Кадыров из всех руководителей республик Северного Кавказа в наибольшей степени соответствует образцу плебисцитарного лидера и имеет полную поддержку центра, формирование автономных групп влияния в Чечне оказалось невозможным, по крайней мере на данном этапе. Отчасти некоторые из этих групп привлечены к власти. Так, группа Магомадовых имеет довольно серьезные позиции во власти и в экономике. Московский бизнесмен У. Джабраилов работает членом Совета Федерации. Из группы Завгаевых, на которых Москва делала ставку в период борьбы с сепаратистами, А. Завгаев является одним из депутатов Госдумы от Чечни. Однако, в целом формирование автономных групп влияния в Чечне просто нереально из-за полного контроля Р. Кадырова над политическими процессами. Более того, президент Чечни стремится распространять свое влияние и на другие регионы в поиске там союзников (Дагестан).

Формирование консолидированного режима в Кабардино-Балкарии происходило, в отличие от Чечни, эволюционным путем и в мирных условиях. Важно отметить, что смена власти в этом регионе не была столь резкой, поскольку А. Каноков поддерживал связи с прежними властями республики и был способен обеспечить определенную преемственность. При этом сложившиеся при В. Кокове правила игры не позволяли «вольницу» вроде карачаево-черкесской и ингушской и предполагали наличие только одного центра власти. Соответственно, А. Каноков смог заменить старый центр власти на новый, т. е. свой собственный.

В результате, с одной стороны, в Кабардино-Балкарии сохранили позиции многие чиновники и бизнесмены «эпохи Кокова», кроме ряда наиболее одиозных деятелей, не имевших перспективы. Например, остался в должности глава Совета безопасности О. Шандиров, являвшийся одной из опорных фигур при В. Кокове. С другой стороны, многие фигуры успешно вытесняются и заменяются на новых. Это приводит к появлению ситуативно оппозиционных групп, но они быстро лишаются перспективы. Например, такая крупная фигура, как Х. Кармоков (бывший председатель Верховного совета республики, глава федеральной Счетной палаты, в последние годы – сенатор) был лишен поста члена Совета Федерации и вытеснен из региональной организации «Справедливой России». Недовольство родственника В. Кокова - В. Карданова, ставшего при поддержке прежней власти крупным бизнесменом, также не может «материализоваться» в виде какой-либо оппозиционной группы. Этническая балкарская оппозиция «по определению» ограничена во влиянии.

В итоге лояльность сложившихся элит позволила А. Канокову не только довольно спокойно заменить ряд статусных персон, но и продвинуть на важные позиции собственное окружение. Например, С. Каноков возглавил аппарат правительства, А. Каноков стал главой администрации Урванского района. Близкая Каноковым семья Жамборовых тоже обильно представлена во власти: М. Жамборов руководит управлением ФНС (З. Каноков – налоговой инспекцией Нальчика), В. Жамборов работает представителем республики в центре, Н. Жамборов - первый заместитель министра внутренних дел, а Р. Жамборов – заместитель министра имущественных отношений.

Группы влияния: кавказский стиль

Анализ расстановки политических сил в республиках Северного Кавказа, характеризующихся низкой и средней консолидацией элит, позволяет определить наиболее типичные центры влияния, пользующиеся формальной автономией, опирающиеся на властный, финансовый и личностный ресурс.

Очень часто развитие подобных центров влияния происходит на базе крупных муниципальных образований. Наиболее ярким примером служит Дагестан, где автономией пользуются наиболее крупные города Махачкала и Хасавюрт. Глава Кизлярского района смог создать обширную клиентелу из числа других местных глав (Хасавюртовский, Цумадинский, Цунтинский районы). В Карачаево-Черкесии весьма обособлен Карачаевск, неформальная столица Карачая, где работают сильные главы самого города и окружающего района. Черкесск тоже автономен, но при этом городская власть связана с президентом республики режимом «личной унии» (брат президента является вице-мэром). Важен и пример Адыгеи, где отдельную группу влияния представляет мэр Черниченко, один из самых опытных политиков в республике. В Северной Осетии следует упомянуть Моздок, обособленный городской центр на севере республики с большой долей русского населения (городом много лет руководит Г. Адамов).

