Второй параграф – «Взаимоотношения избежавших наказания и репрессированных декабристов» – освещает названные отношения со времени следствия 1825–1826 гг. и до конца правления Николая I. Уже во время следствия новоявленный флигель-адъютант ограждал арестованных (, ) от неподобающего отношения караульных офицеров, а своими показаниями и ходатайствами содействовал освобождению и . В силу близости и к подследственным, и к следователям и нередко выполняли в обществе (через , -Россет, ) роль информаторов о ходе следствия и подробностях вынесения приговора.

Для многих репрессированных декабристов путь к свободе лежал через отличия в боевых действиях. Известно о хлопотах по переводу на Кавказ поэтов-декабристов и , а также о его обещании и содействовать их переводу в полк, которому предстояло участие в боях. Есть основания полагать, что в 1837 г. группа декабристов, отбывавших ссылку в Западной Сибири (, , и ) была отравлена на Кавказ не без содействия воспитателя цесаревича Александра Николаевича . В Кавказском корпусе репрессированные декабристы также не остались без опеки более удачливых товарищей. Об этом, в частности, свидетельствуют два нашумевших эпизода зимы 1829–1830 гг.: арест генерала (принявшего в свой конвой при переезде из-под Арзерума в Грузию , , ) и высылка из Тифлиса группы декабристов, проживавших там вне расположения своих подразделений (братьев Бестужевых, , -Пушкина, , ). Привольное тифлисское житье декабристам обеспечили полковые командиры и , проходившие по делу 1825–1826 гг., а также . Последним покровителем на Кавказе был начальник штаба корпуса генерал , не сумевший, однако, уберечь поэта-декабриста при высадке десанта на мыс Адлер в 1837 г. Покровительством пользовались также и, вероятно, братья П. П. и . Немолодой и увечный рядовой получил отставку в 1839 г. благодаря хлопотам начальника войск на Кавказской линии генерала .

В 1833 г., став оренбургским военным губернатором, тщетно просил монарха о переводе в его подчинение . Возможность в этом случае счастливого исхода для опального поэта, позволяет предполагать судьба декабриста , оказавшегося в подчинении : в начале 1835 г. он получил отставку, а спустя еще 4 года был избавлен от полицейского надзора. О переводе на службу к в Оренбург в разное время просили , (через и ), , но ни один из них не достиг желаемого.

Перевод на службу под свое начальство и через 4 года – отставку обеспечил главный начальник уральских горных заводов . Он же на протяжении всех лет опалы по возможности опекал : посылал ему деньги и книги, добивался перевода в более благоприятные места сибирской ссылки. После кончины братьев В. К. и на время приютил их детей в Екатеринбурге и не оставил в дальнейшем без своей опеки. Известны неоднократные обращения к руководству III отделения по поводу предоставления права на выход в отставку, а затем о дозволении ему въезда в Санкт-Петербург.

В 1830–1831 гг. разгорелся конфликт между недавним ссыльным – иркутским городничим и иркутским же архиепископом Иринеем (Нестеровичем). На помощь бывшему сочлену по тайному обществу пришел синодальный обер-прокурор : владыка был отрешен от должности и выслан в Вологду. В 1839 г. , служивший к тому времени архангельским гражданским губернатором, сам оказался уволенным от должности с запретом проживать на территории губернии. Помощь вновь подоспела от сочлена по тайному обществу – на сей раз от министра внутренних дел , зачислившего Муравьева в свое министерство.

Стараниями в 1841 г. получил разрешение на въезд в Петербург, где у опального декабриста жили престарелые и больные родители. В 1853 г. же добился возвращения из сибирской ссылки в родную Нарву декабриста , и в том же году – разрешения на въезд в этот город для . Спустя еще два года исходатайствовал освобождение Розена из-под полицейского надзора и позволение переселиться к сыну на Украину.

