На практике чаще всего в роли «второй колонны» «Единой России» используется «Справедливая Россия», сами списки которой обычно оказываются очень слабыми. В Чечне только этой партии было позволено пройти в парламент (при совершенно непредставительном списке). В предыдущем созыве, напомним, власти Чечни, также стремясь управлять выборами, но обеспечивая при этом более разнообразное элитное представительство при более сложной расстановке сил, позволили пройти в парламент КПРФ, СПС и депутатам от «Евразийского Союза». В Кабардино-Балкарии, прежде чем провести «Справедливую Россию» в парламент, сменили ее руководство, вытеснив оттуда сенатора Х. Кармокова. В Дагестане наряду с «Единой Россией» и «Справедливой Россией» власти сформировали список АПР. Особенностью Кабардино-Балкарии стала определенная помощь ЛДПР, по спискам которой когда-то избирался в Госдуму президент А. Каноков, имеющий, таким образом, определенные личные обязательства перед этой партией (любопытно, что ЛДПР получила в республике 7,02% голосов, минимум, необходимый для прохождения в парламент). Образцом управляемой многопартийности стали и выборы в Ингушетии, по итогам которых депутатский корпус составили кандидаты «Единой России», «Справедливой России», КПРФ и ЛДПР, а на персональном уровне – только сторонники М. Зязикова.

Однако, управляемая многопартийность применялась не везде и не всегда столь успешно. В тех же Дагестане и Кабардино-Балкарии власти согласились с присутствием в парламенте КПРФ, которая не настолько им подконтрольна (в Чечне было проще обойтись без коммунистов в связи с крайней слабостью организации и низкой электоральной поддержкой). Выборы в Карачаево-Черкесии продемонстрировали принципиально иную ситуацию, свидетельствующую о низкой консолидации элиты: «неуправляемая» многопартийность и раскол в «Единой России». В результате многие «единороссы» не попали в официальные списки партии, выдвигались в округах и добились успеха в качестве самовыдвиженцев. Своими силами пробились в парламент также «Патриоты России» и КПРФ.

Похожая ситуация складывалась и на выборах в Адыгее, где «Единая Россия» получила низкий процент. Многие представители элиты, в т. ч. «единороссы» успешно баллотировались в округах в роли независимых кандидатов. Хороших результатов добились на выборах по спискам и оппозиционные на тот момент партии – КПРФ, АПР, Российская объединенная промышленная партия.

Пример Северной Осетии можно считать промежуточным, поскольку власти там делали ставку только на «Единую Россию», добились ее перевеса, но не смогли избежать определенной многопартийности в парламенте (прохождение КПРФ и «Справедливой России»).

Остается актуальным вопрос, чьи интересы представляют партии в республиках Северного Кавказа, будь то в единственном («Единая Россия») или во множественном числе. В сущности, данные регионы по-прежнему слабо интегрированы в общенациональную партийную систему. Об этом свидетельствуют слабость партий, как политического института, отсутствие у них устойчивого электората и низкая достоверность электоральных результатов.

В этой связи примечательны большие различия в голосовании одних и тех же регионов на федеральных и региональных выборах, объясняемые просто разными политическими установками. Обращает на себя внимание официально значительное голосование за «Справедливую Россию» - в отсутствие сильных организаций и ядерного электората (без поддержки властей или других групп влияния «Справедливая Россия» обречена на маргинализацию, как это произошло в Карачаево-Черкесии и Северной Осетии; только в Адыгее эта партия смогла найти себе нишу, опираясь на Союз славян Адыгеи). Индикатором можно считать и голосование за ЛДПР, которая в национальных республиках практически не имеет электората, на региональных выборах в Ингушетии.

Голосование за «Единую Россию», ставшее основной формой электорального поведения, фактически является результатом провластной мобилизации и индикатором ее эффективности, отличающейся от региона к региону. «Единая Россия» в условиях полицентрической элиты зачастую имеет коалиционный характер, объединяя под своим «зонтиком» различные, в т. ч. враждующие группы. Принадлежность к этой партии является способом политического продвижения и демонстрации лояльности федеральному центру, что не исключает, а иной раз и стимулирует острую фракционную борьбу. Ярким примером служит Северная Осетия, где отмечается конфликт между сторонниками главы республики Т. Мамсурова и депутата Фадзаева. В условиях раскола элиты большой проблемой становится формирование предвыборного списка «Единой России», с чем столкнулись недавно в Карачаево-Черкесии.

