В 1982 году в Гималаях, познакомившись с нашей жизнью вбли­зи, корреспондент ТАСС в сказал однажды: «Да, ребята, чтобы делать то, что делаете вы, надо быть романти­ками».

Романтиками? Смотря что подразумевать под этим словом. Пес­ни у костра и улыбки загорелых девушек на фоне скал, что тоже неплохо? Нет, не за этим мы ходим в горы. Но если романтику понимать как трудную работу во имя высокой цели, тогда, без­условно, альпинизм полон ею. Впрочем, когда лезешь по сложной стене и руки сводит от напряжения, когда, хоть плачь, не найти места, чтобы забить крюк, когда засыпаешь в гамаке, а под тобой километровый отвес, думается о чем угодно, только не о романти­ке. Слово это у альпинистов не в ходу, как и вообще громкие слова. Мера, которой определяется твоя сущность, — поступок. Только он.

Можно сказать: «Хороший товарищ, надежный парень, я в нем уверен, как в себе». Альпинист все это уместит в короткой фразе: «Я хожу с ним в одной связке».

Альпинизм немыслим без риска и потому немыслим без настоя­щих друзей. Выходя на сложный маршрут, ты должен быть уверен: друг готов пренебречь любой опасностью, чтобы спасти тебя, так же как ты — ради него. Это бесконечно далеко от обывательского «ты — мне, я — тебе». Связка в альпинизме — не только самый рас­пространенный способ взаимостраховки, а нечто неизмеримо боль­шее. В основе взаимоотношений товарищей по связке не может ле­жать расчет, корысть, поиск какой-то выгоды. Эти отношения очи­щены высокой целью, трудностями, которые необходимо преодолеть для ее достижения. Я бы сказал, что связка — своеобразный эталон спортивного коллективизма. Впрочем, такой коллективизм — при­вилегия не только спортсменов. Не в меньшей степени, он свой­ственен всем, кто берет на себя ответственность за трудную, часто рискованную работу: космонавтам, полярникам, летчикам, морякам-подводникам.

Осознание этих истин происходит далеко не сразу. В первые го­ды занятий альпинизмом, когда сложность восхождений небольшая, этого попросту нельзя ощутить. Ходишь в связке с тем, кого тебе выбрал в напарники инструктор, в компании таких же «зеленых» и восторженных ребят, как сам. Но по мере того, как накапливает­ся количество восхождений, растет их сложность, приходит альпи­нистский опыт и умение разбираться в людях, ты учишься видеть и оценивать в себе и других главное, настоящее.

Меня, например, многое заставил увидеть по-новому один слу­чай. Я был тогда третьеразрядником по альпинизму и одновремен­но серьезно занимался спортивным скалолазанием. Со старшими друзьями, опытными альпинистами и скалолазами Владимиром Поберезовским и Владимиром Сухаревым прошел в горах Крыма де­сятки, если не сотни сложных маршрутов. Сделали мы и немало интересных первопрохождений. Это была отличная школа, особен­но в плане тактики — технически к таким маршрутам я был под­готовлен раньше.

Крымские горы — популярный скалодром у альпинистов и скало­лазов всей страны. Здесь сотни маршрутов для спортсменов любого уровня плюс прекрасные погодные условия, удобные подходы. В Крыму по традиции проводятся многие соревнования скалолазов.

После соревнований, окрыленные успешными выступлениями, решили мы с одним пареньком, Василием Волкодавом (мы и знакомы-то были всего несколько дней), сделать восхождение. Конеч­но, интересное, сложное. Мне давно хотелось испытать, что я уже умею сам, без учителей. Маршрут пятой категории трудности тех­нически был нам вполне по силам. И вот он — над нами. Уверенно начинаем. Где-то недалеко нарядная курортная публика спешит к морю, ветер доносит обрывки мелодий с прогулочных катеров, а у нас — веревки, крючья, молотки. Словом — работа.

Сначала первым иду я. Пройдя одну веревку, становлюсь на страховку, выпускаю Васю вперед. И вдруг... Вырвав крюк, он про­летает несколько метров и зависает на страховочной веревке. Срыв!

Конечно, я знал, что такое возможно. Был готов к этому. Тео­ретически. Психологически — нет. Веревка в моих руках, наверное, дрожала. Бил озноб. Не за себя испугался — за Васю, хотя, в це­лом, страховал грамотно. Впервые ощутил, что это такое — жизнь в твоих руках. Не в фигуральном, а в буквальном значении слова.

В таких случаях реакция у тех, кто сорвался, бывает самая раз­ная, порой непредсказуемая. Многих срыв просто заставляет отка­заться от восхождения, вернуться.

— Вася, может, теперь я вперед выйду?