Вероятно, наиболее распространенной и одновременно сложно выявляемой была помощь репрессированным товарищам через третьих лиц: родственников, знакомых, сослуживцев. Есть основания полагать, что послабления декабристам со стороны коменданта Читинского острога делались не без влияния его бывшего полкового товарища («Смотрите, если из этого выйдет мне какая-нибудь неприятность, то я буду жаловаться на вас вашему другу Граббе»[51]). Многочисленные утеснения ссыльные декабристы испытали со стороны генерал-губернатора Восточной Сибири – ставленника жандармского ведомства генерал-лейтенанта . В 1842 г. министр добился назначения сенаторской комиссии для ревизии Восточной Сибири, работа которой привела к замене на протеже – (Амурского), в свою очередь покровительственно относившегося к декабристам.

Со своей стороны репрессированные декабристы не противопоставляли себя продолжившим службу товарищам. «Людьми будущего» называл их непримиримый бунтарь [52]. Ссыльный , ведя заочный спор с властью, размышлял: «...видно, тайное общество состояло не из одних злоумышленных и безнравственных людей, когда многие из бывших его членов продолжали занимать … высокие должности…»[53]. «В защиту нравственных достоинств членов тайного общества», продолживших службу, выступал барон [54]. Акцентируя внимание уже не на нравственной, а на политической стороне вопроса, отмечал, что движение декабристов вынудило правительство доказывать, что «оно хочет и может сделать больше и лучше, заставляла его думать серьезно об улучшениях и о мерах к прекращению злоупотреблений…, то и пришлось волею или неволею обратиться к либеральным идеям и необходимости преобразований в либеральном смысле, что еще неизбежнее, чем многие из уцелевших членов общества достигли высших положений и не могли не внести в правительственную сферу своих прежних либеральных понятий»[55].

Формируясь в одной среде с высшей бюрократией, декабристы не видели непреодолимой пропасти между собой и представителями государственной власти. Они не сочли предательством сотрудничество бывших сочленов с режимом Николая I, а, напротив, ощущая единство с ними, гордились их успехами. Для декабристов, чьи убеждения остались в рамках либерально-реформаторской программы, государственная служба и вовсе представлялись вернейшим способом служения «общественному благу». «Правительство есть многосложное целое, коего различные части устремлены к одной цели: пользе общей; – трактовало «Законоположение Союза благоденствия», – могут ли они стремиться и достигнуть предположенной цели, когда мы сами, … предпочитаем наши личные выгоды всем прочим, не тщимся исполнять ни гражданских, ни семейственных обязанностей и служим отечеству для получения только званий в обществе, а часто для постыдного насчет ближнего обогащения!»[56] Уверенность в том, что правительство «имеет или должно иметь целию (ежели оно справедливо) благо управляемых», с одной стороны, и требование от сограждан «совокупления общих сил добродетели», с другой, – это, говоря современным языком, и есть либеральная модель симбиоза правового государства и гражданского общества.

Третья глава – «Декабристы и общественно-политические движения» – анализирует отношение продолживших службу декабристов к оппозиционным движениям николаевского царствования. Поскольку легальная оппозиционная деятельность в России второй четверти XIX в. была невозможна, речь идет, по сути, об отношении членов старых тайных обществ к новым – реальным или мнимым – тайным организациям.

Первый параграф – «Декабристы под подозрением в принадлежности к тайным обществам в 1826–1837 гг.» – посвящен изучению «шлейфа» подозрений и слухов, оставленного вооруженными выступлениями рубежа 1825–1826 гг., который неминуемо затрагивал репутацию продолживших службу декабристов. Николай I считал, что заговор раскрыт не до конца. В таких условиях бывшие члены декабристских обществ оставались на особом подозрении. В 1827 г. в связи с «делом о вольнодумстве» в Нежинской гимназии под такое подозрение за знакомство с преподавателями-«вольнодумцами» попал , принятый в Союз благоденствия . В 1828 г. в Новочеркасске было установлено «строжайшее наблюдение» за лицами, ранее посещавшими «литературные собрания» члена Северного общества сотника .