Партии также могут представлять собой инструменты влияния политических кланов, что объясняет «неожиданные» результаты. Например, подобную роль играют «Патриоты России». На региональных выборах в Карачаево-Черкесии их поддержала группа Текеевых, в Дагестане – С. Амирова. Тот же С. Амиров долгое время опекал в Дагестане СПС, который в иных условиях не имел бы в этой республике никакой электоральной поддержки. Казус с прохождением непопулярного на Кавказе СПС в прежний созыв парламента Чечни объяснялся вхождением в список ряда влиятельных людей.

Более или менее стабильный электорат есть только у КПРФ, он сложился, притом в очень большом объеме в 1990-е гг., а сейчас, судя по косвенным признакам, достаточно велик. Об этом свидетельствуют «прорывы» голосования за КПРФ в тех случаях, когда административный контроль ослаблен. Например, такие «прорывы» отмечались в 2000-е гг. в отдельных районах Дагестана (преимущественно с лезгинским и лакским населением), на выборах 1 марта 2009 г. в Карачаево-Черкесии (новые Абазинский и Ногайский районы). Более высокая поддержка КПРФ повсеместно типична для районов с повышенной долей русского населения, где административный контроль ослаблен (поэтому из общего ряда республик несколько выпадает Адыгея).

Однако, КПРФ не играет в республиках роль полноценной публичной оппозиции и больше склонна к следованию общим правилам игры, т. е. договоренностям с властями. В Чечне и Ингушетии, где электоральная поддержка партии низка, в одном случае ее не допустили в парламент (в отличие от предыдущего созыва), а в другом провели по ее списку лояльных людей (в т. ч. родственницу М. Зязикова). Там, где КПРФ обладает значимым электоратом, с этим считаются власти, но в условиях административного прессинга коммунисты часто предпочитают не рисковать и сами работают на снижение конфликтности в межпартийных отношениях. Подобную тактику можно заметить в Северной Осетии и Адыгее.

Муниципальная вольница

При в целом довольно консолидированной региональной государственной власти важнейшим фактором, обеспечивающим структурную сложность и разнообразие северокавказских элит, является автономное местное самоуправление. На локальном уровне в республиках обычно воспроизводятся те же особенности политического режима, что и в самих регионах, т. е. персонализм, стремление глав к формированию устойчивой власти и контролю над территорией. Практика развития целого ряда регионов показала, что главы регионов вынуждены считаться с автономией местной власти, а их вмешательство в процессы ее формирования не всегда успешны.

Примечательно также, что в большинстве районов и городов Дагестана, Карачаево-Черкесии и Адыгеи, т. е. республик с более сложным этническим составом и внутренней конфликтностью, используется модель выборного главы муниципального образования, закрепляющая автономию местных руководителей и усиливающая локальный персонализм. Региональная власть, как видно, не смогла и не захотела усиливать вертикаль и настаивать на отмене выборов. Альтернативная и более управляемая модель сити-менеджеров используется в Кабардино-Балкарии, а также в этнически гомогенной Северной Осетии. В перспективе она будет использована и в Ингушетии. Но интересно, что в Чечне, считая выборы полностью управляемыми, власти пошли на внедрение модели выборных мэров.

Становление органов местного самоуправления в текущем году будет одной из главных черт политического процесса в Чечне и Ингушетии, где этого института власти ранее не было. Это может привести к ротации многих глав и некоторому усилению их независимости. Но вряд ли в Чечне будет допущена реальная конкуренция, а такая ключевая фигура в команде Р. Кадырова, как мэр Хучиев, наверняка останется в должности и по итогам выборов. В Ингушетии, где расстановка политических сил гораздо сложнее, пока идет процесс назначения новых глав, осуществляемый Ю. Евкуровым. В процессе выборов, вероятно, будут достигаться договоренности с местными группами о поддержке со стороны президента республики.

