Развернутая характеристика установки не может быть понята вне осмысления ее основных свойств. Иррадиация связана с распространением, переносом значений установки внутри целостной социальной системы, в том числе в историческом протяжении. Согласно свойству генерализации фиксированная установка сохраняет свою силу и «срабатывает» и по от­ношению к ряду других предметов и явлений. Таким образом происходит стереотипизация восприятия, оценки и поведения в рамках общества.

Установка, оставаясь вне пределов сознания, сохраняет способность оказывать на него решительное влияние. Д. Н. Узнадзе обозначает это состояние как «внесознательное», выводя его из бессознательной сферы: «наши состояния сознания… могут определяться и такими процессами, которые не имеют определенного места в сознании и, значит, не являются сознательными психическими фактами». Внесознательное «осуществление» установок характеризуется автоматизмами, навыками, стереотипами, социальными аттитюдами и др.

Усвоение социальных установок может быть представлено не только как процесс «перехода» из сферы сознания (или бессознательного) во внесознательное, то есть в «пограничное» состояние; возможна передача и «готовых» установок, представленных в более или менее систематизированном и устойчивом виде. Извне, минуя процесс осознания, утверждает Д. Н. Узнадзе, установки «перешли в достояние людей в виде готовых формул, не требующих более непосредственного участия процессов объективации. Опыт и образование являются источниками такого рода формул».

Установки-ценности представляют собой систему норм, детер­минирующих духовную реализацию человека в социальном бытие. Они обретают свое конкретное воплощение, образуя своеобразное «ментальное поле», в единстве с глубинно-психи­ческими установками. Действие данной системы рассматривается как ментальная «работа», которую не следует рассматривать механистически, уподобляя его, по выражению В. А. Ле­февра, «бездушию автомата», включающего механизм жесткого поведенческого алгоритма. Автоматизмы поведения в пространстве «ментального поля» могут быть охарактеризованы как «думающее поведение».

«Общее» (менталитет общества) необходимо сопрягается с «еди­нич­ным», с конкретными условиями жизни каждого человека, моделями его поведения. Универсальная закономерность взаимодействия личности и социума проявляется в целом спектре специфических законов формирования личности. Некоторые исследователи справедливо, на наш взгляд, выделяют два уровня при анализе духовного потенциала личности: относительно-феномено­логичес­кий и категориально-аналитический. На первом уровне ментальность характеризуется набором нравственно-психо­логичес­ких чувств. На втором – выступает как социально-рас­судоч­ный феномен, базирующийся на соответствующих чувствах и настроении. Единство, взаимосвязь чувственного и рационального и определяет, помимо всего прочего, динамику системы установок общества и личности, выступает своеобразным истоком социальной направленности деятельности.

В четвертом параграфе «Феномены сознания и бессознательного в менталитете» рассматривается пространство функционирования ментальных феноменов, понимаемое как поле осуществления ментальных актов. Осмысление менталитета как «глубинного» феномена позволяет подчеркнуть его функционирование на уровне жизни, пограничном между сознанием и бессознательным.

Менталитет народа, нации, общества (например, русский менталитет) или ментальность малой социальной группы и отдельной личности не являет собой некоей данности, окончательной и неизменной. В работах ряда авторов речь идет о признании менталитета принадлежащим исключительно к сфере, выходящей за пределы сознания. Другие исследователи допускают «работу» сознания в рамках функционирования ментальных феноменов. Эта точка зрения видится предпочтительной, поскольку, наполняемый ценностными установками в пространстве куль­туры, менталитет не может не иметь истоков сознания в процессе своего генезиса.

Диссертант, относя феномен менталитета к сфере внесознательного, обращает внимание на содержательную направленность основных функций сознания. Именно «отражательная, порождающая (креативная), регулятивно-оце­ноч­ная и рефлексивная функции» являются важными для осмысления особенностей осуществления менталитета. Сознание человека есть и продукт социализации, оно развивается в условиях общественного бытия, в условиях социального менталитета.

