Белорусский государственный педагогический университет им. М. Танка
Вторая научно-практическая Интернет-конференция «Психология и семья»
http://www. psy-family. narod. ru/konf2.htm
Пределы человеческого бытия
в проблемном поле семейного психолога
Истина была то, что жизнь есть бессмыслица.
Есть ли в моей жизни такой смысл,
который не уничтожился бы неизбежно
предстоящей мне смертью
«Исповедь»
Почему я решил представить данный текст потенциальному читателю? Практическая психология развивается бурно, а семейная психология и психотерапия стала просто модным явлением, семейных психолог стал обязательным участником телевизионных шоу. У меня есть ряд вопросов, которые возникли из академических исследований и реальной психотерапевтической практики. Я понимаю, что на эти вопросы нет однозначных ответов. Эпиграф из текста великого писателя не случаен. Из бессмысленной жизни трудно вывести теорию про эту жизнь.
Практический психолог вынужден остаться один на один с клиентом, а для этого необходимо иметь изрядную долю мужества.
Нередко семейный психолог встречает человека в ситуации ускользания основ его бытия, на том этапе его жизненного пути, когда перед человеком встают вопросы: «Кто я?», «Зачем я живу?», «В чем смысл моей жизни?». Это не те вопросы, которые ребенок начинает задавать в 4-5 лет и заканчивает в 14-15.
Трудно найти более удачной иллюстрации, показательного примера, чем душевные искания графа Толстого.
Зачем мы живем? Что есть истина? «Ну хорошо, — писал , — ты будешь славнее Гоголя, Пушкина, Шекспира, Мольера, всех писателей в мире,- ну и что же!...». Такие же вопросы может задать себе любой профессионал, любой творческий работник, даже семейный психолог. Психолог почему-то редко задумывается над тем, что он делает. Он не всегда рассматривает вопрос, а что будет, если я не буду это делать: заниматься «наукой», писать книги, «помогать» людям. Для кого он это все делает? Кому я пишу свои строки, читаю некий текст? Как-то, Бродский для себя сформулировал ответ на этот вопрос: он пишет Горацию. Помните у Маяковского его знаменитые строки «Я себя под Ленина чищу, чтобы плыть к коммунизму дальше». С кем мы сравниваем свои тексты, с рефератами второкурсников?
Как писал психолог Пузырей о положении в современной психологии: «думать некогда делать надо».
Мы приблизимся к истине только настолько, - цитирует Толстой Сократа,- насколько мы удаляемся от жизни, готовясь к смерти. — К чему мы, любящие истину, стремимся в жизни? К тому, чтоб освободится от тела и от всего зла, вытекающего из жизни тела. Если так, то как же нам не радоваться, когда смерть приходит к нам? Шопенгауэр, Соломон, Будда — великие мудрецы всех времен и народов также не помогли нашему классику сформулировать ответы на вопросы бытия.
Поиски смысла жизни приблизили его к богу, но и религия не смогла дать ему исчерпывающие ответы на мучавшие его вопросы.
И как настоящий психоаналитик, обращается в конце своей исповеди к своему сну, и сон растолковал направление поиска смысла жизни. Так и хочется пересказать две страницы толстовского текста. Отправим за точными формулировками читателя к автору, мы же кратко изложим суть сна. Писателю приснилась, что он висит на помочах и с каждой минутой он чувствует, как соскальзывает вниз, в пропасть. Спасения нет: вот-вот и конец бренному существованию. Но…
Если смотреть вверх, то страх проходит и чем больше он всматривается в бесконечность вверху, тем больше успокаивается. К нему возвращается память и проходит страх, ужас перед бездной, которая внизу. Точка опоры не внизу, хотя это было бы логично, так как сорваться можно вниз в пропасть, в бездну, точка опоры находится далеко вверху, в бесконечности. «В головах у меня, -- пишет , -- стоит столб, и твердость этого столба не подлежит никакому сомнению, несмотря на то, что стоять этому тонкому столбу не на чем».
Любопытная идея была заявлена Русским писателем, парадоксальный способ ее решения была предложена.
Идея этого сна была реализована героем великого романа «Война и мир». Пьер Безухов после многих дней плена, несвободы, состояния шока и травматического стресса, пришел к пониманию главного в жизни.
«Пьер … оглянулся вокруг себя. ... Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! — думал Пьер. — И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам».
Что находится высоко, вдали, это то, что во мне и это не поймать. Все что я могу принять в себя, сделать своим у меня отнять нельзя. Я могу отдать и отдаю свое бытие сам из-за недостатка мужество принять лики небытия в свою жизнь.
Только после завершения бытия, можно отнять часть моего бытия без моего согласия и то только на телесном уровне.
