потока одновременно.
Мотивы, по которым слова "в долговременном аспекте" выделены курсивой были
разъяснены в гл. VII.].
2. Это определение эффективности нуждается в комментарии. Как мы увидим, оно не
отождествляет экономическую эффективность с экономическим благосостоянием или с
той или иной степенью удовлетворения потребностей. Даже если бы любая мыслимая
социалистическая экономика была заведомо менее эффективной (в нашем понимании
этого термина), чем любая возможна коммерческая, большинство людей - а, по сути,
все, о ком обычно пекутся социалисты, - могли бы все же быть "обеспеченнее",
"счастливее" или "довольнее" при социализме. Я прежде всего считал нужным
отметить, что относительная эффективность - это самостоятельный фактор, который
никогда, даже в подобных случаях не утрачивает своей важной роли. Кроме того, я
не считаю, что немного теряем, когда не учитываем эти факторы. Необходимо,
видимо, сделать пояснение к этому весьма спорному утверждению.
Во-первых, истинный социалист получает удовлетворение уже от одного того факта,
что живет в социалистическом обществе [Порой мы слышим, что не стоит уделять
большого внимания явным недостаткам социалистического планирования. Главное -
это возможность стать гражданам социалистического общества. Этот довод,
откровенно выражающей истинно социалистические чувства, вовсе не такой уж
неразумный, каким он может показаться. Во всяком случае, он делает излишней всю
прочую аргументацию.]. Для таких людей социалистический хлеб всегда слаще
капиталистического просто потому, что он социалистический, даже если он
подпорчен мышами. А если к тому же сложившаяся конкретная социалистическая
система отвечает моральным требованиям, Предъявляемым к ней, - как, к примеру,
эгалитарный социализм отвечал бы моральным принципам, разделяемым многими
социалистами, - сам этот факт и связанное с ним удовлетворение чувства
справедливости, бесспорно, фигурировали бы в списке достоинств, позволяющих
социализму претендовать на превосходство. Моральная преданность играет весьма
существенную роль в функционировании социалистической системы и даже в
обеспечении ее эффективности (как мы ее понимаем), о чем речь пойдет позже. Но
независимо ни от чего нам всем стоило бы признать, что в наших рассуждениях по
поводу справедливости и т. п. все в основном сгодится к тому, нравится нам или
нет какая-либо конкретная форма общества.
Однако существует и чисто экономический аргумент в пользу эгалитарного или
любого иного социализма, чья структура предполагает более высокую степень
равенства доходов. По крайней мере те экономисты, которые с легким сердцем
признают возможность количественной оценки степени удовлетворения потребностей,
а также сравнения и суммирования удовлетворения, получаемого разными людьми,
имеют право утверждать, что если данный запас или поток потребительских товаров
будет распределяться поровну, то в целом это обеспечит максимальное
удовлетворение потребностей. Следовательно, эгалитарная система при том же
уровне эффективности, что и в коммерческой системе, позволит достичь более
высокого уровня благосостояния. Это возможно даже и при несколько меньшей
эффективности. Большинство современных теоретиков отвергли бы такого рода
допущения на том основании, что степень удовлетворения потребностей нельзя
измерить, а сравнение и суммирование удовлетворенности различных индивидов
лишено смысла. Но можно обойтись и без этих доводов. Аргументы сторонников
уравнительности легко отмести, если вспомнить проведенный нами анализ
монополистической практики: не существует отдельной проблемы распределения
имеющегося количества товаров, не связанной с определенной системой
распределения доходов. Доходы в форме заработной платы в коммерческом обществе,
допускающем неограниченное неравенство, вполне могут быть выше, чем они были бы
в условиях эгалитарного социализма, где обеспечивается равенство доходов. До тех
пор, пока нет достаточных оснований считать, что социалистическое производство
по своей эффективности будет хотя бы приближаться к коммерческому (к какому бы
моменту времени в прошлом, настоящем или будущем ни относилось сравнение),
ссылка на эгалитарное распределение не может иметь решающего значения) Даже если
мы и решим принять ее во внимание, это само по себе потребует новых разъяснений
Этот отвергнутый нами аргумент может быть сформулирован и в таком виде: при
прочих равных условиях социалистический максимум выше, чем максимум в
конкурентной экономике. Но поскольку сама природа обоих этих максимумов сугубо
формальна, сравнение их не имеет смысла, что с очевидностью следует из
предшествующих рассуждений.]. Как только вопрос об эффективности производства
будет решен, аргумент, связанный с распределением, отпадет. Если ссылка на
распределение не будет всецело подчинена утверждению морального идеала, она
может сыграть определенную роль - в основном там, где дело касается спорных
случаев.
3. Есть и другая причина, по которой при одинаковой эффективности производства
уровни благосостояния могут быть различны. Большинство социалистов уверены, что
при одном и том же национальном доходе социалистическое общество будет богаче
капиталистического, ибо сумеет использовать доход более экономно. Эта экономия
обусловлена тем, что определенные типы обществ благодаря особенностям своей
организации могут быть индифферентны или враждебны тем целям, на которые другие
типы общества, опять-таки в силу своей организации, расходуют значительные
средства. Например, пацифистский социализм может сэкономить на вооружении,
атеистический - на церквях, а поэтому и та и другой в состоянии построить больше
больниц. Это, бесспорно так. Но поскольку здесь необходимы оценки, которые
нельзя с уверенностью отнести к социализму в целом, а только к конкретным его
разновидностям, то мы не будем на этом останавливаться.