Формирование обособленных групп влияния довольно часто происходит и вокруг федеральных служащих, если они являются выходцами из местной элиты и располагают собственными связями в центре. Примеров немного, поскольку центр чаще стал продвигать на эти должности «внешних» людей, а раньше эти позиции так или иначе контролировали региональные главы. Однако, ярким примером остается дагестанское МВД во главе с А. Магомедтагировым. Иногда центром влияния может стать и главный федеральный инспектор, как А. Тлеуж в Адыгее. Интересно, что в республиках, которые сильно зависят от федеральной финансовой помощи, и где контроль над финансовыми потоками имеет огромное значение, важный политический статус приобрели должности руководителей управлений ФНС и Федерального казначейства, входящих в систему Минфина. В Дагестане пост главы УФК много лет занимает влиятельный С. Магомедов, а пост главы УФНС стал разменной монетой в политических играх. В Карачаево-Черкесии УФНС руководит крупный представитель черкесской элиты Р. Казаноков, бывший глава республиканского правительства.

Очень важные и интересные процессы структурирования элит на Северном Кавказе связаны с представителями и выходцами из республик в федеральном центре. Во-первых, это депутаты Госдумы и члены Совета Федерации. Во-вторых, крупные бизнесмены, обычно составляющие ядро московской этнической диаспоры. Все эти люди, с одной стороны, работают в отрыве от родных регионов, и их влияние там является скорее эпизодическим. С другой стороны, они обладают большими связями в центре, более или менее автономны от главы «своего» региона. Поэтому в случае активного вмешательства в политический процесс на региональном уровне подобные персоны могут добиться очень многого, тем более - после перехода к назначению губернаторов.

Важно отметить, что многие члены Совета Федерации от северокавказских республик являются значимыми и автономными персонами, они оказывают большое влияние на политическую жизнь своих регионов. Одним из ярких примеров служит С. Керимов, лезгин по национальности, член Совета Федерации от Дагестана и один из крупнейших российских бизнесменов (не так давно зарегистрировавшийся в родном Дербенте и уплачивающий там налоги). В Керимов принимает активное участие в формировании политических альянсов и является одним из ключевых игроков. Еще один пример – это сенатор от Карачаево-Черкесии, бизнесмен Р. Айбазов, представляющий группу влияния, дружественную как М. Батдыеву, так и Б. Эбзееву. Интересной фигурой является сенатор от Хашир, тоже «по совместительству» занимающийся бизнесом. Кроме того, в Совет Федерации входит бывший глава Северной Дзасохов, который сохраняет в республике определенный авторитет в элите и участвует в местных политических процессах (причем не всегда на стороне своего «преемника» Т. Мамсурова). В Совете Федерации часто (но не всегда) эти сенаторы находят общий язык с С. Мироновым (однако, известно, что С. Миронов возражал против кандидатуры А. Хашира).

Поэтому борьба с целью лишить сенаторов их позиций нередко оказывается важной составляющей политических процессов в республиках. Например, вновь избранный 1 марта 2009 г. парламент Кабардино-Балкарии заменил недружественного А. Кармокова на лояльного президенту адвоката А. Кажарова, руководившего президентской администрацией. Возможна попытка Ю. Евкурова поменять сенатора И. Костоева.

Другой важной площадкой для формирования групп влияния является Государственная Дума. Наиболее яркий пример – депутат от Северной Фадзаев, который является наиболее известным и раскрученным лидером, противостоящим Т. Мамсурову. Очевидно, что попадание в Госдуму для подобных лидеров зависит от их отношений на федеральном уровне – в руководстве «Единой России» и администрации президента. Поэтому успешное попадание в списки свидетельствует о наличии позиций в федеральных верхах. Также интересен пример депутата Госдумы от Кабардино- Залиханова, балкарца, который довольно активно выступает в защиту балкарских интересов и является оппонентом А. Канокова. Можно обратить внимание и на фигуру такого статусного представителя ингушской элиты, как Б. Хамчиев, депутат Госдумы и бывший заместитель министра сельского хозяйства РФ. Но внутри республики он, в отличие от А. Фадзаева и М. Залиханова, малоактивен.