Менталитет не возникает и не функционирует лишь на бессознательном уровне, а зарождается и прирастает набором в собственную внутреннюю систему установок смыслов, целей и ценностей осознанно, хотя и под влиянием внешней среды. Социальное бессознательное, свойства которого позволяют человеку идентифицировать себя с определенной социальной совокупностью, по мне­нию Э. Фромма, есть «вытесненные сферы… Содержанием этих элементов является то, что общество не может позволить своим членам довести до осознания, если оно собирается и дальше успешно функционировать на основе собственных противоречий».

С. В. Кон­дратьев выделяет в сфере «предсознания» усвоенные субъектом социальные нормы, регулирующая функция которых переживается как «голос совести», «зов сердца», «веление долга», интериоризация которых придает им императивность.  Юн­гу, коллективное бессознательное содержит в качестве структурных элементов «архетипы» – общечеловеческие первообразы всех психических процессов и переживаний, определяющие готовность реагировать определенным образом. Закрепляющиеся в психике исторически, они передаются из поколения в поколение и актуализируются в подходящих условиях (эта черта, объединяет архетип и социальную установку). Р. М. Грановская замечает, что содержание архетипов всегда «личностно и исторически обусловлено».

Диссертант рассматривает менталитет общества как сложную систему, включающую в себя, по меньшей мере, два уровня: внешний, витальный, в значительной степени подвижный, связанный напрямую с изменяющимися жизненными обстоятельствами, в том числе природными, социальными, политико-идеологическими и др., и внутренний – инертный, более устойчивый, представляющий собой в определенном смысле «ядро», которое и корректирует ментальные установки, «восстанавливая» их, приводя к единому знаменателю, насколько это возможно, индивидуальные ментальности. «Ментальный акт, – замечает В. Хёс­ле, – может продлить свое существование лишь в другом ментальном акте… Оставшаяся в прошлом история сознания формирует круг коннотаций, которые особым образом воздействуют на ментальный акт».

Здесь важен феномен общественного или национального самосознания, о котором, по мнению С. Л. Рубинштейна, можно говорить, когда народ а) осоз­нает самое себя как нечто особенное в большом социальном мире, б) понимает свои поступки как свое собственное «производное» и в) готов нести ответственность за них. Задача национального самосознания – не просто осмыслить жизнь в «большом» плане и распознать то, что в ней подлинно значимо, находить верные средства для решения открывшихся задач, но определять самые задачи и общую жизненную цель. Здесь важны не только отрефлексированные, продуманные мысли, но и вся совокупность неясных представлений и установок, детерминирующих поведение людей.

Активность самосознания означает стремление понять, оценить, преобразовать себя в соответствии с выработанным идеалом, а инертность проявляется в желании сохранить status quo, способствуя со­хранению отличительных особенностей нации. Интересно мнение И. С. Кона о том, что национальное самосознание пред­по­лагает фактическое единство, преемственность и последовательность установок и ценностных ориентаций, осоз­наваемых как личные интересы и склонности. Они могут либо быть продуманными в рамках разработанной программы, либо действовать стихийно, быть невыражаемыми в логических понятиях. Самосознание, таким образом, имеет ментальные основания, выступая как феномен витальной проявленности менталитета.

Во второй главе «Менталитетные “ситуации”: интерпрета­ция в русской философской мысли» диссертант выделяет характерные особенности русского менталитета, отличающие его от дру­гих национальных ментальных образований. Религиозная, правовая, государственная и другие установки выступают как особые феномены, которые находят свое воплощение в русском национальном характере.

В первом параграфе «Русский менталитет: сущность и понимание» рассматриваются различные аспекты единства русской культуры. Подчеркивается противоречивость как свойство менталитета русского народа, разнонаправленность поведения, мышления, социального восприятия. Феномен менталитета может быть рассмотрен как яркая характеристика народа, нации, общества. Переведенная во внеш­ний план исследования, она определяется как характеристика «отличия» и связана с выделением сферы отдельного носителя менталитета – из «общего».