Человек не сам по себе — человек и его бытие составляет единое целое: «психологическое поле» (К. Левин), «бытие-в-мире» (Л. Бинсвангер). Можно отнять деньги, другие материальные ценности, но если человек имеет ценность быть в отличие от ценности «иметь» (Э. Фромм) ему не угрожает пустота и отсутствие смысла.
Конечно, можно представить искания как интеллигентские переживания. Однако, такие же вопросы явно или неявно, осознанно или неосознанно появляются у человека в периоды крушения базовых иллюзий. Крушение же базовых иллюзий, есть следствие травматических событий жизни человека.
Смысл жизни можно найти в вышине. Ну и что из этого вытекает, спросите вы?
Что надо человеку, чтобы взглянуть ввысь? Какую позу он должен принять?
Ему надо поднять голову, расправить плечи, выпрямится, может быть даже подтянуться на цыпочки.
Что сопровождает человека, к чему приводит такая поза? Кто может так представить в пространстве свое тело?
Такая поза позволяет легче дышать.
Такая поза позволяет лучше видеть.
Такую позу, такой взгляд может себе позволить только уверенный в себе человек.
Уверенность в себе это ответственность за себя, но очень хочется быть уверенным и одновременно безответственным.
Очень трудно верить, что ты все можешь, что тебя ждет прекрасное будущее и сочетать это с пониманием, что все это зависит только от тебя.
Такую позу может занять еще человек, считающий себя почти совершенством, так как только такая поза позволяет человеку посмотреть в зеркало.
И если не абсолютное совершенство смотрит на него из зеркала, то очень близкий к этому понятию образ.
И, наконец, такую позу может занять человек, считающий свой мир (бытие в своем мире) абсолютно надежным. Человек, ожидающий угрозы со стороны своего мира принимает другую позу. Это поза боксера перед боем, борца перед схваткой. Это поза нашего предка, который зачем-то спрыгнул с дерева и тут же прислонился спиной к нему, принял бойцовскую стойку, звериный оскал и угрожающе зарычал.
Итак, триада пределов человеческого бытия выглядит следующим образом: надежность, совершенство и уверенность (П. Тиллих). Более точно триада пределов человеческого бытия состоит из стремления к абсолютной надежности, к абсолютному совершенству и абсолютной уверенности.
В каких случаях человек пойдет по пути освоения пределов своего бытия? После преодоления? Что только за одного битого дают двух небитых. А что делать остальным, которые не встретились с событием, а встретившись не преодолели?
И на этом можно было бы закончить рассуждения на эту тему и сказать спасибо за внимание. Подними голову, посмотри вверх. И вот ты уверен в себе и совершенен, твой мир надежен как никогда.
Вернемся к пределам нашего бытия, факторам надежности, уверенности и совершенствования. Может ли человек рассчитывать на надежность мира, уверенность и совершенство человеческой природы? Да. Нет. «Да», там где есть мужество, «нет» там, где его нет.
Тогда почему невротическая личность так туда стремится и что из этого может получиться?
Стремление человека к надежности. К надежности толкает нас тревога судьбы и смерти. Посмотрим, что происходит вокруг нас: многие институты цивилизации служат тому, чтобы обезопасить человека от ударов судьбы и смерти. Человек понимает или скорее должен понимать, что абсолютная и окончательная надежность невозможна. Он также понимает, что жизнь снова и снова требует от него мужества частично или даже целиком отказаться от надежности ради полного самоутверждения.
Получается, что он стоит перед выбором или абсолютная надежность или полное самоутверждение. Человек между самореализацией полной и надежностью полной. Ни то ни другое не реализуемо.
Но нам очень хочется максимально ограничить власть судьбы и угрозу смерти. И тогда патологическая тревога судьбы и смерти толкает нас к такой надежности, которая сравнима с надежностью тюремного заключения (премудрый пескарь С. Щедрина). Человек, живущий в этой тюрьме, неспособен уйти от надежности, созданной ограничениями, которые он сам на себя наложил. Однако эти ограничения не основаны на полноценном осознании реальности. Поэтому надежность невротика нереалистична. Он боится того, что чего не следует бояться, и считает надежным то, что ненадежно.
Тревога, которую он не может принять на себя, порождает образы, не имеющие никакого основания в реальности; однако эта тревога отворачивается от того, чего действительно следует опасаться. Это значит, что человек стремится скрыться от частных опасностей, хотя они едва ли реальны, и подавляет в себе осознание неизбежной смерти, хотя это и есть постоянно присутствующая реальность.
Что происходит с нашим стремлением к совершенству?
Почему мы стремимся к совершенству, и что нас к нему толкает? Почему мы, несмотря на явные провалы на этом пути, не хотим себе в этом признаться?
С одной стороны обычаи, нравственная самодисциплина призваны создать совершенство, но никакие средства не позволяют устранить несовершенство, которое задано самой экзистенциальной ситуацией человека, его отчуждением от своего истинного бытия.