В московскую диаспору обычно перемещаются и бывшие главы республик, некоторые из которых пытаются влиять на внутриполитическую ситуацию. Выше приводился пример сенатора А. Дзасохова. В последнее время активизировался бывший президент Совмен, находящийся в оппозиции к нынешнему республиканскому руководству. Немаловажную роль в ингушской политике играет бывший президент Р. Аушев. Прямо он в нее не вмешивается, но, как считается, выступает союзником нового президента Ю. Евкурова и протеже членов его правительства.

Влиятельные бизнесмены из московской диаспоры играют разные роли в политике родных республик. Некоторые из них достаточно активны, как например, С. Керимов. Другие сосредоточены на своем бизнесе, а политические статусы, если они им нужны, получают в других регионах. В этой связи интересен пример аварской группы А. Билалова и братьев Магомедовых (А. Билалов – заместитель председателя Законодательного собрания Краснодарского края, М. Магомедов был сенатором от Смоленской области). Почти никак не проявляются в республиках такие олигархи, как М. Бажаев (Чечня) и И. Кесаев (Северная Осетия). Промежуточным можно считать пример осетина Т. Боллоева, который обладает отличными связями в верхних эшелонах власти и хорошо известен, даже популярен в своей республике. Недавно он плотнее занялся Югом России, заняв один из руководящих постов в компании «Олимпстрой». Однако, на политический расклад в Северной Боллоев пока активно не влияет.

Следует также отметить большое влияние на республики с черкесским (адыгским) населением со стороны такого крупного представителя московской черкесской диаспоры, как Н. Хапсироков. До сих пор его влияние было особенно заметным в его родной Карачаево-Черкесии (во времена М. Батдыева). Интересна и попытка наладить отношения с А. Тхакушиновым, выразившаяся в назначении родственника Н. Хапсирокова – М. Хапсирокова на должность представителя Адыгеи в центре.

Следует помнить, что столичная диаспора является хорошим кадровым резервом для кавказских республик. Самые крупные олигархи обычно не стремятся возглавить родные регионы, поскольку это им невыгодно (например, Т. Боллоеву). Но они могут проталкивать своих протеже. Либо бизнесмены рангом поменьше могут показаться Кремлю вполне подходящими кандидатурами, как это случилось с А. Каноковым. Таким образом, диаспора усиливает фактор неопределенности в расстановке сил на Северном Кавказе. Ее представители обладают связями, позволяющими возглавить регионы или существенно изменить их руководство. Но они не всегда ставят перед собой такие задачи и потому представляют собой скрытый фактор, влияние которого очень изменчиво.

Подводя итоги анализу расстановки сил в республиках Северного Кавказа, обозначим различия между векторами ее дальнейшего развития. Консолидация элит с новыми лидерами характерна для Чечни и Кабардино-Балкарии. Обратная тенденция к деконсолидации отмечается в Дагестане. В Адыгее и Северной Осетии сочетаются обе тенденции. В Ингушетии и Карачаево-Черкесии расстановка сил пока не сформировалась, и еще не пройдена точка бифуркации, позволяющая говорить о консолидации элит под началом нового главы, либо об обратной ситуации.

При всех важных и зачастую положительных сдвигах в элитах и политических режимах Северного Кавказа проблема смены элит остается достаточно актуальной. Еще не везде сформировалось новое поколение властной элиты, но проблема ее омоложения напоминает о себе постоянно, учитывая, что в большинстве республик велика доля молодого населения. Процесс омоложения элиты развивается особенно активно в Чечне. С оговорками, но он пошел и в Ингушетии. При всей неоднозначности процессов в Северной Осетии характерно появление понятия «Новая команда» А. Фадзаева, которая противостоит «старой команде», сложившейся еще в советский период.

Наиболее контрастная ситуация сложилась в Дагестане. Алиев – один из немногих оставшихся у власти представителей высокопоставленной советской номенклатуры. Только он и М. Шаймиев, из числа действующих региональных руководителей, занимали в советское время посты партийных руководителей в своих регионах. В 2010 г. М. Алиеву исполнится уже 70 лет. На этом фоне в Дагестане все чаще заявляют о себе молодые поколения политиков, которые уже приходят к власти на муниципальном уровне (С. Умаханов, С. Муртазалиев и др.). Можно также заметить, что процесс обновления элиты замедлен в Адыгее, где глава республики уже перешел порог пенсионного возраста (он родился в 1947 г.). В следующем году 60 лет исполнится и Б. Эбзееву. Конечно, все это не означает, что глав республик будут менять, исходя из их возраста. Однако, потребность в смене политических поколений на Северном Кавказе с каждым годом становится все более насущной.