Практически любое социалистическое общество - за исключением платоновского
варианта - наверняка сможет реализовать еще один тип экономии, а именно экономию
за счет устранения праздного класса, "праздных богачей". С точки зрения
социалистов вполне допустимо пренебречь потребностями индивидов, относящихся к
этой группе, а ее культурные функции считать равными нулю. (Цивилизованные
социалисты всегда умудряются сохранить лицо, делая оговорку, что так дело
обстоит только в сегодняшнем мире.) За счет этого, конечно, социалистический
строй может получить чистый выигрыш. Какую погрешность мы допускаем, игнорируя
этот фактор экономии при оценке эффективности?
Конечно, при современной системе налогообложения доходов и наследства проблема
праздного класса быстро теряет прежнюю количественную значимость даже независимо
от методов фискальной политики, применяющихся для финансирования нынешней войны.
Сама эта система налогообложения является выражением антикапиталистического
подхода и, возможно, предвестником полного устранения групп населения с типично
капиталистическими формами дохода. Поэтому следует рассмотреть данный вопрос на
примере капиталистического общества, чьи экономические корни еще не затронуты.
Применительно к Соединенным Штатам представляется целесообразным
проанализировать данные за 1929 г. [Соединенные Штаты - наиболее подходящая для
подобного анализа страна. В большинстве европейских государств дело усложнялось
- по крайней мере в XIX в. вплоть до первой мировой войны - наличием высоких
доходов, сложившихся в докапиталистический период и увеличившихся в процессе
капиталистической эволюции.]
Будем считать богатыми людьми тех, чей годовой доход составляет 50 тыс. долл. и
более. В 1929 г. они получили около 13 млрд. из общей суммы национального дохода
примерно в 93 млрд. [См. Moulton H. G., Levin M. and Warburton СА. America's
Capacity to Consume (1934). P. 206. Эти цифры, разумеется, весьма
приблизительны. Они включают доход от профессиональной деятельности и вложений в
ценные бумаги, а также от продажи собственности и условно начисленные доходы от
владения домами.] Из этих 13 млрд. следует вычесть налоги, сбережения и
пожертвования на общественные цели, ибо для социалистического строя устранение
этих статей дохода не составит экономии; "сэкономлены" в буквальном смысле слова
будут только расходы богатых людей на их собственное потребление [Как мы
убедимся ниже, тот факт, что социалистическая администрация, вероятно, будет
использовать эти сбережения и пожертвования для иных целей, не влияет на нашу
аргументацию.]. Эти расходы нельзя оценить сколько-нибудь точно. Остается лишь
надеяться, что мы не ошиблись в порядке величин. Поскольку большинство
экономистов, рискующих заниматься такими расчетами, полагают, что подобные
расходы не превышают одной трети от 13 млрд., следовательно, они составляют
заведомо не более 4, 3 млрд., или около 4, 6 % национального дохода. Эти 4, 6 %
включают все потребительские расходы социальных групп, относящихся к большому
бизнесу и высшим профессиональным слоям, так что праздные богачи поглощают не
более 1-2 %. К тому же в той мере, в какой семейные мотивы сохраняют свое значение, и эта часть национального дохода может оказывать воздействие,
благоприятствующее эффективности экономического механизма.
Некоторые читатели, без сомнения, решат, что нижняя граница в 50 тыс. долл.
неоправданно высока. Вполне очевидно, что можно сэкономить еще больше,
элиминируя или значительно сокращая доходы тех людей, кто, будучи богатым или
бедным, с экономической точки зрения является праздным [Нужно, однако, отметить,
что доход, состоящий исключительно из прибыли на инвестированный капитал, вовсе
не свидетельствует об экономической праздности его получателя, так как в
инвестициях может воплощаться его труд. Хрестоматийным примером, а также поводом
для затяжного спора служит следующая ситуация: предположим, что человек
собственными руками обработал кусок земли. Доход, получаемый им впоследствии, -
это "доход от средства производства, сделанного человеком", или, в экономических
терминах, "квазирента". Если улучшение земли происходит постоянно, то этот доход
становится неотличим от собственно земельной ренты и, стало быть, выглядит
воплощением нетрудового дохода, хотя в действительности он не что иное, как
форма заработной платы, если мы определяем ее как доход, зависящий от
собственного производительного труда. Обобщая, можно сказать, что для
обеспечения доходов, которые могут, хотя и не обязательно, принимать форму
заработной платы, надо прилагать усилия.]. Кто-то может подумать, что можно
достичь и еще более существенной экономии - стоит лишь рационализировать
распределение всех наиболее высоких доходов, приведя их в соответствие с
результатами труда. Однако, как будет показано в следующем разделе, надеждам,
питаемым на этот счет, вряд ли суждено сбыться.
Впрочем, я не собираюсь настаивать на своем, так как если читатель склонен
придавать подобной экономии большее значение, чем она, на мой взгляд,
заслуживает, то выводы, к которым мы придем, окажутся тем более справедливыми.
3. Обоснование преимуществ социалистического проекта
Итак, используемый нами критерий для определения превосходства или
неполноценности системы оказывается более существенным, нежели может показаться.
Каковы же исходящие из него аргументы в пользу того социалистического проекта, о
котором я говорил прежде?
Читатель, внимательно ознакомившийся с анализом, проведенным в гл. VIII, вполне
может недоумевать. Большинство аргументов, обычно выдвигаемых в поддержку
социалистического строя и против капиталистического, как мы убедились, отпадают,
как только в расчет берутся условия, создаваемые для бизнеса быстрым
экономическим прогрессом. Некоторые из этих аргументов при ближайшем
рассмотрении играют на руку противоположной стороне. Многое из того, что
рассматривалось как патологическое, на проверку оказывается физиологически
необходимым для выполнения важных функций в процессе творческого разрушения.