Ментальные отличия проявляются в тех случаях, когда отдельные сферы культуры попадают в поле зрения философа, художника, историка. Возникающий в ходе исследования содержательно-смыс­ло­вой диссонанс и характеризует ту или иную «ситуацию отличия», которая возникает между прошлым и настоящим, между «своим» и «иным». В таком ключе небезынтересно обращение к идее Г. Ге­геля о соотношении «субъек­тивного утверждения культуры своего времени» и «чисто объективной верности в передаче прошлого» исследователем. «Чисто субъективный способ изображения, – пишет он, – доходит в своей крайней односторонности до того, что совершенно уничтожает объективный образ прошлого и на его место ставит современность в ее внешнем проявлении», то есть события прошлого описываются с точки зре­ния наличных ментальных установок. Г. Гегель связывает это с «незнанием прошлого» и «наивностью» – когда исследователь не осознает противоречия между предметом исследования и способом его освоения; или – с изменениями смысла событий и их значений в истории.

Рассматривая оппозицию «прагматизм / антипрагматизм» применительно к современному российскому обществу, К. Х. Момджян замечает, что прагматизм представляет собой предпочтение одних жизненных целей другим – говоря конкретнее, выбор в пользу «материальных благ» существования, противопоставляемых его «духовным, идеальным» ценностям.  Л. Франк писал, что «боль­шинство русских людей имели привычку жить мечтами о будущем. Это настроение мечтательности и его отражение на нравственной воле, эта нравственная несерьезность, презрение и равнодушие к настоящему и внутренне лживая, неосновательная идеализация будущего – это духовное состояние и есть … последний корень той нравственной болезни, … которая загубила русскую жизнь».

Характерной для феномена русского менталитета выступает и ситуация противопоставления в рамках ценностной экстремы «тоталитаризм / демократия». В этом контексте часто поднимается вопрос об «исторической памяти» русского народа, его «потребности» в тоталитарном регулировании. Здесь важно понимание того, что сознание человека невозможно изменить за короткий срок под влиянием идеологии и иных общественных воздействий в необходимую обществу сторону. Но поведение человека может быть наверное изменено и отрегулировано, как могут быть отрегулированы любые проявления физической активности живого организма.

Возможности тоталитарной системы ограничиваются фактором саморегулирования поведения личности, ее определенной автоном­ностью и независимостью. «Внешнее» отражается на характере, но эти изменения не затрагивают глубинных ментальных установок. При положительных для личности преобразованиях социальных условий инертный блок менталитета может оказать формирующее влияние на витальную (подвижную) часть ментальной памяти с последующим восстановлением системы. К содержанию менталитета относятся те элементы культуры, которые укоренены в общественном сознании и способны функционировать независимо от внешних, идеологических полюсов общественного сознания.

Попытки представить русскую культуру в виде целостного, исторически непрерывно развивающегося явления, обладающего своей логикой и выраженным национальным своеобразием, наталкиваются на ряд сложностей и противоречий. На любом этапе своего становления русская культура как бы двоится, являя одновременно два отличных друг от друга лица. «Европейское» и «азиатское», «оседлое» и «кочевое», «христианское» и «языческое», «светское» и «духовное», «официальное» и «оппозиционное» – эти и им подобные «пары противоположностей» свойственны русской культуре с давних времен и сохраняются до настоящего времени. Стабильная противоречивость (дуализм) русской культуры, порождающая, с одной стороны, повышенный динамизм ее саморазвития, с другой – периодически обостряющуюся конфликтность, внутренне присущую самой культуре, составляет ее органическое своеобразие.

Ментальная основа русской культуры представляет собой, по выражению Г. П. Федотова, «в разрезе» как бы эллипс с двумя разнозаряженными «ядрами», между которыми развертывается постоянная борьба-сотруд­ни­чест­во, процесс, сочетающий в себе сильное при­тя­жение и столь же сильное отталкивание смысловых полюсов, порождая перманентную нестабильность русской истории. Русская культура сочетает центростремительность, тенденцию к обретению самоидентичности, с центробежностью, то есть с тенденцией преодоления своей однозначной самотождественности.

