Итак, исчезновение сознательной личности, преобладание личности бессознательной, одинаковое направление чувств и идей, определяемое внушением, и стремление превратить немедленно в действия внушенные идеи - вот главные черты, характеризующие индивида в толпе. Он уже перестает быть самим собой и становится автоматом, у которого своей воли не существует.

Таким образом, становясь частицей организованной толпы, человек спускается на несколько ступеней ниже по лестнице цивилизации. В изолированном положении он, быть может, был бы культурным человеком; в толпе - это варвар, т. е. существо инстинктивное. У него обнаруживается склонность к произволу, буйству, свирепости, но также и к энтузиазму и героизму, свойственным первобытному человеку, сходство с которым еще более усиливается тем, что человек в толпе чрезвычайно легко подчиняется словам и представлениям, не оказавшим бы на него в изолированном положении никакого влияния, и совершает поступки, явно противоречащие и его интересам, и его привычкам. Индивид в толпе - это песчинка среди массы других песчинок, вздымаемых и уносимых ветром. Благодаря именно этому свойству толпы, нам приходится иной раз наблюдать, что присяжные выносят приговор, который каждый из них в отдельности никогда бы не произнес; мы видим, что парламентские собрания соглашаются на такие меро приятия и законы, которые осудил бы каждый из членов этого собрания в отдельности. Члены Конвента, взятые отдельно, были просвещенными буржуа, имевшими мирные привычки. Но, соединившись в толпу, они уже без всякого колебания принимали самые свирепые предложения и отсылали на гильотину людей, совершенно невинных; в довершение они отказались от своей неприкосновенности, вопреки своим собственным интересам, и сами себя наказывали.

Г. де Тард Преступления толпы

Если толпа в сравнении с цивилизованной нацией является социальным организмом низшего порядка, то этот регрессивный характер ее с особенной ясностью, так сказать a fortiori, выступает при ее сопоставлении с отдельным индивидом. Действительно, даже самые совершенные формы социальных организмов, какие только известны, всегда обладают значительно низшей орга­низацией, чем те живые существа, из которых они слагаются.

В самом деле, почему для толпы доступна лишь одна форма проявления внутреннего согласия, именно полный унисон и безусловное единодушие? Почему ей совершенно чужда гармо­ния различных тенденций и убеждений, которые могут сущест­вовать наряду одни с другими лишь благодаря взаимным уступ­кам и терпимости? Почему эта толпа никогда не знает середины между унисоном и какофонией, между однообразием свойствен­ного ей полного единодушия и той анархией, которая возника­ет в ней, когда в ее собственных недрах слагаются враждующие фракции, ведущие между собой междоусобную войну?

Причину этого, конечно, нужно видеть в том обстоятельстве, что это однообразное единодушие всегда является результатом лишь односторонней подражательности, результатом давления, оказываемого на толпу ее вожаками без всякого обратного воз­действия с ее стороны; тогда как более сложная гармония, на­блюдаемая в какой-нибудь цивилизованной нации, является результатом взаимных влияний между инициаторами и их подра­жателями. Только когда подобного рода гармония установится в целой массе лиц как бы путем взаимного отражения, она начи­нает крепнуть в сердце каждого из них. С другой стороны, наиболее свойственным для людей толпы мотивом, руководящим их действиями и достигающим нередко самой крайней степени напряжения, чаще других является один из мотивов низшего порядка, именно — самолюбие и притом самая несовершенная форма последнего. В большинстве случа­ев это — стремление блестеть в данную минуту среди окружа­ющих, стремление сосредоточить исключительно на себе взоры членов своего кружка; другими словами — желание получить вознаграждение за свои заслуги сейчас же, хотя бы в виде мелкой монеты звучных рукоплесканий, желание заслужить одобрение непосредственно окружающих, а не дожидаться бесшумной по­хвалы со стороны избранных лучших сограждан, удаленных по месту и времени, а иногда даже — лишь со стороны потомства.