Многое из того, что предстает как расточительство, сопровождается эффектами,
которые иногда полностью, а порой частично нейтрализуют потери. Социально
иррациональное распределение ресурсов отнюдь не столь распространено и не столь
значительно, как это нередко представляют. Более того, оно весьма вероятно и в
социалистической экономике. Наличие избыточных производственных мощностей, до
известной степени неизбежное и в социалистической экономике, часто можно
интерпретировать так, что это снимет всякую критику. И даже непреодолимые
пороки можно в конечном счете изобразить как мелкие частности, сопутствующие
достижению столь великому, что на его фоне меркнут любые недостатки.
Oтвет на наш вопрос вытекает из последнего пункта предыдущей главы. Пока
капиталистическая эволюция в полном разгаре, этот ответ вызывает сомнения.
Окончательный характер он приобретает, когда эта эволюция начнет постоянно
замедляться по причинам либо внутренним, либо внешним по отношению к ее
экономическому механизму.
В ряде отраслей капиталистической промышленности могут сложиться условия, когда
равновесные цены и объем производства становятся теоретически неопределенными.
Так может быть, хотя и не обязательно, при олигополии. В социалистической же
экономике все однозначно детерминировано, если исключить из рассмотрения частные
случаи, не имеющие практического значения. Но даже если теоретически
детерминированное состояние в капиталистической экономике существует,
практическое его достижение будет сопряжено с гораздо большими трудностями и
затратами, чем это было бы при социализме. В нервом случае требуются
бесчисленные ходы и контрходы, сами решения приходится принимать в атмосфере
неопределенности, сдерживающей рискованные действия. В социалистической
экономике такого рода стратегия и такая неопределенность не будут иметь места.
Все, о чем говорилось выше, относится не только к "монополистическому"
капитализму, но в еще большей степени, хотя и но иным причинам, к конкурентным
разновидностям капитализма. Это было продемонстрировано на примере "свиного
цикла" [См. гл. VIII.], а также в связи с поведением ряда отраслей
промышленности, более или менее отвечающим критерию совершенной конкуренции, в
периоды общих циклических спадов или отраслевых кризисов.
Все это более значительно, чем может показаться на первый взгляд. Равновесные
решения проблем производства рациональны или оптимальны при заданных
обстоятельствах, и, все, что скорее, проще и безопаснее позволяет прийти к ним,
означает экономию человеческой энергии и материальных ресурсов, снижение общих
издержек, с которыми сопряжено достижение конечного результата. Если
сэкономленные в ходе его достижения ресурсы не будут полностью растранжирены,
эффективность в нашем понимании должна неизбежно возрасти.
При рассмотрении под этим углом зрения часть тех распространенных обвинений в
адрес капиталистической системы, о которых упоминалось выше, получаст веское
обоснование. Возьмем, к примеру, избыточные мощности. Неверно, что при
социализме их не будет вовсе. Для Центрального органа было бы нелепо настаивать
на полной загрузке новой железной дорога, проложенной в еще неосвоенном регионе.
Ошибочно также утверждение, что существование избыточных мощностей непременно
связано с потерями. Однако есть и такие формы избыточных мощностей, которые
действительно сопряжены с потерями, и с помощью социалистического управления их
можно избежать. Это прежде всего относится к резервным мощностям, нацеленным на
экономическую войну. Независимо от того, насколько важен этот частный вопрос, -
сам я не склонен преувеличивать его значимость - он позволяет еще раз
подчеркнуть мою мысль о том, что капиталистическая система в процессе своей
эволюции порождает явления, которые для этой системы совершенно рациональны и
даже необходимы, а потому их неправомерно относить к порокам капитализма. Их
также не стоит считать "изъянами", присущими "монополистическому" капитализму по
сравнению с капитализмом свободной конкуренции - надо учесть, что без этого
невозможны были бы достижения монополистического капитализма, недоступные
конкурентному. Но даже если все так и обстоит, применительно к социалистическому
проекту эти достижения могут расцениваться как слабости.
Это касается прежде всего большинства явлений, составляющих механизм
торгово-промышленных циклов. Капиталистическое предприятие имеет свои
регуляторы, и некоторые из них могут быть использованы при социализме в
деятельности Министерства производства. Однако планирование прогресса, в
частности, систематически координируемое и последовательное внедрение новшеств
во всех сферах экономики позволят куда более успешно предотвращать резкие
подъемы и спады производства, чем автоматические или направляемые изменения
ставки процента или предложения кредита. Действительно, регулирующий механизм в
рамках социалистической системы устраняет сами причины циклических взлетов и
падений производства, в то время как при капитализме он может лишь смягчить эти
явления. Так, процесс избавления от устаревшего оборудования, который при
капитализме - а при конкурентном особенно - сопряжен с временным параличом и
потерями, в какой-то части неоправданными, происходил бы при социализме проще.
