Французская антропология

ФРАНЦУЗСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ[1]

Марк Абелес

Ч

то можно сказать об антропологии во Франции: как она воспринимается обществом, какое влияние на него оказывает? Откуда мы пришли? Куда мы идем? Чтобы ответить на эти вопросы, потребовалось бы написать целую книгу. Моя задача более скромна: я хотел бы осветить некоторые моменты недавней истории этой научной дисциплины – истории, которая, как мы увидим, неотделима от общего социально-политического контекста и от того места, которое занимает сегодня антропология во французском интеллектуальном ландшафте.

Начну с того, что антропология с самого момента ее зарождения была тесно связана с развитием естественных наук, ориентированных на наблюдение и собирание коллекций. Уже в XVI веке Монтень ссылается на записки путешественников и на содержащиеся в них свидетельства разнообразия обычаев и традиций народов дальних стран. Пришло время пробуждения интереса к "дикарям", к экзотическим странностям, характеризующим общества, географически удаленные от нашего. Это любопытство еще более возрастает в эпоху Просвещения, когда философская мысль пытается извлечь из наблюдения за далекими народами уроки для нашей собственной цивилизации. Так, Монтескье в Персидских письмах воображает себе персов во Франции, на которую он смотрит их удивленными глазами: результатом стала своего рода "обратная" этнология французского общества.

В соответствии с идеями просвещения, этнографический подход должен позволить одновременно выявить все многообразие культур и то общечеловеческое, что кроется за этим многообразием. Великая французская революция упрощает эту задачу: новые правители страны осознают культурное многообразие французского общества, но имеют намерение его унифицировать, в частности, посредством использования единственного языка – французского. Правительство инициирует изучение местных культурных особенностей и диалектов, но с единственной целью: обеспечить успех этой унификации, гомогенизации, во имя универсальных ценностей и прав человека. Отнюдь не случайно в 1800 г. создается Общество наблюдателей за Человеком (Société des Observateurs de l’Homme), впервые заявившее об антропологии как о науке.

В течение всего XIX века продолжаются путешествия и экспедиции, но лишь с первой половины века ХХ можно говорить о возникновении социальной и культурной антропологии в современном понимании этого термина. До этого времени доминирующим остается жанр "путешествия", цель которого – сбор сведений для удовлетворения любопытства современников, жаждущих экзотики. По сути, современная антропология начинается во Франции с Марселя Мосса[2]. Появление этой дисциплины, под именем этнологии, отмечено моментом создания Института этнологии, располагавшегося в Музее человека. Напомню, что Мосс был племянником великого социолога Дюркгейма. Именно последний и его ученики вывели социологию на первый план среди академических дисциплин. Социологические труды появляются во множестве во Франции, и постепенно все университеты начинают готовить социологов.

В отличие от Дюркгейма, Мосс не имел таких амбиций. Не занимаясь непосредственно полевыми исследованиями, он был потрясающим эрудитом: прочел все, что было написано в мире об антропологии. Это его ученики отправятся в поле – в Америку, Азию, Африку. В 1935 г. Марсель Гриоль[3] возглавит первый великий этнографический проект: экспедицию Дакар – Джибути. Он же впоследствии станет специалистом по этнологии догонов Мали. Помимо наблюдений на местах, экспедиции занимались также сбором экспонатов для коллекций Музея человека. Экспедиция Дакар – Джибути оказала огромное воздействие не только на сообщество этнологов: образованные французы открыли для себя этнологию благодаря выставке предметов и фотографий. Однако и на этот раз речь шла об интригующем экзотизме. Этнология по-прежнему была неотделима от любопытства и эстетики. Современные художники с интересом знакомились с африканским искусством. Андре Бретон[4] создал коллекцию "примитива". Позже, в годы второй мировой войны, в Нью-Йорке он вместе со своим товарищем по изгнанию – антропологом Клодом Леви-Строссом – будет обследовать лавки "примитивного искусства". Развитие антропологии во Франции неотделимо от этого эстетического измерения.