Правда, и предоставленные самим себе, вне воздействия тол­пы, мы все-таки стараемся сообразоваться с мнением других, но эти другие — уже не лица, непосредственно нас окружающие, эти другие живут лишь в нашем уме, где они распадаются нередко на противоречивые группы и вступают между собой в коллизию. Для того чтобы не поддаться влиянию непосредственно окружающих нас лиц, мы мысленно опираемся на суждение группы более широкой; осуждению наших друзей, примеру которых мы не хотим подражать, мы противопоставляем всеобщее осужде­ние, которое обрушилось бы на нас, если бы мы последовали их советам. Эта борьба между противоречивыми суждениями, суще­ствующими лишь в нашем уме, ведется, так сказать, на равных условиях, и нередко победа остается за лучшими из них. Но если приговору окружающей толпы, обусловленному нашим отноше­нием к ней и живо воспринимаемому нашими чувствами, нам приходится противопоставлять абстрактную идею другого приго­вора, произносимого где-то далеко от нас и не влияющего пря­мо на наши чувства, то почти роковым образом, исключая разве лиц со строго философским миросозерцанием, мы поддаемся искушению и приговор какой-нибудь сотни членов стачки или клуба предпочитаем приговору хотя бы миллионов честных лю­дей, незаметно живущих в своих домах далеко от нас.

Конечно, разумнее было бы обратное отношение, именно приговор лиц, порицающих или одобряющих наши поступки лишь после глубокого обсуждения, предпочитать необдуманному приговору толпы, стремящейся неизвестно куда и зачем. Но, к сожалению, люди, как и другие животные, гораздо более воз­буждаются под влиянием импульсов ближайших и, так сказать, непосредственно действующих, чем отдаленных и только пред - '•• видимых в будущем. Вот почему артисты и люди других профес­сий, работающие для скученной публики, например драматурги, актеры, ораторы, музыканты, близко заинтересованные в произ­водимом ими эффекте, находятся, как мне кажется, в гораздо большей зависимости от своей аудитории, гораздо более вынуж­даются приносить ей в жертву свои собственные вкусы, чем уче­ные, философы, романисты, поэты и даже живописцы, работа­ющие для публики рассеянной. Современный писатель часто и смело манкирует вкусами публики, драматург — почти никогда и всегда робко; а наш театр и наша музыка, несмотря на всю ори­гинальность Вагнера, гораздо рутиннее, чем наша литература.

Итак, весьма вероятно, что в нравственном и умственном от­ношении люди в толпе (les hommes en gros) стоят ниже, чем будучи изолированы (en detail). В чем же заключается причина этого за­мечательного явления? Чтобы ответить на этот общий вопрос, необходимо помимо уже приведенных соображений дать ответ на следующие частные вопросы: во-первых, какие психические состо­яния наиболее заразительны по своей природе и, во-вторых, какие люди по самой природе обладают наибольшей способностью оказывать на других влияние?

Прежде всего, какие душевные состояния всего более крепнут в нас, если мы испытываем их вместе с другими окружающими нас людьми? Подобным свойством не обладают ни чувства удо­вольствия, ни чувства страдания, по крайней мере, поскольку они рассматриваются как состояния чувствительности (еп се qifils ont de sensationnel). Напротив, подобное свойство может считаться до некоторой степени характерным для таких психических состоя­ний, каковы более или менее определенные желания или стрем­ления, чувства любви или ненависти, положительные или отри­цательные убеждения, доверие или недоверие, похвала или осуж­дение... Вот почему нет ничего заразительнее смелости, которая, в сущности, представляет комбинацию страстного желания с глу­боким убеждением или гордости, которая точно так же слагается из живого стремления к господству над другими, с одной стороны, и грубой уверенности в личном превосходстве — с другой. Что так­же может быть заразительнее чувств надежды или страха, о чем свидетельствуют, между прочим, паники и резкие колебания бир­жи (emballements), а равно и массовая доверчивость биржевых спе­кулянтов, в отдельности — в высшей степени осмотрительных?

Вышесказанным объясняется также и то обстоятельство, что, если в шайке бунтовщиков, как обыкновенно и бывает, наряду с простыми горемыками встречаются настоящие злодеи, то эти последние задают всегда тон; потому что горе первых, как всякое страдание, не может передаваться через простое сближение, тогда как злодейские наклонности последних, являясь по существу тенденциозными, способны к широкому распространению, про­являясь то речью, то игрой физиономии и т. п.