Это вполне укладывалось бы в рамки обиходных представлений о том, как надо
"избавляться от старья": на основе комплексного плана заранее предусматриваются
иные способы использования полезных фрагментов устаревших предприятий или
элементов оборудования. Вот конкретный пример: при капитализме кризис,
начавшийся в текстильной промышленности, способен привести к прекращению
жилищного строительства. Конечно, и при социализме производство текстильных
изделий может подвергнуться кратковременному резкому сокращению, хотя это и
маловероятно. Однако это будет основанием для увеличения, а не для сокращения
Каковы бы ни были экономические цели тех, кто стоит у власти и способен
претворять в жизнь свои намерения, социалистическое управление может привести к
их достижению с меньшими трудностями и потерями и без тех неминуемых издержек, с
которыми сопряжены попытки планировать прогресс при капиталистических
институтах. Одна из причин состоит в том, что социалистический менеджмент сможет
придерживаться курса, более или менее адекватно отражающего долговременную
траекторию производства в соответствующих отраслях. Тенденция, проявляющаяся в
нынешней политике большого бизнеса, получит дальнейшее развитие. Суть всей нашей
аргументации сводится к следующему: социализация означает следующий шаг вперед
по пути, намеченному большим бизнесом. Другими словами, социалистическое
управление может по своему уровню настолько же превзойти капитализм большого
бизнеса, насколько последний превзошел капитализм эпохи свободной конкуренции,
прототипом которого служит английская промышленность прошлого столетия. Вполне
возможно, что последующие поколения будут воспринимать соображения по поводу
изъянов социалистического планирования так же, как мы воспринимаем низкую оценку
Адамом Смитом акционерных компаний. (Кстати, и в том, и в другом случае мы не
имеем дело со сплошным заблуждением.)
Разумеется, все, о чем до сих пор шла речь, относится исключительно к логике
проектов, т. е. к "объективным" потенциям, реализовать которые на практике
социализм, возможно, и не сумеет. Если ограничиться сферой логики, то придется
признать, что социалистический проект в его абстрактном изложении воплощает в
себе более высокий уровень рациональности. Такое утверждение, думается, вполне
оправдано. Дело тут не в противопоставлении рационального нерациональному.
Фермер, чья реакция на цены свинины и кормов проявляется в "свином цикле",
действует вполне рационально, руководствуясь собственными интересами и
сообразуясь с конкретными условиями. Столь же рационально поступает и
руководство концерна, прибегая в условиях олигополии к тактическому
маневрированию. Фирма, повышающая свою активность в периоды бума и сокращающая
во время спадов, также ведет себя рационально. Весь вопрос в характере и степени
этой рациональности.
Конечно, это далеко не все, что может быть сказано о социалистическом проекте.
Но рассматривая социалистическую экономику в чисто логическом аспекте, мы в
своей аргументации, касающейся преимуществ социализма, охватили по сути все, что
заслуживает внимания.
Возьмем, к примеру, проблему безработицы, имеющую первостепенное значение. Что
касается самих безработных, то, как было показано во второй части, в развитом
капиталистическом обществе, где созданы возможности успешной социализации,
видимо, будет делаться достаточно для защиты их интересов. Однако если
рассматривать безработицу под углом зрения потерь для общества, кто из
предшествующих рассуждений следует, что в социалистическом обществе масштабы
безработицы будут меньше главным образом благодаря устранению периодов
экономического спада. Когда она, тем не менее, возникает - в основном в
результате внедрения технологических новшеств, - Министерство производства
будет иметь возможность (сейчас не имеет значения, в какой мере оно
воспользуется ею) перераспределять людей, предоставляя им другие рабочие места,
которые при адекватном планировании должны быть заранее предусмотрены.
Отметим еще одно, пусть и не столь значительное, преимущество, обусловленное
более высокой рациональностью социалистической экономики. При капитализме
усовершенствования - это, как правило, предмет заботы и результат усилий
отдельных лиц. Чтобы распространить эти усовершенствования, требуется затратить
время и преодолеть сопротивление. В условиях, когда темпы экономического роста
высоки, обычно имеется немало фирм, которые пользуются старыми технологиями или
но другим причинам имеют эффективность ниже среднего уровня. В социалистической
экономике каждое усовершенствование теоретически могло бы распространяться
посредством распоряжения, и низкая эффективность могла бы быть быстро
преодолена. Я не придаю слишком большого значения этому преимуществу, поскольку
и капитализм, как правило, достаточно успешно справляется с проблемой
неэффективных предприятий. Другой вопрос, способна ли бюрократия реализовать
само это преимущество, независимо от степени его важности. Не приходится
сомневаться, что профессиональная бюрократия может обеспечить условия, при
которых функционирование ее составных частей соответствовало бы ее стандартам.
Но это еще ничего не говорит о том, каковы сами стандарты. При рассмотрении
всех этих проблем надо постоянно иметь в виду, что потенциальные преимущества на
деле могут обернуться изъянами.
Как правило, каждый менеджер или владелец - управляющий мелкого и среднего
предприятия - это прежде всего инженер, либо торговец, либо организатор. Редко
кому удастся, даже если это способные люди, совмещать все ипостаси с равным
успехом. Как свидетельствуют эксперты по вопросам эффективности, даже в
процветающих компаниях управление по тем или иным направлениям их деятельности
нередко ведется посредственно, и приходится прибегать к частичной замене
руководящего персонала. Социалистическая экономика позволила бы людям, как это
и делается в современной системе большого бизнеса, полнее проявить свои
возможности и заниматься только тем делом, в котором они действительно
специалисты. Но по известным причинам, на которых мы сейчас останавливаться не
будем, тешить себя особыми надеждами на этот счет не приходится.
