Детство в женских мемуарах конца XIX – начала ХХ века. Елизавета Водовозова и Полина Венгерова
(тезисы-аннотация к докладу)
Елизавета Водовозова – публицист, педагог и литератор; писала, разумеется, по-русски. Мемуары «На заре жизни» были опубликованы в Санкт-Петербурге в 1911 году. Полина Венгерова родилась и пыталась прожить всю жизнь в еврейской семье. Написанная по-немецки автобиография «Воспоминания бабушки» (опубл. в гг. в Берлине) – ее единственное литературное произведение.
Сравнение этих произведений вполне правомочно и оправдано не только близостью времени написания и публикации. Обе повествовательницы пережили рубеж столетия и были свидетельницами переходных периодов (Водовозова – отмены крепостного права и образовательных реформ, Венгерова – усиления идей Просвещения, секуляризации, а потом и ассимиляции евреев). Кроме того, автобиографии Водовозовой и Венгеровой имеют определенное сходство на уровне мотивов и авторских стратегий.
В предисловии к первому изданию «Воспоминаний бабушки» историк литературы Густав Карпелес написал, что еврейская литература «располагает очень немногими сочинениями в жанре мемуаров». На самом деле автобиографические сочинения писали очень многие литераторы-маскилим (еврейские просветители); существование определенного канона написания таких сочинений очевидно хотя бы потому, что при отступлении от канона приходилось прибегать к оговоркам (см. Шолом-Алейхем. С ярмарки. Ицхак-Лейбуш Перец. Мои воспоминания). Корпус еврейских мемуаров XIX века исследуется и анализируется (см. M. Mosley. Being for Myself Alone: Origins of Jewish Autobiography. Stanford Studies in Jewish History & Culture). Полина Венгерова стоит особняком не только потому, что она женщина и не профессиональный литератор. Ее оценки во многом – и в частности в отношении детства – противоположны оценкам, характерным для авторов «мужских» мемуаров.
Обе автобиографии – и Водовозовой, и Венгеровой – безусловно тенденциозны, обладают определенным идеологическим посылом, можно даже сказать – идеологической задачей. Для обеих мемуаристок главным при рассказе о событиях и оценке людей является отношение к оппозиции «новое-старое». Для Венгеровой старое (религиозное, традиционное) обладает безусловной ценностью. Композиционной канвой для ее воспоминания становится описание годового цикла еврейских праздников. Можно было бы предположить, что мы познакомимся с лирической героиней и потом посмотрим на традиционную еврейскую жизнь ее глазами. Но все происходит наоборот: мы переносимся в этнографический очерк и видим лирическую героиню через ее восприятие еврейских праздников и участие в них. О своем отце мемуаристка в первую очередь рассказывает главное: в котором часу он совершал утреннюю и дневную молитву и какие религиозные книги он читал и писал. Мы узнаем очень мало о характерах родственников, но всегда знаем, как они относятся к светскому образованию и еврейскому просвещению.
Для Водовозовой подобным критерием оценки становится отношение к крепостному праву. Она подробно исследует конфликты своей матери с крепостными крестьянами; ни один персонаж, поддерживающий крепостное право, не может быть персонажем положительным. Водовозова несколько раз отмечает, что ее отец был противником крепостничества. Эта характеристика помогает ей установить связь с отцом, которого она практически не помнила.
Для обеих мемуаристок мотив «золотого века», потерянного рая – один из ключевых. Для Венгеровой – это детство в родительской семье. Для Водовозовой – время, когда был жив ее отец (и которое она почти не застала) и период реформ Ушинского в Смольном институте.
На первый взгляд, мемуары Венгеровой – апология традиционного еврейства, реализующаяся в первую очередь через повествование о детстве, а мемуары Водовозовой носят явно обличительный характер. Венгерова не без удовольствия описывает сцены, в которых родители деспотично проявляют свою власть над детьми. Водовозова осуждает родительский деспотизм, используя для этого сильные выразительные средства. Для обеих мемуаристок при рассказе о детстве очень важен мотив изобилия/ скудости: и снова мы видим, что детство Венгеровой описано как более гармоничное, ему чужда нехватка и скудость. Может быть, эта разница обусловлена национальностью: еврейские авторы более «лояльны» по отношению к своему детству и своим родителям? Ничего подобного: то, что мы знаем о других еврейских автобиографических текстах, не подтверждает этого тезиса.
При более тщательном анализе очевидно, что и Венгерова, и Водовозова сталкиваются при реализации своих «идеологических» задач (апология/ обличение детства) с определенными проблемами. Авторские характеристики зачастую неоднозначны и противоречивы; иногда характеристика значимо отсутствует. Мы постараемся понять, в каких случаях это происходит. Интересно также, как происходит «впадение в детство» и возвращение из него (повествователь-ребенок и повествователь-взрослый сменяют друг друга в рамках одного предложения).
Мы обсудим не только общие для автобиографий Водовозовой и Венгеровой мотивы, связанные с детством, но и мотивы, отсутствующие у этих двух авторов, но важные для других мемуаристов-современников. Почему они отсутствуют и что приходит им на смену?
Наконец, мы постараемся понять, есть ли в этих текстах какой-то специфически «женский» взгляд на детство, кроме особенностей, обусловленных опытом (рассказ о женских учебных заведениях)?