— Нет, сам пойду...— Он снова начал подниматься.

Васина невозмутимость вернула самообладание и мне. Мы про­должали подъем. Срывов больше не было.

На следующий день поезда уже мчали нас в разные стороны, ме­ня — в Харьков, Васю — в Кривой Рог. Больше ходить вместе нам не довелось. Но случай тот помню. Он помог понять, насколько все серьезно. Идти в связке — значит быть в ответе за жизнь товари­ща. Каждое восхождение, работа на маршруте — это проверка не только твоих собственных сил, характера, но и испытание на проч­ность твоих отношений с партнером по связке, умение в критиче­ской ситуации думать не о себе.

Горы, восхождения соединяют в незримую связку альпинистского братства тысячи людей.

У восходителей не принято много говорить о дружбе. Просто, если другу нужно, без лишних слов оставляют свои дела и спешат на помощь. Так же поступают, если помощь понадобилась челове­ку вовсе незнакомому, не только в горах — внизу тоже.

Когда команда, находящаяся на восхождении, посылает сигнал бедствия, все группы, принявшие этот сигнал, немедленно спешат на выручку — не имеет значения, кто попал в беду: знакомые или не знакомые. Неважно, что вершина уже близко и мечту о ней ты вынашивал годами, а другого случая взойти на нее может и не представиться — каждый, не раздумывая, спешит на помощь тер­пящим бедствие. Таковы непреложные законы товарищества. Созна­ние этого придает сил в самых трудных ситуациях: за тобой, вместе с тобой десятки людей, но прежде всего те, с кем идешь к вершине. Альпинизм подарил мне прекрасных друзей. О каждом из них — Владимире Поберезовском, Михаиле Туркевиче, Вячеславе Онищенко, Александре Мелещенко, Вячеславе Антипове, Александре Толстоусове, Владимире Дмитриевиче Моногарове я постараюсь рас­сказать в этой книге. В каждом из них я уверен, прочность нашей дружбы не раз проверяли горы. С каждым из этих друзей я ходил и хожу в одной связке.

Прочитав все это, кто-то вправе задать все тот же вопрос — за­чем? Зачем рисковать? Разве стоят горы того, чтобы ставить на карту жизнь?

Риск, как уже говорилось, присутствует в альпинизме. Пройти по его незримой грани, проверить себя таким образом — возможно, и это в какой-то мере привлекает нас, как привлекает прыжок — парашютистов, скорость — автогонщиков, полет — дельтаплане­ристов. А те, кто отправляется на лыжах к полюсу или в крохот­ной лодке — через океан? Разве они не рискуют?

Жизнь в альпинизме ставится на карту лишь в исключительных случаях, критических ситуациях, которых быть не должно. Безава­рийность восхождений базируется в советском альпинизме на по­этапном, от простого — к сложному, обучении в секциях и альпи­нистских лагерях, строгой регламентации постепенного нарастания трудности маршрутов.

Жажда испытать себя в нелегком, опасном деле знакома мно­гим. Наверное, она заложена в людях генетически, осталась с тех давних пор, когда борьба со стихиями была главной проблемой че­ловечества. Замечено: среди увлекающихся альпинизмом лишь сов­сем небольшой процент составляют коренные горцы — в подавляю­щем большинстве восходителями становятся жители равнин. Поче­му? Наверное, нами всеми движет желание, осознанное или неосознанное, сменить равнину привычной, размеренной, налажен­ной жизни на полную неожиданностей вертикаль, где право на риск дается лишь уверенностью в себе и ^товарище, идущем с тобой в одной связке.

Это не значит, что на восхождении альпинисты специально идут навстречу опасности, выбирают, где бы рискнуть, пощекотать себе нервы. Наоборот: надежность, безаварийность — главные критерии в оценке восходительских качеств. Но как бы хорошо ни знал ты горы, как бы ни был готов к любой их каверзе, неожиданности слу­чаются. К примеру, внезапная непогода или землетрясение — как его предусмотришь? Или острый камень, пролежавший на каком-то гребешке неизвестно сколько лет, вдруг с этого гребешка летит вниз и перебивает веревку. Вероятность таких случаев ничтожна, но она не исключается.

И с дилеммой типа «пройдем — не пройдем» альпинисту все же приходится сталкиваться. Скажем, проходишь сложный скальный участок первым в связке, то есть с нижней страховкой, свободным лазанием. Крюк забит далеко, это значит, что срываться нельзя ни в коем случае, опасно... Когда все уже позади, можно сбросить с себя груз неимоверного напряжения и расслабиться, тебя начинает колотить озноб, не слушаются руки.

Не думаю, чтобы сознание, что вот сейчас ты ходил по грани между жизнью и смертью, может доставлять удовольствие. Совсем не хочется все это еще раз переживать.