Существует, однако, и еще одно весьма серьезное преимущество, которое остается в
тени при изложении социалистического проекта. Важнейшая черта коммерческого
общества - это разграничение между частным и государственным секторами, или,
если угодно, тот факт, что в коммерческом обществе частная сфера деятельности
вбирает в себя гораздо больше, чем ей отводится в феодальном или
социалистическом обществе. Частный сектор отделен от общественного не только
концептуально, но и в реальной действительности. В значительной степени в этих
двух сферах заняты разные люди (явное исключение составляет история местного
самоуправления). Принципы их организации и управления также не только не
совпадают, но сплошь и рядом противостоят друг другу, что является следствием
различных и зачастую несовместимых стандартов, принятых в этих сферах.
Все это приводит к почти постоянным экономическим трениям. Только в силу
привычки мы перестали удивляться парадоксальности подобной ситуации. На самом
деле экономические трения имели место еще задолго до того, как они переросли в
антагонизм в результате все большего распространения общественной сферы за счет
частной. Сам этот антагонизм сопровождается борьбой. По большей части активность
государства в сфере экономики предстает, но выражению одного старого буржуазного
теоретика, как государственное вмешательство. Это действительно вмешательство,
какой бы смысл мы не вкладывали в это слово, и прежде всего потому, что
деятельность государства затрудняет и парализует механизм частного производства.
Нередко предпринимаемые государством меры оказываются успешными, они даже могут
способствовать повышению эффективности производства. Но добиваясь успеха,
центральная власть получаст еще более широкие возможности для вмешательства. В
социалистической же экономике издержек и потерь, связанных с этой борьбой, можно
полностью избежать. А это значительные потери, особенно если принять во внимание
все, что связано с бесконечными расследованиями и судебными процессами, а также
их деморализующим воздействием на предпринимательскую энергию, эту движущую силу
бизнеса.
Об одном компоненте этих издержек следует сказать особо. Я имею в виду
поглощение человеческих способностей такими формами деятельности, которые носят
всецело защитительный характер. Так, значительная часть всей выполняемой
юристами работы обусловлена борьбой бизнеса с государством и его органами.
Назовем ли мы такого рода деятельность злостным противодействием общему благу
или защитой общего блага против злостной обструкции, - это не меняет дела.
Важно, что в социалистическом обществе не будет ни необходимости, ни возможности
для подобной юридической деятельности. Выигрыш здесь не просто за счет экономии
на оплате труда юристов. Это-то как раз мелочь. Существенны социальные потери,
порождаемые непродуктивным использованием значительного числа блестящих
специалистов. Если учесть, сколь редки такие незаурядные умы, нетрудно понять,
что иное их использование могло бы иметь немаловажное значение.
Антагонизм между частной и общественной сферами получил первоначальный толчок
еще в тот период, когда феодальные доходы государей утратили главенствующую
роль, и государство стало жить на доход, создававшийся в частной сфере и
предназначавшийся для частных целей. Посредством политической силы его надо было
изъять из частного использования [Существование теории, проводящей аналогию
между налогами и членскими взносами в клуб или, скажем, оплатой услуг врача,
свидетельствует лишь о том, насколько далека эта область обществоведения от
научного подхода.]. С одной стороны, налоговая система - это важнейшая черта
коммерческого общества или, если принять ту трактовку государства, о которой
шла речь в первой главе, - неотъемлемый атрибут самого государства. С другой
стороны, налогообложение почти неизбежно [Существующие исключения не имеют
практического значения.] отрицательно сказывается на производственном процессе.
Примерно до 1914 г. - если мы решим ограничиться только нашим временем - этот
отрицательный эффект был ограниченным. Однако с тех пор налоги выросли на
порядок и постепенно превратились в основную статью расходов семей и фирм. Они
стали также основным фактором, на который ссылаются, когда нужно объяснить
причину неудовлетворительного состояния экономики. Кроме того, для
насильственного изъятия все возрастающих налоговых сумм потребовалось создать
огромный административный аппарат. Его единственная функция - бороться с
буржуазией за каждый доллар се дохода. В качестве ответной реакции возникла
система обороны и в широких масштабах стала осуществляться самозащита,
Издержки, проистекающие из конфликта двух сфер общественного организма,
действующих на основе собственных принципов, - это наиболее наглядное
проявление расточительства. Все жизнеобеспечение в условиях современного
капитализма построено на принципе извлечения прибыли, тем не менее ему не
позволяют главенствовать. В социалистическом обществе не существовало бы такого
конфликта и связанной с ним растраты ресурсов. Поскольку общество будет
осуществлять контроль над всеми источниками доходов, налоги перестанут
существовать и исчезнут вместе с государством или, - если моя концепция об
исчезновении государства при социализме не получит подтверждения, - вместе с
буржуазным государством. Если бы Центральный орган, выплатив доходы, стал бы
затем преследовать получателей, чтобы вернуть часть выплаченного, это было бы с
точки зрения здравого смысла полной нелепостью. Радикалы, увлекшиеся травлей
буржуазии, не видят в налоговой системе иных недостатков, кроме одного - по их
мнению, налоги слишком низкие. Будь у них более трезвый взгляд на проблему
налогообложения, они прежде всего должны были бы увидеть, что здесь мы имеем
один из наиболее веских аргументов в пользу превосходства социалистического
проекта.
Глава восемнадцатая.
Человеческий фактор
Предупреждение
Вполне вероятно, многие противники социализма согласятся с тем выводом, к
которому мы пришли, однако сделают определенную оговорку. "Да, конечно, -
скажут они, - если управлять социалистическим обществом будут полубога, а
населять его - архангелы, то, возможно, все пойдет в соответствии с вашей
схемой. Но беда-то в том, что в нашем распоряжении не небесные создания, а
простые смертные. А значит, капитализм с его системами мотиваций, разделения
ответственности и вознаграждений - это лучшая если и не из всех мыслимых, то, во
всяком случае, из всех практически осуществимых альтернатив".