После войны этнологию начинают преподавать в ряде университетов. М. Гриоль возглавляет кафедру в Сорбонне.  Мосса читают курсы в нескольких провинциальных университетах. Но большинство этнологов работает в Национальном центре научных исследований (CNRS) и в Бюро научных исследований Заморских территорий (ORSTOM). Высшая школа социальных наук (EHESS), необычное учебное заведение, ставящее во главу угла исследовательскую деятельность, приглашает вести семинары для аспирантов Леви-Стросса, Дюмона[5], Сутеля[6], Кондомина[7], Баландье[8]. В 1960 г. К. Леви-Стросс создает в Коллеж де Франс Лабораторию социальной антропологии. Следуя англо-саксонской традиции, он переименовывает этнологию, как эта дисциплина называлась во Франции, в антропологию. В противовес Институту этнологии, где ведущие позиции занимают ученики Гриоля и выдающийся антрополог и исследователь первобытности Андре Леруа-Гуран[9], вокруг Леви-Стросса формируется новая этнология. Одновременно с созданием Лаборатории социальной антропологии начинает издаваться журнал L’Homme (Человек), который и сегодня остается главным антропологическим журналом во Франции.

Тем не менее, в отличие от социологии, которая к этому времени существенно усилила свое влияние в университетах, этнология с академической точки зрения по-прежнему остается дисциплиной маргинальной. Что не мешает ей быть, начиная с конца 1950-х гг., достаточно заметной в общественной жизни. В значительной мере это связано с ее эстетической составляющей, с развитием Музея Человека и созданием Музея народного искусства и традиций, экспозиции которого представляют многообразие обычаев Франции и при котором организуется исследовательский Центр французской этнологии, аналог Института этнологии, однако занимающийся исключительно отечественными сюжетами.

Французов знакомят с богатством и красотой множества существующих на планете цивилизаций. Им демонстрируют величие колониальной империи, созданной в конце XIX века. Кроме того, популяризации этнологии служат книги. Опубликованные в 1955 г. Печальные тропики[10] имели огромный успех. Книга была признана литературным шедевром. К этой же категории трудов относится Призрачная Африка Мишеля Лейри[11]. Печальные тропики увидели свет в серии " Terre Humaine ", которая под руководством Жана Малори[12], специалиста по инуитам, много сделала для популяризации этнологии. Противоречивая Африка Баландье[13], работы Кластра[14] и Сутеля, Мы съели лес Кондомина[15], написанные столь же блестящим языком и иллюстрированные фотографиями, дали возможность читающей публике зрительно представить себе далекие народы. Это были книги, заставляющие мечтать, а антрополог представал скорее в качестве путешественника и писателя, нежели профессора. Этим и объясняются как относительная маргинальность дисциплины в академических кругах, так и ее общественное признание.

Начиная с шестидесятых годов развитие французской этнологии неотделимо от процесса деколонизации. До сих пор антропологи работали в полном согласии с колониальной администрацией и не особенно критиковали ее. Труды Баландье Современная социология черной Африки (Sociologie actuelle de l’Afrique noire[16]) и Противоречивая Африка знаменуют новое направление дисциплины. Отныне признается историзм этих обществ, которые доселе рассматривались как замкнутые в своей традиционности и исключенные из всемирного социально-политического контекста. Баландье вводит в научный оборот дисциплины категории конфликта, доминирования, эксплуатации. Он проповедует активную политическую позицию этнолога, и сотрудники возглавляемого им Центра африканских исследований берутся за изучение противоречий в постколониальных обществах. Начиная с 1960-х гг. антропология занимает особое место во Франции, и на то есть две причины: с одной стороны, структурализм Леви-Стросса выглядит многообещающим направлением для всего комплекса гуманитарных наук; наблюдается настоящее сотрудничество исследователей – лингвистов, семиотиков, психоаналитиков и структурных антропологов. Идея о том, что можно общими усилиями создать науку о человеке, располагающую столь же строгой методологией и мощными средствами формализации, что и точные науки, вызывает всеобщий энтузиазм. С другой стороны, общество с увлечением наблюдает за дебатами, которые ведут с Леви-Строссом и его последователями те, кто обвиняет их в пренебрежении историческим измерением: множество публикаций и конференций на тему "структура и история" свидетельствуют об остроте этих дебатов.

1970-е гг. отмечены борьбой между марксизмом и структурализмом. Эта борьба неотделима от постколониального политического контекста и событий 1968 г., сопровождавшихся осознанием изъянов капитализма. В этот период огромное внимание привлекают труды, разоблачающие этноцид. Белый мир Робера Жолена[17] вызывает бурную полемику. Некоторые антропологи, как, например, Морис Годелье[18], пытаются соединить марксизм с достижениями структурализма. И здесь опять трудно рассматривать эволюцию антропологических взглядов вне исторического и политического контекста: между "левыми" и "правыми" во Франции идут ожесточенные баталии, и интеллектуалы в них активно участвуют. Усиление критического начала в антропологии в определенной мере отражает соотношение сил в обществе. Как ни странно, но с того момента, когда левые получают наконец, в начале 1980-х гг., доступ к власти, начинается постепенный отход антропологии от марксизма. Расшатывание политических режимов в Восточной Европе, разоблачение Гулага, определенное разочарование в социализме вносят свой вклад в снижение популярности марксизма среди интеллектуалов. Падение Берлинской стены стало одним из важных этапов этого процесса.