Более влиятельные и независимые местные главы, как правило, или заключают взаимовыгодный альянс с региональными руководителями, или же идут на конфликт, если располагают достаточными ресурсами. Попытки вмешательства со стороны регионального руководства в местные выборы зачастую усиливают конфликтность и не всегда оказываются удачными. Это ярко показывает ситуация в Дагестане, где «местная вольница» особенно распространена. Здесь известны примеры очень влиятельных не только на местном, но и на республиканском уровне глав (Махачкала, Хасавюрт, Кизляр, Сулейман-Стальский район и др.), которые создают собственные «горизонтальные» связи с другими местными руководителями. Выше говорилось, что попытки президента М. Алиева добиваться своего на местном уровне и в частности противодействовать С. Муртазалиеву и его сторонникам часто завершались провалом. И, напротив, глава республики согласился на альянс с действующими мэрами Махачкалы и Хасавюрта.

Феномен «муниципальных автономий» довольно типичен и для Адыгеи. Главным примером является Майкоп. Другим примером можно назвать крупный Майкопский район с преобладанием русского населения (глава Е. Ковалев). Среди адыгейских районов независимо держится Кошехабльский район, которым руководит Н. Тхаркахов, представитель влиятельной семьи.

Аналогично и Карачаево-Черкесия, где главы большинства районов и городов избираются населением, отличается формированием значимых и автономных групп местного уровня, некоторые из которых имеют выходы на республиканский и даже федеральный уровень. Например, мэр Лайпанов входит в президиум общероссийской ассоциации муниципальных образований. С крупными политическими кланами связаны главы Карачаевского, Хабезского районов и др. Довольно самостоятельной является и власть в столице республики Черкесске, хотя там введена модель сити-менеджера. За власть в городе велась продолжительная позиционная борьба, завершившаяся сравнительно недавно. Плюс для нового главы республики состоит в том, что конфликта с нынешней мэрией у него, видимо, не будет.

Политическая практика показывает, что даже при введении модели сити-менеджера не все главы северокавказских республик способны взять местную власть под полный контроль. Так, влияние Т. Мамсурова для этого оказалось недостаточным. В Северной Осетии у власти в муниципальных образованиях на протяжении многих лет находятся одни и те же люди, «пережившие» не одного главу республики (например, в Моздоке). Серьезная борьба при участии Т. Мамсурова развернулась лишь за две ключевых территории – Владикавказ и Правобережный район (Беслан). Причем в родном Правобережном районе ему удалось установить контроль (и в частности «отобрать» Беслан у О. Габуева, который принял сторону А. Фадзаева). «Битва» за Владикавказ оказалась гораздо более трудной и пока не завершена. Прежнее руководство города, как известно, в этой беспрецедентной истории было физически уничтожено в конце прошлого года.

Таким образом, только Кабардино-Балкария с ее моделью сити-менеджера и довольно жестким политическим контролем демонстрирует пример низкой степени муниципальной автономии. Но и там не обошлось без конфликтов. Большой резонанс вызвала попытка в процессе муниципальной реформы сформировать межселенные территории в районах проживания балкарцев, что было воспринято ими как посягательство на их земли, попытка отобрать территории, обладающие рекреационным ресурсом. После острой борьбы власти республики были вынуждены уступить. Интересная ситуация возникла и в Чегемском районе, где завершилась ничем попытка давления на главу района М. Мамбетова. Однако, в большинстве муниципальных образований Кабардино-Балкарии властная вертикаль все-таки создана. Распространяется она и на Нальчик, где после продолжительной кадровой чехарды все же установилась власть, которая устраивает А. Канокова.

Отношения с центром: выигравшие и проигравшие

Как известно, республики Северного Кавказа отличаются высокой финансовой зависимостью от федерального бюджета. В разной степени, но все они входят в группу самых дотационных регионов России. Это, конечно, является мощным стимулом для политической лояльности их элит, резко снижая интерес к сепаратизму, в котором принято подозревать эти регионы. Кроме того, значительным влиянием в этих регионах обладают федеральные государственные компании, такие как «Роснефть», «Газпром» и «Русгидро». Социально-экономические и этнополитические проблемы национальных республик, а также активность их элит и диаспор стали мощным стимулом для налаживания двусторонних связей между ними и центром, формирования разветвленной системы патронажно-клиентельных отношений.

Некоторые республики находятся под особым покровительством первых лиц государства. Д. Медведев фактически взял под опеку Ингушетию, назначив там нового президента и побывав там с визитом. С интересами Д. Медведева, опекающего судейскую корпорацию, принято связывать и его выбор в пользу Б. Эбзеева при назначении президента Карачаево-Черкесии. Как Ингушетии, так и Карачаево-Черкесии, а также их президентам гарантировано, таким образом, особое внимание главы государства. Что, кстати, является очень важным фактором их поддержки в местных элитах, которая у них, как мы видели, ограничена и неустойчива. Власть Чечни находится, как принято считать, под особым покровительством бывшего президента, а ныне премьер-министра В. Путина, много сделавшего для формирования политического режима Кадыровых. Более слабые, но тоже значимые позиции в центре имеет и А. Каноков, располагающий своими связями во властных кабинетах.