Подозрения властей охотно поддерживали разного рода агенты. С 1827 по 1830 гг. литератор снабжал III отделение слухами о «Партии патриотов», якобы возникшей на обломках Союза благоденствия. Вначале это были сведения о политической газете «Компас», за учреждение которой в Петербурге будто ходатайствовал . Затем, поднявшись до обобщений («уцелевшие от 14-го декабря все ныне в славе, в честях, в силе»[57]), Булгарин назвал одним из лидеров этой «партии» . В 1832–1834 гг. на самом высоком уровне изучалась сфабрикованная авантюристом дезинформация о «Союзе великого дела», который якобы составляли иркутский городничий и ссыльные декабристы в Сибири, а в Петербурге – и . Бывший член Союза благоденствия , согласно той же версии, брался издавать за пределами России журнал «Митридат». В 1837 г. отстранение от командования дивизией брата двух декабристов и члена «преддекабритских» обществ (Карского) отозвалось во французской либеральной газете «Constitutionnel» сообщениями о «заговоре , пронизавшем все корпуса русской армии».

Попытки отыскать возобновленное тайное общество с участием оправдавшихся или помилованных декабристов оказались тщетны. По сей день не обнаружено никаких свидетельств в пользу существования такой организации. Но сама готовность, с которой император Николай I верил этим слухам, служила источником опасности для продолживших государственную службу декабристов.

Второй параграф – «Деятельность по созданию сыскной полиции МВД и дело петрашевцев» – раскрывает линию поведения как поименованного в заглавии министра, так и ряда иных бывших участников декабристской конспирации в 1848–1849 гг. Европейские революции укрепили Николая I в мысли о наличии тайных обществ в России. Между тем, , подавший на высочайшее имя в 1840-е гг. ряд записок по крестьянскому вопросу, в том числе и «Об уничтожении крепостного состояния в России» (1846 г.), пользовался репутацией лидера либеральной бюрократии и, следовательно, первым попадал под подозрение. Главная опасность грозила со стороны III отделения, созданного после выступления декабристов, и упрекаемого теперь монархом в бездеятельности. В этих условиях решил «сыграть на опережение» и первым «разоблачить заговорщиков». Осуществить такого рода операцию могла созданная им в недрах МВД неформальная (а, значит, никому помимо него неподотчетная) структура, которую современники называли «особенной канцелярией» или «контрполицией». Во главе ее был поставлен еще один фигурант следствия 1825–1826 гг. – , бывший военный разведчик, имевший опыт сотрудничества с французской Police de surete (сыскной полицией). На роль жертвы была избрана группа молодых людей, собиравшихся на «пятницы» , и виновных лишь в увлечении фурьеризмом. Подобные же «вечера» с обсуждениями политических вопросов проводились подчиненными самого (, ) непосредственно в здании МВД и теперь по устным распоряжениям министра были прекращены. Благодаря умелой интриге, не только избежал опасности и обрел лавры «разоблачителя внутренней крамолы», но и оставил жандармерии грязную работу – аресты петрашевцев. Свою игру (проверку на лояльность) вел и Николай I, сформировав Следственную комиссию из и (проходивших по делу декабристов и оправданных), а также и (родных братьев избежавших наказания декабристов). Военно-судная комиссия была учреждена под председательством . Тем не менее, следователи отнеслись с большим недоверием к поданному в их комиссию «Мнению» , а судьи, по слухам, были намерены ограничиться отдачей петрашевцев «в солдаты на Кавказ или, в крайнем случае, к ссылке в Сибирь на поселение». Лишь после гневной реакции царя комиссия осудила на смертную казнь 15 человек из 23 подсудимых. Вопреки заведенному порядку приговор поступил на утверждение не в Сенат, а в генерал-аудиториат, осудивший на смерть уже 21 подсудимого. Николай I повелел совершить «обряд смертной казни», и только после этого было поручено объявить о замене ее иными наказаниями. Четверо петрашевцев были зачислены в рядовые Оренбургского корпуса, при этом двоим из них ( и ) вернувшийся в Оренбург оказывал свое покровительство.

