Важно проанализировать детализацию затрат при поступлении в высшие или средние специальные учебные заведения (в % ответов):
Затраты при поступлении в вуз/ССУЗ
Ребенок учится…
в вузе
в колледже
Подготовительные курсы
48
30
38
Проезд до места поступления
39
40
43
Книги, учебники
35
26
36
Жилье
22
20
22
Занятия с преподавателями по конкретным предметам
26
11
13
Медкомиссия
17
23
19
Оформление документов
18
19
17
Тестирование
18
5
7
Экзамены
13
13
12
Другие услуги
5
11
5
Протекция
4
3
3
Платить не приходилось
17
28
25
Затрудняюсь ответить
1
1
2
Заметим, что лишь 4% респондентов назвали протекцию (взятки) среди общего списка расходов, тогда как 17% родителей студентов вузов и свыше 25% родителей подростков, обучающихся в ССУЗах утверждают, что затраты на поступление не потребовались вовсе. Наиболее адекватно возможные затраты на поступление оценивают преподаватели вузов (6 тыс. руб. для вуза), каждый второй из которых утверждает, что сегодня студентом высшего учебного заведения можно стать без особых материальных вложений. Когда преподаватели говорят, что сегодня возможно поступление в вуз без значительных вложений, они, скорее всего, имеют в виду «белые» затраты. Когда они же оценивают реальные расходы на поступление в вуз, то уже подразумевают и «белые», и «черные» затраты.
Достаточно интересна оценка реальных расходов семей на высшее среднее специальное образование детей (в % ответивших):
Расходы во время обучения
Учебное заведение, в котором учится ребенок…
вуз
техникум
колледж
За книги, учебники
50
33
49
Официальная плата за обучение
44
40
44
За жилье
29
27
26
За пересдачу экзаменов, зачетов
6
3
7
За протекцию/взятки преподавателю
4
3
5
Другое
9
14
13
Платить не приходится
16
23
18
Что касается расходов в высших и средних специальных учебных заведениях, то в среднем плата за обучение составляет 1800 рублей в месяц.[11] Меньше всего приходится платить студентам средних специальных учебных заведений: от 1100 до 1300 рублей в месяц. Расходы по оплате обучения у студентов вузов примерно в два раза выше и составляют около 2200 рублей в месяц. При этом «безусловно легко» и «скорее легко» среднестатистические семьи справляются с расходами от 1000 до 1230 руб., «скорее нелегко» – 2177 руб., «безусловно нелегко» – свыше этой величины.
Распространение платного обучения в государственных вузах и расширение его объема вызывает изрядную тревогу, так как способствует неоправданному увеличению приема в вуз и, скорее, снижает общий уровень подготовки поступающих. Более того, все большее распространение приобретает практика взимания «добровольных» взносов в кассу вуза, выплачиваемых родственниками абитуриентов, наименее успешных по результатам вступительных экзаменов. В столичных вузах величина такого разового взноса превышает 30 тыс. руб. Переход к ЕГЭ и ГИФО обещает изменить эту ситуацию, устранив основу сегодняшнего торга между ректорами и министерством за увеличение числа платных мест сверх лицензии, обусловленной площадью учебных помещений в рамках существующей лекционно-семинарской модели преподавания.
Итак, есть все основания утверждать, что стихийно сформировавшийся спрос на обучение в вузах неоправданно высок, охватывая значительную долю учеников слабой и очень слабой успеваемости. В то же время необходимо считаться с тем, что в социальном смысле готовность более 42% родителей идти на существенные расходы в связи с поступлением детей в вуз и учебой в нем существенно осложняет задачу сокращения приема в высшую школу. При резком сокращении числа мест в вузах есть основания ожидать взрыва коррупции, в настоящее время существенно меньшей, чем представления о ней, муссируемые в СМИ.
Свыше 65% родителей и 57% школьных преподавателей считают, что для поступления в вуз безусловно требуются дополнительные занятия по школьным предметам и только 7% безусловно отрицают такую необходимость.