Недостижимый этнический баланс

Деятельность открыто националистических организаций в настоящее время не типична для республик Северного Кавказа. Хотя многие противоречия в межнациональных отношениях продолжают оказывать сильное влияние на политические процессы. Сохраняются нерешенные проблемы вроде Пригородного района, новый всплеск споров о будущем которого недавно возник в Ингушетии в связи с принятием закона о местном самоуправлении (соответственно, в Северной Осетии сохраняется крайняя ситуация, когда доминирующий этнос полностью блокирует участие ингушского меньшинства в политических процессах в республике).

В политическом процессе северокавказских республик власть продолжает пониматься как доступ к ресурсам, распределение которых осуществляется через группы, основанные на этническом родстве, принципах землячества, родственных отношениях. В этой связи в многонациональных республиках остается очень важной проблема этнического баланса во власти, несмотря на частые и не всегда убедительные декларации об отказе от этнического паритета и переходе к принципам формирования профессиональной власти.

Проблемы этнического баланса во власти не имеют при этом «единственно верного» решения. Анализ современных политических практик в республиках Северного Кавказа раскрывает целый ряд сопутствующих проблем и побочных эффектов:

·  Невозможность распределения власти в точной пропорции с численностью этнических групп.

·  Недоучет или полное игнорирование требований со стороны мелких групп.

·  Ограниченный доступ к власти представителей русской общины, сочетающийся с ее собственной самоизоляцией.

·  Стремление наиболее крупного этноса к доминированию, а не паритету в коалиции. Существенное ограничение власти вторых по величине и более мелких групп.

·  Неравнозначность властных статусов в связи с особой ценностью исполнительной власти. В этой связи неудовлетворенность менее крупных групп постом спикера парламента и стремление к занятию должности премьер-министра.

Более спокойная ситуация с точки зрения межэтнической борьбы за властные статусы характерна, естественно, для гомогенных республик – Чечни, Ингушетии, Северной Осетии. На среднем уровне связанная с этим напряженность находится в Адыгее, на самом высоком – в Карачаево-Черкесии, Кабардино-Балкарии и Дагестане.

Наиболее распространенной в полиэтнических республиках к настоящему времени стала ситуация, когда второй по величине этнос получает пост спикера парламента. Что, однако, не всегда его удовлетворяет в силу низкого реального влияния законодательной власти. Тем не менее, спикерами сейчас являются даргинец в Дагестане, черкес в Карачаево-Черкесии и балкарец в Кабардино-Балкарии. В Адыгее парламент возглавляет русский, представляющий формальное численное большинство, но фактически – вторую по политическому статусу группу. Следует заметить, что ранее распределение постов могло быть иным, и «вторые» группы располагали премьерскими постами. До недавнего времени это обычно практиковалось в Карачаево-Черкесии (ряд влиятельных «черкесских» премьеров), ранее – в Кабардино-Балкарии (балкарцы), в Адыгее (применительно к русским).

Довольно сложная ситуация связана с русской общиной. Русские главы правительства сейчас работают в Северной Осетии (глава республики и спикер парламента – осетины) и Кабардино-Балкарии. Специфическая ситуация возникла в Карачаево-Черкесии, где правительство возглавил этнический грек. Формально русские на высших государственных постах в этой республике не представлены.

В Дагестане формирование этнического баланса во власти представляет особую сложность (ранее она формально решалась через институт Госсовета, ныне отмененный, в который входили по одному представителю от 14 этносов). Наиболее сложной является лезгинская проблема, поскольку по официальным данным лезгины совсем немного уступают кумыкам в численности, а сами считают, что их долю специально занизили. Так или иначе, но в Дагестане четыре крупных этноса, тогда как ключевых постов три – президент, премьер-министр и спикер парламента. До сих пор лезгины компенсировали отсутствие у них этих постов через продвижение на федеральные должности. Однако, в самое последнее время лезгины лишились наиболее важных федеральных статусов – должностей прокурора республики и главы управления ФНС, что усилило их недовольство.