Тут есть что возразить. С одной стороны, нельзя забывать обо всех опасностях,
подстерегающих нас при любых попытках сравнения имеющейся реальности и идеи, а
также об ошибках и ловушках, таящихся в сопоставлении реальности и идеала
[Любая идея, схема, модель, чертеж тоже воплощает в себе идеал, но только в
логическом смысле: такой идеал означает лишь отбрасывание всего несущественного,
представление, так сказать, проекта в чистом виде. Конечно, это не снимает
дискуссий но вопросу о том, что именно считать сутью, а что - отклонением от
нее. Хоть, по идее, это дело аналитической техники, любовь и ненависть все же и
здесь играют свою роль: социалисты склонны приписывать капиталистической модели
как можно больше черт, умаляющих ее достоинства; противники социализма
проделывают то же самое с социалистической схемой. Каждая сторона стремится
приукрасить "свою" модель, изображая большинство ее "изъянов" как несущественные
и, следовательно, потенциально устранимые отклонения. Даже если они единодушно
относят те или иные явления к отклонениям от нормы, они могут продолжать спор по
поводу того, насколько характерны эти отклонения для каждой из систем. Так,
буржуазные экономисты обычно связывают все негативные, с их точки зрения, черты
капитализма с "политическим вмешательством". С другой стороны, социалисты
считают экономическую политику государства закономерным итогом исторической
эволюции и необходимым условием функционирования капиталистической экономики. Я
вполне сознаю сложности, связанные с противостоянием позиций, и все же думаю,
что они не отразятся на моем изложении. Читатель-профессионал сможет убедиться,
что оно построено с таким расчетом, чтобы их избежать.]. С другой стороны, -
хотя я и прежде старался донести мысль о неправомерности рассуждений о
социализме вообще, подчеркивая, что речь может идти только о тех или иных формах
социализма как отражении определенных социальных условий и достигнутой
исторической стадии развития, - теперь, когда дело касается уже не проектов, а
реальных проблем, конкретные условия выходят на первый план.
1. Историческая относительность всякой аргументации
Прибегнем к аналогии. В феодальном обществе многое из того, что сейчас мы, в том
числе и самые рьяные приверженцы частной собственности, считаем исключительной
прерогативой государственного управления, управлялось с помощью специфического
механизма: на наш взгляд, дело обстояло так, как будто эти общественные функции
были превращены в объект частной собственности и стали источником частного
дохода. Каждый рыцарь или феодал в иерархии вассальных отношений держал свое
поместье ради прибыли, а вовсе не потому, что ему платили за управление им. То,
что сейчас стали именовать общественными функциями, связанными с управлением,
было не чем иным, как вознаграждением за услуги, предоставляемые сеньору,
занимающему более высокую ступеньку в иерархии. Но и это не в полной мере
отражает положение дел: рыцарь или лорд владели своими поместьями независимо от
того, что они делали или чего не делали, им было просто положено владеть. Люди,
лишенные чувства историзма, могут воспринять такую систему как сплошные
"злоупотребления". Но это совершенно нелепый взгляд. В тех исторических условиях
- а, как и любая институциональная система, феодализм полностью не исчез с
окончанием "собственно феодальной" эпохи - подобный механизм был единственно
возможным способом осуществления функций общественного управления. Появись Карл
Маркс, скажем, в XIV в. и начни он безрассудно отстаивать другую систему
общественного управления, его можно было бы убедить, что существовавшая система
достойна восхищения, поскольку она позволяет решать такие вопросы, которые без
нее вообще не могли бы быть решены. Главное же состоит в том, что в силу
особенностей человеческой природы как таковой мотив прибыли был необходимым
условием функционирования системы общественного управления. Устранение этого
стимула на практике привело бы к хаосу, а само предложение отказался от
заинтересованности в прибыли воспринималось бы как полный отрыв от реальной
жизни.
Точно так же во времена, когда высшим достижением капиталиcтической экономики
была английская текстильная фабрика, т. е. примерно до 1850 г., социализм не был
реальной альтернативой. Ни тогда, ни сейчас ни один разумный приверженец
социализма не стал бы доказывать обратное. В те времена доморощенные рассказы о
том, как под взглядом хозяина скот набирает вес, песок превращается в золото,
гусыня начинает нести золотые яйца, воспринимались тугодумами и простаками как
неопровержимая истина. В этой связи я хочу заявить социалистам, что существует
более эффективный способ полемики с ними, нежели высмеивание. Сами социалисты
используют этот метод в расчете на то, что оппонент, такой же тщеславный и
обидчивый интеллектуал, как они сами, перестанет возражать, как только
почувствует, что может стать объектом насмешек. Признаем лучше, что простаки,
рассказывавшие о чудесах, были но своему правы в тех исторических
обстоятельствах, и вернемся в наше время, чтобы обратиться к вопросу,
непосредственно нас интересующему: выясним, насколько обоснованы эти
предрассудки сегодня и выскажем наши возражения но этому поводу.