А переживать, и не раз, приходилось, особенно в пору альпи­нистского становления, когда технические навыки не были под­креплены достаточным опытом. Через такие испытания неизбежно проходит каждый. Я часто думаю: не только в горах возможны кри­тические ситуации, испытывающие человека на прочность. Как пар­ни, не выдержавшие испытания горами, поступят, окажись в труд­ной жизненной переделке, что выберут — для себя, для тех, кто рядом?

Нередко приходится слышать, что главная особенность нашего спорта, отличающая его от всех прочих, в том, что соревнуемся мы не столько друг с другом, сколько с горами. Горы называют сопер­ником альпиниста. Соперником, который не признает правил игры и всегда в отличной форме.

Называют их и другом, который дарит ни с чем не сравнимые радости, учит человека быть Человеком, помогает ему проверить себя и поверить в себя; называют и врагом — коварным, безжа­лостным, караулящим каждый твой шаг.

Считать горы своим личным врагом у меня есть основания более чем веские: в семьдесят четвертом на восхождении погибла моя жена.

Но я не считаю горы ни врагом, ни другом, ни соперником. Вообще не склонен их одушевлять. Горы — это горы. Они — разные: суровые, прекрасные, жестокие, сказочные, грозные, сверкаю­щие, фантастические...

Чудом и сказкой, сильнейшим магнитом, заряжающим на всю жизнь, врагом или другом они становятся для нас по нашей воле.

Никакая сила не может заставить человека идти наверх, если нет у него желания покорять вершины. Но зато,— и это еще одна прекрасная грань нашего спорта,— если такое желание с годами не угасает, ходить в горы можно до преклонного возраста. Летом 1983 года тренер красноярских альпинистов Владимир Григорьевич Путинцев в возрасте 67 лет поднялся на самую высокую вершину страны — пик Коммунизма. Далеко не всякому молодому восходи­телю высота 7495 метров по силам, а Владимир Григорьевич взял и взошел. И записку оставил: «Пусть эту записку снимет с верши­ны тот, кто старше меня».

Сколько лет лежать на горе записке Путинцева? Не знаю. Зави­дую Владимиру Григорьевичу. Хотел бы приблизительно в таком же возрасте оставить свою записку на одном из пиков.

...Через трудности, через преодоление — к вершине, к поставлен­ной цели! Не это ли, если отбросить частности, и есть жизнь? Аль­пинизм, восхождения, где ты сам, твои поступки оцениваются толь­ко по самым высоким меркам,— сжатая во времени, сконцентриро­ванная эмоционально модель жизни.

И так же, как в большой жизни, в твоей альпинистской за взятой высотой начинается путь к новой. Все выше.

II. УЛИЦА СПОРТИВНАЯ

— Ходи потихоньку, не переутомляйся. Никаких нагрузок!

В комнате все белое: стены, шкафы, кушетка, покрытая хрустя­щей простыней. Белый халат доктора, белая шапочка.

— Дыши... Не дыши... — Во взгляде озабоченность. — Сердце беспокоит?

В шестнадцать лет? К тому, что в этом возрасте беспокоит серд­це, врачи, как правило, отношения не имеют. Да и некогда при­слушиваться к себе — работа, занятия в школе рабочей молодежи: десятый класс не шутка. Спортом собираюсь заняться. Миша Барабаш — приятель, в одном цехе работаем,— давно зовет. К нам на завод пришел недавно молодой инженер, альпинист-второразрядник Владимир Поберезовский. Он организовал секцию и принимает всех желающих. Скоро будут скальные занятия. Летом поедут на Кавказ.

— Спортом мне можно заниматься?

В глазах врача недоумение:

— Деточка, у тебя ревмокардит. Это очень серьезно. Сейчас я выпишу рецепт. Ходи потихоньку, не переутомляйся.

А ребята поедут на Кавказ ходить в настоящие горы... И когда
вернутся, будут с напускной небрежностью перецеплять с ковбоек
на спецовки и обратно новенькие значки с силуэтом Эльбруса —
«Альпинист СССР».

«Ходи потихоньку» — это прозвучало как приговор. Порой ду­маю: «Как все повернулось бы, если б принял его?»

На следующий день я пришел в секцию Поберезовского.

Четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать... Трудный возраст взросления: подросток пристально всматривается в себя, окружаю­щих, принимая или отвергая их взгляды, оценки, мнения, вкусы, строит себя, свой характер, а значит, судьбу. Как важно, чтобы в это время рядом оказался добрый и умный человек, увлеченный ин­тересным, нужным делом, умеющий повести за собой.

Свободное время Володи Поберезовского после работы, в вы­ходные дни безраздельно принадлежало заводским ребятам. Он го­тов был возиться с нами с утра до вечера.