На самом деле проблема этнического баланса имеет несколько преувеличенный характер. В реальности внутри этносов идет не менее серьезная борьба за властные позиции, консолидация этносов почти недостижима, а устойчивая власть возможна только в виде полиэтнической коалиции. Тем не менее, проблема недостаточного доступа к власти ведет к росту оппозиционных настроений в периферийных группах. Например, при всей управляемости политического процесса в Кабардино-Балкарии ряд балкарских групп достаточно резко настроены в отношении власти в республике, в частности – Совет старейшин балкарского народа, организация «Балкария». Требования балкарской оппозиции нередко находят поддержку со стороны статусной элиты, в частности – депутата Госдумы от «Единой России» М. Залиханова. В соседней Карачаево-Черкесии критическое отношение к власти демонстрируют черкесские группы и в частности движение «Адыгэ-Хасэ». В Адыгее, единственной из рассматриваемых республик, сложилось активное русское движение, представленное Союзом славян Адыгеи. Примечательно, что именно в районах компактного проживания небольших и «обделенных» групп чаще прорываются наружу оппозиционные настроения, выражающиеся, например, в голосовании за КПРФ.

Влияние религии в республиках тоже сильно различается. Оно особенно велико в Дагестане и Чечне, в меньшей степени – в Ингушетии, Карачаево-Черкесии и Кабардино-Балкарии, в наименьшей – в Адыгее и Северной Осетии. Тем не менее, следует отметить, что религиозный традиционализм активно используется для легитимации режима Р. Кадырова. Подчеркнутое внимание к исламу стал демонстрировать и новый президент Евкуров. В Дагестане, население которого отличается наибольшей религиозностью, власть сохраняет светский характер. Однако, религиозные структуры оказывают серьезное влияние на политику и отдельных акторов. Прежде всего, важную силу представляет альянс Духовного управления мусульман Дагестана и наиболее известного шейха Саида Чиркейского, альянс, опирающийся в основном на аварцев. Причем довольно серьезные конфликты существуют между различными направлениями суфизма, доминирующего в Дагестане, Чечне и Ингушетии, а также между группами сторонников различных шейхов.

Наиболее важное конфессиональное размежевание по-прежнему связано с противостоянием между т. н. традиционным исламом и радикальным меньшинством (ваххабиты). Данное противостояние особенно типично для Дагестана, а также затрагивает Чечню, Ингушетию, в меньшей степени Карачаево-Черкесию, Кабардино-Балкарию и даже Северную Осетию. Ключевая проблема состоит во взаимной эскалации насилия в связи с жесткими мерами правоохранительных органов и ФСБ. Подобная эскалация была характерна, например, для Ингушетии. В то же время довольно очевидно, что причины радикальных настроений имеют социальный (молодежная безработица и бедность) и политический (недовольство коррумпированной властью) характер. Также они связаны с непопулярностью официальных духовных управлений мусульман, которыми зачастую руководят малоавторитетные люди. Устранение части из этих причин уже привело к некоторой стабилизации в Ингушетии. В целом деятельность исламских радикалов ослабевает, однако, маховик насилия так и не остановлен в Дагестане, где демонстрация успехов в борьбе с радикалами является важнейшим политическим козырем для руководства МВД.

Побеждена ли коррупция?

Важной проблемой общественно-политического развития северокавказских республик была и остается коррупция во властных и деловых элитах. В целом демонтаж прежних закрытых и клановых режимов привел к некоторому улучшению ситуации. По крайней мере, коррупцию перестали открыто ассоциировать с личностями непосредственно руководителей регионов, их семей и ближайшего окружения. Кроме того, в русле политики центра принимаются законы о борьбе с коррупцией. Успехи в этой борьбе, реальные или показные, являются сейчас способом для демонстрации лояльности центру и эффективности новых руководителей в его глазах.

Свою роль сыграли и изменения среди прокуроров, которыми чаще становятся «внешние» фигуры, не включенные в систему местных отношений. Примерами достаточно активных республиканских прокуроров стали Г. Штадлер (Северная Осетия), И. Ткачев (Дагестан), М. Савчин (Чечня). Хотя активность является достаточно умеренной в сравнении с другими регионами.