Третий параграф – «Политические процессы 1849–1850 гг. в свете межведомственной конкуренции МВД и III отделения Собственной его императорского величества канцелярии» – тематически продолжает предыдущий. Пытаясь реабилитироваться в глазах монарха за «заговор петрашевцев», III отделение «раскрыло заговор» в Училище правоведения (донос ), а вслед за этим арестовало чиновников МВД и славянофилов и . Поводом для последних арестов послужили жалобы прибалтийского генерал-губернатора князя , попавшего под критику славянофилов за покровительственное отношение к немецким баронам в ущерб, как им представлялось, русским интересам в Прибалтике. Идеи самаринских «Писем из Риги» высоко оценили лидеры российской либеральной бюрократии – граф и . Недолгое заключение и в Петропавловской крепости завершилось благодаря хлопотам министра , а также петербургского генерал-губернатора и .

Два предыдущих дела, вероятно, определили линию поведения главноуправляющего III отделением графа в следующем деле, наиболее близком по своему политическому содержанию к «заговору петрашевцев». В феврале 1849 г., когда молодые правоведы жестоко поплатились за вольные речи, оно было инициировано III отделением, а уже в марте, когда император простил славянофилов, попытался передать его . Пензенские помещики и в революционном 1848 г. побывали за границей, по рекомендации встречались с , а в России принялись распространять «ложные понятия о коммунизме». Министр хорошо знал бывшего члена Союза благоденствия и Северного общества , видел его в Петербурге по возвращению из-за границы. Граф предостерег об опасности («Спросите Перовского, как на вас смотрят, он должен знать»). Лишь под нажимом графа согласился на арест старого знакомого, но тотчас постарался вернуть дело в ведение III отделения. Дело о «секте коммунистов» затянулось до 1850 г. и едва не было реанимировано в 1852 г., когда жандармы обнаружили в бумагах умершего друга – декабриста -Корсакова некое «воззвание к народу».

События 1848–1850 гг. не прошли без ущерба для репутации братьев Л. А. и , , и безвозвратно погубили репутацию . Если выбор декабристов-сановников и был продиктован малодушием, то малодушие еще не есть политическая характеристика: эти события стали началом заката либеральной деятельности , но взлет либеральной активности и князя еще ждал впереди. Кроме того, если бы речь действительно шла о революционном движении, то декабристы-сановники могли видеть в нем только угрозу для реализации либеральных проектов.

В четвертой главе – «Либеральное реформаторство декабристов и социальный протест» – освещается деятельность продолживших службу декабристов по инициированию и продвижению проектов ограничения крепостного права и регламентации прав и обязанностей работников, а также их реакция на протестные движения крестьян, рабочих и казаков.

В центре внимания первого параграфа – «Реформаторская деятельность декабристов и крестьянское движение» – вновь находится деятельность . Занимая важные посты в удельном ведомстве (вице-президента департамента и товарища министра) он разработал и осуществил реформу удельной деревни, ключевыми моментами которой стали: введение общественной запашки, образование продовольственных запасов и «хлебных капиталов», расходовавшихся на нужды общины, замена подушного оброка поземельным. «Попечительная» реформа подняла доходность удельной деревни и была предложена Николаем I Секретному комитету 1835 г. как образец «для изыскания средств к улучшению состояния крестьян разных званий», оказала заметное влияние на реформу государственной деревни . Предполагалось, что в дальнейшем подобные нормы правового регулирования будут распространены и на помещичью деревню. Став в 1841 г. министром внутренних дел, подал монарху ряд проектов по ограничению крепостного права: о правах дворовых людей (обсужден Секретным комитетом 1844 г., издан закон 12 июня 1844 г.); «Об уничтожении крепостного состояния в России» (обсужден Секретным комитетом 1846 г., закрепившим некоторые имущественные права крепостных); «Правила для употребления помещичьих имений в губерниях Киевской, Подольской и Волынской» 1847 г. (комитет не созывался, подача осталась безрезультатна). Министр искал поддержки своим законодательным инициативам со стороны передового дворянства. В частности, в 1846–1848 гг. такую поддержку пытался организовать тульский губернатор (будущий граф Амурский), опираясь на группу помещиков (в т. ч. поднадзорного декабриста графа ).