Позиции остальных республиканских глав в центре являются более слабыми. В случае М. Алиева это показала конфликтная история с назначением В. Радченко, хотя она завершилась не так уж и плохо для президента Дагестана. Однако, стало ясно, что М. Алиев в Дагестане не обладает монополией на выстраивание отношений с центром. Маловлиятельными на федеральном уровне фигурами можно признать А. Тхакушинова и Т. Мамсурова, политическое будущее которых сильно зависит от того, удастся ли им доказать центру свою незаменимость на нынешних должностях.

Говоря об отношениях республик с центром нельзя не отметить очень важную роль, которую сыграл Д. Козак, работая представителем президента в ЮФО. Именно он активно проводил политику, направленную на обновление республиканской властной элиты (за исключением Карачаево-Черкесии) и способствовал назначению большинства нынешних глав. Его роль была очень большой при назначении А. Тхакушинова, когда Д. Козак блокировал попытки Х. Совмена сохраниться у власти в Адыгее. Козак и на выбор в пользу А. Канокова, а также на назначение главой правительства Кабардино- Ярина. Известно также, что Д. Козак настаивал на уходе А. Дзасохова и М. Магомедова, хотя тех, кто пришел им на смену вряд ли можно назвать креатурами полпреда. Уже после возвращения Д. Козака в Москву, тем не менее, можно найти его «след» в назначении главой правительства Гайсанова, работавшего в полпредстве (Д. Козак не поддерживал М. Зязикова, но не смог в свое время настоять на его уходе).

Сейчас, хотя Д. Козак и вернулся в федеральное правительство, он сохраняет определенное влияние в зоне своих интересов. Тем более что, курируя сочинскую олимпиаду, он неизбежно обращается к вопросам развития всего Юга России, в т. ч. туристического сектора. Хотя, конечно, прежние отношения с бывшим полпредом уже не могут считаться важнейшими для обеспечения позиций республиканских глав на федеральном уровне. Например, поспособствовав назначению А. Тхакушинова, Д. Козак сейчас вряд ли может считаться его эффективным политическим покровителем. Кстати, нынешнее полпредство во главе с В. Устиновым не играет столь важной роли, поскольку республиканские главы, пройдя этап назначения, пользуются вниманием высших государственных чиновников и не нуждаются в посредниках (роль полпредства стала формальной, и стоит отметить разве что сложные отношения В. Устинова и Т. Мамсурова после бесланских событий).

Важной новой тенденцией стало использование центром зависимости северокавказских республик и достижения договоренностей при назначении их новых руководителей для продвижения на властные позиции московских фигур, представителей федеральных групп влияния. Этот процесс ярче всего проявился в Кабардино-Балкарии с назначением премьер-министра А. Ярина, неплохо вписавшегося в местный политический расклад, а также вице-премьера А. Нечаева, выходца из ФСБ. Сейчас процесс инфильтрации москвичей затронул Карачаево-Черкесию.

В связи с важностью федеральной финансовой помощи следует обратить внимание и на выстраивание особых отношений с финансовыми властями страны. Так, глава бюджетного комитета Госдумы, выходец из Ставропольского края Ю. Васильев избран депутатом Госдумы последнего созыва от Кабардино-Балкарии, с президентом которой он поддерживает давние отношения. Батдыеве интересным событием стало избрание депутатом Госдумы от республики Н. Максимовой, бывшего заместителя министра финансов А. Кудрина (она прошла от республики по списку «Единой России» и в нынешний созыв). Кроме того, выходец из структур Шверикас является сенатором от исполнительной власти Адыгеи.

Очень важным индикатором отношений республик с центром и консолидации власти в руках их руководителей является назначение в регионы федеральных госслужащих. В целом центр, как известно, стремился в 2000-е гг. вывести федеральные структуры из-под неформального губернаторского контроля. Однако в Чечне и Кабардино-Балкарии федеральный контроль остается ограниченным.

