаханова и представителя Дагестана в Махачева, каждая из которых обладает своим влиянием и ресурсами (в случае группы Г. Махачева это – влияние на «Роснефть-Дагнефть», власть в Казбековском районе в главе с его братом А. Махачевым, статус депутата Госдумы у родственника и бизнес-партнера А. Амирилаева, возглавлявшего «Дагнефть»). Серьезным конкурентом является группа аварца С. Муртазалиев, который возглавляет Кизлярский район и считается одним из реальных претендентов на пост главы республики. Также следует назвать главу управления Федерального казначейства по Республике Магомедова, являвшегося соперником М. Алиева при подборе кандидатуры президента республики в прошлый раз.

Среди даргинцев, второго по величине этноса республики, наиболее влиятельной является группа мэра Амирова, которая пока поддерживает М. Алиева (но известны собственные претензии С. Амирова на власть в республике). Следует отметить, что потеря властного статуса в Дагестане может обернуться и резким снижением политического влияния вплоть до его исчезновения. Так случилось с группой бывшего главы республики, даргинца М. Магомедова, которая вытеснена из политики (хотя и сохранила влияние в бизнесе). Кстати, история с М. Магомедовым и его сыном Магомедсаламом, который одно время (после ухода отца из власти) являлся председателем Народного Собрания и считался возможным кандидатом в президенты республики, показала, что в «турбулентной» дагестанской политике возможно не только быстрое появление, но и полное исчезновение весьма влиятельных акторов.

Представители третьего по величине этноса Дагестана – кумыков не располагают столь мощными и активными группами, прежде всего по той причине, что они не претендуют на власть в республике в целом и традиционно располагают одним «гарантированным» статусным постом – главы правительства. На данный момент наиболее статусным кумыком является глава правительства Ш. Зайналов, одновременно возглавляющий республиканскую организацию «Единой России». Однако, он и его окружение встроены в существующую систему власти.

Особая ситуация в Дагестане связана с лезгинскими группами, которые не располагают статусными позициями на республиканском уровне и реализуют себя на локальном уровне в южной части региона. Внутри республики наиболее значимой является группа И. Яралиева, бывшего прокурора Дагестана, который в настоящее время возглавляет Сулейман-Стальский район. Его союзники есть и в других районах Дагестана, например, к их числу относится глава Магарамкентского района. Ожидается участие И. Яралиева в предстоящей борьбе за пост мэра наиболее крупного города на юге Дагестана – Дербента. Некоторые эксперты считают возможным альянс И. Яралиева с влиятельным мэром республиканской столицы С. Амировым. Другой значимой фигурой среди лезгин является депутат Гаджиев.

В условиях подобного полицентризма глава республики стремится установить свое доминирование, постоянно вмешиваясь в те или иные политические процессы. Более успешными эти попытки являются, разумеется, в собственной «вотчине» М. Алиева, т. е. в органах исполнительной власти, а также в Народном Собрании. Последнее имеет структурно очень сложный характер, но формирование его персонального состава через партийные списки шло под контролем М. Алиева, бывшего председателя парламента, прекрасно знающего депутатский корпус, который стремился учесть интересы различных групп. Это позволило создать разнородный, но в целом лояльный парламент.

В то же время попытки М. Алиева взять под контроль два других уровня власти – муниципальный и региональные представительства федеральных структур – оказались неуспешными, показав ограниченность его властного ресурса и связей. Об этом свидетельствуют неудачные попытки продвижения своих кандидатов на выборах местных глав. Так, в Кизлярском районе действующий глава Н. Еремеев крупно проиграл самостоятельному аварскому лидеру С. Муртазалиеву. В Цумадинском районе выборы выиграл двоюродный брат С. Камилов, хотя и ему пытался помешать М. Алиев. Не удалось М. Алиеву помочь своему кандидату Ш. Гаджимурадову выиграть выборы главы Цунтинского района (главой остался сторонник С. Магдиев). Среди влиятельных местных глав, ориентированных на М. Алиева, следует назвать прежде всего М. Магомедова (Гергебильский район), сторонником которого, в свою очередь, является глава города Уцумиев.

Аналогично президент Дагестана не смог добиться контроля над федеральными структурами. Эти должности занимают или влиятельные автономные игроки (А. Магомедтагиров, С. Магомедов), или ставленники федерального центра. Большой резонанс получила скандальная история, когда власти Дагестана воспрепятствовали решению центра назначить главой управления ФНС В. Радченко, физически помешав ему приступить к работе.

Следует отметить, что действия М. Алиева в таком сложном регионе, как Дагестан, не позволили снизить уровень напряженности в элитах и усилить их консолидацию. В двух других регионах с полицентрической ситуацией в элитах – Карачаево-Черкесии и Ингушетии – подобные выводы делать рано, поскольку главы назначены только в 2008 г. Пока в этих регионах президенты предпринимают попытки структурировать очень сложное и возникшее без их участия политическое поле и сделать его бесконфликтным.