Реформаторскую деятельность осложняли восстания крепостных и государственных крестьян, с недоверием встречавших любые правительственные нововведения. Отношение декабристов к народным восстаниям было резко отрицательным еще в пору деятельности тайных обществ (сама организация которых подавалась как альтернатива «кровавой революции»). Не удивительно, что и будучи министром, одобрял карательные акции против участников «картофельных бунтов» и иных крестьянских выступлений. В силу служебных обязанностей в таких акциях довелось участвовать , , . Наконец, европейские революции 1848 г. повлекли за собой переход императора Николая I к открытой реакции, что в свою очередь сделало невозможным продолжение законотворческой активности по ограничению крепостного произвола и инвентаризации взаимных прав и обязанностей помещиков и крестьян.

Во втором параграфе – «Казачье движение в Оренбургском крае в период управления им » – анализируются случаи массового казачьего протеста и меры, которые в этих случаях принимал военный губернатор и бывший член декабристских обществ.

Волнения в оренбургских станицах 1835 г. против общественной запашки и «запасного хлеба» типологически были близки крестьянским, но существенно уступали им по масштабу. удалось в три дня прекратить их личным присутствием, без участия следовавшего из Оренбурга карательного отряда. Особенностью правового положения казаков был статус военнослужащих, ссылаясь на который, военный губернатор отказывался обсуждать доводы недовольных казаков. Понимая, что одними репрессиями решить проблему невозможно, уже в 1836 г. учредил в Оренбурге училище земледелия и лесоводства. Назначение нового учебного заведения состояло «в образовании для Оренбургского казачьего войска смотрителей общественной запашки и лесничих». Общественная запашка показала свою эффективность, принеся Оренбургскому казачьему войску значительную прибыль в натуральном и денежном выражениях (с 1835 по 1842 гг. – 1,7 млн. пудов хлеба и свыше 83 тыс. руб.). Однако, будучи внедрена насильно, она неизменно вызывала негативную реакцию казаков и в 1853 г., еще при , была упразднена. Вернуться к практике общественной запашки казаков вынудила только засуха 1891–1893 гг.

Другой рассмотренный в работе случай недовольства стал реакцией на развернутую в царствование Николая I ликвидацию сохранившихся элементов былых казачьих вольностей. В отличие от сформированного правительством Оренбургского казачьего войска, Уральское войско вело свою историю от вольного Яицкого. В губернаторство уральцам был назначен новый атаман (, происходивший не из казачьей среды), войско лишилось сборов от винной продажи и таможенной части и т. п. Во время проезда через Уральск цесаревича Александра Николаевича 15 июня 1837 г. уральцы подали ему жалобу, ходатайствуя о восстановлении ряда старинных войсковых прав и привилегий. Уместившийся в несколько минут эпизод был представлен как серьезный бунт и повлек за собой с одной стороны непропорционально жестокое наказание участников акции, а с другой – разработку для уральцев нового войскового положения, еще более расширявшего полномочия атамана в ущерб казачьим правам.

В России права военнослужащих были наиболее детально разработаны и, соответственно, защищены государством. Со времен Петра I воинская служба была несовместима с крепостным состоянием. Возможно, отмеченная реакция на относительно безобидные формы протеста оренбургских и уральских казаков в 1830-е гг. объясняется его представлением о неактуальности и несвоевременности выступлений военных людей в крепостной России.