Это принципиально важная ситуация, природа которой недооценена и заслуживает особого внимания. Можно было бы считать, что срабатывает схема взаимного резонанса: преподаватели заинтересованы в платных дополнительных занятиях с учениками, тогда как родители идут навстречу этому форсированному предложению. 49% преподавателей вузов так же уверены в необходимости дополнительной подготовки школьников, что может быть вызвано равно заинтересованностью в дополнительных занятиях с абитуриентами как источнике добавочного дохода, и взвешенной неудовлетворенностью качеством среднего образования. Во всяком случае, профессура наиболее продвинутых вузов, опрошенная составителями доклада, согласно утверждает, что первые два курса обучения затрачиваются преимущественно на компенсацию дефицита знаний, представлений и навыков работы вчерашних школьников.
Это еще раз заставляет обратить пристальное внимание на бессмысленную перегрузку подростков в школе: и без того перенасыщенная программа догружена дополнительными занятиями, что разрушительно сказывается на здоровье школьников.
Совокупная убежденность родителей и преподавателей в необходимости дополнения школьных занятий привела к формированию развернутой системы связей между вузами и средней школой. Наличие таких связей безусловно подтверждают 35% вузовских преподавателей и скорее подтверждают – 25% среди них. 87% среди тех, кто подтверждает наличие таких связей, как формальных, так и неформальных, признают, что оказывали большее или меньшее содействие поступлению выпускников в вузы.
Отметим, что за исключением творческих вузов с особыми требованиями к абитуриентам, введение схемы Национального тестирования (ЕГЭ) если не полностью разрушает эту схему, то существенно ее перестраивает. Нынешняя схема репетиторства может переместиться в подготовку к сдаче ЕГЭ, где возникнет острая конкуренция между школьными и вузовскими преподавателями.[12]
Как показали опросы родителей, большинство из них (62%), независимо от уровня среднедушевого дохода в семье, предпочитают платить за образовательные услуги непосредственно преподавателю, а не учебному заведению в надежде на индивидуальный подход, что должно гарантировать более высокое качество знаний и лучшую подготовку к дальнейшему образованию. Лишь 22% родителей, но 35% педагогов считают, что платить следует учебному заведению, с тем, что чем выше уровень официального дохода школьного учителя, тем чаще он выступает в пользу оплаты в кассу учебного заведения. Все это означает, что избавиться от «серых» денежных потоков в сфере образования будет сложнее, чем представляется авторам радикальных концепций, поскольку и родители, и большинство преподавателей выступают за непосредственный контакт, без официальных посредников
Поскольку учет требований конкретного вуза является принципиальным для удержания и повышения качества преподавания, сложившаяся практика договорных отношений между вузами и школами (лицеями и гимназиями) нуждается в узаконении, тем более что повышение уровня подготовки будущих студентов несомненно является полезным при нынешнем состоянии средней школы. В то же время это ограничивает образовательную мобильность, «прикрепляя» потенциального абитуриента к местному вузу, что не может считаться достоинством сложившейся практики.
В образовательных стратегиях семей наиболее значим уровень образования. Если у родителей нет высшего образования, то желание дать его ребенку и платить за обучение определяется преимущественно уровнем дохода. У родителей с высшим образованием фактор дохода играет существенно меньшую роль – они стараются сделать все, что бы их ребенок получил высшее образование, поскольку оно представляет, по их мнению, абсолютную ценность. Представители низкодоходных групп, хотя в целом и нацелены на получение их детьми высшего образования, часто используют «косвенные» стратегии для поступления в вузы. Они предпочитают направлять детей в техникумы, где меньше конкурс, ниже требования, а поступление требует меньших затрат. Пока еще легче закончить техникум с «красным» дипломом и поступить в престижный вуз наравне с медалистами. Это заставляет ставить вопрос о скорейшей отмене схемы медалей и всевозможных «красных дипломов», тем более что усовершенствованная конструкция ЕГЭ делает этот устарелый институт бессмысленным. 46% родителей учащихся ССУЗов рассматривают получение высшего образования в качестве основной жизненной стратегии для своего ребенка, а ССУЗ, соответственно, – как необходимую ступень на пути к поставленной цели. Это заставляет с особым вниманием отнестись к предложениям практического выравнивания ситуации между ССУЗам и вузами в пользу единого бакалавриата – с соответствующим подтягиванием средних учебных заведений за счет включения в единые университетские округа, что уже отмечено на практике в регионах.[13] Труднее в силу устойчивости консервативных моделей добиться более радикального решения, то есть разорвать привычную ситуацию закрепленной связности «тип учреждения – образовательная программа». Если доказана способность реализовать ту или иную образовательную программу (лицензия), то необходимо дать право осуществлять ее в любом учебном заведении. Это, однако, означает качественный переход от управления учреждениями и организациями к управлению учебными программами через стандарт компетенций, к чему пока еще ни министерство, ни ректорский корпус явно не готовы.