Получившим большой резонанс процессом было расформирование военизированных структур в Чечне, не подконтрольных Р. Кадырову (батальоны ГРУ «Запад» и «Восток»), что сделало президента республики фактически монопольным держателем силового ресурса в регионе. В Чечне региональные власти фактически контролируют МВД во главе с Р. Алхановым. В Кабардино-Балкарии глава МВД назначен извне, но его первым заместителем является близкий к президенту республики Н. Жамборов. Прокуроры в обеих республиках – русские. В Чечне это М. Савчин, человек для республики внешний. Но обратило на себя внимание продвижение на пост первого заместителя прокурора чеченца Ш. Абдул-Кадырова. В Кабардино-Балкарии «русский прокурор» О. Жариков является местным по происхождению и устраивает региональную власть. Бросается в глаза и такой редкий по нынешним временам факт, как пребывание в должности главного федерального инспектора по Кабардино-Балкарии представителя влиятельной кабардинской группы М. Шогенова.

В сущности, главным ведомством, полностью ориентированным на центр, в подобных случаях остается ФСБ, что, однако, вызывает ее трения с региональными властями. В Чечне, наиболее важном и интересном случае, управление ФСБ возглавляет Н. Лисицын, а его бывший первый заместитель А. Потапов работает главным федеральным инспектором.

В остальных республиках, однако, власти слабо влияют на федеральные структуры. Главные федеральные инспектора чаще играют роль сторонних наблюдателей, и стоит особо отметить лишь ситуацию в Адыгее, где этот пост занимает влиятельный представитель местной элиты А. Тлеуж. Прокуроры, как правило, «внешние», что иногда способствует более эффективному расследованию местных злоупотреблений. Свертывается практика назначения ставленников региональной власти на должности министров внутренних дел. Сохраняется прежде всего особая ситуация в Дагестане, где министр внутренних дел А. Магомедтагиров, пользуясь поддержкой федерального руководства МВД, является одной из ключевых политических фигур. Новый министр внутренних дел Мейриев – ингуш, но, как и Ю. Евкуров, работавший до назначения далеко за пределами республики и не вписанный в ее клановую систему.

Назначения «чужаков» в МВД вызывают недовольство местных элит, как это происходит, например, в Северной Осетии, но изменить эту практику регионы не в состоянии. Большое внимание власти республик уделяют также лоббированию местных представителей на должности руководителей федеральных структур, влияющих на финансовые потоки (УФК, УФНС), и иногда им это удается (Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия при М. Батдыеве, недавняя борьба за пост главы УФНС в Дагестане).

Дополнительно следует обратить внимание на налаживание отношений между республиками и Москвой, как субъектом федерации. Эта тенденция особенно характерна сейчас для Карачаево-Черкесии. Власти Москвы владеют ключевым предприятием агросектора республики – ГУП «Южный», присматриваются к химическому производственному объединению им. Цахилова. Московские связи сыграли важную роль при формировании нового правительства республики. Новый премьер-министр В. Кайшев, грек по национальности, имеет связи с влиятельным столичным бизнесменом греческого происхождения Ф. Гальчевым, владельцем холдинга «Евроцемент», в состав которого входит важнейшее предприятие республики «Кавказцемент». Обращает на себя внимание и фигура министра строительства, энергетики и ЖКХ А. Гребенщикова, работавшего в «Мосгорэнерго» и Московской объединенной энергетической компании.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В последние годы федеральный центр стал проводить гораздо более активную и целенаправленную политику в отношении национальных республик Северного Кавказа, представляющих собой одну из самых проблемных частей России с точки зрения социально-экономической ситуации и межнациональных отношений. Активность центра выразилась прежде всего в проведении кадровой политики, которая привела к замене прежних региональных лидеров, а также множества руководителей федеральных, в т. ч. силовых структур в соответствующих регионах. Подобные изменения начали осуществляться при участии бывшего полномочного представителя президента в ЮФО Д. Козака (Адыгея, Кабардино-Балкария, Северная Осетия, Дагестан), но продолжились и после его возвращения в Москву, когда к власти в стране пришел Д. Медведев (Ингушетия, Карачаево-Черкесия). В Чечне тем временем сформировался политический режим, олицетворяемый Р. Кадыровым. Абсолютно во всех республиках серьезно изменилась расстановка политических сил.