Третий параграф – «Деятельность на посту главного начальника горных заводов хребта Уральского и рабочее движение» – анализирует работу еще одного декабриста-сановника по регламентации прав и обязанностей заводских работников и его отношение к социальным конфликтам в подчиненном ему промышленном регионе. Особенностью рассматриваемого периода истории горнозаводского Урала (1837–1856 гг.) является отсутствие рабочих волнений на казенных заводах, при почти ежегодных социальных конфликтах на частных заводах и приисках.

В 1841 г. произошло кровопролитное восстание углежогов Ревдинского металлургического завода Демидовых. Поводом для его начала послужила рекомендация Уральского Горного правления утвердить для учета продукции углежогов на частных заводах единообразный и меньший по объему угольный короб, принятый на заводах казенных. Анализируя причины трагедии, предложил, во-первых, «ввести во всех частных горных заводах Уральского хребта те же самые насчет содержания людей положения, которые с такою пользою введены уже в заводах казенных», а, во-вторых, «обуздания своевольства заводских людей судить их за все вины судом военным». Второй пункт, как и первый, был нацелен на уравнивание положения рабочих казенных и частных заводов, поскольку образцом для правового положения первых служил статус военнослужащих.

Окончательно права рабочих казенных заводов были уравнены с правами военнослужащих штатами казенных заводов Урала 1847 г., разработанными и принятыми по инициативе . Рабочие получили увеличение оплаты труда, право на отставку и пенсион за выслугу лет, сокращение числа рабочих дней и отпуск во время сенокоса. Подобно военным, они считались состоящими на государственной службе и, если прежде были крепостными, освобождались от крепостной зависимости с момента поступления на заводы. После неудачи 1841 г. более не требовал одновременного и полного распространения казенных штатов на частные заводы. Его предложения стали менее радикальны: распространить действия штатов «на работающих в частных заводах казенных людей». С этой инициативой безуспешно выходил на министра финансов в 1847, 1848, 1849 и 1851 гг. Третьим и наименее эффективным способом решения проблемы было создание прецедентов ведения штатов на отдельных частных заводах. Положительную роль в решении проблемы в целом такие прецеденты могли сыграть лишь при последующем законодательном обобщении. И вновь помешала порочная правительственная практика вмешательства в отношения заводчиков и рабочих только в случаях возникновения волнений или их явной угрозы. Генерал проявил себя убежденным сторонником более действенного контроля государства над этими отношениями, но в главном – в подведении под них твердой законодательной базы – он потерпел неудачу. Противниками его выступали уральские заводчики (Н. В. и , и др.), часто пользовавшиеся большим влиянием при дворе и в правительственных кругах.

Пятая глава – «Отношение декабристов к религиозному инакомыслию» – характеризует отношение декабристов-сановников к старообрядчеству и сектантству, а также их участие в разработке, корректировке и реализации государственной конфессиональной политики.

В первом параграфе – «Деятельность по изучению и противодействию распространению старообрядчества и сектантства» – рассматривается история разработки бывшим членом Союза благоденствия оригинальной программы «просвещенного человеколюбия», ее основные мероприятия и частичная реализация. Оказавшись вовлеченным в анти-раскольничью деятельность в достаточной мере случайно, в 1826–1827 гг. инкогнито объехал обширную территорию Пермской губернии, собирая сведения лично и через завербованных им агентов-осведомителей. Созданная по результатам вояжа «Записка о сектах, существующих в Пермской губернии» (1827 г.)[58], по сути, стала первой попыткой научного описания уральского старообрядчества и сектантства. Главными «причинами размножения раскольников», автор назвал, с одной стороны, «общее невежество» народа, а, с другой, низкие моральные качества и плохую профессиональную подготовку православного духовенства. Полагая, что антиправительственный и антицерковный запал одних старообрядческих толков иссяк, а другие слишком малочисленны, чтобы представлять угрозу государству, главный вред «расколов» усматривал в сфере нравственной, в частности, в разрушении семейных устоев. Меры, которыми он предлагал бороться с «расколами», выглядят парадоксально: разрешить старообрядцам открывать новые храмы; свободно искать себе священников, в том числе и среди официального духовенства; прекратить распространение грубых анти-раскольничьих сочинений; развивать миссионерство; позволить детям староверов не изучать в народных училищах закон божий и т. д. Смысл этих предложений можно объяснить только в логике просветительского идеализма: «расколы» есть порождение невежества, и «просвещенное человеколюбие» постепенно лишит их почвы и вернет заблудших в лоно официального православия.