В юности особенно сильна жажда необычного, тяга к романти­ке, приключениям. Все это, — мы знали, — подарят нам горы. После тренировок готовы были часами слушать рассказы Владимира о законах альпинистского товарищества, о восхождениях и экспеди­циях, о красоте и коварстве гор.

Поберезовский рассказывал о том, как когда-то на Птыше груп­пу альпинистов застала метель, не прекращавшаяся педелю. Кон­чились продукты, убывали силы. Уже замерзая, ребята все теплые вещи отдали единственной в группе девушке.

Рассказывал он и о том, как в 1955 году сразу две команды оспаривали право первопрохождения на самый северный и потому самый грозный семитысячник планеты — пик Победы. В азарте не­нужного соперничества альпинисты забыли об элементарных мерах безопасности и за это были жестоко наказаны: без адаптации к высоте, в непогоду, в заваленных снегом палатках восходители быстро теряли последние силы. И тогда руководитель одной из групп, поддавшись панике, отдал команду: «Спасайся кто может». Это стало причиной трагедии...

В следующем году на пик Победы поднялась команда Виталия Абалакова.

Вспоминал Поберезовский 1963 год, когда группу Вячеслава Ро­манова под самой вершиной Домбая застало землетрясение. Все были сильно травмированы, а сам руководитель, тоже раненный, оказывал первую помощь товарищам.

От Владимира узнали мы о проржавевших касках, оружии, стре­ляных гильзах, которые и сейчас можно найти на горных склонах, о воинах-альпинистах, не пропустивших егерей фашистской диви­зии «Эдельвейс» за перевалы Кавказа.

Воплощением мужества, силы, отваги, романтики, настоящей дружбы стал для нас альпинизм. Необыкновенными, исключитель­ными, такими, как наш наставник, казались восходители. Сегодня, двадцать лет спустя, вижу все это в более спокойных, не таких восторженных тонах: альпинисты — обычные люди, с сильным желанием ставить себя в необычные обстоятельства. Но к первому тре­неру отношусь с прежним уважением. Поводов разочароваться По­березовский своим подопечным не дал ни разу!

Владимир передал нам такой заряд любви к альпинизму, что и сегодня многие, кто с ним тогда начинал, продолжают ходить в го­ры. Под влиянием Поберезовского, который не был ни профессио­нальным педагогом, ни профессиональным, тренером, определились не только наши спортивные, но и жизненные ориентиры. После работы мы не слонялись бесцельно по улицам, дымя сигаретами и задевая незнакомых девчонок, не «соображали на троих» в подво­ротнях. Нам было интересно в секции, хорошо и весело с тренером, друг с другом. Мы хотели стать настоящими альпинистами — та­кими, как герои Володиных рассказов.

Была зима, в секции Поберезовского тренировались на вынос­ливость — бегали на лыжах. В одно из воскресений вышел на старт и я. Участвовать в лыжных гонках до этого почти не приходилось. Как же тяжело досталась мне та первая дистанция — мучительные пять километров!

Стопудовыми кажутся лыжи. Сзади требовательно покрикивают: «Лыжню!»

«Ходи потихоньку, не переутомляйся», — советовал мне врач. А я бегу что есть сил, грудную клетку разрывает огромное напря­жение.

Вот и финиш! Красное полотнище с крупными белыми буквами показалось за поворотом. Мишка Барабаш кричит что-то весело, подбадривающе. Финиширую далеко не последним. Но и не пер­вым — не хватило скорости. Обидно. Мне хочется выигрывать!

Уже много лет подряд каждую зиму я подтверждаю первый спортивный разряд по лыжным гонкам. Не сосчитать соревнований, в которых довелось участвовать — от районных до республиканских. Лыжные гонки никогда не бывают легкими. Самое трудное здесь осталось прежним: не сойти с лыжни. Соблазн велик. Подумать только: один шаг, всего шаг в сторону — и ты уже не на лыжне, можно расслабиться, отдышаться. Но сойдя однажды, будешь де­лать это всякий раз, лишь только покажется, что больше бежать нет сил.

Я не сходил с дистанции ни разу. Может, потому что заставил себя не сойти тогда, в самой трудной гонке?

Работа, школа, занятия в секции — свободного времени не оста­валось совсем. Иногда придешь на тренировку, а из ребят никого нет. Немудрено — дождь, ветер, холодина. Куда в такую погоду? Уходи спокойно домой, никто слова не скажет — даже Поберезовский не пришел. Но... разве в горах у альпинистов погода по заказу?

Бежишь сквозь дождь по шоссе, встречные машины ослепляют светом фар.