Характерно, что у 48% родителей учащихся ССУЗов образование не ниже среднего специального. Здесь оценки уровня дохода заметно выше, чем в семьях, где ребенок не учится, или учится в ПТУ, но на 30% ниже, чем у родителей студентов вузов. 27% из тех, чьи дети учатся в ПТУ, не оставили надежду дать своему ребенку высшее образование. Большинство (62%), судя по всему, не предполагают, что, окончив ПТУ, их сын или дочь может продолжить учебу. У 66% родителей учащихся ПТУ образование не выше среднего (45% – среднее общее и ниже, 21% – ПТУ), а оценки уровня ежемесячного дохода на 32% ниже, чем в среднем, и на 49% (!) ниже, чем в семьях, где есть дети-студенты.
Это обстоятельство свидетельствует о том, что налицо воспроизводство как потомственной бедности, так и наследуемого недоверия к возможности вырваться из нее через образование. Налицо и нарушенность воспроизводства страты квалифицированных исполнителей, что требует особого внимания к проблеме реконструкции ПТУ.
Респонденты с низкими доходами, проживающие в провинциальных областных центрах, очень хотели бы дать своим детям (получающим «тройки» или «тройки» и «четверки») высшее образование, опасаются, что это им не по карману, но при этом настороженно относятся к кредиту на образование. Реально они тратят на обучение больше, чем представители высокодоходных групп, что объясняется, судя по всему, плохой успеваемостью детей, высокой установкой на необходимость определенных материальных затрат (взяток, оплаты дополнительных занятий), чтобы дать ребенку «приличное» образование. Судя по тому, что среди родителей с высшим образованием доля высокодоходных респондентов составляет 54%, в то время как среди тех, кто имеет среднее образование, – 28%, а среди родителей с начальным образованием – только 11%, давление на вузы останется высоким.
2. Идея зависимости размера средств, выделяемых под ГИФО, от результатов, которые абитуриент получает на едином госэкзамене и на федеральных предметных олимпиадах, представляется весьма привлекательной. Теоретически абитуриенты смогут добавить к ГИФО собственные деньги и выбрать наиболее престижный университет, равно как могут найти предложение вуза, которое соответствует их государственному финансированию.
Теоретически дело выглядит так, что всем вузам будет экономически выгодно привлекать студентов с наиболее высоким ГИФО, вслед за чем должна обостриться свободная конкуренция вузов на рынке образовательных услуг, вплоть до полного вывода с этого рынка слабых вузов. Однако необходимо учесть, что уровень информированности абитуриентов о качестве вуза невелик, и это может создать неоправданный напор на вузы, имеющие завышенный рейтинг, оставив в невыгодном положении вузы, не сумевшие достичь должной рекламной известности, несмотря на реально высокий класс. Отсюда качественно новое требование к вузам, которые должны научиться включению в социальный контекст и грамотно строить самостоятельную инфраструктуру услуг на рынке образования. Справедливо отметить, что иные из региональных вузов (см. Приложение) быстро осваивают необходимые для этого технологии, однако приходится признать, что речь о меньшинстве, тогда как «молчаливое большинство» высших учебных заведений ведет себя примерно так же, как руководство промышленных предприятий, так и не освоивших азы грамотного маркетинга.
Сегодня в расчет именного финансового обязательства включается только 50% нормативной стоимости обучения студента:[14] зарплата преподавателей, приобретение литературы, оплата практик и т. п. Текущие расходы и, прежде всего, коммунальные платежи, в расчет не включены, что создает искаженную картину необходимого финансирования.