С. Московичи Век толп. Наука о массах

В начале есть только люди. Как же из этих социальных атомов получается коллективная совокупность? Каким образом каждый из них не только принимает, но выражает как свое собственное мнение, которое пришло к нему извне? Ведь именно человек впитывает в себя, сам того не желая, движения и чувства, которые ему подсказываются. Он открыто учиняет разнузданные расправы, причин и целей которых даже не ведает, оставаясь в полной уверенности, что он знает о них. Он даже склонен видеть несуществующее и верит любой молве, слетающей с уст и достигающей его слуха, не удостоверившись как следует. Множество людей погрязают таким образом в социальном конформизме. За разумную истину, они принимают то, что в действительности является общим консенсусом.

Феноменом, ответственным за столь необычное превращение, становится внушение или влияние. Речь идет о своего рода воздействии на сознание: какое-то приказание или сообщение с убеждающей силой заставляют принять некую идею, эмоцию, действие, которые логически человек не имел ни малейшего разумного основания принимать. У людей появляется иллюзия, что они принимают решение сами, и они не отдают себе отчета в том, что стали объектом воздействия или внушения. Соответственно, здесь ещё и загадка производимого перевертыша: каждый считает себя причиной того, чему он является лишь следствием, голосом там, где он только эхо; у каждого иллюзия, что он один обладает тем, что, по правде говоря, он делит с другими. А в конечном счете каждый раздваивается и преображается. В присутствии других он становится совсем иным, чем когда он один. У него не одно и то же поведение на людях и в частной жизни.

Я хотел бы заключить этот обзор одной аналогией: внушение или влияние — это в коллективном плане то, что в индивидуальном плане является неврозом. Оба предполагают:

• уход от логического мышления, даже его избегание, и предпочтение алогичного мышления;

• раскол рационального и иррационального в человеке, его внутренней и внешней жизни. И в том и в другом случае наблюдается утрата связи с реальностью и потеря веры в себя. Соответственно, человек с готовностью подчиняется авторитету группы или вожака (который может быть терапевтом) и становится податливым к приказаниям внушающего. Он находится в состоянии войны с самим собой, войны, которая сталкивает его индивидуальное “Я” с его “Я” социальным. То, что он совершает под влиянием сообщества, находится в полном противоречии с тем, каким он умеет быть рассудительным и нравственным, когда он наедине с самим собой и подчиняется своим собственным требованиям истины. Я продолжаю аналогию. Так же, как это влияние может охватить и поглотить человека, вплоть до его растворения в такой недифференцированной массе, где он представляет собой не более, чем набор имитаций, так и невроз подтачивает сознательный слой личности до такой степени, что его слова и действия становятся не более, чем живым повторением травмирующих воспоминаний его детства.
Но совершенно очевидно, что их последствия противоположны. Первое делает индивида способным существовать в группе и надолго лишает способности жить одному. Второй мешает ему сосуществовать с другим, отталкивает его от массы и замыкает в себе самом. В итоге воздействие представляет социальное, а невроз — асоциальное начала. Этим не исчерпывается перечисление противоречий, возникающих между двумя антагонистическими тенденциями, состоящими одна в смешении с группой, другая — в защите от нее. Доведенные до крайности в современном обществе, они обострились. Единственное, с чем нам, безусловно, нужно считаться, — с тем, что так называемые коллективные “безумия” имеют иную природу, нежели так называемые индивидуальные “безумия”, и нельзя необдуманно выводить одни из других. После всего сказанного очевидно, что первые возникают вследствие избытка социабельности, когда индивиды врастают в социальное тело. Вторые же являются результатом неспособности существовать вместе с другими и находить в совместной жизни необходимые компромиссы.
Что и говорить, это сопоставление не случайно. С самого начала одни и те же люди изучали воздействие, или влияние, и гипноз. Первое связывалось с коллективной истерией, а второй — с истерией индивидуальной.