В итоге многие проблемы продолжают сохраняться. Например, по-прежнему практикуется физическое уничтожение противников, которое способно резко изменить политический расклад. Наиболее острая ситуация возникла в последние месяцы во Владикавказе, где были убиты глава города К. Пагиев и глава администрации В. Караев. Громкое убийство произошло в этом году в Карачаево-Черкесии – известного политика и местного депутата И. Крымшамхалова, который считался союзником Б. Эбзеева. Также Карачаево-Черкесию потрясло убийство главы туристической фирмы «Барс» Б. Байрамкулова, в котором следствие подозревает руководство курортного поселка Домбай. Остается нераскрытым убийство главы Красногвардейского района М. Кудаева, который претендовал на пост президента Адыгеи и был союзником Х. Совмена.

Что касается коррупционных дел, то особенно активное изменение к лучшему отмечается в Ингушетии с уходом М. Зязикова. В частности, были арестованы бывший министр молодежной политики, спорта и туризма И. Оздоев, бывший начальник управления ЖКХ республики А. Мержоев, глава ГУП «Дирекция целевых программ» Т. Арчаков. Появилось стремление к более объективному расследованию нашумевшего дела об убийстве оппозиционера М. Евлоева.

Некоторые расследования близко затрагивали интересы правящих групп, но они довольно быстро прекратились. Например, в Дагестане прокуратура выдвигала обвинения против двоюродного брата президента, заместителя министра сельского хозяйства О. Абдулмуслимова (в итоге он получил выговор) и министра природных ресурсов и окружающей среды Б. Магомедова. В Северной Осетии обвинялся бывший глава администрации президента и правительства С. Такоев, он был вынужден оставить свою работу, но и дело его закрыли. Интересная ситуация возникла даже в «управляемой» Кабардино-Балкарии, где было заведено уголовное дело в отношении заместителя руководителя налоговой инспекции Будаева (эту инспекцию возглавляет родственник президента).

В целом же борьба с коррупцией в республиках нередко используется для демонстрации центру положительных сдвигов с приходом новой власти и сведения политических счетов. В той же Кабардино-Балкарии был осужден бывший министр сельского хозяйства М. Ахохов, входивший одно время в окружение В. Кокова. Но другие деятели эпохи В. Кокова чувствуют себя вполне спокойно. В Адыгее заведение уголовного дела против мэра Черниченко некоторые наблюдатели считают результатом его скрытого противостояния с властями республики.

Слабость парламентаризма

Республики Северного Кавказа по-прежнему характеризуются очень слабым развитием институтов парламентаризма. Во всех регионах, включая те, в которых элиты консолидированы не полностью, парламенты проявляют полную или почти полную лояльность главам регионов и при этом безынициативны. Подобная ситуация объясняется не только отсутствием демократических традиций, но и управляемым характером голосований на выборах, в связи с чем попадание в партийный список больше зависит от воли главы региона, чем от народного волеизъявления. Примечательно также, про при голосовании за предложенного президентом страны кандидата на пост главы республики парламенты демонстрировали полную или почти стопроцентную лояльность, в т. ч. новым главам. В частности, при утверждении Ю. Евкурова и А. Тхакушинова было подано по одному голосу против. В ряде случаев голосование было единогласным, и его слегка оттеняли неполная явка или испорченные бюллетени.

Следует отметить и довольно низкий профессионализм республиканских законодателей. Местные парламенты в целом неплохо выполняют представительские функции – в том смысле, что они являются репрезентативной выборкой региональной элиты, различные представители которой подтверждают таким способом свой статус (хотя и не везде – исключением являются парламенты Чечни и Ингушетии, состав которых формировался заведомо слабым, чтобы избежать минимальной нелояльности и свободы действий). Исполнительная власть обычно и добивается подобной цели, занимаясь согласованием списков и распределением «нужных» людей по проходным местам. В то же время законодательная функция республиканских парламентов развита в явно недостаточной степени. Обычно, в них присутствует явное меньшинство профессиональных законодателей (нередко избирающихся уже по несколько раз), которые «тянут» основную работу. Но при этом ключевые законопроекты и в целом их большинство разрабатываются в органах исполнительной власти и вносятся в парламент на утверждение.