Нет сомнения в том, что ГИФО необходимо довести до минимально необходимой величины, которая оценивается экспертами в 40 – 80 тыс. руб. на студента – против нынешних максимальных 12 тыс. руб. (при минимуме 9 тыс. руб.). Этого недостаточно, если учитывать международный стандарт, но реально рассчитывать на большее в ближайшие годы не приходится. Неизбежный демографический спад после 2008 г. способен смягчить эту операцию. Это требует также полного перехода на трехступенную систему по «болонскому формату», т. е. перейти к оплате ГИФО на бакалавриат, при обучении в магистратуре и аспирантуре за собственный счет[15] или за счет образовательного кредита. Заметим, что сторонники широкого распространения образовательного кредита во главе с Советом Российского союза ректоров не предложили сколько-нибудь проработанного механизма ответственности сторон, в связи с чем призыв к государственными гарантиям по банковским кредитам может в действительности означать увеличение бюджетных расходов под другим наименованием.
При всех претензиях к ГИФО следует признать, что это единственная реальная альтернатива переходу на полностью платное образование, что невозможно допустить с учетом прогноза роста средних доходов семей на среднесрочную перспективу. Единый экзамен, по поводу которого пролито столько чернил, должен быть основным, но не единственным механизмом поступления в вузы. Предложение РОСРО и Российского союза ректоров дополнить прием через ЕГЭ механизмом улавливания наиболее талантливых абитуриентов через федеральные предметные олимпиады представляется абсолютно резонным. МГУ, Санкт-Петербургский ГУ, Физтех, Высшая школа экономики и Бауманский технический университет уже проводят свои олимпиады, но задача преобразовать олимпиады в альтернативный механизм поступления в вузы явно имеет федеральное измерение, и круг университетских центров, проводящих свои олимпиады в масштабе страны, должен быть расширен.
ЕГЭ имеет свои несовершенства, а экзамены в традиционном виде имеют свои пороки. Совершенной системы нет, но яростное сопротивление против ЕГЭ в основном опирается не предрассудок и нежелание проанализировать вопрос по существу. Даже наилучшая отстройка предметных олимпиад сможет выявить лишь несколько десятков тысяч наиболее одаренных старшеклассников, тогда как для массового поступления в вузы иного, лучшего инструмента, чем единый госэкзамен, нет. Сопротивление против внедрения ЕГЭ отчасти вызвано консерватизмом, но в существенной части опирается на нежелание администраций и части преподавателей утратить средства от организации платных подготовительных курсов, репетиторства и неофициальных услуг.
Важен опыт Высшей школы экономики, где ранее других перешли к ЕГЭ и не проводят дополнительных экзаменов для бюджетного приема. Практически там не отмечено отчисление в дальнейшем тех, кто поступил по ЕГЭ. Разумеется, тонко специализированные вузы (в первую очередь художественные) должны проводить свои дополнительные экзамены в дополнение к ЕГЭ – за рамками школьной программы. Существенно также принять во внимание, что институт приемных экзаменов в вузы приобрел в обществе весьма скверную репутацию, так что его замена ЕГЭ встречается с немалым энтузиазмом – в особенности в российских регионах.
В 2004 г. ряд областей страны провел детальный анализ хода сдачи ЕГЭ, что позволяет сделать важные выводы. По сравнению с традиционной практикой сдачи выпускных экзаменов в школах резко выросла дифференциация результативности от района к району. Так, в Челябинской области процент «двоек» колеблется от района к району: по географии от 4-5% до 28,8%, по математике – от 5% до 28%, по английскому языку – от 0% до 33%, по биологии – от 0,9% до 15%, по обществоведению – от 0% до 18%. Соответственно колеблется и доля отличных оценок: по русскому языку – от 4% до 26%, по английскому языку – от 0% до 30%, по биологии – от 7% до 30%, по обществоведению – от 10% до 45% (экзамен по литературе сдавало слишком мало школьников, чтобы статистика была весомой). Поскольку сдача ЕГЭ была проведена по всей Челябинской области, впервые с такой наглядностью проявилось расхождение условий и качества обучения по районам, что ясно указывает направления дальнейших усилий областных департаментов образования.