Во втором параграфе «Ментальные феномены в русской философии» диссертант останавливается на ряде актуализированных отечественной философской мыслью социально-культурных установок русского менталитета, имеющих особенное воплощение в пространстве русской культуры. Установки менталитета, «работающие» как глубинно-психи­ческий механизм, не имеют ярких национально выраженных характеристик. Особенности проявляются в слиянии с установками социально-культур­ными, которые могут быть представлены в виде ценностного ряда – прирастающего с развитием человеческой цивилизации эшелона культурных сфер. К ним диссертант относит: религиозную, правовую, государственную, нравственную, природную, эстетическую, трудовую, языковую, семейную, национальную и другие установки.

«Внешнее» в характере народа обусловлено внутренним содержанием и потому кажущиеся утраченными национальные черты через какое-то время могут вновь актуализироваться, заявиться в качестве определяющих в связи с изменяющимися условиями. Витальные (подвижные или жизненные) черты народа, таким образом, объясняются как ментальными смысложизненными установками «изнутри», так и «внешним» установочным воздействием со стороны социума.

Многие русские национальные черты имеют корни в религиозном видении мира, которое является одним из форм жизненного опыта, более значительных, по утверждению Н. О. Лос­ско­го, чем опыт чувственный. Мистическое постижение мира вообще привычно для русского народа; зачастую оно связано не с православным мирочувствием, а с инославными и даже языческими ценностными ориентациями, императивами и запретами. Известна мысль Н. А. Бер­дяева о двойственном характере религиозного чувства русских. «Два противоположных начала, – пишет он, – легли в основу формации русской души: природная, языческая дионисическая стихия и аскетически-монашеское православие».

 А. Ильин считает высшим итогом национального развития, которого не может достигнуть «народ, не выносивший зрелого правосознания, не создавший сильной и духовно-верной государственности». Таким образом, увязывается воедино правосознание и государственное сознание народа.

Представления русских о государстве и их отношение к существующему государственному устройству отличны от западного «культа государства» в сознании граждан. Русская, большей частью идеальная, утопическая идея государства заключается в целостном понимании народной жизни, органических отношениях между верховной властью, народом и человеком. «Жизнь свободного народа, – писал И. А. Ильин, – на поверхности своей подвержена уклонениям, блужданиям, “ограниченности” и слепоте, … конкретное единство народа скрывается в бессознательной и немой субстанции всех, в водах забвения»…

Природа в определенной степени влияет на формирование социально-психи­ческих установок восприятия и оценки определенных фак­тов, событий, явлений, а также выстраивание соответствующего установкам социального поведения в рамках менталитета. Известна мысль о влиянии пространств России на русскую государственность, общественное устройство и сознание человека, о том, что русская душа «ушиблена ширью». Несомненно, «замедление времени» в России в какой-то степени определяется огромными расстояниями страны, а также недостаточно развитой инфраструктурой и слабой внутренней связью. Исходя из этого, можно говорить о природной обусловленности общего психического типа россиян. Но не следует упускать из виду того, что сформированный в определенных условиях менталитет в дальнейшем выстраивает свою собственную систему становления индивида и общества, социальных традиций, норм и правил.

Значимость ментальных феноменов представляется, по меньшей мере, в следующем. Во-первых, это передача исторически существенной информации на своего рода «социально-генетическом» уро­вне. Во-вто­рых, это коррекция передающейся информации в соответствии с изменяющимися социальными, природными и другими условиями. К этому же уровню исторической значимости мы относим процесс вычленения неизменных, важных в этнопсихологическом пла­не основ социума. Функциональная значимость феномена менталитета проявляется также в наращивании и поддержании социальных автоматизмов.