Г. Рейнгольд Умная толпа. Новая социальная революция

20 января 2001 года президент Филиппин Джозеф Эстрада стал первым в истории главой государства, потерявшим власть из‑за действий умной толпы. Свыше миллиона жителей Манилы, созванных и направляемых волнами текстовых сообщений, собрались на месте проведения мирных демонстраций 1986 года, получивших название движения «Народная власть» и приведших к падению режима Маркоса. Десятки тысяч филиппинцев пришли на бульвар Эпифанио‑де‑лос‑Сантос, сокращенно EDSA, за один только час, прошедший после получения первым абонентом сообщения «Отправляйтесь на EDSA одетыми в черное». За четыре дня там перебывало более миллиона человек, большей частью одетых в черное. Эстрадд пал. Так родилась легенда о «Поколении Txt». Низвержение правительства без единого выстрела явилось первым значимым проявлением поведения умных толп. Но не единственным.

• 30 ноября 1999 года самостоятельные, но объединенные межсетевым обменом группы демонстрантов, выступающих против проведения встречи Всемирной торговой организации, применили «стадную» (роевую) тактику, мобильные телефоны, веб‑узлы, переносные компьютеры и КПК для победы в «битве за Сиэтл».

• В сентябре 2000 года тысячи британских граждан, возмущенных внезапным скачком цен на бензин, использовали мобильные телефоны, SMS‑сообщения, электронную почту на переносных ПК и ОД‑радиосвязь в такси для согласования действий разрозненных групп, блокировавших отпуск топлива на отдельных АЗС в знак протеста.

• Бурную политическую демонстрацию в Торонто весной 2000 года освещала группа путешествующих журналистов‑исследователей, снимающих на видеокамеры и передающих в Интернет все, что они видели вокруг.

• С 1992 года тысячи заядлых мотоциклистов собираются ежемесячно для проведения подвижных демонстраций «Критическая масса», носясь толпами по улицам Сан‑Франциско. Члены «Критической массы» общаются между собой посредством разветвленной сети мобильных телефонов и электронной почты; они разбиваются по желанию на более мелкие группы, согласующие свои действия на расстоянии.

Профессор Рафаэль рассматривает собранную в Маниле посредством SMS‑сообщений толпу как отражение явления, ставшего возможным благодаря технической инфраструктуре, но выступившего в качестве общественного орудия:

«Сила толпы, таким образом, определяется ее способностью преодолеть физические ограничения градостроительства; таким же образом стремится стереть общественные различия, порождая чувство отчуждения. Ее власть покоится на умении вселять нетерпеливость, тем самым ослабляя натиск со стороны государственных технократов, церкви и корпоративных кругов по управлению и сдерживанию подобных настроений. В таком понимании толпа предстает некой средой, если под этим словом подразумевать средства сбора и преобразования черт, предметов, людей и вещей. Как среда толпа предстает еще и местом зарождения надежд и распространения мнений. В этом смысле толпа предстает не только детищем технических устройств, но и собственно технологией… Централизованное градостроительство и технологии надзора стремятся вменить в привычку чувство близости, возникающее при скучивании. Но временами и там, где подобные планы постоянно дают сбои, привычка может иметь эпохальное значение. В такие времена толпа… становится своеобразной дальнодействующей (telecommunicative) силой, выступая каналом передачи на расстоянии сообщений и сокращая сами расстояния. В слиянии с толпой человек ощущает в себе силы по преодолению общественных и временных рамок».

В «битве за Сиэтл» — городском политическом столкновении, случившемся за год до того, как с помощью текстинга собирались толпы в Маниле, — применение беспроводной связи и мобильных общественных сетей выглядело более продуманным и тактически выверенным. Массовая оппозиция, члены которой были движимы различными устремлениями, но объединены неприятием взглядов Всемирной торговой организации, решила сорвать намеченную на 1999 год встречу ВТО в Сиэтле. Демонстранты входили в многочисленные «группы единомышленников», согласовывавшие свои действия в соответствии с поставленной общей целью. Сеть организаций прямого действия ( Direct Action Network — DAN ) давала возможность группам самостоятельно выбирать, в каких действиях им участвовать, начиная с мирной поддержки и заканчивая гражданским неповиновением и добровольными массовыми арестами, — своего рода динамический ситуативный союз, немыслимый без мобильной сети связи многих со многими в режиме реального времени.

Масс-медиа и реальность.