В то же время замена первых лиц не обязательно означает системные изменения, и в этой связи между республиками существуют значительные различия. Пока так и не заработали в полной мере наметившиеся в последние годы принципы работы центра с этими регионами и подходы к управлению, ассоциируемые с новыми региональными лидерами. Это объяснятся как недостаточно последовательной политикой центра, так и очень разным происхождением, характером и степенью влияния республиканских руководителей.

Таким образом, к настоящему времени в республиках Северного Кавказа сложились политические режимы разных типов. В Чечне и Кабардино-Балкарии политический режим можно назвать консолидированным. В Дагестане, Северной Осетии и Адыгее режимы имеют слабо консолидированный характер. В Ингушетии и Карачаево-Черкесии пока политические режимы можно назвать переходными.

Сохраняется, а местами усугубляется комплекс политико-управленческих проблем, объясняемых слабостью позиций ряда региональных лидеров. Некоторые из них, как назначенные Д. Евкуров и Б. Эбзеев, сделали карьеру за пределами своего региона, и теперь должны утверждаться в качестве лидеров на уже сложившихся политических полях своих республик. Они, а также назначенный при В. Путине президент Алиев обладают достаточным личным авторитетом и имеют определенный кредит доверия. Однако, их проблемой является формирование собственной команды, которая практически отсутствует. Данная проблема усугубляется тем, что сами эти назначенцы не имеют опыта экономического управления и являются чисто политическими фигурами, что может быть хорошо для урегулирования политических конфликтов, но плохо для решения многих актуальных региональных проблем.

Результатом становится, в частности, сохранение сильных позиций у сложившихся ранее групп влияния, которые вынуждены вовлекать во власть новые лидеры, не будучи в состоянии найти им полноценную замену. Однако, старые команды в значительной степени скомпрометированы и поражены коррупцией, что снижает эффект от проведенной Кремлем смены власти. Провозглашая новые принципы своей политики, такие как отказ от клановости и ставка на профессиональные кадры, руководители республик на практике сталкиваются с острым дефицитом этих кадров и не могут не обращаться за поддержкой к влиятельным кланам, располагающим опытными управленцами.

Кроме того, стремясь убрать неугодных руководителей, федеральные власти далеко не всегда могли предложить им на замену сильных и авторитетных лидеров. Некоторые новые назначенцы, такие как Т. Мамсуров и А. Тхакушинов, обладают ограниченным авторитетом и не способны полностью консолидировать элиты, что приводит к существенной, хотя обычно и скрытой напряженности. Как показывает история Ингушетии при М. Зязикове, приход к власти слабого лидера чреват расцветом клановости и коррупции и ростом общественного недовольства.

В сущности, только в Чечне и Кабардино-Балкарии новые руководители сумели поставить политические процессы под свой жесткий контроль. Однако, этот контроль осуществляется авторитарными методами. Формально возникающая при этом «стабильность» устраивает центр, но вряд ли политика передачи региона под полный и безраздельный контроль тому или иному «вождю» соответствует общенациональным задачам.

В целом политическая ситуация в республиках Северного Кавказа характеризуется сейчас относительной стабильностью и может быть признана управляемой. Но скрытые факторы политической напряженности продолжают действовать повсеместно и способны выйти на поверхность при возникновении критической ситуации. В Ингушетии и Карачаево-Черкесии пока просто не сформировалась новая ситуация, и еще не пройдена развилка, после которой можно вообще будет говорить о появлении там новой устойчивой власти. Особенно сложная ситуация складывается в Дагестане, для которого характерно наличие множества влиятельных групп, которые не подконтрольны, а зачастую и не лояльны президенту М. Алиеву.

Общие позитивные тренды на Северном Кавказе, отражающие развитие политической и социально-экономической ситуации в стране в целом, включают определенное снижение коррупции (по крайней мере, просто в связи с уходом ряда закрытых клановых режимов) и ослабление террористических групп. Влияние политического ислама и духовенства, способного в ряде республик претендовать на роль особой «ветви власти», остается умеренным (хотя власти Чечни активно культивируют традиционализм для своей легитимации, а в Дагестане при в целом светском режиме связи между политическими и религиозными деятелями весьма сильны).