В третьем параграфе «Менталитет и русский национальный характер» проводится сопоставление понятий «менталитет» и «национальный характер». Концептуально значимым является по­нима­ние национального характера как деятельностного проявления менталитета, как поведенческого компонента системы установок, которые в единстве составляют своеобразное «ментальное поле». Национальный характер рассматривается диссертантом как внешний слой менталитета.

Национальный характер есть «исторически сло­жившаяся совокуп­ность устойчивых психологических черт нации, определяющих привычную манеру поведения и типичный образ жизни людей, их отношение к труду, к другим народам, к своей культуре». В нем проявляются элементы сознания, идео­логии, нравственной культуры, поведения и общественной психики. Результат процесса смыслообразования у носителей различных менталитетов широко варьируется; этим и объясняется неоднозначность поведенческих реакций у носителей одинакового набора национальных ментальных установок.

Русский национальный характер ярко проявляется в бытовых особенностях, в повседневном стиле жизни: «существование под одной крышей разных поколений, приверженность к праздникам, семейным, религиозным, государственным, отношения родителей к детям, которые так и не становятся самостоятельными в глазах родителей до седых волос, – все кажется странным»… Особенно заметны национальные черты в ходе ментального диалога.

Важную для русского национального характера тему народности, самобытности затрагивает Н. И. Надеж­дин, удивляясь тому, что «русские стыдятся быть русскими». «Должно начать тем, – пишет он, – чтобы выучиться уважать себя, дорожить своей народной личностью сколько-нибудь, хотя не с таким смешным хвастовством, как француз, не с такой чванной спесью, как англичанин, не с таким глупым самодовольством, как немец. ...В ны­нешней Европе... всякий народ хочет быть собой, живет своей, самобытной жизнью». Стремление к самобытности важно развивать и культивировать в характере русского народа, «заимствуя» из Запада это стремление к самопознанию и самоуважению.

Русские философы, изучая русский характер, отмечают его дуалистичность, противоречивость. Г. В. Флоров­ский указывал на несоединимое единство русской души: «Нетрудно различить в русском быте разнородные слои – варяжский, византийский, славянский, татарский, финский, польский, московский, «санкт-питербург­ский» и прочая». Основным заблуждением при этом является признание данной проблемы как уникальной в истории, как исключительно русской. Ф. Ницше, например, писал: «Как народ, происшедший от чудовищного смешения и скрещивания рас, как “народ середины” во всех смыслах, немцы являются по натуре более непостижимыми, более широкими, более противоречивыми, менее известными, труднее поддающимися оценке, более поражающими, даже более ужасными, нежели другие народы в своих собственных глазах». А. Шопен­гауэр замечал, что индивидуальность важнее национальности: «Национальному характеру, по справедливости, никогда нельзя приписать много хорошего. Напротив, человеческая ограниченность, извращенность и дрянность проявляются в каждой стране, только в другой форме, и это называется национальным характером».

Видится важным для ментального осмысления отличий в характерах русских и европейцев следующее замечание В. Ф. Одо­ев­ского: «Недаром в прежние века могучее славянское племя враждовало с племенем западным; эта вражда имеет основание в самобытных, но противоположных стихиях того и другого племени, противоположных до такой степени, что от одной причины происходили в обоих племенах различные действия, и наоборот, – одно и то же явление проистекало из оснований вполне противоположных».

В литературе наиболее часто подчеркиваются такие черты русского народного характера, как спонтанность, обыденность, державность, коммунитарность, иррациональность, церковность, соборность. В понимании Н. А. Бердяе­ва русский народ можно характеризовать лишь противоречиями: преклонение перед интересами государства и анархическое свободолюбие; национальное самомнение и универсальность духа, всечеловечность; жестокость и болезненная сострадательность; удивительная терпеливость и «склонность доходить во всем до крайностей, до пределов возможного, причем в кратчайшие сроки»; непредсказуемость поведения и приверженность «традициям старины»; послушание перед властью и стремление к ее ниспровержению… Можно согласиться с Л. Н. Гуми­лёвым в том, что русский человек ХV–ХVI вв. не похож на русского человека ХIХ–ХХ вв., но особенности его психологического склада остаются неизменными.