Пробежишь намеченную дистанцию — километров десять-пятнадцать — и прямо-таки распирает гордость, что сумел преодолеть себя. Случалось, до того на тренировках выкладывался, что с трудом нес спортивную сумку. Дома валился без сил и засыпал беспокойным, тяжелым сном.

Помню, постоянно что-то болело. Даже во сне тело ныло, про­тестуя против непривычных нагрузок. Не сойти с лыжни помогло терпение. Оно у меня с детства. Я родился и вырос в маленьком городке под Харьковом — Мерефе. На тенистой улице, где все зна­комы друг с другом и ритм жизни неспешен. Зато название у на­шей улицы современное и бравое — Спортивная. И хотя не было на ней ни стадиона, ни спортзала, ни даже простенькой волейбольной площадки, к спорту она, по-моему, все же имела отношение, по­тому что выводила к веселой речке Мже, к лугам, к лесу. Там мы плавали, гоняли мяч, осваивали велосипед, едва доставая до педалей.

Шестеро детей росло в нашей большой, шумной и, наверное, не самой благополучной семье: пять братьев и сестра. Детство учило не плакать, если больно, отвечать не только за себя, но и за тех, кто младше, делить на шесть частей редкие сладости и многое делать самому — дома, в саду, огороде. Класса с четвертого каждое лето я работал на местной селекционной станции — там охотно при­нимали в дни каникул школьников.

Закончив седьмой класс далеко не отличником, начал работать на заводе, том же, где работал отец. Стал учеником электромонтера. Через три месяца с гордостью отдал маме уже не ученическую, а «взрослую» зарплату. И табель об окончании первой четверти в школе рабочей молодежи — почти по всем предметам оценки были отличными. То ли отношения в рабочем коллективе, где никто не смотрел на меня как на маленького, заставили иначе относиться к учебе, то ли на уроках стало интересней, только троек за годы уче­бы в ШРМ ни в табелях, ни в аттестате у меня не было.

В свободное от тренировок и занятий время я бегал кроссы в лесу, неподалеку от дома. Бегал и мечтал, что стану таким же силь­ным, ловким, спортивным, как Поберезовский. Горы и альпинизм я видел пока лишь в кино, представление о них, несмотря на Воло­дины рассказы, имел довольно смутное.

Откуда в Харькове скалы? Негде им взяться. Но все-таки в на­шем рабочем, вузовском городе — тысячи альпинистов. Как трени­роваться? На развалинах мощных стен, оставшихся со времени войны. С наступлением весны Поберезовский стал водить сюда и нас. Маршруты, поначалу совсем простенькие, постепенно услож­нялись. Мы осваивали различные приемы техники скалолазания и страховки, учились ходить по перилам и спускаться «дюльфером».

В 1965 году я впервые участвовал в соревнованиях по спортив­ному скалолазанию. Проводились они, правда, не в настоящих го­рах, а в Таромском карьере под Днепропетровском. Ошеломляющих успехов не добился, но и последним не был. И очень гордился, что поеду теперь на первенство Харькова, которое проводилось на Юж­ном берегу Крыма, на знаменитой девяностометровой скале Кресто­вой в Ореанде. Чемпионом стал тогда "студент политехнического ин­ститута Валерий Хомутов, с которым через семнадцать лет мы встре­тимся в гималайской команде.

В том же году я в первый раз уехал в альплагерь «Эльбрус» — по бесплатной профсоюзной путевке. Приэльбрусье поразило вооб­ражение: похожая на слона вершина Бжедух, правильная пирамида Джантугаиа, причудливые башни Шхельды, напоминающей непри­ступный средневековый замок,— в какое сравнение с этим велико­лепием могли идти пусть живописные, но такие маленькие, домаш­ние Крымские горы?

Лагерь расположился на поросшей березками и соснами уютной поляне. Понравился четкий ритм его жизни с обязательной заряд­кой, с разнообразными и всегда интересными занятиями, с вечер­ними песнями у костра.

Сразу после приезда всех участников разделили на отряды (раз­рядников, значкистов, новичков) и отделения — небольшие группы, за каждой из которых был закреплен инструктор. На складе выда­ли рюкзаки, спальные мешки, тяжелые ботинки с металлическими оковками-триконями, кошки — приспособления для прохождения ледовых участков, грудные обвязки, ледорубы, штормовые костюмы. Инструктор нашего отделения харьковчанин Жорж Катрич помог каждому выбрать и подогнать по себе снаряжение.

Какая-то девчонка, тоже из новичков, горько плакала под дверью медпункта: «Не допустили, давление высокое». Меня допустили! Впрочем, о ревмокардите я к тому времени и думать забыл.

Потом мы сдавали нормативы по общей физической подготовке: подтягивались на перекладине, лазали по канату, приседали на од­ной ноге, ходили по бревну.