Эта часть текстов содержательно на связана с феноменом толпы. Однако весьма нечасто видя толпы в реальности, мы формирует свое представление о них, их функциях, технологиях создания и использования. Таким образом, масс-медиа творят собственную реальность, более видимую и наглядную, чем «настоящая реальность». Для нас важно разобраться, как создается медиа-реальность, какие приемы и технологии используются, зачем это делается и к каким последствиям может привести.

Никлас Луман. Реальность массмедиа // Отечественные записки. 2004, № 3 (Александр Филлипов, реферирование)

1. Обособление системы массмедиа как удвоение реальности
«Все, что мы знаем о нашем обществе и даже о мире, в котором живем, мы узнаём через массмедиа. Это относится не только к знанию общества и истории, но и к знанию природы. Мы узнаём о стратосфере так же, как Платон узнавал об Атлантиде: “люди говорят то-то и то-то”… С другой стороны, о самих массмедиа мы наслышались такого, что не можем доверять этому источнику. Мы сопротивляемся их воздействию, подозревая, что нами манипулируют, но по существу это ничего не меняет, потому что знания, полученные нами из массмедиа, словно сами собой складываются в замкнутый каркас, элементы которого укрепляют друг друга» (с. 9). Массмедиа, по Луману, суть «все общественные учреждения, которые используют для распространения сообщений технические множительные средства» (с. 10). Это определение подразумевает, что продукцией массмедиа являются книги, газеты, журналы, фотокопии, ксерокопии и т. п., но, скажем, не рукописи, производившиеся в массовом количестве под диктовку в средневековых мастерских, и не публичные представления и доклады в наши дни (если же сообщения этого рода распространяются посредством фильмов или дискет, их можно также отнести к области массмедиа). Где же проходит граница? Критерий может показаться несколько произвольным, говорит Луман, но главное здесь — машинный способ изготовления носителя информации. Техника распространения сыграла в процессе обособления (Ausdifferenzierung) системы массмедиа такую же решающую роль, какой была роль денег по отношению к экономике. В этой системе коммуникаций не происходит взаимодействия между отправителем и получателем информации как присутствующими друг для друга. О таком взаимном присутствии можно говорить только в том случае, когда им доступен непосредственный контакт, когда они могут видеть, слышать, осязать друг друга и в зависимости от этого строят коммуникацию. Всего этого нет в массмедиа. О реальности массмедиа можно говорить в двух смыслах (эту амбивалентность отражает и название книги). Прежде всего это их «реальная реальность». Что под ней понимается? Технические средства делают существование массмедиа возможным, но сами по себе еще не являются социологически релевантной реальностью. Эту последнюю создают операции системы, т. е. коммуникации, которые в ней совершаются. Коммуникация не просто акт отправки сообщения и тем более не его содержание как таковое. Коммуникация есть триединство информации (содержания), сообщения (передачи содержания) и понимания. Если мы в обычной ситуации хотим кому-то что-то сообщить, но не можем физически приблизиться к этому человеку, а затем добиться его внимания или понимания, коммуникация прерывается. В случае с массмедиа дело обстоит иначе. Здесь нельзя быть уверенным в чужом внимании и понимании — его можно только предполагать. Но благодаря этой неуверенности и обратное влияние получателя сообщения на его отправителя оказывается не столь непосредственным.

Вторая реальность постигается как нечто независимо существующее, но на самом деле является просто конструкцией, порожденной массмедиа. Луман придерживается позиции так называемого радикального конструктивизма, которую в данном случае формулирует следующим образом: когнитивные системы не в состоянии различить условия существования и условия познания своих объектов. У них нет доступа к иной реальности, кроме той, какую они сами же и конструируют. Это и есть вторая реальность массмедиа. И следует не критиковать их за искажение подлинной реальности, а изучать те способы, какими они конструируют свою реальность.

2. Самореференция и инореференция

Оба эти понятия связаны с теорией систем Лумана. Означают они примерно следующее. Самореференция — буквально «ссылка на самое себя»: операции системы отсылают к другим операциям той же самой системы. Например, в экономике один платеж связан с другим платежом, в системе права — один законодательный акт опирается на другой законодательный акт, в науке — одна истина отсылает к прочим истинам и т. п. Инореференция — отсылка к иному, чужому, но это чужое именно таково, каким его видит соответствующая система. Это значит, говорит Луман, что система копирует внутри самой себя различие между нею и окружающим миром. На первый взгляд, система видит независимую от нее реальность. При ближайшем рассмотрении оказывается, что видит она только себя, свои реакции на внешние возмущения и раздражения. Другое дело, что знание этого обстоятельства блокировало бы операции системы.