Но многонациональный характер большинства республик и традиционное отношение к власти, как к способу распределения ресурсов между сплоченными группами, делает весьма напряженными межэтнические отношения. Этнополитическая конфликтность в регионах Северного Кавказа остается очень значительной. Во многом это обусловлено стремлением доминирующего этноса сосредоточить в своих руках контроль над исполнительной властью. Это ведет к формированию этнической оппозиции, например, балкарской в Кабардино-Балкарии, черкесской в Карачаево-Черкесии, а также к обострению лезгинской проблемы в Дагестане, поскольку лезгины, не располагая рычагами республиканской власти, лишились и статусных позиций в федеральных структурах на территории региона. Очень низким является политическое влияние русских общин, но их самоизоляция и пассивность обычно не вызывают больших проблем.

Проблемы бедности кавказских республик тоже не решаются должным образом. Политическое вмешательство федеральных властей и лоббизм более влиятельных региональных лидеров привели к появлению ряда инвестиционных проектов, прежде всего в сфере туризма, и приходу в регионы крупных федеральных компаний. Однако, их экономический интерес к развитию Северного Кавказа минимален, что не приводит к быстрому развитию, а некоторые проекты так и остаются на бумаге. В самих республиках отмечается слабость и несамостоятельность малого и среднего бизнеса, особенно независимого от власти, которая не заинтересована в его появлении и продолжает его подавлять. Более крупный и дееспособный бизнес сращивается с властью, образует политически активные кланы (Карачаево-Черкесия, Кабардино-Балкария и др.) или уходит в другие регионы.

Поскольку с момента смены региональных лидеров уже прошло определенное время, и многие системные проблемы этнополитического и социально-экономического развития остаются нерешенными, ситуация на Северном Кавказе опять становится вызовом для федеральной власти. В этом году фактически начинается новый цикл подбора и назначения республиканских руководителей, который будет продолжаться несколько лет и должен учитывать уроки и ошибки прежних решений. Крайне актуальной становится задача, связанная с определением принципов подбора кадров на занятие высших государственных должностей в этих регионах. Первым на очереди находится Дагестан, где политическая ситуация является очень неустойчивой в связи с борьбой множества групп, возникновением различных политических альянсов и невозможностью республиканской власти урегулировать отношения между ними, обеспечив консолидацию элиты. В Дагестане полномочия президента истекают в феврале 2010 г., а это значит, что фактически кадровое решение должно быть принято уже в этом году.

Затем на очереди стоит еще один проблемный регион – Северная Осетия (полномочия главы истекают в июне 2010 г.). В 2010 г. должно быть принято решение и относительно Кабардино-Балкарии (сентябрь 2010 г.). Достижение определенности в отношении трех республик – Дагестана, Северной Осетии и Кабардино-Балкарии становится сейчас одной из важнейших политических задач федерального центра в его региональной политике.

На следующем этапе, в 2011 г. истекут полномочия президента Чечни (апрель), а также будет приниматься решение по Адыгее (полномочия до января 2012 г.). Для двух оставшихся республик, Карачаево-Черкесии и Ингушетии, перспектива более длительная, поскольку главы назначены недавно и могут работать до 2013 г. В то же время неоднозначность и структурная сложность расстановки сил в этих регионах привлекают и будут привлекать к ним повышенное внимание.

В новых условиях целесообразно более четко определить влияние и интересы центра в республиках Северного Кавказа. В таких регионах, как Чечня и Кабардино-Балкария, центр продолжает политику передачи федеральных властных позиций союзникам местных руководителей, фактически отдавая республиканским президентам всю полноту абсолютной власти в обмен на их демонстративную лояльность и под воздействием их лоббистских усилий. При всех позитивных результатах (которые, впрочем, не настолько очевидны во всех сферах общественного развития данных регионов) требуется создание политических противовесов, не позволяющих этим регионам превратиться в неподконтрольные центру «вотчины». В этом качестве могут выступать как федеральные должности в регионе, так и государственные компании, роль которых на Северном Кавказе велика («Роснефть», «Русгидро» и др.). Важность усиленного федерального контроля велика и по той причине, что «популярная» тема борьбы с коррупцией сейчас используется на местах в качестве политического инструмента, если силовые структуры действуют заодно с местными политическими группами.

Также большую и неоднозначную роль в политических процессах на Кавказе играет и будет играть столичная диаспора, располагающая обычно гораздо большими ресурсами влияния, чем «местные» акторы. С одной стороны, диаспора может и должна стать источником профессиональных кадров и финансовых ресурсов, в чем столь нуждаются регионы Северного Кавказа. С другой стороны, отдельные представители диаспоры могут использовать свои связи в центре в собственных интересах, что приводит к дестабилизации в регионах. Поэтому необходим осторожный подход.