Заслужив репутацию лучшего специалиста по «расколам», сделал стремительную карьеру в Святейшем Синоде, где, занимая с 1833 по 1836 гг. высший обер-прокурорский пост, сумел воплотить часть своих предложений (утверждение «Правил обучения поселянских детей и особенно раскольничьих грамоте», открытие миссионерских училищ, основание единоверческих монастырей близ староверческих селений и пр.). Однако к середине 1830-х гг. преимущественно репрессивный характер политики Николая I в отношении старообрядчества и сектантства уже вполне определился. Программа «просвещенного человеколюбия» оказалась невостребованной, а самого на посту синодального обер-прокурора заменил гусарский полковник граф .

Второй параграф – «Взаимоотношения и с уральским старообрядчеством» – продолжает заданную тему на материалах второй половины 1830-х – первой половины 1850-х гг., когда конфессиональная политика николаевского царствования уже обрела свою определенность.

Приняв в 1837 г. пост главного начальника заводов хребта Уральского, отнесся к старообрядцам вполне лояльно: посещал при объездах заводов их молельные дома, поддержал проект перехода в единоверие с сохранением значительной степени автономии верхушки екатеринбургского беглопоповского купечества. Резкая негативная реакция Николая I на последний проект и указ 1838 г. о запрещении купцам-старообрядцам заниматься религиозной деятельностью подвигли его дистанцироваться от решения старообрядческой проблемы. Именно так он поступил в 1840 г. при изъятии часовен у старообрядцев Нижне-Тагильских заводов. При имевшейся на то высочайшей воле предоставил исполнять ее пермскому гражданскому губернатору и не вмешался даже при возникновении волнений. Такая линия поведения стала невозможна после 1845 г., когда в Екатеринбурге по указу императора и заключению Синода был учрежден Секретный совещательный комитет по делам раскольников, в состав которого начальник заводов вошел наряду с викарным епископом. Самым значительным анти-раскольничьим мероприятием, осуществленным , стало изгнание старообрядцев из администраций частных заводов.

Отношение оренбургского военного губернатора к старообрядцам вначале (с 1833 г.) ограничивалось сбором статистических сведений. Перемена наступила в связи с фактом несанкционированной подачи прошения цесаревичу казаками Уральского войска в 1837 г. Одной из главных причин случившегося инцидента назвал приверженность казаков-уральцев старой вере. Декларируя, что «меры строгости, очевидно, не приносят пользы и в таком крае, каков Оренбургский, будут способствовать лишь к умножению сект»[59], губернатор, очевидно, не избежал применения таких средств для понуждения казаков к переходу в официальное православие. Будучи невысокого мнения о православном духовенстве Оренбуржья, он в перспективе отводил ему важную роль в просвещении края. В 1851–1857 гг. вновь управлял Оренбуржьем уже в генерал-губернаторской должности. На этот период приходятся случаи жестокого наказания казаков-старообрядцев (Усть-Уйской, Кундравинской станиц Оренбургского войска и пр.). Однако в рассмотренных нами случаях речь неизменно шла о наказании не собственно за приверженность старой вере, а за связанные с ней нарушения воинской дисциплины. Такова же была подоплека и наступления на старообрядчество и после инцидента в Уральске в 1837 г.

В третьем параграфе – «Деятельность по изучению скопчества и по противодействию проникновению в Россию Белокриницкой иерархии» – проанализированы анти-раскольничьи мероприятия бывшего члена декабристских обществ в период его службы министром внутренних дел в 1840-х – начале 1850-х гг.