Попытки определения русского характера через выделение неких культурно-специфических черт не представляются успешными, поскольку, когда удается вычленить из хаоса российской души какую-либо черту, удержать и проследить ее, зафиксировать и описать, то эта черта оказывается... не вполне русской. В этом ключе примечательна мысль И. С. Кона о том, что существование национальной культуры еще не определяет обязательное наличие специфи­ческих национальных черт у отдельной личности; национально-специфи­чес­кой является вся совокупность определенных психических черт, которые в отдельности могут встречаться и у других. Уникальны не национальные черты и не их «сумма», а сложным образом детерминированная культурой и опытом исторического развития структура ментального мира представителей данного народа.

В четвертом параграфе «Национальное, соборное и космическое в русском менталитете» предпринимается попытка выделения некоторых характерно русских внешних черт, имеющих свою внутреннюю, глубинную, ментальную протяженность.

Функционируя во «времени большой длительности», феномен менталитета выходит за пределы возможностей отдельного человека относительно точно отследить и зафиксировать в сознании особенности его динамики. Г. В. Фло­ров­ский заметил: «Совершенно упускается из виду, что сознательные планы человеческие суть всегда только один из факторов: люди действуют не в пустоте, а в некоторой среде, обладающей упругостью и трением, и среде не пассивной, а имеющей свой ритм развития и свои законы». Эти «законы социальной среды» имеют, по мнению диссертанта, ментальную природу. Каждый человеческий поступок вплетается в сложную систему стихийных тяготений, действий и противодействий, и в итоге могут возникать «новые качества», новые явления, непредусмотренные и невыводимые из предварительного намерения.

Для современного этапа развития мирового сообщества характерны процессы самоидентификации народов и отдельных людей в социально-поли­ти­чес­ком, экономическом, культурном и иных измерениях. В этом «формате» исследования является актуальной проблема поиска национального идеала, национально-этни­ческой и культурно-истори­ческой самоидентичности. В социальной философии известны два основных направления в понимании национальной проблемы. В первом проблема национального всецело разрешается в совокупности фактов, так или иначе связанных с национальной жизнью. Такой подход чрезвычайно распространен в исследовательской среде: любые внешние черты и проявления национального рассматриваются как достаточный для социально-фило­соф­ского анализа материал. Сторонники второго подхода полагают, что нация есть не только совокупность феноменологических своих обнаружений, но, прежде всего, некое субстанциальное начало, творчески производящее свои обнаружения.

Глубинный аспект феномена нации выражается в понимании национальности как чувства или ощущения. Здесь возможны как ощущение нации в себе, то есть включение коллективного «Мы» в индивидуальное «Я», так и ощу­щение себя в нации, предполагающее включение индивидуально-личност­ного «Я» в коллективное «Мы». Особенностью личности является то, что сама по себе она противостоит среде, ее окружающей, так как по сути своей личность автономна, самостоятельна в занятиях и свободна в решениях. Но в то же время личность принадлежит среде, так как делает свой выбор, принимает решения и действует в рамках социума. Она строит свое поведение по стандартам, которые установлены в данном обществе, она также ограничена со стороны других личностей, находящихся в плоскости одного с ней социального пространства, совместно вырабатывая свое отношение ко всем общественным явлениям, в том числе и национальным. Это придает национальному сознанию активный характер, хотя направленность этой активности у разных групп и индивидов разная.

Важной чертой русского характера (и установкой менталитета) является его «космичность», означающая желание и способ­ность глобального охвата и отвественного осмысления всех проблем общества и человека. «Космический» характер русского национального сознания, мышления и мироощущения находит постоянное подтверждение на эмпирическом уровне в ходе социального развития человечества, в том числе русской цивилизации. Это не имеет ничего общего с тенденцией к глобализации, актуальной сегодня. Русская «кос­мич­ность» не означает социального упорядочения мира, это – попыт­ка духовного освоения и принятия его в душе народа и индивида.