Так началось знакомство с горами, их характером, их многооб­разным миром. Как ждали мы первого в жизни восхождения на за­четную вершину Виа-тау первой-Б категории трудности, с которой начинают альпинистскую биографию тысячи новичков!

Сегодня в моей «Книжке альпиниста» (ее получает каждый, вы­полнивший нормативы третьего спортивного разряда) записи о более чем двухстах восхождениях. Но то, первое, помнится до сих пор.

Когда выходили из лесу, нужно было набрать сухостоя — в зоне альпийских лугов дров не найдешь, а примусами мы тогда не поль­зовались.

— Дров возьмем кто сколько унесет, — сказал инструктор.

Набрал я огромную охапку в рюкзак, еле-еле увязал, взвалил на спину и понес. Тропа поднималась все выше. На поляну, где мы расположились на бивуак, пришел весь взмыленный. Сбрасываю дрова, рюкзак — ребята в хохот. Что такое? От обильного пота и тяжести рюкзака майка разорвалась и сползла на бедра — получи­лась юбка.

Быстро, как вода в горной речке Адылсу, промчались двадцать дней лагерной смены. Жаль было расставаться с новыми друзьями, с горами. Я знал — весь год буду ждать новой встречи с ними.

Сейчас, приезжая в альплагерь уже в качестве инструктора, узнаю себя, новичка, в смешных ребятах, мало что пока умеющих, с восхищением смотрящих на все вокруг. Романтика гор особенно манит девушек, пришлось в последнее время даже ввести ограниче­ния, строго регламентировать выдачу путевок: половину — девуш­кам, половину — юношам. Многие, чтобы попасть в альпинистский лагерь, проходят строгий отбор. У нас, в Харькове, к примеру, желающих поехать в горы всегда намного больше, чем путевок. Чтобы стать участником альплагеря, нужно выдержать конкурс: по­казать хорошие результаты в соревнованиях по общей физической подготовке, в кроссе, на скалах. Но, случается, приезжают в лагерь и совсем неподготовленные ребята, как герой шуточной песенки «Я эти горы в телевизоре видал».

Пройдет такой парень четыре километра от автобусной останов­ки до лагеря вверх по ущелью с чемоданом в руках, разместится в палатке, познакомится со строгим режимом и заворчит: «Чтоб я еще когда-нибудь в эти горы... Да ни за что!» А в следующем году, смотришь,— кто это в отделении значкистов? Никак старый знако­мый? Приехал уже не с чемоданом, а с рюкзаком, с желанием по­корять вершины, всерьез заниматься альпинизмом.

Альплагерь — особый мир, в котором царят законы дружбы и товарищества, в котором одинаково хорошо себя чувствуют и мас­тера спорта, и новички.

Раньше на Кавказе был у харьковских альпинистов свой альп­лагерь «Накра». Не сосчитать спортсменов, начинавших в нем путь к вершинам. Летом восемьдесят второго, в год тридцатилетия лаге­ря, в Накринском ущелье собрались альпинисты. Приехали с деть­ми, внуками. Вспоминали дни, проведенные здесь, пели песни у костра. Только грустным был праздник: лагеря-то нет... Какой же след должен был он оставить в сердцах, чтобы люди за сотни ки­лометров приехали отметить его юбилей!

Альпинизм недаром называют школой мужества. Подавляющее большинство штурмующих вершины — молодежь. В решении за­дач нравственной, физической закалки юношей и девушек, подго­товки молодежи к защите Родины, альпинизм, альпинистские лаге­ря могут и должны оказывать большую помощь, важно только по­заботиться о количественном и качественном их росте. А будут ла­геря — будут в них и участники.

Для того чтобы хорошо ходить в горах, надо в них ходить. Это аксиома. Потому главное внимание, считаю, инструкторы должны уделять занятиям на горном рельефе. Чтобы именно там в процес­се тренировки их подопечные получали и технические навыки, и знания по тактике восхождений, обеспечению их безопасности.

Пусть не все из тех, кто проводит отпуск или каникулы в го­рах, добьются выдающихся достижений в альпинизме. Важно дру­гое: восхождения закаляют характер и волю, воспитывают ответ­ственность, дарят здоровье и бодрость.

Конечно, об этих проблемах в шестьдесят пятом я еще не знал.

Первая поездка в горы помогла понять главное: альпинизм — спорт, требующий большой работы. Тренироваться стал еще интен­сивнее. Школу к тому времени закончил, в вуз не прошел по кон­курсу. Продолжал трудиться на заводе, а по вечерам — тренировал­ся. Обычно три-четыре раза в неделю, перед соревнованиями — ежедневно: кроссы, лыжи, спортивные игры...