Став министром, уже в 1841 г. инициировал проведение исследования действовавших в России сект. Исходной точкой послужила записка о скопцах, составленная по секретному поручению бывшего тамбовского гражданского губернатора (а в 1826 г. – подследственного по делу декабристов) . Министерское исследование завершилось в 1845 г. выходом четырехтомного издания, в который вошли работы чиновников МВД , , (а также по высочайшей воле не поименованного среди авторов ). Предназначенное для служебного пользования издание имело ограниченный тираж. Но 1861–1862 гг. четырехтомник был переиздан Вольной русской типографией в Лондоне на деньги . Тот же 1845 год стал условной границей в деятельности , за которой борьба с расколом возобладала над его изучением. Связано это с возникновением на территории Австрийской империи старообрядческой Белокриницкой иерархии. Исходившая от волжских и московских старообрядцев идея воссоздания «древлеправославной иерархии» за пределами России получила поддержку польской эмиграции и, главное, венского правительства и двора. В 1844 г. австрийский император подписал декрет об учреждении архиерейской кафедры в Белой Кринице, после чего российские старообрядцы были призваны «молиться о самодержавнейшем великом государе царе нашем Фердинанде». В 1847 г. сыскная полиция произвела арест тайно прибывшей в Россию группы во главе с настоятелем Белокриницкого монастыря архимандритом Геронтием, признания которого, по оценке , прояснили «все козни венского двора». После получения от российского правительства ноты протеста, император Фердинанд I был вынужден в 1848 г. запретить деятельность Белокриницкого епископата. Жесткая реакция на возникновение Белокриницкой иерархии была вызвана не собственно стремлением поповцев к восстановлению епископата и священства, а опасной для российских государственных интересов международной интригой, затеянной ими. Во всяком случае, , возглавивший в этот период анти-раскольничьи мероприятия МВД, неоднократно постулировал, что «с идеями надо бороться идеями же» и открытым гонениям предпочитал «увещевание». Вероятно поэтому, к таким мероприятиям привлекал лучшие интеллектуальные силы своего министерства: профессора , , (Печерского), (Щедрина).

В Заключении обобщены результаты исследования и сделаны основные выводы. Анализ деятельности ряда сановников, вышедших из декабристских обществ, и оценка ее с точки зрения идеалов, канонов и требований «Законоположения Союза благоденствия» позволяют говорить о частичном соответствии либерально-реформаторской программе декабристов.

Так, не вызывает сомнений либеральная направленность инициатив министра внутренних дел по регламентации отношений помещиков со своими крепостными. Министр указывал, что конечной целью регламентации должна стать полная отмена крепостного права. Его попытки запретить зачисление земледельцев в дворню основывалась на посылке, что крестьянин крепок земле, а не хозяину, что человек не может быть собственностью другого человека. По инициативе был принят закон от 01.01.01 г. о порядке освобождения дворовых людей. Его же записка «Об уничтожении крепостного состояния в России» 1846 г. предлагала начать с определения крестьянских повинностей инвентарями, с признания за крепостными права на движимое и недвижимое имущество, с запрета продажи крестьян без земли и опять же прекращения переводов земледельцев в дворовые. Записка «Правила для употребления помещичьих имений в губерниях Киевской, Подольской и Волынской» 1847 г. вновь поднимала вопрос об определении крестьянских повинностей инвентарями не только в указанных губерниях, но и по всей стране.

Опыт прибалтийских губерний показал, что безземельное освобождение крестьян порождает новые вариации их несвободы. Появившееся и получившее силу закона при содействии «Лифляндское земельное уложение» 1849 г., регулировало отношения между помещиками и безземельными арендаторами. Чтобы обеспечить крестьян ссудами для приобретения в собственность земельных участков, был учрежден Крестьянский банк. В 1853 г. и отстояли от покушений жандармского ведомства право лифляндских крестьян переселяться в иные губернии на свободные земли.

Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах:
1 2 3