Внешний контур – 2 (практика)
В каждом обществе система образования исполняет три важнейшие функции. Она обучает нормам жизни в обществе и предоставляет первичные квалификации. Она формирует профессиональные элиты – те 3 или 5 процентов работников, которые преодолевают стереотипы, делают открытия и предлагают новые предпринимательские комбинации. Она «перемешивает» выходцев из разных слоев общества по их склонностям и талантам и тем самым хотя бы отчасти задает условия «равного старта».
Россия удерживается в клубе развитых государств лишь благодаря рудиментам советской оборонной мощи и высокому уровню образования. Если оборонный фактор из-за недостатка инвестиций ослаблял свое действие в течение прошедшего десятилетия, то система образования растет. Хотя происхождение запланированного в рамках реформы норматива 170 студентов на 10 тыс. населения несколько туманно (восходит к нормативам советского времени), этот норматив представляется более ли менее правдоподобным. Однако важнее другое: наше высшее образование перестало выполнять две из трех названных важнейших функций: оно отбирает и воспитывает элиту лишь в отдельных вузах,[16] но не системным образом, оно сейчас не только не содействует «социальному перемешиванию» российского общества, но закрепляет социальную стратификацию, сложившуюся за последние десять – пятнадцать лет.
Наконец, третья из названных функций, т. е. предоставление первичных квалификаций, выполняется лишь отчасти и далеко не всеми учебными заведениями, поскольку большинство учебных курсов все еще никоим образом не соответствует задаче подготовки молодого человека к самостоятельной работе, непрерывному самообучению и обучению, к гибкой смене специализаций в течение жизни. При большом количестве показателей рейтингования вузов именно этот ключевой индикатор, в силу его сугубо качественного характера, практически не учитывается. В то же время беспристрастный сторонний взгляд со стороны профессиональных сообществ, ассоциаций выпускников, независимых экспертов ставит под вопрос репутацию кафедр и факультетов наиболее знаменитых университетов и напротив – выдвигает на лидирующие позиции кафедры, факультеты и вузы, отнюдь не входящие в круг «избранных».[17]
Следует заметить, что попытки нормативно описать требования к т. н. специалисту в логике самих вузов или министерства, равно как и попытки прямо апеллировать к представлениям потребителей в сфере бизнеса и управления (государственного или муниципального) звучат привлекательно, но реальных перспектив не имеют. Профессионализация бизнеса – процесс весьма далекий от завершенности, реформа государственной и муниципальной службы практически еще не началась, так что опросы или иные формы выяснения представлений потребителя о модели выпускника вуза, будь то бакалавр и тем более магистр, еще длительное время не будут в состоянии дать сколько-нибудь надежные результаты. В связи с этим только установка на выработку гибкости освоения знаний и умений, на вхождение в практику в процессе обучения, на способность к эффективной социализации в меняющихся условиях может обеспечить необходимый результат.
Реальная сложность этой задачи заключается в том, что действительными сторонниками реализации такой целевой установки выступает сегодня абсолютное меньшинство ректоратов продвинутых региональных вузов и абсолютное меньшинство вузов Москвы и Петербурга.[18] Различий между негосударственными и государственными вузами в этом вопросе не наблюдается. Искусственно форсировать процесс перехода на модель модернизованного учебного процесса не представляется возможным в связи с мощностью активного (ректораты) и пассивного (старшая часть педагогического корпуса) сопротивления. Остается надеяться на то, что в ходе масштабных перестановок, которые будут неизбежно спровоцированы демографическим спадом, наиболее продвинутые вузы, обеспечивающие более эффективный карьерный рост выпускников, станут постепенно объектом для подражания и смогут распространить опыт на только формирующиеся университетские округа. По множеству причин, из которых главная – инерционный спрос на столичные вузы с их гарантией среднего качества и высоким престижем, процесс модернизации учебных стратегий будет разворачиваться прежде всего в сильных региональных вузах, и, разумеется, весьма существенно, чтобы министерство сосредоточило внимание на этом процессе и предприняло усилия к его углублению и развертыванию в пространстве России.