Если попытаться нарисовать общую картину французской этнологии в период между 1960 и 1990 гг., можно выделить два основных направления. Первое вписывается в рамки структурного подхода. Целое поколение молодых антропологов сосредоточивает свои усилия на исследовании тем, предложенных Леви-Строссом: изучение систем родства, анализ мифов и ритуалов находятся в центре научного интереса в 1960–1970-е гг. Журнал L’Homme ясно отражает важность этих проблем для всей дисциплины. Параллельно развиваются исследования в сфере политической антропологии, родоначальником которых стал Ж. Баландье. Они сфокусированы на изучении традиционных форм политической организации, но также и на проблемах постколониальных противоречий и трансформаций.

Другое исследовательское направление формируется вокруг Луи Дюмона. В его русле вырабатывается сравнительный подход, ориентированный на оппозицию между индивидуализмом и холизмом. Сообщество антропологов оказывается разделенным между этими направлениями. Важную роль играет также географическая специализация исследователей, возникают особые связи между "африканистами", "американистами", "океанистами" и пр. Каждая группа создает собственные научные общества, издает специализированные журналы (Journal des Africanistes, Journal des Américanistes, Journal des Océanistes, и пр.).

В это же время упрочивается место антропологии в академической среде: в конце 1960-х гг. создается Лаборатория этнологии и сравнительной социологии в Университете Париж-Х (Нантер), начинается преподавание этнологии в университетах Париж-V, Париж-VII, Париж-VIII, Париж-X. В провинции, от Бретани до Эльзаса и от Прованса до Нор-Па-де-Кале также ведущие университеты открывают специализацию по этнологии. Сегодня во Франции насчитывается 390 антропологов: 117 преподают в университетах, но большинство (273 человека) работают в CNRS. Антропология остается преимущественно исследовательской специальностью, и это объясняет ее относительно слабое влияние на академическую сферу. Мало кто из антропологов занимал или занимает университетские посты, выходящие за рамки дисциплины: Морис Годелье возглавлял департамент гуманитарных наук в CNRS, Марк Оже[19] был президентом EHESS, но в целом антропологи не стремятся расширить зону своего влияния. Они предпочитают полевые исследования, и чаще всего, будучи специалистами по тому или иному региону, обсуждают результаты своей работы в рамках специально организуемых семинаров.

Современный период характеризуется двумя противоположными тенденциями: с одной стороны, налицо стремление к некоторой замкнутости антропологии внутри себя, как если бы антропологи опасались, что рано или поздно их дисциплина растворится в безбрежном океане общественных наук. В противовес этой тенденции наблюдаются попытки переосмысления дисциплины, интерес к новой проблематике, к междисциплинарным исследованиям. Эпоха больших надежд, связанных с грандиозным структуралистским проектом, завершилась, и сегодня мы с большей осторожностью относимся к авторитету великих теорий. Пришедшее осознание глубокого изменения объекта антропологии породило ее кризис, но одновременно стало источником обновления. В постколониальную эпоху под влиянием процесса глобализации увлечение экзотизмом и инаковостью неизбежно должно было уступить место констатации того факта, что с архаизмом и примитивизмом покончено. Эта констатация оказала чрезвычайно существенное влияние как на методы полевой работы, так и на содержание исследований и распространение их результатов. Беспрецедентные изменения, которые претерпела антропология на протяжении последних пятнадцати лет, вызвали беспокойство среди поборников классических антропологических подходов. Именно они породили отмеченную выше тенденцию к замыканию антропологии внутри себя. Однако кризис создал также условия для более динамичного развития дисциплины.

Прежде всего, можно констатировать смещение этнографического интереса к исследованию близких культур и современности. До сих пор этнология Франции, хотя и существовала, но воспроизводила подходы и методы исследований отдаленных обществ. Она фокусировала свое внимание на наиболее архаических аспектах французского общества: сельской жизни, фольклоре, традициях. Появившиеся в 1980-е гг. исследования городов и пригородов, миграционной ситуации, этничности, спортивных событий, современных политических организаций произвели настоящий переворот в дисциплине.