В массмедиа инореференция осуществляется через темы коммуникации. Возьмем, например, такую тему, как СПИД. Она не изобретена средствами массовой информации, но лишь подхвачена ими. Однако дальнейшая публичная судьба этой темы необъяснима, если исходить только из результатов научных исследований или коммуникаций между врачами и пациентами. С одной стороны, это инореференция, отсылка к тому, что находится вне системы массмедиа. С другой стороны, мы обнаруживаем здесь и самореференцию — ведь каждое упоминание этой темы средствами массовой коммуникации предполагает память о предыдущих упоминаниях и заинтересованность в том, чтобы тема продолжала упоминаться.

Наряду с темами коммуникации можно говорить о ее функциях. Различие между темами и функциями отвечает различию между инореференцией и самореференцией. Массмедиа могут выбрать или отвергнуть ту или иную тему исходя из самореферентного присоединения операций системы друг к другу. Так, тема может быть отвергнута, если предположить, что она не интересна читателям или слушателям. Она не функциональна для массмедиа. Функция означает, что у системы есть собственный способ преференциального кодирования информации, а не просто способность реагировать на события в окружающем мире. Что же такое кодирование, и каково оно в случае массмедиа?

3. Кодирование

Прежде всего, говорит Луман, необходимо выяснить, как общество вообще допускает обособление системы массмедиа. Ведь общество — это самая обширная социальная система, оно охватывает все коммуникации. Следовательно, обособление системы массмедиа означает, что какие-то коммуникации, тематически близко примыкающие друг к другу, тем не менее не включаются в одну систему, потому что происходит нарушение возможностей присоединения. Проводятся границы, отделяющие систему от остального мира, в том числе и от прочих коммуникаций. Выше уже говорилось о том, что это происходит благодаря новой технике распространения информации. Но техника обеспечивает лишь возможность существования такой системы, для подлинной автономности ей, как и прочим функциональным системам, необходим свой бинарный код. Такие коды в других системах (например, «истина/неистина» в системе науки) имеют примечательные особенности. Во-первых, это коды предпочтения. Позитивным значением кода обозначается то, что предпочитается и что позволяет начать операции системы. Во-вторых, кодирование не совпадает с различием системы и окружающего мира, оно как бы перпендикулярно этому различию, так что, например, «неистинное» не тождественно «вненаучному». Но в науке только к истинному высказыванию можно присоединить следующее истинное высказывание: мы исследуем истину, а не неистину. В системе массмедиа тоже есть бинарный код: «информация/неинформация». Только если нечто обозначается как информация, можно начинать операции системы массмедиа. Но чтобы обозначить нечто как информацию, надо иметь возможность обозначить нечто иное как неинформацию. Если бы здесь господствовал полный произвол, то работать с информацией было бы невозможно. Поэтому одного наличия кода недостаточно. Необходимы программы работы с кодом, необходима категоризация тем. Иначе говоря, должны быть некоторые правила, согласно которым нечто относят к теме «спорт» или «политика» и затем обозначают как информацию, к которой можно привлечь внимание.

Одна из важнейших особенностей данного кода — его отношение к времени. Информация устаревает очень быстро. Информацию нельзя повторить: если сообщение повторяется, то сохраняется его смысл, но информационная ценность теряется. Информацию совсем не обязательно получать от первоначального отправителя: после того как она получена, следующим получателем может быть тот, кто получит ее от первого получателя. Пока технических средств распространения нет, этот момент еще не столь важен. Но для массмедиа он становится определяющим: в первый раз информация проходит через радио, телевидение и т. д., а в дальнейшем вовсе не нужно пользоваться тем же источником, достаточно обратиться к одному из множества ее получателей. Вот почему информация так быстро теряет актуальность. В то же время массмедиа не дают обществу задремать, они поддерживают в нем «постоянную готовность считаться с неожиданностями и даже с помехами. Потому-то массмедиа и “соответствуют” ускоренному внутреннему движению других функциональных систем — экономики, науки и политики, которые постоянно ставят общество перед новыми проблемами» (с. 47–48).