В одном из направлений русского космизма («космоэкзистенциализм»), космос рассматривается одновременно и как внешний мир, и как внутреннее сознание индивида. Термины «вселенский», «всечеловеческий» означают здесь «соборный», то есть общий, единый для всего Мироздания и каждого отдельного человека. В контексте социально-философ­ского осмысления феномена русского менталитета важен вопрос о соборном характере русской духовной традиции, о соборности как одном из сущностных духовных составляющих русского народа.

Не следует упускать из виду того, что у человека, а значит – человеческого сообщества, есть нравственная компонента, и попытки построения государственности исходя из принципов, не учитывающих соображения этики и высшей нравственной идеи, всегда приводят к трагедиям. В. И. Большаков указывает, что «именно в кризисные моменты развития государственности, нравственная компонента может иг­рать решающую роль в поведенческих реакциях человека и приводить к качественным изменениям всей социально-поли­тической системы, обеспечивая выход ее из системного кризиса или, напротив, к краху государственности». Продолжающийся сегодня поиск путей преодоления системного кризиса необходимо дополняется требованиями соответствия традициям российской государственности и правосознания, народному религиозно-нравст­вен­ному идеалу, русскому менталитету в целом.

В третьей главе «Менталитет и внутренние механизмы динамики социальной направленности» диссертант рассматривает пространство и время функционирования ментальных феноменов, особенности ментальной динамики в периоды реформ и кризисов, роль образования в национальном возрождении России и особенности отражения национальных ожиданий в русской идее.

В первом параграфе «“Время менталитета” и проблема динамики ментальных феноменов в истории» проводится анализ феномена менталитета с точки зрения временнóй протяженности. Важно, что пространственно-времен­нóе взаимодействие детерминирует ментальную динамику как на индивидуально-лич­ност­ном, так и на социальном уровне.

Для анализа процессов, происходящих в обществе, актуальна концепция Ф. Броделя, выделившего три типа исторического времени: время большой длительности, время средней протяженности и краткий срок. Менталитет как устойчивая и малоподвижная структура, функционирующая на границе сознания и бессознательного, включается не только во «время большей длительности», но и в «историю большого пространства». Р. М. Гра­новская пишет: «Обычно человек думает в масштабе лет, а бессознательное живет в масштабе тысячелетий. То, что человек воспринимает как неслыханно новое, – для него [бессознательного] давнишняя история, но выраженная новыми исторически определенными способами».  Ле Гофф отмечал, что инерция является исторической силой исключительного значения.

Если идеология в целом развивается поступательно, то в рамках менталитета представления изменяются в форме колебаний различной амплитуды и вращений вокруг некоего «ядра», инертного блока менталитета. Наличная система установок не может быть осознана индивидом или социальной группой в исторически короткий срок, зачастую может даже не возникнуть потребности в «ментальной самоидентификации». Это зависит от условий жизни человека и общества, от набора наличных установок, общих для той или иной эпохи.

Исследование менталитета сопровождается рядом исторически обусловленных объективных трудностей, связанных с тем, что многие установки были ориентированы в прошлом иным образом, нежели в современности. «Историческое содержание существует, но существует в прошлом, – замечал Г. Ге­гель, – и если оно потеряло всякую связь с настоящим, с нашей жизнью, то, как бы точно и хорошо мы его ни знали, оно не наше. …Простой принадлежности прошлого одной и той же стране, одному и тому же народу – еще недостаточно». Этим подчеркивается объективность существования феномена «ментального разрыва», проявления которого известны и в российской истории.

«Ментальные разрывы» могут наблюдаться как во временнóм («вертикаль» истории), так и в пространственном (социально-культур­ные отличия) аспектах. Речь идет чаще всего о социальной мобильности, динамичности социальных представлений, установок, стереотипов, однако видится необходимым учет и их психического протяжения.