С другой стороны, обеспечив себя новыми объектами изучения, антропология оказалась перед лицом эпистемологического вопроса: как трактовать модернизм и постмодернизм? Какие концепции пригодны для этого? К кому обращены наши исследования? Так появились новые темы для споров и дебатов. Нужно ли придерживаться традиционных понятий и методов? Необходим ли диалог со смежными науками, чтобы переосмыслить условия производства антропологического знания?

Очевидно, что в истории антропологии началась новая эпоха. Обнаружилось, с одной стороны, что Другой, попав в сети глобализации, стал близким – и, напротив, что близкий может отныне находиться в центре внимания антропологии. Мой собственный пример может свидетельствовать об этой эволюции: во время моей первой экспедиции в Эфиопию в 1974–75 гг. рекомендованным жанром исследования было монографическое описание изучаемой группы. К тому же большинство таких монографий были очень похожи друг на друга: изучались "системы" родства, "политическая система" и пр. Сегодня, чтобы стать антропологом, нет нужды отправляться к антиподам; исследователь может также перемещаться с места на место. Некоторые африканисты работают сегодня над такими проблемами, как организация гуманитарной помощи, взаимоотношения различных групп и неправительственных организаций; другие интересуются положением беженцев, третьи – проблемой насилия и конфликтов. Если говорить обо мне лично, то я занимаюсь исследованием французской и европейской политики: участвуя в первом исследовании, посвященном проблемам местной политики, я ясно осознал необходимость учитывать взаимосвязи между локальными и общемировыми тенденциями. Это осознание вылилось в интерес к культурным и политическим процессам, на базе которых формируется новая Европа. Все эти изменения уровней, на которых ведутся антропологические исследования, порождают целый комплекс эпистемологических и методологических проблем. Преподавание антропологии во Франции строится сегодня с учетом данного обстоятельства.

В институциональном плане больших изменений не произошло: наряду с уже существовавшими в CNRS и в университетах центрами было создано несколько новых, таких как CAMC[20], le SHADYC[21], le LAHIC[22], le LAIOS[23]. Надо отметить, кроме того, что за пределами ограниченного круга антропологов существует настоящий общественный интерес к новым подходам в нашей науке. Журналисты пишут об исследованиях в области урбанистики, спорта и политики. Эти исследования привлекают внимание своим оригинальным взглядом на проблемы повседневности. Фигура антрополога по-прежнему в определенной мере интригует общественное мнение.  Оже назвать свою книгу "Этнолог в метро" или мне опубликовать "Этнолога в Ассамблее", и интерес журналистов обеспечен. Идея о том, что антрополог становится энтомологом своего собственного общества, выглядит соблазнительной. Этим отчасти объясняется общественный интерес к подобным работам. От антрополога ожидают также некоторой литературной одаренности. В идеале он должен уметь рассказать о своем путешествии вокруг собственного дома, превратив его в "достопримечательность". В некотором смысле можно утверждать, что образ антрополога не претерпел во Франции существенных изменений с эпохи пионеров этой дисциплины. В то время как мы заняты куда более сложными проблемами, которые находят отражение в специальной литературе, публика по-прежнему видит в нас немного чудаковатых искателей приключений, обладающих талантом видеть свежим взглядом обыденный мир.

Эта привязанность общественного мнения к образу антрополога, восходящему к эпохе, когда экзотизм и ориентализм вписывались в русло доминирующей идеологии, не должен заслонять собой тот факт, что дисциплина наша переживает глубокую трансформацию. Конечно, территориально-географический подход, забота о сохранении ведущей роли этнографических методов, недоверие к теоретизированию еще широко распространены: они свидетельствуют о стремлении к консервации statu quo, во имя защиты самой дисциплины. В этом же ряду идей общественные ожидания относительно вклада антропологии в создание всемирного наследия. Так, президент Ж. Ширак инициировал создание Музея первобытного искусства, который должен заменить собой Музей человека, представляя публике во всем богатстве накопленные в течение десятилетий коллекции. Антропологи должны стать в этом проекте педагогами, преподающими культурное многообразие. Их задача – способствовать развитию у французов любознательности и терпимости по отношению к Другому. С созданием Музея первобытного искусства возобновляется традиция, определяющая место антропологии на стыке культурного, эстетического измерений и идей Просвещения.