Важным трендом в республиках становится сейчас развитие демократии и партийной системы, пусть в крайне ограниченных рамках. Например, в этом году впервые в истории пройдут выборы органов местного самоуправления в Чечне и Ингушетии. Республиканские парламенты стали избираться по партийным спискам, что неизбежно ведет к развитию института партий и возникновению многопартийности. Опять же в очень слабом варианте, но до сих пор в ряде республик и этого не было. Выборное местное самоуправление играет в ряде республик очень важную, хотя и неоднозначную роль. В некоторых регионах, таких как Дагестан, Карачаево-Черкесия, Адыгея институт выборных местных глав состоялся. Но относительная автономия местной власти приводит к острым конфликтам, когда контроль над ней пытается взять власть республики (Северная Осетия), или же разворачивается острая борьба между местными группами (например, в Дербенте в перспективе текущего года). Проблемы отношения между уровнями власти имеют общероссийский характер (в связи с разграничением полномочий и т. п.), но усугубляются острой и зачастую вооруженной борьбой, типичной для Кавказа.

Однако, отмена всенародных выборов местных глав не может быть «альтернативой» существующим конфликтам. Скорее, требуется внимание центра к отношениям региональных и муниципальных властей с целью недопущения не только конфликтов, но и грубого вмешательства республиканских лидеров. Пример Дагестана показал, что это вмешательство, если оно не продумано, приводит к обострению политической борьбы на местном уровне и при этом не обязательно заканчивается победой главы региона и его ставленников. А пример Кабардино-Балкарии показывает, что попытки республиканского центра подчинять местный уровень своим интересам способствуют росту межэтнической напряженности. При всей конфликтности политической борьбы на Кавказе институт местного самоуправления имеет здесь хорошие перспективы.

На региональном уровне при более высокой степени управляемости политической ситуации со стороны республиканской власти сохраняется крайняя слабость институтов парламентаризма и политических партий. Региональные парламенты повсеместно играют второстепенные роли, не обеспечивая своих законодательных и представительных функций. Политические партии, как правило, несамостоятельны. Показательно, что региональные лидеры, обеспечив на федеральных выборах почти 100-процентную поддержку «Единой России», на региональных выборах столь же легко реализуют сценарий «управляемой многопартийности», проводя в парламенты нужные им партийные списки, составленные из нужных людей и создавая видимость партийного плюрализма (Чечня, Кабардино-Балкария, Ингушетия при М. Зязикове). Выборы сопровождаются многочисленными нарушениями и отсутствием независимого контроля.

Это влечет за собой отчуждение граждан от политики, что можно считать и фактором стабильности, но очень конъюнктурным и непрочным. Социально-экономические трудности, связанные не столько с крахом региональной экономики (которая и так очень слаба), сколько с сокращением федерального финансирования могут усилить общественное недовольство, которое уже не удастся заблокировать. Кроме того, по-прежнему очень серьезным фактором конфликтности остается земельный вопрос, например, в Дагестане.

В настоящее время негативные факторы, связанные с развитием исламского фундаментализма и террористической активностью радикальных групп, теряют свое значение. Назревает и отказ от политики силового подавления несистемных элементов, которая имеет обратный эффект в Дагестане и Ингушетии. Обратный пример Чечни, при всех оговорках, показывает, что политика национального примирения способна кардинально изменить положение дел. Те же позитивные тенденции сейчас просматриваются в Ингушетии, но в Дагестане жесткость силовых структур .

Тем не менее, на первый план сейчас выходят проблемы социально-экономического развития, от которых напрямую зависит и снижение радикализма в обществе, преодоление экстремистских тенденций. В этой связи крайне важно успешное решение кадрового вопроса с привлечением к власти в регионах Северного Кавказа перспективных управленцев, разбирающихся в современной экономике. Среди них могут быть и представители диаспор, и «федералы», не относящиеся к титульным группам. Хотя, конечно, нельзя полностью отказаться от принципов этнического баланса, продвигая вперед кадры различных национальностей. Таким образом, формирование профессиональной и ответственной власти в республиках Северного Кавказа, поддержка этой власти с помощью социально-экономической политики и контроль над ее деятельностью становится сейчас важнейшей задачей федеральной власти.

Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах: 1 2 3