Внутренний контур (вузы)
1. Семьи, имеющие старшеклассников, тратят 6,5 тысяч рублей в год, семьи, в которых школьники старших классов будут поступать в вузы, платят еще 10 тысяч в год. Таким образом, семья, в которой ребенок намеревается поступить в вуз, платит в среднем по России 18-20 тысяч рублей – столько же, сколько платят семьи, у которых дети уже учатся в вузах. Это явно потолок платежеспособного спроса семей, ориентированных на высшее образование. С начала 90-х годов по настоящее время годовой бюджетный расход на одного студента удалось поднять с 300 долларов лишь до 500. Средний «коммерческий» студент приносит вузу 650 долларов в год, т. е. всего на 30% больше, чем «бюджетник» и, в силу ограниченной платежеспособности семей, эта величина не может быть существенно поднята. Еще раз повторим: для обеспечения качественного учебного процесса необходимо от 1,5 до 3 тыс. долларов на студента в год. Заметим, что обеспеченность бюджетного места в сегодняшнем МГУ и нескольких других центральных вузах лишь начинается с 3 тыс.
Если в 80-е гг. в Москве и Петербурге было две трети студентов из других регионов, то сейчас – около четверти. Ряд вузов, утратив общежития, практически прекратил прием иногородних студентов, или свел этот прием к минимуму, благодаря чему столичные социальные общности начали воспроизводить преимущественно самое себя.[19] То же можно сказать о региональных университетах, которые начали формировать в высокой степени обособленные региональные элиты, что в случае этнических регионов содержит опасность обособления элит республиканских столиц от общероссийского культурного пространства. Это же обстоятельство способствует закреплению пассивного провинциализма части региональных университетов, не слишком озабоченных конкуренцией на образовательном рынке. Этот процесс поддерживается сетью филиалов региональных вузов, за счет которых формируются основы местных элитных групп – явление для России новое (если не считать давно забытые времена земской активности) и в принципе чрезвычайно важное, так что природа процесса внутренне конфликтна.
Особое значение имеет тот факт, что при нынешней схеме построения школьных программ, культивирующих конформизм ученика, девочки учатся значительно лучше мальчиков. Среди отличников девочек в 2,5 раза больше, чем мальчиков, среди тех, кто учится на «хорошо», мальчиков и девочек примерно поровну, а среди троечников мальчиков в 3 раза больше, чем девочек. Доля девушек среди студентов варьирует по вузам достаточно существенно, но в целом мы по-прежнему имеем дело с дальнейшей феминизацией высшего образования и, как следствие, с дальнейшей феминизацией средней школы. Целые блоки вузов (отнюдь не только педагогических) оказываются почти полностью «женскими», что нарушает равновесие в вузе и создает немало отложенных социальных проблем (неполные семьи в кругу наиболее образованного слоя, в частности).
Исследования показывают, что за последние три-четыре года, пока идет модернизация образования и дискуссия вокруг нее, немало руководителей регионов, руководителей органов образования признали, что унаследованная система образования больше не в состоянии функционировать по шаблонам советского времени. Это проявили итоги мониторинга экономики образования. Социологический блок мониторинга был отчасти представлен в первой части доклада, так как опросы Фонда общественного мнения в целом совпали с данными мониторинга пилотных регионов – Москвы, Ярославской и Пермской областей, Красноярского края. Важно, что в числе респондентов было до 70 процентов руководителей учреждений.
По данным этого опроса 67 процентов семей готовы платить за получение их детьми высшего образования суммы, несколько превышающие сегодняшние затраты на получение платного образования, т. е. 800-900 долларов в год. Если взять условное среднее отношение 1 : 1 для бюджетных студентов и студентов, самостоятельно оплачивающих учебу, то, при сокращении числа «бюджетников», поступающих в вуз до полумиллиона мы можем надеяться на усредненные 2500 долларов для победителей олимпиад и 1 тыс. долларов по самому низшему ГИФО. Оплата второго высшего образования может существенно поднять среднюю величину только в том случае, если соискатели второго образования составят 20 – 25 процентов от общего числа обучающихся, что требует чрезвычайного напряжения сил руководства вузов и серьезного повышения его деловых квалификаций.