Человек окружен с двух сторон.
С одной стороны тревога оказаться виновным, страх почувствовать себя осужденным настолько сильны, что делают без изрядной доли мужества почти невозможными ответственные решения и любой вид нравственного действия.
Но так как избежать решений и действий невозможно, их число сводится к минимуму, однако этот минимум расценивается как само совершенство, а любые попытки выйти за пределы той сферы, в которой эти решения и действия осуществляются, пресекаются. Отрыв от реальности и в этом случае ведет к тому, что сознание вины замещается.
Невротик, сделавший мораль средством своей самозащиты, видит вину там, где ее нет вовсе, либо там, где она имеет косвенный характер. А осознание реальности вины и то самоосуждение, которое тождественно экзистенциальному самоотчуждению человека, подавляются, ибо мужество, которое могло бы принять их в себя, отсутствует
Что происходит с нашим стремлением к уверенности?
Патологические формы тревоги пустоты и бессмысленности обнаруживает следующие особенности.
Как мы создаем системы уверенности?
Экзистенциальная тревога сомнения побуждает личность создавать уверенность в тех системах смысла, которые опираются на традицию и авторитет. Эти способы создания и сохранения уверенности сокращают тревогу. Но уверенность, построенная на чужих системах смысла, есть псевдо уверенность. Смысл уникален и не может быть взят взаймы, передан по наследству.
Но невротическая тревога строит этот тесный замок уверенности, который можно защитить и который защищается с крайним упорством. В этом замкнутом пространстве способность человека задавать вопросы не допускается к актуализации. Зачем вопросы, когда уже есть ответы, подготовленные традицией и авторитетом.
А если возникает опасность ее актуализации в виде вопросов, задаваемых извне, то реакцией невротика становится фанатическое отрицание вопроса. Эти вопросы могут касаться твоей деятельности, которой ты дорожишь, и тебе не хочется, чтобы вопросы поставили под сомнение твой выбор.
Однако недоступный для сомнений замок уверенности построен не на скале реальности. Неспособность невротика к полноте встречи с реальностью делает его сомнения, как и его уверенность, нереалистическими. Невротик сомневается в том, что практически, несомненно, и проявляет уверенность там, где уместно сомневаться.
Помимо этого, невротик не допускает вопрос о смысле во всем его универсальном и радикальном значении. Этот вопрос — в нем, ибо он присутствует в каждом человеке как таковом в условиях экзистенциального отчуждения. Но невротик не может допустить этот вопрос, ведь он лишен мужества принять на себя тревогу пустоты или сомнения или бессмысленности.
Итак, анализ стремления человеческого бытия достичь своих пределов следующие принципы.
1. Экзистенциальная тревога имеет онтологический характер, ее невозможно устранить, и мужество быть должно принять ее в себя.
2. Патологическая тревога есть следствие неудачной попытки Я принять тревогу на себя.
3. Патологическая тревога ведет к самоутверждению, имеющему ограниченную, фиксированную и нереалистическую основу, и к упорной защите этой основы.
4. Безудержное стремление достичь основ своего бытия ведет к патологической тревоге.
5. Патологическая тревога, соотносясь:
с тревогой судьбы и смерти, порождает нереалистическую надежность;
с тревогой вины и осуждения — нереалистическое совершенство;
с тревогой сомнения и отсутствия смысла — нереалистическую уверенность.
6. Патологическая тревога, установившись, становится объектом психологической помощи. Экзистенциальная тревога – объектом духовной помощи.
Человеческое бытие стремиться достичь своих пределов, а что происходит с наукой, которая изучает этого человека?
Пределы человеческого бытия переходят в пределы бытия психологии.
Здесь нет никакого противоречия. Наука стремиться быть и достичь своих пределов через овладение надежностью, уверенностью и совершенством.
Надежность психологической науки.
Психология иллюзорно считает, что может достичь абсолютной надежности. За этим она обратилась к математике, которая из всех наук наделена наивысшей надежностью. Цифры однозначны и если ими заменить психологические факты, то и факты будут такими же надежными за счет однозначности.
Стремление к уверенности психологической науки.
Уверенность — второй предел бытия психологии. Психология стремится создать методы адекватные тому, что она исследует. Одновременно она не доверяет своему объекту — испытуемому и доверяет абсолютно исследователю.
Психологи в погоне за абсолютной уверенностью действует в тех системах смысла, которые опираются на авторитет и традиции. Психология все больше и больше становится конвенциональной наукой. Особенно это заметно у академической науки, которая конвенциональна для каждой республики, каждого города, каждого вуза.
Психология стремится к совершенству. Психология продолжает отгораживаться от ответов и решений и от любых видов нравственных действий. Но психология не может долго избегать решений. Тогда число решений она сводит к минимуму, но этот минимум рассматривает как само совершенство.