Серьезно занялся спортивным скалолазанием. Это один из немно­гих видов спорта, который имеет конкретного автора, точную дату и место рождения.

Основателем спортивного скалолазания является заслуженный тренер Антонович. Работая инструктором, а потом начальником учебной части альпинистских лагерей, Антоно­вич обратил внимание на то, что многие спортсмены неуверенно чув­ствуют себя на скалах, в связке тормозят движение других. Как поднять их класс? В поисках ответа на этот вопрос Иван Иосифо­вич пришел к выводу: необходимы соревнования по прохождению скальных маршрутов на время. Впервые такие соревнования были проведены в 1947 году на Домбае.

Между уровнем скалолазания той поры и сегодняшних дней та­кая же разница, как, например, между гимнастикой пятидесятых и восьмидесятых годов. И в этом тоже большая заслуга ­новича, сумевшего преодолеть скепсис и недоверие, с которыми да­же в альпинистских кругах было встречено появление нового вида спорта, и доказывавшего его право на жизнь, приложившего много сил для разработки правил, отдающего и сейчас всю свою кипучую энергию и силы пропаганде скалолазания среди молодежи, органи­зации соревнований.

Скалолазание — это скоростное восхождение на труднодоступ­ную скалу. Спортсмены соревнуются индивидуально, в связках и парных гонках. В индивидуальном лазании скала преодолевается так называемым чистым лазанием без применения каких-либо при­способлений, снаряжения, облегчающего подъем. В парных гонках два спортсмена стартуют одновременно и, пройдя тоже чистым ла­занием, свой маршрут, стартуют на маршруте соперника. Резуль­тат определяется по сумме прохождения двух маршрутов. Это очень зрелищный, эмоциональный вид соревнований. В состязаниях связок (в каждой — два спортсмена) применение вспомогательных средств поощряется — без них головоломный маршрут не пройдешь.

В каждом из видов, достигнув заданной высоты, альпинист фи­ниширует стремительным спуском по веревке. Спортсмен при этом как бы парит в воздухе: пропустив веревку через карабин и оттал­киваясь ногами, снижается каждый раз метров на десять-пятнадцать вдоль отвесной стены. Такой эффектный спуск венчает слож­ную борьбу на подъеме.

Все маршруты на соревнованиях скалолазов проходят с верхней страховкой, которую организуют судьи. В случае срыва спортсмен снимается с соревнований. Скалолаз воспитан на том, что любая техническая погрешность (которая в горах может привести к ава­рии) немедленно будет наказана судьями.

Правда, в этом плане некоторые ограничения не всегда были оправданными. И спортсменам-скалолазам приходилось подолгу до­казывать необходимость внесения в правила корректив. Скажем, се­годня касание рукой ограничительной линии штрафуется десятью очками, в недавнем прошлом за такое нарушение, которое, конечно же, не повлечет за собой аварии в горах, спортсмена с соревнова­ния снимали. Или, например, штрафовалось проскальзывание но­ги — в этом случае скалолаз фактически оказывался наказанным дважды: потерей очка и потерей в результате ошибки темпа, драго­ценных секунд.

Скалолаз пользуется ничтожно малыми опорами — щелью, в ко­торую входят одна-две фаланги пальцев, зазубриной величиной с мизинец, едва заметной, в несколько миллиметров шириной, полоч­кой. Умение ходить быстро, не боясь глубины, не теряя ориентиров­ки, надежно страховать партнера доведено у скалолазов до автома­тизма — без этого нет скорости, а значит, нет успеха. Это помогает преодолевать сложные участки не только на скальных трассах, но и на восхождениях, ведь большинство маршрутов на вершины про­ходят по скалам.

Квалифицированный спортсмен за одну тренировку проходит на скальных трассах около тысячи метров. Эти занятия помогают постоянно совершенствовать реакцию, координацию движений, силу, умение грамотно работать с веревкой. Порой приходится слышать, что верхняя страховка притупляет чувство ответственности на аль­пинистских восхождениях, где используется нижняя страховка. На собственном опыте убедился, насколько ошибочно такое суждение. Без предварительных тренировок с верхней страховкой не будешь уверенно чувствовать себя на восхождениях, когда идешь в связке первым, с нижней страховкой. Опыт, приобретенный на скальных трассах, помогает восходителю быстро определить все сложности маршрута, который тебе предстоит преодолеть, выбрать оптималь­ный вариант его прохождения.

В свою очередь, занятия альпинизмом, особенно технически сложные восхождения, способствуют успехам в скалолазании. В со­ревнованиях связок, к примеру, побеждают, как правило, именно альпинисты. Восходительский опыт помогает выбрать наиболее под­ходящий путь подъема, пройти его максимально быстро, тактически грамотно, применяя весь арсенал технических средств.