Надежды на существенную финансовую поддержку со стороны попечительских советов или со стороны спонсоров достаточно призрачны, даже если удастся пролоббировать вычет пожертвований в пользу высшей школы из налогооблагаемой базы. Уже это означает категорическую необходимость перевода вузов из категории государственных учреждений в государственные организации, которые должны получить все преимущества хозяйственной деятельности и все обременения, связанные с этим статусом. Именно против таких обременений решительно возражает Союз российских ректоров, и преодолеть его сопротивление можно только федеральными усилиями – в большинстве случаев рассчитывать в этом вопросе на сотрудничество, на что выражает надежду , не приходится. Сложность вызова, сложность реализации «внешних» требований заключается прежде всего в том, что радикальное реформирование должны осуществлять по преимуществу те, кто в наименьшей степени готов признать неадекватность советского наследия в новой ситуации.
Большинство представителей вузов дали отрицательный ответ на прямой вопрос: «Испытывает ли ваше учебное заведение конкуренцию на рынке образования?», что может означать, что в настоящее время конкуренция на рынке образовательных услуг остается вялой. Учебные заведения только стали осваивать рынок, только начали привыкать к тому, что у них могут быть и есть конкуренты. Лишь немногие из тех, кто отвечал на вопросы (проверялось в зондажных исследованиях по десяти регионам), признавали, что отдают себе отчет в том, что ситуация резко обострится через несколько лет под воздействием демографического спада.
Основная конкуренция опирается на традиционный рейтинг вузов, так что в целом о конкуренции можно говорить применительно к государственным вузам, тогда как конкуренция со стороны негосударственных на порядок ниже. Отсутствие независимого рейтинга вузов, особенно на региональном уровне, слабая информированность в этой области абитуриентов и их родителей приводит к тому, что нет оснований говорить о том, что на рынке серьезно конкурируют образовательные программы – традиционные и инновационные. Реально конкурируют сугубо символические ценности и некритично мифологизируемые представления о гарантированной ценности диплома. Как отмечает одна из ведущих экспертов, , «Пора признать (отказавшись от дорогих сердцу мифов), - что мы уже имеем дело с другим высшим образованием с другим качеством. Его нельзя мерить прежними мерками - это образование выполняет совершенно иную социальную роль. А на базе всеобщего общего высшего образования идет становление нового профессионального образования, элитного образования, непрерывного образования».[20]
Диверсификация и обновление программ
Уровень разнообразия чрезвычайно высок. Об этом говорит объем вовлеченности высших, но не только высших, учебных заведений в поиск новых ниш на рынке. 60-70 процентов высших, 37-40 процентов СПО и НПО реализуют программы дополнительного образования. Определение не из счастливых, так как вторичное (и далее) высшее образование не является дополнительным к имеющемуся, оно не дополняет, а радикально перестраивает, переструктурирует имеющиеся знания и компетенции, тем более что как правило осваивается в иной модели обучения. Можно утверждать, что начал складываться институт непрерывного образования.[21] Это реальный ответ на изменение рыночной ситуации. 42% вузов и, что очень отрадно, 15 % СПО и даже 6% НПО уже имеют программы дистанционного обучения. 23% вузов сегодня развернули свои программы среднего профессионального образования, то есть реально начали формироваться университетские комплексы. 10% техникумов хотели бы (чувствуют в себе такой потенциал) подняться до уровня высшего профессионального образования. Явной необходимостью становится подхватывание мировой тенденции, когда высшее образование, в частности, высшее техническое образование дается в так называемых хайтеках – это уровень технического бакалавриата.[22]
Практически все руководители первой и главной проблемой считают фонд оплаты труда, но, к сожалению, в результате изменений в Налоговом кодексе резко сократились собственные инвестиции вузов в приобретение оборудования, в ремонт и строительство. К числу нетерпимых в нынешних условиях обстоятельств относится налогообложение закупок оборудования из внебюджетных средств,[23] что сильно тормозит модернизацию учебного и научно-исследовательского процессов в вузах.