В Карачаево-Черкесии внешне ситуация выглядит более спокойной, чем в Дагестане, в том числе потому, что глава республики не пытается столь жестко повлиять на расстановку сил в свою пользу. Но это ведет к тому, что ряд влиятельных карачаевских групп, сложившихся при М. Батдыеве и связанных друг с другом деловыми и родственными отношениями, продолжает оказывать большое влияние не только на вновь избранный парламент и органы местного самоуправления, но и на «новую» исполнительную власть. В правительстве и администрации президента важные роли играют глава администрации М. Каракетов и его родственник Б. Гочиев, руководящий министерством сельского хозяйства. На местном уровне можно отметить главу одного из самых важных – Карачаевского района, которым является Э. Салпагаров, также родственник Б. Гочияева. Еще одной важной фигурой является мэр Лайпанов, находящийся в родственных отношениях с группой Каитовых (влиятельные представители деловой элиты, близкие к М. Батдыеву). Еще одна карачаевская группа влияния, сложившаяся ранее, персонифицирована сенатором и бизнесменом Р. Айбазовым (который имеет старые личные отношения и с Б. Эбзеевым). Кроме того, существенную роль играет семья Текеевых, гораздо слабее влияющая и влиявшая на власть, но представленная в бизнесе и парламенте республики. Среди черкесов в республике также выделяется ряд крупных групп, пользующихся автономией. Например, это бизнес-группа Деревых, лидеры которой прошли в парламент. Другая важная группа – Арашуковы, представитель которой возглавляет Хабезский район, один из двух этнических черкесских районов республики. Значительной фигурой является черкес-бизнесмен З. Докшоков, вновь возглавивший парламент республики.

Таким образом, расстановка сил в Карачаево-Черкесии сложилась до прихода к власти Б. Эбзеева, который пока проводит политику сотрудничества с этими группами и «равноудаленности», пытаясь если не объединить всех под своим началом, то хотя бы согласовать групповые интересы и не допускать публичных конфликтов. Однако, учитывая ориентацию многих групп только на реализацию своих политических и бизнес-планов, в полной мере такая политика практически невозможна.

Аналогичная расстановка сил складывается и в Ингушетии, где элита традиционно делится на множество небольших и довольно самостоятельных групп, основанных на родовых и семейных узах. Как уже сказано, Ю. Евкуров во многом опирается на людей из окружения бывшего президента Р. Аушева. И поскольку прежний президент М. Зязиков полностью обанкротился и фактически отказался от участия в политике (в отличие от М. Батдыева в Карачаево-Черкесии, занявшего немаловажный пост главы республиканского отделения Пенсионного фонда России), многие его бывшие сторонники в правительстве, парламенте, местной власти «присягают на верность» Ю. Евкурову, что обеспечивает некоторую преемственность (хотя методы правления Ю. Евкуров как раз стремится изменить).

Дальнейшее развитие политической ситуации в Карачаево-Черкесии и Ингушетии зависит от того, в какой мере и насколько успешно новые главы попытаются внедрить «дагестанский сценарий» президента М. Алиева, т. е. будут ли они осуществлять попытки жесткого давления на неподконтрольные группы с целью их ослабления. По-видимому, это неизбежно. Например, президент Ю. Евкуров демонстрирует намерения сместить сенатора И. Костоева, некогда очень популярного в республике, который в последние годы во всем поддерживал М. Зязикова. Эбзеев и Ю. Евкуров располагают ресурсом личного авторитета и кредитом доверия, чтобы решительно «зачищать» политическое поле. Однако, они не являются лидерами плебисцитарного типа, такими, как бывший ингушский президент Р. Аушев, личная популярность которого позволяла ему делать с элитой все, что хочется.

Другую, противоположную группу республик составляют те из них, где произошла почти полная консолидация элит. Прежде всего, это Чечня, в меньшей степени – Кабардино-Балкария. Ключевую роль в этом процессе сыграли как личностные особенности республиканских лидеров, являющихся весьма решительными и целеустремленными политиками авторитарного типа, так и находящиеся под их контролем силовые и финансовые ресурсы (силовые скорее для Чечни, а финансовые – для Кабардино-Балкарии).

Пример Чечни является, конечно, совершено особым, поскольку политический режим здесь был фактически сконструирован по обоюдному согласию Кремля и Кадыровых с их сторонниками в процессе преодоления сепаратизма. И сконструирован он был в интересах сначала А. Кадырова, а затем его сына Р. Кадырова, получивших карт-бланш на формирование республиканской власти и право на контроль над силовыми структурами. Это привело к созданию достаточно узкой и сплоченной правящей группы, которая характеризуется своими «перекосами» (например, большая роль тейпа Беной и сторонников суфийского тариката Кадирийя). Типичными стали формирование власти на основе родственных связей (правительство возглавил двоюродный брат президента О. Байсултанов), опора на сторонников А. Кадырова (первый вице-премьер Х. Вайханов, вице-премьер и министр финансов Э. Исаев, управляющий делами С. Закриев и др.). При этом проводится целенаправленная политика по привлечению во власть лояльной Р. Кадырову молодежи (глава администрации президента М. Селимханов и др.), составляющей его личную группу поддержки.

Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах: 1 2 3