Менталитет необходимо рассматривается в ракурсе возможностей человека воспринимать и осваивать мир в тех пространственно-временных пределах, которые даны ему его культурой и эпохой, возможностей «мыслительного инструментария». Этот «инструментарий» исторически обусловлен, поскольку унаследован от предшествовавшего времени и вместе с тем неприметно изменяется в процессе социально-исторической практики индивида.

Представление диссертанта коренится в понимании менталитета как феномена, который отражает некоторый уровень общественного сознания, где мысль не отчленена от эмоций, от латентных привычек и приемов сознания. Но именно «глубинные ментальные социально-пси­хологи­ческие перемены, которые кроются за появлением новых вещей, за изменением внешних манер и навыков бытового поведения», ищут социальные исследователи в историческом протяжении.

В личностных ментальностях и менталитете общества фокусируются основные «силовые линии» (суть аспекты различных социально-лич­ност­ных отношений), пронизывающие общество. К ним относятся производственные, семейные, правовые, эстетические и другие отношения, выстроенные в систему глубинно-психичес­ких социально-культурных установок, определяющих историческую индивидуальность общества. А. Я. Гуревич выделял в наборе ментальных составляющих такие элементы как время, пространство и природа, смерть и потусторонний мир, возраст, право, труд, собственность, богатство и бедность и др., что позволяет максимально точно ориентироваться на ценностные установки в их системе.

Известно, что в менталитете содержится нечто традиционное, составляющее ядро, а к нему со временем приживается новое, которое может позже превратиться в традицию. Имея инновационные намерения, важно оценить ментальные опоры модернизации социальной жизни: какие инновации будут иметь успех, а какие – транс­фор­ми­роваться ввиду объективного наличия устойчивых мен­тальных конструкций.

Во втором параграфе «Ментальный аспект социокультурной реформации» процессы реформ представляются диссертантом как видоизменение одной из составляющих менталитета – его витального блока при сохранении устойчивого инертного ядра; представляются сценарии развития России с точки зрения ментальной динамики.

Рассматривая структуру менталитета в двух своеобразных уровневых «ипостасях», справедливо говорить о «внешнем» и «внутреннем» в его осуществлении. Ядро менталитета общества – инертный, малоизменчивый блок, выполняет роль образующую, охранительную и восстановительную. Это глубинный слой менталитета, «подвижки» в котором теоретически возможны на исторически весьма протяженных временных промежутках. «Внешнее», «оболочка» менталитета представляется в виде витального блока, подвижного и реагирующего на воздействия извне.

Ряд исследователей утверждают, «что коренные реформы так же вредны обществу, как и воздействие на любой живой организм того, что не заложено в нем от природы». Менталитет рассматривается как генетический «код» культуры, менять который опасно для жизни: каждый народ наделяет особым смыслом свои начинания, свою культуру, «преграждая» дорогу элементам, которые не соответствуют его глубинной органичной структуре.

Б. П. Шулындин представляет возможное развитие событий в России в виде следующих основных «сценариев». Первый связан с преобразованием русского менталитета и практически полным исчезновением в нем черт, обеспечивавших геополитическое выживание русского народа и России. Вместе с потерей самостоятельности России происходит гибель русского и других российских этносов. Необходимые черты нового менталитета будут сформированы путем «перементализации» других народов.

Второй вариант предполагает нарастающее противодействие русского менталитета курсу общественных преобразований, приводящее к социальному взры­ву. В результате действия «эффекта маятника» и полной дискредитации реформ страна возвращается к административно-командной системе управления и хозяйствования.

По третьму варианту предполагается корректировка экономического курса, осуществленная конституционным путем, подкрепляемая некоторыми изменениями в массовом сознании, и постепенная гармонизация общественных преобразований. В менталитете происходят изменения, соответствующие объективным общественным потребностям, но не противоречащие его сущностным чертам.

Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах:
1 2 3