Следует принять во внимание, что в прямом опросе руководители весьма высоко оценивают обеспеченность вузов квалифицированными педагогическими кадрами, что справедливо отчасти лишь для наиболее сильных вузов, и в тех случаях, когда в рамках УНЦ произошло массовое вливание ученых в педагогический корпус вуза. Большинство руководителей в рамках опроса выражали уверенность в том, что у них очень хорошие учебные программы, с чем решительно не согласно большинство опрошенных работодателей. Большинство руководителей фиксирует лишь проблемы общежитий, научного оборудования, зарплаты преподавателей и нехватку средств для повышения их квалификации. Критическое отношение к собственным интеллектуальным ресурсам вузов отмечены лишь в отдельных случаях – в рамках доверительных интервью с руководителями среднего звена и педагогами, за рамками формализованного опроса.
Последнее служит дополнительным подтверждением разрушительной для высшей школы ситуации, когда преподаватель видит в администрации вуза работодателя, ничем практически не ограниченного в установлении правил игры. Безотносительно к личностным и профессиональным качествам первого лица, распад классической университетской культуры профессорского сообщества, начатый советской системой, не остановлен и может продолжаться невозбранно, пока не сложилась система общественного контроля над деятельностью вуза. Отсутствие подлинной публичности обсуждения внутривузовской ситуации сказывается на том, что официальный образ этой ситуации, как правило, существенно искажен.
Так, 84% ректоров и 65% преподавателей считают, что учебной литературы для студентов достаточно. Обеспеченность компьютерами устраивает треть студентов, 64% преподавателей и 79% ректоров. 76% ректоров считают, что в их вузах нет проблем с доступом в интернет, но так же думают только 43% преподавателей и менее трети студентов. С учебным оборудованием, с точки зрения 80% среднего преподавательского состава, дело обстоит крайне плохо, но 75% ректоров считают, что с оборудованием нет существенных проблем и т. д.
Необходимо отдавать себе отчет в том, что при формальной строгой унификации государственных стандартов действительная картина отличается высокой мерой разнообразия ситуаций от вуза к вузу. Опубликовано по этому поводу не так много, но мы располагаем чрезвычайно интересным анализом состояния гуманитарного образования в технических вузах , опубликованным в материалах совещания проректоров в январе 2004 г. 38% вузов имеют специализированные факультеты, объединяющие все гуманитарные кафедры. Лишь в трети вузов лекционно-семинарские занятия дополнены индивидуальной работой со студентами, включая проверку рефератов, выходами в музеи и на выставки. При наличии примерной программы объемом 78 часов наблюдается разброс от 30 до 98 часов. Нагрузка на одного преподавателя колеблется от 300 до 1000 часов. Содержание и построение учебных программ разнится чрезвычайно. Наблюдается высокое разнообразие форм работы, и в ряде вузов зафиксированы весьма интересные опыты. Так, в Ивановском энергетическом институте студенты составляют родословные собственной семьи, пишут рецензии и самостоятельно составляют тесты. Самарский аэрокосмический институт регулярно выставляет сильные студенческие команды на Поволжских олимпиадах по отечественной истории. Бауманский технический университет культивирует научные исследования преподавателей гуманитарных кафедр (собственный учебник истории) и уделяет особое внимание написанию самостоятельных рефератов всеми студентами.
Ряд вузов вполне достаточным образом финансирует деятельность гуманитарных кафедр (Кубанский технологический, Пермский технический, С.-Петербургский институт низкотемпературных и пищевых технологий, Московский университет печати и пр.), обеспечивая учебный процесс изданием необходимых пособий. Большинство же вузов выделяет на эти цели ничтожно малые средства.
Лишь 8% вузов имеют программы, содержащие дискуссионные темы, тогда как все остальные удовлетворяются формальным освоением так или иначе упорядоченных сведений. Утвержденная министерством примерная программа по истории отнюдь не подталкивает вузы к модернизации учебного процесса с целью выработки основ исторического сознания.
|
Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах:
1 2 3 4 |