Поскольку нам предстоит рассмотреть капитализм как конкретную систему
общественного устройства, - если сравнение капиталистической действительности с
социалистической возможностью вообще имеет смысл, - возьмем в качестве примера
капитализм нынешней эпохи, капитализм большого бизнеса, или, так сказать,
капитализм, находящийся "в оковах". Сделаем несколько оговорок. Во-первых,
выбрав эпоху и модель капитализма, мы не определяем конкретного временного
интервала, даже определенного десятилетия, ибо вопрос о том, насколько
характерные особенности капитализма этого тина успели сформировался и
закрепиться к данному моменту, скажем к сегодняшнему дню, нуждается в изучении
с использованием фактического материала. Во-вторых, отметим, что для нашей
аргументации в этом случае не важно, порождены ли эти "оковы", какими бы они ни
были, самим процессом капиталистической эволюции либо навязаны неким органом,
внешним по отношению к капиталистическому механизму. В-третьих, следует
подчеркнуть, что, хотя теперь мы перейдем к проблемам более практического
свойства - а именно посмотрим, насколько вероятно, что социализм сумеет
реализовать потенциальные свойства, заложенные в социалистическом проекте, -
мы, как и прежде, будем вести речь только о шансах. Все эти оговорки являются
оправданием нашей неспособности представить, какого рода социализм уготован
нам.
2. О полубогах и архангелах
Вернемся к нашему буржуа, толкующему о полубогах и архангелах. С первыми можно
разделаться довольно легко: чтобы управлять социалистической экономикой никаких
полубогов не потребуется, ибо, как мы уже убедились, если трудности переходного
периода преодолены, дальше задача не только не сложнее, но даже проще, чем та,
которую приходится решать капитанам индустрии в современном мире. Упоминание об
архангелах означает намек на широко распространенное суждение, будто
социалистическая форма организации общества требует столь высокого этического
уровня, которого в реальности люди вряд ли сумеют достичь.
Социалисты сами виноваты в том, что такого рода аргументы оказались на
вооружении у их оппонентов. Они муссировали ужасы капиталистического гнета и
эксплуатации, уверяя, что стоит все это устранить, и человеческая природа
немедленно расцветет во всей своей красе либо как минимум начнется процесс
совершенствования человека, в результате чего и будет достигнут необходимый
уровень этики [Из неомарксистов больше всех грешил этим Макс Адлер (не путать с
двумя другими венскими лидерами, занимающими видное место в истории австрийского
социализма - Виктором Адлером, выдающимся организатором и руководителем
социалистической партии, и его сыном Фрицем, который убил премьер-министра графа
Штюргха).]. В общем, социалисты сами ответственны за то, что оказались
беззащитными перед оппонентами, которые получили возможность обвинить их не
только в безудержной лести массам, но и в исповедании уже достаточно
дискредитировавших себя идей Руссо. Но социалистов ничто не вынуждало
действовать подобным образом. Можно было проявить гораздо больше здравомыслия.
Докажем это с помощью следующих рассуждений. Предварительно введем
разграничение, которое будет нам полезно, хотя психологи, возможно, возражали бы
против него. Во-первых, признаем, что некий набор способов чувствования и
действия может измениться с изменением социальной среды, в то время как
основополагающая система ("природа человека") остается неизменной. Мы будем
называть это адаптивными изменениями в ответ на новые условия существования
("change by reconditioning"). Во-вторых, будем считать, что, хотя изменение
внешних условий, не затрагивающее основополагающую природу человека, и может в
конечном счете отразиться на его способах чувствования и действования - особенно
если сами изменения осуществляются рациональным образом, - тем не менее эти
способы в течение какого-то времени сопротивляются переменам, порождая
дополнительные проблемы. Причиной служит существование "привычек". В-третьих,
будем исходить из того, что сама основополагающая природа человека может
подвергнулся изменениям. Это может касаться либо всего населения, либо только
восприимчивой его части. Человеческая природа, бесспорно, поддастся переделке в
какой-то мере, особенно если речь идет о группах, состав которых изменяется.
Однако сам вопрос о том, как далеко простирается эта податливость к переменам,
нуждается в серьезном изучении. Здесь неуместно, опираясь на какие-то общие
принципы, безоговорочно поддерживать либо столь же решительно отвергать какую-то
точку зрения. Что касается нашей позиции, то она в данном случае не имеет
значения, поскольку мы исходим из того, что социализму для его функционирования
не потребуется коренной переделки человеческой природы.
В этом легко убедиться. Во-первых, можно исключить из рассмотрения аграрный
сектор, где вероятны наибольшие сложности. Социализм, как мы его понимаем, был
бы социализмом и в том случае, если бы планирование в сельском хозяйстве
существенно не отличалось бы от того, которое развивается уже сейчас и включает
в себя формирование плана производства, рационализацию землепользования,
снабжение фермеров техникой, семенами, поголовьем скота для выращивания,
удобрениями и т. д. Осталось бы лишь установить цены на продукцию сельского
хозяйства и наладить закупку ее у фермеров по этим ценам. А это не изменило бы
существенным образом сам аграрный сектор и мотивационную систему, действующую
там. Возможны и иные варианты политики. Но для нас в данном случае важно, что
есть такой путь, встав на который можно с минимальными трениями идти сколь
угодно долго, не посягая на право общества считать себя социалистическим.
Во-вторых, имеется мир рабочих и служащих. И здесь не потребуется переделки душ
и болезненной адаптации к новым условиям. Их работа останется в основном без
изменений. Их труд, хотя и будет в дальнейшем связан с существенным ростом
квалификации, не потребует изменений мотивационной системы и привычек. После
трудового дня рабочий или служащий будет возвращаться домой и предаваться своим
увлечениям, хотя эти занятия могут быть и переименованы в соответствии с
социалистической модой. Так, к примеру, они могут играть в пролетарский футбол,
тогда как сейчас играют в буржуазный. Но у них будет то же самое увлечение и тот
же по типу дом. По этой части никаких особых сложностей не возникнет.