4. Специфический универсализм системы

Обособившись, система массмедиа сама выбирает предмет своего внимания. В этом проявляется ее специфичность. Оборотной стороной специфичности является универсализм, ибо в обществе нет ничего, что по своей внутренней сути не могло бы стать темой массмедиа. Как сказано выше, использование кода «информация/неинформация» связано с определенными программами и категориями тем. Следующие главы как раз и посвящены таким программным областям массмедиа, в которых используется этот код, но по-разному определяется то, что имеет информационную ценность.

5. Новости и сообщения

«В этой сфере массмедиа распространяют незнание в виде подлинных сведений, которые должны постоянно обновляться, чтобы подмена была незаметной» (с. 53). Информация, передающаяся в качестве новостей и сообщений, заведомо считается истинной. От ее достоверности зависит репутация журналиста, ложные сообщения опровергаются, подтасовки вызывают протест и т. д. Но сама по себе истина интересует массмедиа лишь с очень большими оговорками, которые значительно отличаются от ограничительных условий научного исследования. Луман насчитывает десять критериев отбора, которые используются для того, чтобы сделать информацию новостью (в случае сообщения дело обстоит иначе).

1. Информация должна быть новой. Чтобы усилить ее неожиданность, нужно обозначить явное нарушение непрерывности хода событий, расхождение с ожиданиями, уникальность случившегося. Контекст, напротив, должен быть привычным, вызывающим доверие.

2. Предпочтение отдается конфликтам. Такие темы отодвигают развязку в будущее. Не зная, кто выйдет победителем, получатели информации испытывают напряжение и пытаются угадать исход борьбы.

3. Внимание можно привлечь указанием количества. В цифрах есть всегда нечто определенное, вне зависимости от того, понимает ли получатель информации, о чем вообще идет речь. Особенно действенны сравнения: анализ динамических процессов (например, изменения показателей инфляции) или сопоставление территорий.

4. Дополнительный вес придает информации и локальный контекст. Предполагается, что получатель информации хорошо знает положение дел в месте своего проживания и для него ценны любые дальнейшие сведения.

5. Очень важны нарушения норм, которые в изображении массмедиа часто принимают форму скандалов. Собственно, только нарушение и делает норму явной. Предполагается, что никто не знает, насколько часты отклонения и как повели бы себя в аналогичной ситуации другие люди. Информация о нарушении, поданная в виде простой констатации данного факта, позволяет получателю солидаризоваться с другими в осуждении нарушения и приверженности норме, а равно и в демонстративном утверждении своего незнании

о реальной практике нарушений.

6. Особенно пригодны для новостей сообщения о нарушениях норм, когда к ним добавляются моральные оценки, позволяющие высказывать уважение или неуважение к тем или иным лицам. Массмедиа играют важную роль в воспроизведении кода морали. Это не означает, что они стали высшей моральной инстанцией, — такой в обществе больше нет. Но зато они могут публично называть какие-то поступки хорошими или дурными.

7. Классифицируются не только поступки, но и те, кто их совершает, — тем самым массмедиа не просто извещают о нарушении норм, но и помогают слушателю или читателю составить собственное мнение. Весь комплекс скрытых мотивов, которые побудили, а подчас и вынудили человека поступить именно так, а не иначе, при этом не освещается.

8. Требование актуальности информации ведет к тому, что массмедиа сосредоточивают внимание на исключительных случаях (катастрофах, стихийных бедствиях и т. п.), а требование рекурсивности вызывает у журналистов повышенный интерес к предшествующим или к похожим событиям (иногда образующим целые «серии»).

9. Особый случай — распространение в качестве новостей высказываемого кем-то мнения. В значительной части материалов массмедиа отражаются они сами: говорящие могут отвечать на поставленный вопрос или навязывать свои высказывания, но так или иначе эти высказывания становятся событием только благодаря массмедиа. «Мир словно наполняется добавочными шумами: предложениями, комментариями, критикой» (с. 70).