Ярким примером очень слабого парламента является законодательный орган Ингушетии, сформированный при М. Зязикове. Являясь типичным продуктом управляемых выборов, парламент перешел на сторону Ю. Евкурова, тем более что депутаты опасаются роспуска (на котором настаивает антизязиковская оппозиция). В «моноэтнических» республиках проще сформировать относительно гомогенный парламент и добиться избрания полностью лояльного спикера. Об этом свидетельствует ситуация в республиках с самыми слабыми парламентами, в Чечне (спикер – полностью лояльный Р. Абдурахманов, возглавляющий также региональную организацию «Единой России») и Ингушетии (поставленный М. Зязиковым спикер М. Сакалов). Сюда же примыкает Северная Осетия, где Т. Мамсуров без особого труда обеспечил избрание спикером человека из своей команды – Л. Хабицовой.

В полиэтнических республиках депутатский корпус обычно имеет более сложную этническую и субэтническую (клановую) структуру. В рамках системы этнического баланса во власти спикером часто избирается представитель менее значимой этнической группы (поскольку более значимая группа получает исполнительную власть). Подобный спикер становится одним из самых влиятельных в рамках своего этноса, но его влияние в регионе в целом ограничено, да и в парламенте он фактически представляет меньшинство и в случае чего может быть смещен.

Такая ситуация возникла в Дагестане, где спикером является даргинец М. Сулейманов, представляющий небольшую даргинскую группу, лояльную М. Алиеву. Однако, в силу особенностей дагестанской политики эта группа имеет свою автономию (пост мэра Избербаша, который занимал М. Сулейманов, перешел его брату А. Сулейманову, у спикера и мэра есть свои отношения с мэром Амировым, более влиятельным даргинцем). В то же время группа Сулейманова не представляет такой угрозы для власти М. Алиева, как группа бывшего главы республики, сын которого Магомедсалам Магомедов являлся спикером до новых выборов (а затем был вытеснен из политики). В Кабардино-Балкарии недавно избранный спикером А. Чеченов представляет балкарскую группу, влиятельную в рамках своего этноса, но на республиканской арене зависимую от президента и кабардинского большинства. В Адыгее спикер А. Иванов формально представляет русское большинство, но политически в республике доминируют адыгейцы, и примечательно, что избрание А. Иванова проходило с трудом (он не был утвержден с первого раза), что свидетельствует о его недостаточном личном влиянии на депутатский корпус (до него спикером был более влиятельный персонаж – адыгеец Р. Хаджибиеков).

Контроль главы республики над законодательной властью очень зависит от сроков выборов. Выборы в Чечне, Кабардино-Балкарии, Северной Осетии, Дагестане проходили уже тогда, когда новые главы регионов утвердились у власти. В Ингушетии сохранился старый парламент, который пытается найти общий язык с Ю. Евкуровым. В Адыгее выборы проходили в условиях политической неразберихи, до прихода к власти А. Тхакушинова, который, в свою очередь, смог наладить отношения с депутатами.

Наиболее сложная ситуация возникла только в Карачаево-Черкесии, единственном регионе, где можно говорить о довольно автономном парламенте. Он был избран 1 марта 2009 г., и избирательная кампания началась вскоре после инаугурации Б. Эбзеева. И хотя Б. Эбзеев возглавил в итоге список «Единой России», сформировать парламентское большинство, лояльное лично ему, он не мог. В результате возник определенный баланс в отношениях ветвей власти, где парламент является органом представительства ведущих элитных групп, многие из которых сложились при М. Батдыеве и были ему полностью лояльны. Докшоков является достаточно значимым черкесским лидером. Можно предположить, что подобная ситуация возникла бы и в Ингушетии, если бы выборы прошли вскоре после прихода к власти Ю. Евкурова, т. е. вместо лояльного «старого» парламента глава республики мог бы получить автономный и более сильный по составу «новый».

Управляемая многопартийность

Республики Северного Кавказа являются ярким примером т. н. «управляемого голосования». Но важно отметить, что управление выборами здесь в большей степени, чем, например, в Татарстане и Башкирии, обеспечивается на локальном уровне, что может приводить к большим различиям на уровне районов и городов (прежде всего в таких «сложных» регионах, как Дагестан и Карачаево-Черкесия). Обычно, но далеко не всегда кумулятивный эффект от сложения усилий различными местными группами в корзину «Единой России» приводит к столь же высоким результатам.