Наблюдать за работой опытного Спортсмена на маршруте — ог­ромное удовольствие. В ней и артистизм, и стремительность, и осо­бая легкость и грация.

Зрелищность сегодняшних соревнований скалолазов, на мой взгляд, значительно проигрывает из-за того, что слишком длинны трассы — сто, а то и сто двадцать метров. Ждать, пока такую сто­метровку пройдут сорок-пятьдесят спортсменов, приходится несколь­ко часов. Теряют терпение не только зрители: к концу и судьи сле­дят за борьбой на дистанции без всякого интереса. Не сомневаюсь, что со временем трассы соревнований станут не только значительно сложнее, но и короче — метров сорок-шестьдесят, не больше. Такая дистанция вполне достаточна, чтобы спортсмен мог продемонстри­ровать уровень мастерства. В то же время соревнования станут интереснее, эмоциональнее, зрелищнее.

Спортивное скалолазание популярно не только у нас в стране. На ставшие традиционными международные соревнования в Крым (в 1984 году они проводились уже в пятый раз, мне довелось уча­ствовать во всех пяти) приезжают представители многих стран. Со­стязания скалолазов проводятся и в Болгарии, ГДР, Польше, Чехо­словакии, однако широкого международного признания они пока не получили.

Расскажу коротко о выступлениях наших скалолазов за рубежом.

Франция. 1983 год. «Скальные дни» — международная встреча скалолазов. В ней участвуют спортсмены из Австрии и Англии, Италии и Швейцарии, Бельгии и Японии, США и ФРГ, других стран. Для обмена опытом приглашена сборная СССР: Александр Демин, Михаил Туркевич и я. Возглавлял советскую делегацию ра­ботник Спорткомитета .

В нашу делегацию входили также Юрий Скурлатов и Евгений Тур как организаторы соревнований по спортивному скалолазанию. Но другие делегации отказались от состязаний.

— Мы будем только обмениваться опытом, учиться друг у друга
технике, — сказали нам.

Что же, будем перенимать друг у друга технические тонкости — это всегда полезно.

...В небольшом кафе в Фонтенбло под Парижем австралиец ска­лолаз-профессионал Ким Керриген с брезгливым выражением рас­сматривает журнальный снимок скальной стены. В верхней части она обледенелая, заснеженная.

— Это не для скалолазов. Скалы должны быть теплыми и чистыми. Нет, это не для нас. Пусть на таких маршрутах упражняют­ся альпинисты — им недоступны скалы, которые с легкостью про­ходим мы. Скалолазание — занятие-экстра. Оно не для всех...

Ким откладывает в сторону журнал, поднимается из-за столика. Неспешно, чуть небрежно идет к скалам.

Занятный парнишка. Носит в левом ухе серьгу, чтобы отличать­ся от «не скалолазов». Он не одинок в этом пристрастии. Ким каж­дый день надевает новое украшение — серег у него, наверное, с десяток.

Ребята подшучивают над Керригеном:

— Ким, возьми, — кто-то протягивает ему карабин. — Чем не серьга?

Сейчас Керриген начнет подъем. О, это целый ритуал. Скалы здесь невысоки, метров пять-восемь. Сложены они из песчаника, тщательно промаркированы. А стоят на песке. Каждый, кто ла­зает здесь, приходит к скалам с маленьким ковриком. Расстилает его. Переобувается, очищает подошвы скальных туфель от песка. Дальше натирают подошвы канифолью, руки — мгнезией, пуд­рят магнезией зацепки в начале маршрута. Теперь можно начи­нать.

Скалы невысоки, внизу — песок, потому маршруты проходят с гимнастической страховкой. В случае срыва — упадешь в песок; партнер, стоящий у подножия скалы, подстрахует. Есть маршруты очень сложные. Не стоит удивляться, что французы чувствуют се­бя на них увереннее остальных. Особенно поразила техникой Кат­рин Дестивель, легко проходившая маршруты, которые мы с перво­го раза пройти не могли.

В «Скальных днях» участвовало довольно много девушек из Франции, других стран. Некоторые из них сильны, техничны. Но спортивный уровень большинства — значительно ниже, чем у на­ших спортсменок.

Один из важнейших в нашем скалолазании критериев мастерст­ва — скорость — для западных скалолазов не имеет значения. Все внимание — технике. Лазают там медленно, буквально обсасывают каждый сантиметр сложного участка. На высокие скалы поднимают­ся только с нижней страховкой, не боясь при этом срывов. То тут, то там кто-то обрывается: улыбаясь, повисит несколько секунд, от­дохнет и продолжает подъем. «Романтики свободного полета» на­зывали мы любителей обрываться.

Из за большого объема этот материал размещен на нескольких страницах:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10