10. Все перечисленные критерии становятся еще строже, когда отбором занимаются специальные организации, подгоняющие информацию, уже отобранную системой массмедиа, под рубрики и шаблоны (например, выпускающие редакции в печатных СМИ). Рубрики должны быть пригодны для многократного использования, не быть непривычными для получателя информации, не провоцировать ажиотаж и конфликты, потому что это слишком усложнило бы планирование деятельности такой организации.
Что касается сообщений, то их следует отличать от новостей, поскольку они не привязаны к актуальному событию, но лишь извещают о контексте новостей — экономических тенденциях, специфике дальних стран, особенностях болезней и т. п. В последние годы благодаря электронному хранению информации границы между новостью и сообщением размываются: например, приводя в новостях высказывание политического деятеля, можно сообщить и о том, что он говорил несколько лет назад.

Обсуждая вопрос о том, как массмедиа манипулируют информацией и мнениями, важно понимать такую манипуляцию не как эффект, производимый ими во внешней среде, а как внутреннюю проблему самой системы. Слушатели и читатели участвуют в массмедиа, и понимание — внутренний элемент системы, это одна из составляющих триединства коммуникации.

6. Случай Рекуперо Накануне президентских выборов 1994 года министр финансов Бразилии в частной беседе со знакомым журналистом заявил, что реальная финансовая политика будущего правительства окажется совсем иной, чем обещали перед выборами. Без ведома участников беседы заявление ушло в эфир. Однако на результатах выборов это не сказалось, потому что разницу между публичным и приватным выражением мнения признает большинство населения. Общественное мнение, так сказать, отреагировало само на себя. Общее возмущение было высказано, но политическое поведение избирателей не изменилось.

9. Единство системы массмедиа и структурные сопряжения

Термин «структурные сопряжения» взят Луманом из его теории «аутопойетических» (производящих себя самое) систем. Хотя такие системы и состоят только из собственных элементов, они не полностью изолированы от окружающего мира. Но связаны они с ним не на уровне операций, а постольку, поскольку определенные структуры системы зависят от его структур. Прежде чем говорить о структурных сопряжениях системы массмедиа с окружающим миром, Луман задается вопросом о ее единстве. Действительно, три ее составляющих — новости/сообщения, реклама, развлечения — очень различны. Однако они едины в том отношении, что создают предпосылки дальнейшей коммуникации, которые в ходе самой коммуникации сообщать уже не нужно. Получив через новости/сообщения некий запас информации, мы далее можем формулировать свои мнения без учета каждого следующего сообщения. Точно так же в области вкуса мы можем довольствоваться некоторым знанием о моде и затем уже решать, следить ли за каждым ее изменением или несколько отстать (или забежать вперед). Массмедиа создали собственную реальность, и мы можем опираться на знание о ней, можем отделять себя от нее с помощью критических оценок, личных мнений, прогнозов и т. п. «Поэтому общественная функция массмедиа обнаруживается не в совокупности актуализированной в данный момент информации… но в созданной ими памяти. Для системы общества эта память состоит в том, что любая коммуникация предполагает наличие некоторых заведомо известных представлений о реальности, которые не нужно вводить в саму коммуникацию и в ней обосновывать» (с. 120).

Система массмедиа структурно сопрягается с разными системами общества — в зависимости от соответствующей программной области. В области рекламы и моды происходит сопряжение с системой экономики. Дело здесь не только в том, что реклама — отдельный рынок, но и в том, что реклама может осуществляться только через массмедиа. Иначе говоря, структурное сопряжение двусторонне: массмедиа и экономика равно необходимы друг другу. В области развлечения речь идет о сопряжении с системой искусства. Развлечение можно рассматривать как массовое (тривиальное) искусство. В отличие от высокого (нетривиального) искусства, где информация имеет самореферентный характер (она оценивается в пределах смысловой сети, рекурсивно порождаемой художественным произведением), в тривиальном искусстве оценивается только ее воздействие: поражает ли она, интригует ли и т. п. В области новостей и сообщений система массмедиа структурно сопряжена с системой политики. Политикам выгодны упоминания о них в средствах массовой информации, а те в свою очередь стремятся вызвать своими сообщениями реакцию в политической сфере.

Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах:
1 2 3