Голосование на федеральных выборах для республиканских элит, как в целом, так и для локальных групп, является способом демонстрации политической лояльности в отношениях с центром. Это показали недавние голосования за «Единую Россию» и Д. Медведева, которые одновременно выявили и различия в эффективности административного ресурса. Безусловно эффективным контроль над голосованием на думских выборах 2007 г. был в Чечне, Ингушетии, Дагестане, Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии (при М. Батдыеве), т. е. в республиках с мусульманским большинством. Несколько слабее административный ресурс работает в Северной Осетии и Адыгее (в последней большинство составляют русские).

В сущности, единственной альтернативой для населения этих республик является голосование за КПРФ и Г. Зюганова (за исключением Чечни и Ингушетии, где репрессированные народы в гораздо меньшей степени склонны голосовать за коммунистов). Как известно, в 1990-е гг. голосование за КПРФ в республиках Северного Кавказа было распространенным и временами доминирующим типом электорального поведения, свидетельствуя о консерватизме населения и глубоком внедрении советских ценностей. Но в 2000-е гг. официальные итоги выборов стали совершенно другими.

Впрочем, как известно, по многим оценкам, выборы на Северном Кавказе сопровождаются многочисленными нарушениями и проходят в условиях гораздо меньшей явки, чем это показывает статистика. Поэтому установить подлинное волеизъявление практически невозможно. Одним из косвенных свидетельств многочисленных нарушений стала известная акция «Я не голосовал», проведенная в Ингушетии после думских выборов 2007 г. Примечательны и случаи пересчета голосов после выборов, который приводил к изменению расстановки сил в региональных парламентах и еще раз показывал, что институт региональных выборов используется прежде всего для установления определенного баланса в депутатском корпусе. Так, в Дагестане пересчет результатов позволил пройти в парламент КПРФ и «Патриотам России» (первоначально предполагалось провести только «Единую Россию», «Справедливую Россию» и АПР, списки которых формировались под контролем М. Алиева). В Карачаево-Черкесии изменение результата на одном из участков не повлияло на партийную структуру парламента, но персональный состав немного изменился (по некоторым оценкам, в пользу сторонников Б. Эбзеева).

Институт политических партий, если не считать КПРФ, складывался в республиках только под влиянием центра и его партийной политики. Необходимость проводить выборы по партийным спискам стимулировала республиканские элиты к созданию «партий власти» и их сателлитов и вовлечению элиты в партии. Этот процесс резко усилился в связи с обязательными выборами по спискам на региональном уровне.

Более того, в Чечне, Дагестане, Ингушетии и Кабардино-Балкарии был осуществлен переход на чисто пропорциональную систему. Властвующие элиты нашли в такой реформе свой резон. Отмена выборов в округах резко снизила накал публичной борьбы и превратила выборы в процесс управляемого распределения мест между партиями, согласованного иной раз задолго до даты голосования. Переход на списки способствовал также деперсонализации электорального процесса в интересах первого лица региона, которое возглавляло список «Единой России» и обеспечивало свое и только свое публичное лидерство в глазах населения. Примечательно, что списки зачастую не делились на местные группы и были едиными для всей территории (как в Чечне).

Выборы в Чечне в полной мере и в Кабардино-Балкарии – в значительной представляли собой распределение депутатских мандатов между партиями. В Чечне, по оценкам наблюдателей, соотношение 37 на 4 («Единая Россия» и «Справедливая Россия») было известно еще до начала кампании вместе с фамилиями всех будущих депутатов. В более сложном Дагестане осуществить столь жесткий контроль над выборами не удалось. Поэтому, например, от участия в выборах пришлось по ходу отстранить СПС, связанный с С. Амировым, а уже по итогам выборов смириться с прохождением КПРФ и «Патриотов России» (последние также представляли интересы мэра Махачкалы).

Интересно, что если на федеральных выборах республики стремятся дать максимальный процент «Единой России», считая это важным для улучшения отношений с центром, то на выборах региональных парламентов власти используют технологии управляемой многопартийности. Причин тому несколько. В этом есть и определенный формальный резон: раз центр не против многопартийности, и раз в парламенте должны быть минимум две партии, то лучше пусть будет управляемая многопартийность. Также развитие «многопартийности» позволяет несколько снизить напряженность в обществе, а в элитах учесть многообразие групповых интересов. Задачей власти становится отбор «полезных» партий, формирование их структур и предвыборных списков.

Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах: 1 2 3