В-третьих, существует проблема, касающаяся тех групп, которые по понятным
причинам станут жертвами социалистического переустройства общества. Грубо говоря
- это высший или правящий слой. Не следует решать эту проблему исходя из
укоренившейся доктрины, нашедшей множество приверженцев не только среди
социалистов. Согласно ей высший слой - это пресыщенные хищники, получившие свой
экономический и социальный статус лишь благодаря счастливой случайности и
собственной безжалостности, чья "функция" сводится к насильственному изъятию у
трудящихся масс (они же потребители) плодов их труда. К тому же эти хищники сами
себе наносят вред своей некомпетентностью и - если обратиться к новейшему
времени - вызывают экономические кризисы своей привычкой сберегать слишком
много из награбленного. Из всего этого следует, что социалистическому обществу
не надо будет особо беспокоиться об этих людях: нужно только сразу же лишить их
занимаемого положения и не допускать с их стороны актов саботажа. Каковы бы ни
были политические или психотехнические (для тех, кто находится за пределами
нормы) достоинства этой доктрины, се нельзя считать принадлежностью разумного
социализма. Ибо любой просвещенный социалист в здравом уме, рассчитывающий на
серьезное к себе отношение со стороны серьезных людей, не сможет отрицать
множества фактов, говорящих о достоинствах и достижениях этого буржуазного слоя,
несовместимых с подобной доктриной, и будет доказывать, что высшие слои общества
вообще не должны быть принесены в жертву: напротив, их следует освободить от
оков капиталистической системы, угнетающей их морально не меньше, чем она
экономически угнетает трудящиеся массы. От этой позиции, вполне согласующейся с
учением Карла Маркса, недалеко до умозаключения о том, что от поддержки со
стороны буржуазных элементов зависит успех или поражение социалистического
строя.
Проблема высших слоев в таком случае будет выглядеть следующим образом: этот
класс, образовавшийся в результате процесса отбора и объединивший человеческий
материал более высокого качества [См. гл. VI. Точнее говоря, типичный
представитель класса буржуазии по своим интеллектуальным и волевым качествам
превосходит типичных представителей любого другого класса индустриального
общества. К такому выводу вряд ли можно прийти статистическим путем, и
статистически этот вывод никогда не подтверждался, однако он вытекает из анализа
процесса социального отбора в капиталистическом обществе. Сам смысл понятия
"превосходство" определяется природой этого процесса. Проведя исторический
анализ различных общественных систем, можно показать, что вывод о превосходстве
справедлив в отношении всех правящих классов, информацией о которых мы
располагаем. Иначе говоря, для всех условий верны следующие утверждения: (1)
взлеты и падения отдельных индивидов происходят в пределах того класса, к
которому они принадлежат по рождению. Это подтверждает гипотезу, согласно
которой подобные перемещения обусловлены индивидуальными способностями
конкретного человека; (2) теми же причинами объясняются взлеты и падения,
приводящие к перемещению индивида в другой общественный класс. Переход в высшие
или низшие классы обычно происходит на протяжении жизни нескольких поколений,
поэтому в таких случаях речь должна идти, скорее, о семьях, нежели об отдельных
лицах. Именно этим объясняется то обстоятельство, что исследователям,
фиксирующим свое внимание на отдельных личностях, зачастую не удается обнаружить
какую-либо связь между способностями и социальным положением: иногда эти факторы
даже противопоставляются друг другу. По ведь люди начинают свой жизненный путь в
столь различных условиях, что указанная связь, если не считать примеров
действительно выдающихся личных достижений, не так уж заметна. К тому же она
проявляется лишь как общая закономерность, оставляющая место для бесчисленных
исключений. Необходимо, следовательно, учитывать, что каждый человек - это
только одно звено в цепи, состоящей из множества подобных звеньев. Эти
соображения вовсе не служат доказательством моей точки зрения, а лишь указывают
на возможные пути ее обоснования. Рамки данной книги не позволяют мне
остановиться на этом вопросе подробнее, поэтому отсылаю читателя к моей работе
"Theorie der sozialen Klassen im etnisch homogenen Millieu", (Archiv fur
Sozialwissenschart, 1927.)], представляет собой национальное достояние,
подлежащее разумному использованию при любом общественном строе. Уже одно это
соображение указывает на то, что недостаточно лишь воздержаться от истребления
этих людей. Более того, этот класс выполняет жизненно важные функции, без
которых не обойтись и в социалистическом обществе. Как мы убедились, именно
этому классу мы обязаны практически всеми культурными достижениями эпохи
капитализма и той частью экономических успехов, которая связана не с увеличением
численности работающего населения, а с тем, что обычно именуется повышением
производительности труда (количеством продукции, создаваемой в единицу рабочего
времени) [Как было показано в первой части, это признавал и сам Маркс в
"Коммунистическом манифесте".]. А эти достижения имеют в своей основе уникальную
по эффективности систему вознаграждений и наказаний, которую социализм
намеревается уничтожить. В этой связи возникают два вопроса. Во-первых, можно ли
поставить высшие буржуазные слои на службу социалистическому обществу. И
во-вторых, могут ли те функции, которые они выполняют и которые социализм должен
у них забрать, выполняться какими-то специальными органами или осуществляться посредством других, небуржуазных методов либо то и другое вместе.
|
Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах:
1 2 3 4 |