В ответ на это относительно статичное и консервативное представление зарождаются два новых направления антропологических изысканий. Первое некоторым образом продолжает леви-строссовскую традицию изучения человеческого духа: это когнитивная антропология, изучающая способы производства и трансляции культурных представлений.  Спербера (Dan Sperber) по эпидемиологии представлений, Паскаля Буайе (Pascal Boyer) по религии отмечены желанием создать истинную науку о Человеке, что предполагает не только сближение антропологии и когнитивной психологии, но и, в конечном итоге, возвращение "гуманитарных" наук в лоно наук "естественных". Это направление имеет отклик среди нового поколения антропологов, несмотря на определенный скептицизм, связанный с его позитивистской направленностью.

Другое направление, вызывающее большой интерес у молодой генерации антропологов, неотделимо от осознанной необходимости изучать острые проблемы современности. Отсюда множащиеся исследования влияния глобализации, экологических аспектов жизни общества, проблем идентичности, насилия и постколониализма, новых структур власти, возникающих на постнациональном уровне. Этот список можно было бы продолжить: достаточно предположить, что новые поля деятельности немедленно влекут за собой размышления относительно места антрополога в обществе, относительно противоречия между его гражданской позицией и необходимостью сохранять дистанцию в отношении тех процессов, которые он изучает. Эти дебаты эпистемологического свойства требуют также открытости к другим дисциплинарным подходам, а также поиска международного диалога с западными и не только западными антропологами, которые имеют дело с теми же объектами и задаются теми же вопросами.

Как мы видим, антропология во Франции за время своего существования пережила серьезную эволюцию. Тем не менее, она по-прежнему занимает несколько маргинальное положение в академическом мире. Однако, благодаря тому, что антропологи имеют возможность большую часть своей энергии тратить собственно на исследования, это небольшое в численном отношении сообщество производит внушительное количество высококачественных научных трудов. К тому же существующий в обществе образ антрополога, пусть даже он все меньше и меньше соотносится с его реальной работой, по-прежнему обеспечивает широкое распространение результатов этих трудов. Сегодня антропология находится на перепутье, но можно предвидеть, что существующая динамика позволит ей уверенно развивать новые направления.

[1] Опубликовано в журнале "Этнографическое обозрение" (2005, № 2).

[2] Marcel Mauss (1872–1950).

[3] Marcel Griaule (1898–1956) – пионер французских полевых исследований в Африке.

[4] André Breton (1896–1966), писатель, автор "Манифеста сюрреализма" (1924).

[5] Louis Dumaunt (р. 1911) – этнолог, культуролог, философ.

[6] Jacques Soustelle (1912–1990) – этнолог, профессор EHESS с 1951 г., генерал-губернатор Алжира в 1955–1958 гг.

[7] Georges Condominas, этнолог, зав. Кафедрой этнологии и социологии Юго-Восточной Азии в Высшей школе практических исследований (EPHE). Специалист по устным формам наследия человечества, долгое время был профессором в EHESS и вице-президентом Союза антропологов.

[8] Georges Balandier, писатель, профессор Сорбонны, занимался антропологией развивающихся стран, позже переключился на исследования современного общества, в частности – социального и культурного измерений современности.

[9] André Leroi-Gourhan (1911–1986), археолог и этнограф. Автор трудов по эволюции техники и культуры человечества от первобытности до нового времени, по палеолитическому искусству и религии.

[10] Claude Lévi-Strauss. Tristes Tropiques, Plon, 1955.

[11] Michel Leiris. L’Afrique fantôme (1934).

[12] Jean Malaurie (р. 1922), антропогеограф и писатель, директор-основатель Центра арктических исследований (1957) и литературной серии Terre Humaine (1954).

[13] Georges Balandier. Afrique ambiguë. Paris, 10/18, collection " le Monde ", 1962.

[14] Pierre Clastres (1934–1977), антрополог.

[15] Georges Condominas Nous avons mangé la forêt. Paris, Mercure de France, 1974.

[16] Georges Balandier Sociologie actuelle de l’Afrique noire Paris, PUF, 1963.

[17] Robert Jaulin. La paix blanche. Paris, Fayard, 1972.

[18] Maurice Godelier (р. 1934).

[19] Marc Augé, антрополог, президент EHESS в 1985–1995 гг.

[20] Centre d'anthropologie des mondes contemporains (CAMC) – Центр антропологии современных обществ.

[21] Sociologie, histoire, anthropologie des dynamiques culturelles (SHADYC) – исследовательская группа "Социология, история, антропология культурной динамики".

[22] Laboratoire d'anthropologie et d'histoire de l'institution de la culture (LAHIC) Лаборатория антропологии и истории учреждений культуры.

[23] Laboratoire d'Anthropologie des Institutions et des Organisations Sociales (LAIOS) – Лаборатория антропологии общественных институтов и организаций.